18. СУКА
Глава, в которой рассказывается о рутинной работе главного кинолога города Вислоухова, а также о судьбе собаки, попавшей под машину градоначальника. Брошенное животное находит нового хозяина - бомжа, зимующего на теплотрассе
С утра в глубокой апатии Вислоухов перебирал бумаги, «килишевал » их из ящика в ящик, из шкафа в шкаф - искал инструкции по выращиванию щенков, сочиняя в городскую газету статейку на тему: «Роль собаки в воспитании правонарушителей». Главный редактор выделил ему колонку в субботнем номере, и полторы тысячи печатных знаков нужно было освоить к концу недели - была среда. Потом - утверждал диеты и сроки стрижки собак, разрабатывал санитарно-гигиенические мероприятия по ловле блох в процессе охраны объектов повышенной важности, писал на эту тему курсовую работу в Милицейскую Академию в надежде на повышение в должности - велела мама: «Учись!» Ведь, что не говори, а пенсионное довольствие генерала – надёжный рубль на склоне лет. В чьих ранцах маршальские жезлы? Пельменный бизнес встал, захирел, потому что любое, даже самое доброе предприятие пробуксовывает во время экономических катастроф. Вислоухов принимал в нём участие, убивая тюремных кошек, Копчёный конечно отстегивал майору какие-то копейки за «крышевание», но стратегических программ не предвиделось. Большие деньги не мяучили из подвалов - кошки исчезли. Быстро разбогатеть на этой стезе стало проблематично. Разве что подвинуть «бандитов» на сельскохозяйственном «фронте» и начать лицензированный отстрел собак? Крупномасштабную охоту на них в пределах всего города и прилегающих к нему посёлков. Но не вязалось это с почётным званием кинолога. Слишком авторитетные люди позванивали в его отдел за консультацией, чем кормить и лечить питомцев, плакались в телефонную трубку, если любимое животное переставало вилять хвостом и кашляло, размазывая слюни по квартире. Ни один ветеринарный диспут не обходился без Вислоухова. Он был «третейским судьей» и консультантом во всех кабинетах управы. Прошло полдня.
После обеда, заложив руки за спину, словно конвоируемый, Вислоухов «отплясывал гопака» в коридорах городской администрации. В животе бурлило. Парадные брюки стали тесными - шла активная химическая реакция по перевариванию нездоровой пищи. Милиционер ослабил поясной ремень, расстегнул две верхние пуговицы брюк.
- Нужно разобраться, чем торгуют в буфете старые мымры завхоза. Может быть, в ногу со временем, добавляют в салаты непотребную зелень или просроченную капусту?
В исполкомовском туалете на подоконнике сидела огромная крыса и грызла кусок медного кабеля. По милицейским сводкам последняя проводка из этого материала исчезла в городе четыре года назад – в прошлом веке, а крыса нашла где-то «золотоносную жилу» и вытащила её на свет. Она сосредоточенно уминала пожелтевшую кабельную оплётку, и несварение желудка нисколько не пугало зверюгу.
- Козлевич на этом деле машину поменял… Оно так и осталось нераскрытым, - припомнил милиционер суть этого дела, разглядывая крысу исподтишка, - генерал захлёбывался желчью, рвал и метал, из органов его нагнать обещал «…за разорение народного хозяйства». А свали тогда Козлевич всю вину на грызунов - и очередное звание на плечах, и с генералом делится не надо.
Вислоухов не решился снять штаны и справить нужду – животное чувствовало себя уверенно. Наглая крыса шевелила усами и смеялась, словно санитарный инспектор, получивший взятку на рынке.
- Бог шельму метит. А вдруг подойдёт ко мне и откусит яйца? – эта навязчивая идея преследовала майора весь оставшийся день. - Вот и настрелял тебе кошек! - матюгнулся он у аптечного киоска, высматривая левомицетин, - чуть было в галифе не наложил. А то конец бы всей моей милицейской карьере.
