Она боялась не успеть. Не успеть отомстить за свою искореженную жизнь, за долгую изматывающую войну на ее земле. Они шли, ничего не подозревая, и она шла с ними, в толпе, боясь выдать себя взглядом, движением -- усталая женщина, возвращающаяся с работы.
Только бы успеть. Чтобы они тоже узнали, эти спокойные сытые невозмутимые люди, узнали, что такое боль, кровь, страх, потеря... Чтобы узнали, что такое война, что такое ад. Только бы успеть и наверняка. Ей все равно не жить, так хоть не зря бы погибнуть.
Она почти вплотную приблизилась к идущему впереди мужчине и замкнула контакты взрывного устройства, закрепленного на теле.
Он не успел ничего понять и почувствовать, не услышал грохота и визга, когда плоть его, смешавшись с ее плотью, с металлом и асфальтом, фейерверком разлетелась вокруг, оседая на бегущих и падающих людей, на асфальт, на брызнувшие от взрывной волны осколки стеклянных окон и дверей.
Она как раз вышла из метро, когда впереди, там, куда она шла, где толпа людей в узком проходе между палатками и большим магазином текла ко входу в метро, с грохотом взметнулось пламя, дым, какие-то куски полетели в стороны... От ужаса она завизжала...
Грохот, визг и внезапный удар в спину заставили его побежать вперед: звука не было, и, как в немом замедленном кино, вокруг бежали люди, разбегались в разные стороны и, замедлив движение, как сомнамбулы брели куда глаза глядят. И тут пришла боль, пронзила острой стрелой под лопаткой... Друг, задирая ему футболку на спине, показывал на его спину рядом бредущему мужику, а тот, глядя темными тяжелыми глазами, говорил что-то успокаивающее...
Она как раз поравнялась со столбом, поддерживающим козырек над входом в метро -- еще несколько шагов и она, плечом открыв стеклянную дверь, вошла бы в фойе -- когда оглушительный грохот и чей-то визг ударили по ушам, жаром окатило с боков, и пластиковый пакет в ее руке разлетелся в мелкие клочья, заставив судорожно соображать, что же в этом мирном пакете -- с мелками и веревочкой для разметки прямых линий на стене -- могло взорваться. Разбитые стекла дверей дождем просыпались к ее ногам, возглас сзади: "Бежим! А то сейчас еще рванет!" вернул к действительности, и она поняла, что это не случайный взрыв, не глупая шутка подростков, а то, что в новостях называют словом теракт -- далекая война взорвалась рядом, в двадцати шагах ( спустя дни, она отмерила эти шаги), случайно не задев ее.
Наступила тишина. Ошалевшие люди не столько разбегались, сколько разбредались кто куда. Она шла, прислушиваясь к себе, осматривая себя, и осознавала, что это чудо -- она невредима, только слегка оглушена взрывом. Впереди брели два подростка: на белой футболке одного из них медленно расплывалось красное пятно. Второй задрал ему футболку и, показывая рядом бредущему мужчине, сказал: "Только маленькая дырочка и все" -- "Ничего... Вы понимаете, как вам повезло?... Нужна скорая. Где же скорая?.." Все происходило будто за стеклом:"Нужно перевязать. Бинта нету. Рубашка крепкая -- не хватит сил оторвать кусок... да и грязная -- инфекция..." -- мысли, как чужие медленно перекатывались в голове. Возбужденные тетка и ее муж выскочили из магазина, заслонив от нее мальчишек: "Мы же совсем рядом были! Чуть пораньше бы вышли...!"
Тут она сообразила, что нужно быстро позвонить мужу: сотовая связь сейчас отключиться из-за перегрузки, а он, не дождавшись ее с работы и услышав новости, может испугаться. Каким-то чужим спокойным голосом, с трудом артикулируя ватными губами она сказала в трубку: " Только что у метро был взрыв. Со мной все в порядке. Я не пострадала."
