ПОЕЗД ОСТАВИЛ ДЫМОК
Зарыться
В мягкий ворох снега
пылающим лицом…
Такой любовью
Я хочу любить.
Закрою глаза,
Но перед ними
Ничего не всплывает.
Мне грустно.
Я вновь открываю глаза.
Исикава Такубоку
Мне хочется рассказать о своей первой любви.
Но вспомнить о ней что-то особенное – вроде нечего. Даже не помню, трогал ли я когда-нибудь руки моей любимой, ее ладони. Вообще-то трогал, держал. Во время танца, на наших школьных вечерах. Но ведь держать руки девушки во время танца, и когда с ней наедине – это совсем разные вещи. Наверное, не держал я никогда ее ладони, в своих руках. А руки моей любимой были такие хрупкие, такие нежные, даже прозрачные, и синие жилки видны были сквозь тонкую кожу. Эти венки и жилки – мне их особенно всегда хотелось потрогать.
А вспоминается мне чаще всего – наше единственное свидание. Притом свидание не случайное, а договоренное, назначенное.
Вот мы вдвоем идем по безлюдной поселковой улице. Безлюдная улица – потому что место такое, за вокзалом. И, еще потому, что поздний зимний вечер.
Встретились мы после киносеанса. В поселке был Дом культуры, так тогда называли заведение, связанное с искусством. Здесь же показывали регулярно и кино. Но в этот раз на железнодорожную станцию приехал вагон-клуб, для демонстрации новых фильмов. Вот там мы и были. Вначале врозь. А вот вышли из вагона-клуба – вместе. Уж очень мы боялись людского пересуда. Нелли особенно. В поселке нашем все было на виду.
Как я уже сказал, девушку, первую мою любовь, звали Нелли. Но полным именем друг друга называли мы редко. Для всех нас она была – Нелька. И, если бы вдруг сейчас мы встретились, и узнали бы друг друга, я бы спросил: «Нелька, ты ли это?». Но, скорей, я бы спросил: «Нель, ты ли это, такая красивая и пленительная?».
А в тот зимний вечер шел пушистый снег, большими хлопьями, покрывая дорожку. И на ней – наши следы, две цепочки следов, разделенные нетронутым снегом. Которые постепенно превращались в две тропинки. Потому что ходили мы туда и возвращались обратно.
Наверно, мы ни о чем не говорили, молчали. Я не знал, о чем говорить. О простом – мне не хотелось. А о том, что переполняло меня, об этом я говорить не осмеливался. Да и не умел.
Наша дорожка проходила вдоль привокзальных строений и железнодорожной линии. Уличное освещение в поселке было не везде. И здесь нам светила обычная на железнодорожных станциях цепочка пристанционных огней. На дорожку падали тени от водонапорной башни, от крыши вокзала, от привокзальных тополей. А между теней, в воздушных светлых коридорах, тихо кружились, падали снежинки.
Был уже поздний вечер, но было светло. От соседних огней, и от белого снега, как обычно это бывает зимой.
Через несколько дней Нелли уезжала, уезжала навсегда. Ее отец, военный, кончил службу и переводился в другие края. И я мог Нельку потерять, тоже навсегда. Я чувствовал, что-то нужно сделать, что еще можно. А потом уже – будет поздно. И я шагнул к своей любимой девочке, обнял ее за плечи и сказал: «Нель, дай я тебя поцелую!». Тогда я еще не знал, что об этом не спрашивают. И чем смелее действовать, тем будет успешнее.
Нелька отскочила от меня, прямо в сугроб. На этом кончилась вся моя смелость, вся моя любовь. Я только протянул своей любимой девчонке руку и сказал: «Давай уж вытащу тебя из сугроба!».
Может, я еще что-то говорил, уже не помню. Но одно помню, мне не было стыдно тогда за мою смелость. И было мне тогда шестнадцать лет, Нельке – пятнадцать.
***
С Нелли мы жили несколько лет в одном доме. Ее отца направили служить в наш поселковый райвоенкомат. И вот так она появилась в моей жизни. И сразу же где-то, то ли в моем теле, то ли в сердце – душе, у меня появилась заноза. Она не причиняла мне физическую боль. Она была какая-то сладостная. Лучше о ней можно сказать словами Игоря Северянина, его словами о любви: «Так лучше … так больней… Моя ты или нет?».