Вислоухов вспомнил, как в далекие годы он, будучи курсантом школы милиции, нахезал в фуражку Ваньки-взводного, вредного лейтенанта, уснувшего на посту во время дежурства. С позором последнего перевели в другую часть, и ликованию курсантов не было предела. Вислоухова носили на руках по казарме как героя, освободившего от тирании руководства.
Лекарство подействовало. Схватки в животе у майора прошли. Понос в этот день не состоялся, и честь милицейского мундира была спасена. Ближе к вечеру, занедуживший было кинолог, оклемавшись от болей, поднялся на третий этаж к городничему, чтобы посетовать на новый экономический кризис, объявленный президентом.
- Непруха, Иван Александрович!.. Сель экономики не даёт прогрессу двигаться вперёд, поглощает самые лучшие идеи, самые смелые проекты правительства обречены на неуспех за неимением средств.
У мэра были мутные глаза. Он горевал после выпитой водки.
- Не говори, майор!.. Сел я сегодня за руль, не проспамшись, дёрнул же чёрт. Своего шофёра на заднее сиденье отодвинул, форсонуть хотел, фраернулся… И сбил мирзоевскую суку. Выскочила она из подъезда на лёд, и - под колёса...
- Светка, что ли? - воспрянул духом кинолог.
- Типун тебе на язык – овчарка, только ты не говори им, что это был я, мне стыдно. Визжала сердечная, как сирена у скорой помощи. А я за угол, словно правонарушитель.
- Я их собаку знаю, Иван Александрович, она выживет. Ты только не бери близко к сердцу и спи спокойно, никуда она не денется эта собака.
Мирзоевы решали вопрос, как быть. Искалеченное животное лежало у дверей подъезда на том же самом месте, где ещё совсем недавно чуть, было, не отдал богу душу Корнеев. Сломанные конечности у собаки неестественно вывернулись в сторону, и верхняя из перебитых лап вздрагивала с каждым биением пульса. Она уже не скулила. Жадно заглатывая воздух, собака силилась приоткрыть загноившиеся веки, чтобы прочитать приговор в глазах у хозяев.
- Не выживет… - Светлана Михайловна всхлипнула и достала из кармана носовой платок. - Хорошая была собака. От воров и от хулиганов спасала не раз.
- Другую купим, - сказал Мирзоев. Он тоже был убит горем. - Вот только поднимемся на ноги, разбогатеем и заплатим налоги на прибыль…
- А с этой-то что будем делать?
- Дам я ребятам водки, отволокут куда-нибудь подальше за теплотрассу и зароют в сугроб.
На том и порешили… Хозяева умчались решать дела, а грузчики из соседнего магазина выпили на халяву и отнесли покалеченную собаку на помойку - пять мусорных ящиков стояли поодаль, огороженные сеткой рабицей, возле того самого детского сада, где однажды похоронили Танюшкину Панду. В один из них и выбросили суку, здраво решив, что приедет ассенизатор и отвезет её куда надо. Деньги Мирзоева они отработали честно. Час спустя водитель санитарной машины действительно поочередно цеплял и опрокидывал ящики в кузов мусоросборника. У последнего он задумался и покачал головой. Человек не решился причинить лишнюю боль ещё живущему существу и уехал, порицая живодёров. Собака осталась умирать в железном лазарете.
Теплотрасса рассекала город напополам. Сверху она напоминала кучевое облако, растянувшееся на многие километры. В безветренную погоду сказочные кольца дышали и извивались около труб, и казалось, что одна большая змея ползёт по городу, ныряя под мосты и переваливаясь через дороги. Это была главная городская артерия. От неё в разные стороны убегали другие разветвления, в которые в свою очередь врезались новые и новые трубы. Горячая вода обогревала каждый дом - и жилой, и служебный. В подвалах стояли вентиля, ими пользовались во время аварии, когда гнилые трубы лопались, и топило соседей. Как правило, внизу была комната, в которой стояли скамейки и стол, аварийная бригада раскладывала здесь свои инструменты и переводила дыхание, если работа затягивалась. Теплотрасса дарила городу жизнь.