Где-то недалеко -- пешком дойти -- живут знакомые, нужно идти туда, оттуда ее муж заберет на машине. Только нужно понять, где подземный переход и в какую сторону идти. И она побрела дальше, огибая здание метро. Какая-то женщина медленно шла рядом, другая, плача, что-то говорила в сотовый телефон, молодой темноволосый парень остановившимся невидящим взглядом что-то выискивал поверх голов, рядом с ним на приступочке сидела девушка, зажимая рукой ладонь: из под пальцев сочилась кровь... Под ногами на асфальте почему-то были раскиданы мелкие части куриных потрохов: и тут ее горячей волной окатило -- это люди! Это их останки! Прямо напротив высоким ярким пламенем горели две машины, черный густой дым уходил в безоблачное закатное небо. Ворох растерзанной человеческой плоти с головой и плечом лежал на асфальте: "А могла бы там сейчас лежать я" -- спокойно подумала она -- "А лежит он. И его сегодня не дождутся с работы." Она заметила еще двух человек лежащих неподвижно в нелепых позах. Какие-то толстые грязные палки валялись рядом с ними -- "Это же оторванные конечности!.. Руки?.. Ноги?.. "
Мужчина в белой рубашке суетился у горящих машин: "Мужики! Давайте! Тушить скорее надо! А то опять рванет!" -- "Опять рванет... Она не мужик... Тут опасно... Надо уходить..." -- мысли в гудящей голове были какие-то отдельные от нее. Впереди шли, взявшись за руки, ярко одетые притихшие парень и девушка, и она пошла за ними. Они повернули и начали спускаться вниз. "Это переход..." -- тут она вдруг ясно поняла, где находится и куда надо идти и пошла более уверенно. Торговцы в переходе быстро складывали товар в сумки и ящики и выносили наверх, а там люди, кто с тревогой, кто с любопытством вглядывались туда, откуда она только что ушла, где пересекал небо толстый черный столб дыма. Завывая сиреной, сквозь нагромождение машин пробирался туда же, сверкая синим маячком, желтый реанимобиль. Толпа подростков, руководимая шустрым возбужденным мальчишкой, быстрым шагом спешила туда же. Мальчишка что-то говорил про оцепление.
Впереди она опять увидела парня с девушкой -- они что-то тихо обсуждали. Столпившиеся у магазина люди остановили их и стали распрашивать. Она брела дальше. Люди шли мимо, разговаривали, сидели на скамейках -- обычная мирная городская жизнь. Она шла, и никто не обращал на нее внимания, ни о чем не спрашивал; а она, на ватных ногах, с гудящей головой, оглушенная, шла, как в чужом застекольном мире, и какое-то новое понимание этого мира отделяло ее от мимоидущих людей.
Все лицо и руки были в мелкой асфальтовой крошке, и она сразу же пошла в ванную -- умыться! На волосах что-то липкое и какие-то твердые кусочки -- асфальт наверное. Но это были мелкие осколочки костей и тканей. Выбирая все это из волос, она с непонятным для себя спокойствием думала:"А мог бы сейчас кто-то другой выбирать кусочки меня из своих волос". Бог ли, случай, но ей выпало сегодня остаться жить, а тем троим у метро выпала смерть -- в мирном летнем городе на закате дня, далеко от войны -- такая военная смерть.
Страха не было. Было осознание хрупкости жизни и непредсказуемости судьбы. Было ощущение неразрешимости и вечности конфликтов наций и народов, "своих" и "чужих" -- кровь Авеля разделила мир. Она смывала с себя останки взорванных у метро людей и жалость захлестывала ее, и за каждым кусочком плоти стоял человек, стояла оборванная внезапно жизнь...
Он стоял у окна и смотрел во двор. Ему специально поставили стул у окна, чтобы он мог видеть двор и дорожку к их подъезду, по которой вечером всегда приходит папа. Он еще не знал, что его папа больше никогда не придет.