С появлением Нельки в нашем доме, у меня вдруг одновременно появилось много новых друзей. Я быстро догадался, что дело тут не во мне, дело в Нельке. Но из этого я не стал делать проблему, пусть парни ходят ко мне в гости. Нелли никому предпочтения не отдавала. Правда, один парень, Вовка Даровских, меня все же беспокоил, - я ревновал. Чувствовал, что Нелли к нему была более благосклонна, чем к другим. Мальчишеской удали у Вовки Даровских было действительно предостаточно, больше, чем у меня. Но вот любовного умения – тоже было мало. Очень уж мы в наши молодые годы были целомудренны и нравственны. А может быть, просто – трусоваты в любовных делах.
Иногда мне кажется, что сейчас я лукавлю, говоря о любовной занозе в моем сердце. Но я действительно был тогда счастливым. Любовь моя жила всего за три деревянных стенки от меня. И за день я ее видел, да и разговаривал, много раз. Из моего окна виден был весь наш двор. Вот Нелька пошла за водой к колодцу. А вот побежала к подружке, к Альке Агалаковой. А вот понесла корм поросенку, которого они держали, выращивали, в военкоматской конюшне.
У нас сложилась дружная компания ребят и девочек, подростков из нашего дома. Были часты и общие дела, и игры, походы за грибами, ягодами, на реку купаться, на лыжах. В этих походах мне всегда хотелось быть рядом с Нелли, но это не было принято. Глупости какие! А как бы хорошо было идти вместе в школу и из школы! Но тоже не было принято. Еще большие глупости!
Конечно, если бы Нелька захотела, то ходили бы вместе. Но не хотела. Иногда и шли вместе, если это происходило случайно. Или как бы случайно, я иногда Нельку подкарауливал.
В школе была одна пара, парень и девушка, которые встречались и открыто ходили вместе, «дружили», как тогда было принято говорить. И было несколько пар, которые тоже «дружили», и чтобы побыть вместе, встречались «под мостом». Через поселок протекала речка, на которой был высокий мост. И прятаться под ним было очень удобно, была даже там скамейка. Только мешали мальчишки, удившие в речке пескарей.
Побыть с Нелли «под мостом» я бы хотел, но мечта у меня была другая, о ней чуть ниже.
Не знаю, чем Нелли притягивала мое сердце. Ничего вроде особенного в ней не было. Я и сейчас так думаю, когда смотрю на две старые, подаренные мне, ее фотографии. Одна фотография маленькая, с уголочком внизу. Наверное, Нелли фотографировалась на комсомольский билет. Другая фотография больше размером, солиднее, сделана позже. Нелли училась уже в десятом классе, а я – на первом курсе института. Вот говорю, что ничего в ней особенного не было, но чем-то она притягивала парней, в хорошем смысле. И мое вот сердце присушила на несколько лет. А в какой-то мере и до сих пор.
Наверное, я постарел, и забыл, не помню, в чем была ее красота. Но вспоминается мне вот какой случай из моей жизни. Однажды мы с мамой ходили на дальний покос. Не заготавливать сено, а смотреть, не увез ли кто уже заготовленное нами. И вот на луговой дорожке нам попалась навстречу конная повозка, на которой ехали молодая пара – мужчина и женщина. Красивый сильный конь, впряженный в двухколесную, с деревянными украшениями, тележку. Женщина была какая-то особенная, такая, что так и притягивает взгляд. Даже мой взгляд, совсем молоденького паренька, мальчишки. Я спросил маму: «Мама, она же очень красивая!» Мама ответила: «Не очень красивая, но очень милая, ладная, и главное – очень счастливая!» Вот, наверное, и Нелли была очень милая и ладная. И счастливая, а значит, и красивая.
Так вот, мечта у меня была другая, и вот какая. В моей семье держали корову, и общее поселковое стадо пасли по очереди. И было на пастбище около реки одно такое очень красивое место, где в основную реку впадала маленькая лесная речка. Мы такие речки называли жилками. Вдоль жилки рос осинник — не старые тогда деревья.
Дело было весной, уже распускались листочки, и осинник был очень прозрачный, очень воздушный, очень молодой, оживший после зимы. Мне, пастуху, казалось, что от пробудившейся земли к небу устремились воздушные потоки, струи.