В старые добрые времена бездомные бродяги зимовали в подвалах вместе с кошками, крысами, тараканами. Все вместе - они хорошо уживались в этом затхлом царстве сырости и слабого света. Запах стоял неприятный, но теплый, достаточный, чтобы не окоченела страдающая плоть. Но законопослушные сограждане, проживающие выше, стали тревожно прислушиваться к тому, что происходит внизу. Им стало мерещиться, что кто-то царапает двери их квартир и подглядывает в окна, выискивая материальные ценности для обмена на водку, ближе к зиме их жалобы, словно осенние листья, ложились на столы домоуправлений, и однажды бомжи остались зимовать на улице перед железными дверьми бомбоубежищ. Многие из них умерли, а многие и по сей день прячутся в руинах старых бойлерных станций на центральной артерии города. Сугробы скрывают их последнее пристанище, да и любознательные следопыты проходят мимо, стыдливо осознавая, что ничего поделать с этим не могут, самим бы не остаться сегодня без жилья и работы во время роста цен за коммунальные услуги.
В одном из таких мест и выживал Тарантул в последнюю зиму жизни. Из нескольких досок он сколотил себе нехитрый топчан и жался спиною к трубе теплотрассы, когда становилось особенно холодно. Старухин тулуп оказался кстати. Он всё ещё надеялся получить от Мирзоева какие-то копейки за стадион и каждый божий день ошивался около подъезда его дома. Хозяева прятались в квартире, отказывали в приёме, просили его подождать ещё немного и ещё чуть-чуть... Человек терпеливо ждал, получая милостыню от случайных прохожих. Однажды ему подали картошки и лука, периодически кто-нибудь предлагал сигареты, да и пенсия как она не мала, а была подспорьем в его беспризорной жизни.
- В следующий раз не получишь! – сурово сказала ему чиновница в отделе социального обеспечения. - Пока не отмоешься или не поселишься в доме для престарелых.
Во второй половине дня, ближе к вечеру, старик подошел к стадиону и обратил внимание на группу малышей, облепивших мусорный ящик. Что-то стало объектом их пристального внимания - они щебетали, словно птицы, волновались, протягивая не съеденные конфеты и пряники на дно помойки. Воспитательница с потерянным видом стояла рядом, не зная, как ей быть. Её административное сердце разрывалось на части. С одной стороны оно было доброе - привитая детям любовь к животным была частью её труда, и стоило гордиться. А с другой стороны – умирающая собака дурно пахла, мусорный ящик являлся очагом инфекций, и детей надо было срочно уводить. Но как это сделать, что им сказать, чтобы не поранить чуткую детскую душу?
- Она бесхозная, - говорила им женщина и убедительно просила покинуть помойку.
- Дедушка! Милый! Там собачка!– выручила её Танюшка.
С тех пор, как Олег Иванович Корнеев стал бомжом, он не искал встречи с внучкой. От него, как и от мусорного ящика шёл нехороший запах. Мирзоевская сука лежала в ящике чуть живая. Она не ела брошенные гостинцы, жгучая боль не располагает к принятию пищи, более хочется пить, но из последних сил животное тянулось лизнуть отзывчивые руки детей. Старик попросил их отойти от помойки, перевернул тяжёлый ящик на бок, вытащил измученную собаку на свет. Во время этой операции сука вцепилась ему зубами в рукав овчины, но он её гладил, заговаривая боль. Около сетчатого забора, ограждающего санитарную зону от ветра, стоял поломанный мебельный шкаф. Человек положил собаку на отпавшую дверцу и приладил к ней верёвку, забытую, теми людьми, кто с ним расстался. Привязал её таким образом, чтобы можно было волочь по снегу, как санки. Подобрал все гостинцы, брошенные детьми, и положил их на щит перед самым носом собаки, объяснив, что она их съест потом - когда поправится. Собака лизнула спасителя в нос. Потом её усталая морда упала на щит, и снова судороги прокатились волной по искалеченному телу.
