Framez
Дверь такси открылась. Из салона потянуло табаком. Молодое лицо приветливо улыбнулось, и я понял, что мы договоримся.
Небо серело тучами и сыпало на землю снегом уже вторую неделю. Дороги замело. Говорили, что на какой-то трассе люди уже прожили три дня. На помощь им не особо спешили. Но здесь, в городе было терпимо, машина медленно продвигалась к моему дому. Я был в тепле, я мог курить и потягивать потихоньку портвейн, внимательно изучая происходящее за окном. Тихая музыка и покачивание машины - усыпляли.
Геннадий с Костей стояли, пошатываясь около подъезда кирпичного дома. Было два часа ночи и Константин, оказалось, опоздал на метро. Гена грустно смотрел на свои окна, но бросить друга не мог. У него оставалось двести рублей, но на такси для товарища по цеху не хватало, а путь домой был заказан - жена. Костя тоже грустно посмотрел на окна и понял, что опять ночь. Опять один около метро в ожидании утра. С верхних этажей доносилась тихая музыка. Дул ветер. Худые берёзы во дворе покачивались. Шёл снег.
Несколько раз звонил телефон, но Вадим его не слышал. Наушники, хорошо прижатые шапкой к ушам, надрывались. Гретта трусила рядом, изредка поглядывая на хозяина. Иногда она забегала далеко вперёд и, резко развернувшись, неслась, набирая скорость, назад. Вадим обходил снежные заносы, в которые с радостью врезалась Гретта и вспоминал плохими словами дворников. Дойдя, до Лёхиного подъезда он присел на спинку скамейки, стоящей около двери и закурил. Гретта положила свою мордочку ему на ботинок.
Наушники висели на куртке. Было три звонка от Лёхи. Не отвеченные вызовы. Вадим выругался и набрал его номер. Абонент стал не доступен, и Вадим снова выругался и бросил под ноги окурок. Гретта встрепенулась, отошла, уши приподнялись. Из пасти свесился язык. По дороге прогрохотал грузовик, гружённый заснеженными трубами. За забором детского сада, напротив дома послышался чей-то голос. Кажется, кто-то кого-то ругал. Вадим стряхнул с головы снег и встал.
Оказавшись в холле, Константин с Геной, сбивали с себя снег рукавицами. Охранник, стоящий в зале внимательно изучал их, через стеклянные двери, инстинктивно поглаживая рукоятку дубинки на поясе. Первым делом, заказав, в баре у барменши “по пятьдесят” и немного согревшись, они направились к игровым автоматам. Машины блестели и манили азартные души. Их яркие тела жгли сетчатки, обещали успеха. Заряженная сотня прошуршала и исчезла. Стальной рычаг сорвался вниз. Глаза Геннадия вспыхнули. Костя приставал к сонной барменше.
Мы стояли на светофоре. Водитель тихо подпевал какой-то песне. Его пальцы беззвучно отбивали ритм на руле. Дворники описывали дугу по стеклу. Я чуть – чуть опустил окно, дым уже першил горло. Оставалось чуть меньше пол - пачки, чуть меньше пол – бутылки. Дорогу по невидимой зебре переходил высокого роста парень. Воротник его куртки прятал пол – лица. Сзади его догнала и, не остановившись, пронеслась дальше золотистая колли. Впереди ярко синим светила вывеска салона игровых автоматов. Жёлтый кружок призывно мигал. Машина плавно тронулась. Я прикрыл окно и сделал пару глотков от быстро исчезающего портвейна.
Дорога была пуста и хорошо очищена. Скорость увеличилась вдвое, и деревья по проспекту замелькали. Бардачок гремел своим содержимым. Слоганы с рекламных стендов призывали к расточительству или самоубийству. Альтернатива. Казалось, ничто сейчас не сможет остановить меня, прорывающегося сквозь время и пространство. Валера, водитель объяснялся мне в любви к портвейну. 777. Он переключал скорость, жал педали, крутил руль. Снег бил по стёклам. Остатки красно-бурой жидкости плескались по зеленоватому донышку. Остатки моей трезвости расплескались в ночи. Я уже не прищуривался. Всё было чётко. Всё стало ясно…
Гретта подпрыгивала и ловила крупные снежинки ртом.