И то ли на осиновом пенечке, то ли на упавшем стволе, а может, уже на весенней земле, на бугорочке, сидела наша первая школьная красавица Галя Петрова. А рядом, держа Галю за руку, стоял парень, Виктор Щинов. Галя была в белом платье, и, может быть, еще в белой теплой кофте. Потому что лето еще не наступило, и было не тепло. А Виктор одет был в одежду богемного типа, насколько это было возможно в бедные еще послевоенные годы, и как это понималось в нашем поселке. Оба они были очень красивы, так и хотелось сказать – вот они, счастливые люди, вот она – прекрасная первая любовь. Учились они оба в выпускном классе, и могли себе позволить вот такие встречи, свидания.
А я в тот день, позабыв про свои обязанности пастуха, любовался незаметно молодыми красивыми людьми, среди прозрачного леска. И думал, и хотел, и мечтал, чтобы и со мной когда-нибудь такое случилось. Это еще было до Нельки.
А с Нелькой все сходилось, и лесок был тот же, и весны проходили одна за другой, и я любил. Но одно звено не вписывалось в эту гармонию. Это Нелька. Не хотела она идти со мной на реку. Не понимала она, какую красивую живую одухотворенную картинку мы могли бы создать. Да я и не предлагал. Были только мечты.
Так шли годы, все шло своим чередом. Нелли никого вроде не любила, никому особенно не отдавала предпочтения. Я думаю, жила она счастливо, поклонников у нее было много. Нелли хорошо пела, и часто выступала в школьных концертах. Многие ее песни я помню до сих пор, а одну и сейчас очень люблю. Пели ее обычно на выпускных вечерах, но сейчас она как-то всеми забылась, и мне хочется ее вспомнить, хотя бы некоторые строки.
Поезд оставил дымок, в дальние скрылся края,
Лишь промелькнул огонек, словно улыбка твоя.
Тех же акаций кусты, та же цепочка огней
Только уехала ты, стало в поселке темней.
Год и полгода считай рядом с тобою я жил,
Мимо тебя невзначай сколько я раз проходил.
Мог говорить, не спеша, думал, что просто знаком.
Понял, как ты хороша только с последним звонком.
Поезд оставил дымок, в дальние скрылся края,
Лишь промелькнул огонек, словно улыбка твоя.
Смотришь ты в даль за окно, к новой готовясь судьбе
Знай, что в поселке родном кто-то грустит о тебе!
Вообще-то песня мужская, для мужского голоса. Не знаю, почему ее пела Нелли, почему ее любила. Наверное, потому что мечтала о настоящей любви. Как все девушки, все женщины.
С восьмого класса нам разрешили посещать школьные вечера, которые были с танцами. Как мы этому радовались. Вначале очень скромно, а потом все смелей и смелей, на танцах я научился чувствовать себя как рыба в воде. Ну, уж не совсем как солидная рыба, какой-нибудь голавль, а всего лишь, может быть, как ершик или пескарик.
И всех чаще я приглашал, конечно, мою Нелли, хочу ее так назвать – моей. А вот приглашала ли она меня, когда объявлялся «белый танец», так, по-моему, назывался танец, когда приглашают девушки, - этого я не помню. Но думаю, что приглашала. Хотя чаще всего девочки скромничали и танцевали «белый танец» друг с другом.
Нелли была высокого роста и немного сутулилась. И мне казалось, что во время танца она наклоняла свою голову на мое плечо, и я чувствовал запах ее волос и даже, может, мог дотрагиваться до ее ушка. Да и дотрагивался, наверное, как тут удержишься, но как бы невзначай. Но все это мне больше казалось, хотелось. А вот притягательный ее запах я не мог не чувствовать.
Мне всегда хотелось сказать ей: «Зачем ты сутулишься? Ты такая красивая, такая стройная, как молодая березка на опушке или как ее подружка елочка в соседнем лесу!»
Рядом с ней я себя чувствовал неуклюжим медведем, или, как в детской сказке, препротивным, гадким утенком. Хотя мама моя одевала меня довольно прилично по тем бедным временам. И ухоженным я был всегда. И учился в основном на пятерки. И на гитаре и на балалайке я умел, когда нужно, сыграть. Вообще, думаю, парнем я был уж не таким и плохим.
Но почему-то, если она для меня была драгоценным камушком, то себя я рядом чувствовал каким-то булыжником. Может здесь, с той поры и зародилось во мне чувство какой-то неполноценности?
Скоро мы построили свой дом и переехали жить в противоположный район поселка. Нелли я стал видеть реже, иногда не видел целыми неделями. В школе, как правило, мы учились в разные смены, да не очень она радовала меня разговорами, если вдруг мы случайно встречались.