- Я заберу её домой… Она выживет и поправится, а когда настанет весна, вы будете с ней играть в пятнашки…
Воспитательница обрадовалась, когда Корнеев на незатейливых санках, сгорбившись, потащил калеку к себе домой - на теплотрассу. Детские лица светились радостью от того, что у собаки нашёлся хозяин.
Ниже первый вариант этой главы, можно не читать...
= ГЛАВА 17 =
СУКА
С утра, в состоянии глубокой апатии главный кинолог города килишевал со стола на стол какие-то бумаги, сочинял инструкции по выращиванию щенков, утверждал диеты и сроки стрижки собак, разрабатывал санитарно-гигиенические мероприятия по ловле блох, сочинял реферат на тему: «Роль собаки в воспитании правонарушителей». Восстанавливал документацию, неосторожно удалённую им ранее. Готовился поступать в Милицейскую Академию, чтобы стать генералом, и, в конце концов, с честью уйти на пенсию. Ведь, что не говори, а генеральское довольствие – это надёжный рубль в кармане. Пельменный бизнес встал, потому что любое, даже самое доброе предприятие пробуксовывает время от времени. Копчёный отстегивал Вислоухову какие-то копейки за крышевание, но стратегических программ больше не было и быстро разбогатеть представлялось проблематично. Разве что подвинуть бандитов и начать лицензированный отстрел собак? Крупномасштабную охоту в пределах всего города и прилегающих к нему посёлков. Но не вязалось это как-то с почётным званием кинолога. Слишком большие люди уже названивали ему и интересовались, чем кормить и лечить питомцев, плакали в телефонную трубку, если любимое животное переставало вилять хвостом и кашляло, размазывая слюни по квартире. Большим авторитетом пользовался майор среди городской элиты – ни один ветеринарный спор в кабинетах учреждения не обходился без Вислоухова. Он был третейским судьей и консультантом.
А после обеда, заложив руки за спину, словно конвоированный, Вислоухов отплясывал по коридорам городской администрации. В животе у него бурлило и пучило. Парадные брюки стали тесными - шла активная химическая реакция. Милиционер ослабил ремень и расстегнул верхние пуговицы ширинки.
- Нужно разобраться, чем торгуют в буфете старые мымры завхоза. Может быть, не стой нас, добавляют в салат непотребную зелень или просроченную капусту?
В исполкомовском туалете на подоконнике сидела огромная крыса и грызла кусок медного кабеля. Это было удивительно. По милицейским сводкам последняя проводка из этого материала исчезла четыре года назад – в прошлом веке, а крыса нашла где-то «золотоносную жилу» и вытащила её на свет. Она сосредоточенно пережёвывала пожелтевшую кабельную оплётку, и несварение желудка нисколько не пугало её.
- Козлевич на этом деле машину поменял, и оно так и осталось не закрытым, - вспомнил милиционер, - генерал захлёбывался желчью, рвал и метал, из органов нагнать обещал. А свали тогда Козлевич всю вину на крыс, и очередное звание на плечах, и с генералом делится не надо.
Он всё же не решился снять штаны и справить большую нужду – животное чувствовало себя слишком уверенно. Эта наглая крыса шевелила усами и смеялась, совсем как трудовой инспектор, только что получивший взятку.
- Бог шельму метит. А вдруг подойдёт и откусит мне яйца? – эта навязчивая идея преследовала майора весь оставшийся день.
- Вот и настрелял кошек! - матюгнулся он у аптечного киоска, высматривая левомицетин, - чуть в галифе не наложил. А то конец бы всей моей милицейской карьере.
Вислоухов вспомнил, как в далекие годы он – курсант школы милиции, нахезал в фуражку Ваньки-взводного, уснувшего во время дежурства. С позором последнего перевели в другую часть, и ликованию курсантов не было предела. Вислоухова носили на руках по казарме и подкидывали в воздух, как национального героя.
Лекарство скоро подействовало, и боли прошли. Понос не состоялся. Честь мундира была спасена. Оклемавшись немного, главный кинолог пошёл к городничему, чтобы посетовать на погоду и загруженность.
- Непруха, Иван Александрович! Сель Российской экономики не даёт прогрессу двигаться вперёд, поглощает лучшие идеи - самые смелые проекты обречены на неуспех за неимением средств.
У мэра были мутные глаза. Он тоже горевал.
- Не говори, майор! Сел сегодня за руль, не проспавшись, дёрнул же меня чёрт. Шофёра отодвинул на заднее сиденье, форсонуть хотел, фраернуться. И сбил мирзоевскую суку. Выскочила из подъезда на лёд, и под колёса прямо.
- Светку, что ли? - воспрянул духом Вислоухов.
- Типун тебе на язык – овчарку, только ты не говори им, что это был я, стыдно. Визжала, сердечная, как сирена скорой помощи. А я за угол, словно правонарушитель.
- Я их собаку знаю, выживет. Не бери близко к сердцу, Иван Александрович!
Мирзоевы решали вопрос, как быть. Искалеченное животное лежало у дверей подъезда на том же самом месте, где ещё совсем недавно чуть-чуть не отдал богу душу Тарантул. Сломанные задние конечности неестественно вывернулись в сторону, и верхняя из перебитых лап вздрагивала с каждым биением пульса. Собака уже не скулила. Она жадно глотала воздух и силилась открыть слипшиеся от гноя веки, чтобы прочитать приговор в глазах хозяев.
- Не выживет, - Светлана Михайловна всхлипнула, - хорошая была собака. От воров и хулиганов спасала не раз.
- Другую купим, - Мирзоев тоже был убит горем, - вот только поднимемся, разбогатеем и заплатим налоги.
- А с этой что делать будем?
- Дам денег грузчикам на пузырь, отволокут куда-нибудь подальше, за теплотрассу и зароют в сугроб.
На том и порешили. Хозяева умчались решать дела, а ребята из соседнего магазина опохмелились и отволокли собаку на помойку. Пять мусорных ящиков стояли, отгороженные сеткой рабицей, возле детского сада, где однажды уже похоронили Танюшкину Панду. Люди выбросили собаку в мусорный ящик, здраво решив, что приедет ассенизатор и отвезет куда надо. Деньги Мирзоева они отработали честно. Час спустя водитель санитарной машины действительно поочередно цеплял и опрокидывал ящики в кузов мусоросборника. У последнего он задумался и покачал головой. Человек не решился причинить лишнюю боль ещё живущему существу и уехал, сердечно вздыхая. Собака осталась умирать в железном лазарете.
Теплотрасса рассекала город напополам. Сверху она напоминала кучевое облако, растянувшееся на многие километры. В безветренную погоду сказочные кольца дышали и извивались, казалось, что одна большая змея ползёт по городу, ныряя под мосты и переваливаясь через дороги. Это была главная городская артерия. От неё в разные стороны убегали другие разветвления, в которые в свою очередь врезались новые и новые трубы. Горячая вода обогревала каждый дом - и жилой, и служебный. В подвалах стояли вентиля, ими пользовались во время аварии, когда гнилые трубы лопались и топило соседей. Как правило, внизу была комната, в которой стояли скамейки и стол, аварийная бригада раскладывала здесь свои инструменты и переводила дыхание, если работа затягивалась. Теплотрасса дарила городу жизнь. В старые добрые времена бездомные бродяги зимовали в подвалах вместе с кошками, мышами и тараканами. Все вместе - хорошо они уживались в этом царстве сырости и слабого света. Запах стоял затхлый, но теплый, достаточный, чтобы не окоченела страдающая плоть. Но законопослушные сограждане, проживающие выше, стали тревожно прислушиваться к тому, что происходит внизу. Им начало мерещиться, что кто-то царапает двери их квартир и подглядывает в их окна. А ближе к зиме жалобы, словно осенние листья, ложились на столы домоуправлений, и однажды бомжи остались зимовать на улице перед железными дверьми бомбоубежищ. Многие из них умерли, а многие и по сей день прячутся в руинах старых бойлерных станций на центральной артерии города. Сугробы скрывают их последнее пристанище, да и следопыты проходят мимо, осознавая, что ничего поделать с этим не могут, самим бы не остаться сегодня без работы и жилья.