А еще через какое-то время я узнал, что семья Нелли уезжает из нашего поселка. Я учился тогда уже в десятом выпускном классе, а Нелька – в девятом. И для меня настали очень тревожные дни. Нелька уедет, и я могу ее никогда больше не увидеть. Да еще, она так и не узнает, как я к ней отношусь, что она для меня значит. Чувствовать все это мне было невыносимо. И я решил рассказать ей все.
В нашей школе в Новый год обычно устраивался бал-маскарад. Многие ученики загодя готовили маскарадные костюмы, и все проходило очень красиво и весело. Одним из интересных аттракционов на балу была ученическая почта. Задолго до праздника в актовом зале ставили большой ящик с прорезью, и туда бросали письма, поздравления, такой-то класс, такому-то ученику.
И я решил послать Нелли поздравление и признание в любви. Написал я ей примерно следующее: «Нелька, ты уезжаешь, и я должен сказать тебе. Ты для меня самая лучшая, самая ненаглядная. Я даже не знаю, как теперь и жить буду. Потому что я всегда хочу видеть тебя, говорить с тобой, трогать твои руки. И теперь я навсегда, навсегда буду самым несчастным!» Вот ведь какая молодость прекрасная и глупая.
Письма разносили на новогоднем вечере. Почтальоном стать было не просто, должность веселая, быть в центре внимания, потому что писем, поздравлений ждали все. Я не стал опускать свое послание в общий ящик. И, как старшеклассник, напросился в почтальоны, и передал свое письмо Нелли лично. Я не подсматривал за ней, и не знаю, как она восприняла мое послание.
Несколько дней я ждал ответа, в надежде, что он будет. И однажды даже, несясь бегом по лестнице вверх, я головой уткнулся Нелли в живот или в грудь. Вот какой несерьезный я был еще любовник, мог позволить себе, как мальчишка, мчаться по школьным коридорам и лестницам, не замечая никого. Но здесь, хоть и поздно, я заметил. Я не ушиб ее. Мы остановились друг против друга, как вкопанные. А потом я тихо обошел Нелли. И мы пошли в разные стороны.
А еще через несколько дней подружка Нелли, Алька Агалакова, передала мне ответ. Коротенькая записочка, что Нелли благодарит меня за мои чувства к ней и разделяет их.
И все! А я ждал каких-то других слов, более теплых, даже жарких. Настоящую любовь – ее почувствуешь даже и без слов. Пришлось мне смириться и с тем, что есть. Вот в это время и случилось то единственное свидание на заснеженной дорожке, после киносеанса в вагон-клубе.
***
Через какое-то время Нелли и ее семья уезжали. Вещи они отправили товарным вагоном, а сами поехали пассажирским поездом. Я открыто не мог проводить ее, она мне это не разрешила. Но и не проводить - тоже не мог. Поезд уходил рано утром, была почти еще ночь. Я тихонько выбрался из своего дома (чтобы не объясняться с мамой) и прибежал на вокзал.
К отъезжающим и провожающим подходить мне было нельзя. Возле водокачки была будочка для пассажиров с горячей и холодной водой. Вот там я и притаился. Издалека я видел Нельку, мою любимую. И в душе лелеял маленькую надежду, что она увидит меня, почувствует, и подойдет. Но этого не случилось.
Подошел поезд, стоянка одна минута, перрон быстро опустел. А затем прозвучали два разрешающих удара колокола. И поезд повез от меня Нельку. Я вышел из тени, вагоны проходили рядом со мной. Может, Нелли и увидела меня. Но, наверное, нет, я бы увидел машущую ее руку. Все, как в ее любимой, и моей тоже, песне.
Та же цепочка огней,
Тех же акаций кусты,
Только уехала ты, -
Стало в поселке темней!
Я решил все-таки добиться правды, как на самом деле Нелли относится ко мне. Однажды я встретил ее подружку Альку Агалакову, прижал ее к стеночке и потребовал: «Ну-ка говори, правду ли сказала мне твоя подружка? Только откровенно мне все говори!».
Конечно, это я без угроз говорил, но настойчиво. «Неправду Нелька сказала тебе», -промямлила Алька. «Она тебя только очень пожалела!».
Вот так даже не начиналась моя первая любовь. А может, Алька меня обманула? Может, все-таки Нелли меня любила? Не знаю до сих пор я этого.