В одном из таких мест и выживал Тарантул в последнюю зиму жизни. Из нескольких досок он сколотил себе топчан и жался к горячей трубе спиною, когда становилось особенно холодно. Старухин тулуп оказался кстати. Он всё ещё надеялся получить от Мирзоева деньги за стадион и каждый день ошивался возле подъезда его дома. Хозяева ему отказывали и просили подождать ещё немного. Тарантул терпеливо ждал и получал милостыню у случайных прохожих. Однажды ему подали картошки и лука, периодически кто-нибудь предлагал сигареты, да и пенсия как не мала, а была подспорьем в его беспризорной жизни.
- В следующий раз не получишь! – сурово сказал ему чиновник, - Пока не пропишешься или не поселишься в доме для престарелых.
Во второй половине дня, ближе к вечеру, старик подошел к стадиону и обратил внимание на группу малышей, облепивших мусорный ящик. Что-то стало объектом их пристального внимания - они щебетали, словно птицы, волновались и тянули не съеденные в обед конфеты и пряники на самое дно помойки. Воспитательница с потерянным видом стояла рядом и не знала, как быть. Её административное сердце разрывалось на части. С одной стороны оно было доброе - привитая детям любовь к животным была частью её труда, и стоило этим гордиться. А с другой стороны – умирающая собака дурно пахла, а ящик являлся очагом инфекций, и детей надо было уводить. Но как это сделать, что сказать, чтобы не поранить детскую душу?
- Дедушка! Милый! Там собачка!– выручила её Танюшка.
С тех пор, как Тарантул стал бомжом, он не искал встречи с внучкой. От него, как и от мусорного ящика шёл нехороший запах. Насекомые с теплотрассы скакали по овчине, и недели две старик уже нигде не мылся, а только чухался по ночам, в кровь расцарапывая зудящее тело.
Сука лежала в ящике чуть живая. Она не ела брошенные ей подарки, но благородное животное из последних сил в знак благодарности тянулось лизнуть детские руки - все, которые трогали её и гладили. Старик медленно перевернул ящик на бок и осторожно вытащил измученное животное на свет божий. Он положил собаку на старый и покоробленный фанерный шит, валявшийся рядом. Точно так же, как она лежала в ящике, больными ногами на бок, одна на другую. Во время всей этой операции сука вцепилась зубами в его руку и сжала челюсти на рукаве, но скорее от боли, чем от злости. Тарантул встал на колени и погладил её по голове. Горько проскулив, собака отпустила человека и лизнула его в нос горячим языком. Всего один только раз. Усталая морда упала на щит, и снова судороги прокатились волной по искалеченному телу. Он не побрезговал повторно заглянуть в мусорный ящик и подобрать все угощения, брошенные туда детьми. Малыши предлагали ещё и ещё, наклонялись к ней и трогали испуганно больное место. Сука открывала глаза, липкие и влажные, она водила носом, но ничего не ела, а только пыталась лизать снег, спрессованный ногами людей.
- Она хочет пить, - объяснил старик детям, - она напьётся и выживет, а я заберу её к себе. Вы будете ещё с нею играть весной в догонялки.
Тарантул вытянул из забора кусок стальной проволоки и приспособил его к фанере так, чтобы можно было волочь поклажу по снегу. Воспитательница с облегчением вздохнула, и нужно было видеть счастливые детские лица, когда старик на этих незатейливых санках, сгорбившись, потащил вдоль дороги калеку к себе - на теплотрассу, чтобы поднять её на ноги и вылечить. Поломанный жизнью бомж и раскаявшийся в прошлом злодей, не ведая того сам, преподнес людям великий урок нравственности: любви и выживания в этом жестоком мире.