***
Прошел год. Я поступил и учился в институте. С Нелли мы переписывались. Но письма интересными не получались. Алька Агалакова все испортила своей правдой или неправдой.
Зимнюю сессию я сдал досрочно, и все на пятерки, я был доволен собой, и душа моя рвалась домой, на каникулы, к маме, к родителям. Путь мой на поезде проходил через город, где жила Нелли. У меня было мало денег, мама не знала, что я сдаю досрочно, и задержалась с денежным переводом. На билет до дому мне хватило, и на телеграмму Нелли тоже хватило, а вот больше не осталось ничего. А ехать трое суток.
В душе надеялся попросить денег у Нелли. Поезд на ее станцию приходил ночью, я не спал, боялся проспать, и на душе моей было как-то очень тревожно. Тревожно, потому что я чувствовал, что встреча будет последней. Юношеская любовь пылкая, беззаветная, как солома, горит ярко, но гаснет, если ее ничем не поддерживать. Но не знаю я, в чем я тут виноват. Не любила меня Нелька, а только жалела, как умеют это делать русские женщины? А может, любила?
Грешен я, но постепенно и у меня чувство любовное стало уходить. Вот такие мы и встретились. Была ночь, и Нелли пришла с отцом. Они были рады меня увидеть, кусочек их прежней жизни. Отец не мешал нам и стоял в сторонке. А мы смотрели друг на друга, и каждый, наверное, думал: «А что же дальше?».
После, в поезде, я долго и с тоской смотрел в ночное окно, как уплывала и пропадала там, вдали, цепочка пристанционных огней. И где-то там была и добиралась до дому по ночному городу моя Нелли. И мне вдруг ее стало так жалко, мою самую лучшую подружку детства.
Была у меня любовь и после, более зрелая, и женился я дважды. Пока дважды! Но там, кроме светлого и счастливого, было много тяжелого, и ссор, и обид, и трагичное, и раздоры и разводы, и измены, и примирения.
А первая моя любовь, к девочке Нелли, она была только светлая. Как одуванчик, дунул, и улетело белое облачко, и легко на душе, и ничего темного, может быть, только сладкая боль.
Как-то мне пришлось идти через пустынную степь на границе с Казахстаном. И встретилось вдруг маленькое озерцо - наверное, били из-под земли ключи. Озеро очень малое, а глубина большая, метра четыре. И можно было лежать и смотреть в глубину. Вода была чистая, на дне видна каждая травинка, какие-то козявки, жучки и рыбки.
Я долго смотрел на такую красоту, на такую редкость. Было очень жарко, а здесь - прохлада. Помню еще, вдруг обнаружил рядом две свернувшиеся в общий клубок змеи. Они тоже искали, и нашли, воду и прохладу.
Вот это озерцо, чистая вода, и глубина, где все такое прозрачное, хоть и непонятное, - такая была моя первая любовь.
Я до сих пор помню адрес, куда я писал письма Нелли. Улица Театральная 8, квартира 2. Прошло уже полвека. А вдруг Нелька, нет, Нелли Борисовна, все еще там живет?
*****
А вот еще песня, почти про нас.
Слова: Е. Долматовский Музыка: М. Фрадкин Исп.: Владимир Трошин
Дождь по бульварам
Листьями метёт,
Милая с гитарой
Нынче не придёт.
Мы жили по соседству,
Встречались просто так,
Любовь проснулась в сердце,
Я сам не знаю как.
Мы жили по соседству,
Встречались просто так,
Любовь проснулась в сердце,
Я сам не знаю как.
Трудные годы,
Дальние края.
Бури, непогоды -
Молодость моя.
Мы жили по соседству,
Встречались просто так,
Любовь проснулась в сердце,
Я сам не знаю как.
Любовь проснулась в сердце,
Я сам не знаю как.
Жду и не знаю,
Встретимся ли вновь.
Вот она какая -
Первая любовь.
Мы жили по соседству,
Встречались просто так,
Любовь проснулась в сердце,
Я сам не знаю как.
Любовь проснулась в сердце,
Я сам не знаю как.
Дождь по бульварам
Листьями метёт,
Милая с гитарой
Нынче не придёт.
Мы жили по соседству,
Встречались просто так,
Любовь проснулась в сердце,
Я сам не знаю как.
Любовь проснулась в сердце,
Я сам не знаю как.