Я не носил часов, она не надевала трусики. Но дождя боялась, пряталась вместе со мной. Еще бы пять минут, и я бы плюнул на все и ушел. Но наконец машина подъехала, и мы отправились. За рулем друг, у него день рождения в день летнего солнцестояния. В будке, у паромной переправы через Волгу, продавали копченых лещей. Я выбрал самого крупного, по локоть, увесистого и жирного, с чешуйками как рыцарская броня. Теперь мы ехали в Шереметевский замок - с мраморными полами и мудрой надписью на латыни перед центральной лестницей под стекляным куполом. Молодоженам бы ездить в это место - со сторожевыми башенками, крытыми переходами, внутренними лесенками.
…Когда, обнаженные, мы отхлынули друг от друга, она захотела нагой пробежаться по запутанным лестницам замка. И светлой тенью выскользнула из тесного номера, похожего на келью. Должны же в этом замке жить свои привидения, с белыми покрывалами или без. Тем более, она перед этим диким зверем завывала от любви. При открытых в июнь окнах. Так что белая тень девушки только cкрасила темные переходы.
На стенах замка, на стрельчатой площадке, в полночь мы начали кутеж. Я откупорил припасенную бутылочку сливочного ликера цвета топленого молока. Ликер был тягуч, как этот самый долгий летний день, и сладок, как недавние ее поцелуи. «Напоминает по вкусу сперму» - молвила она, причмокивая губами. В каминном зале у огня мы распотрошили леща и освежились прохладным пивом. Она обсасывала жирные ломти, держа куски двумя руками. Я давал ей отпивать пиво прямо из бутылки. Холодные капли стекали ей на шею, а потом ускользали куда-то на грудь. Она ежилась и наслаждалась.
А в том поселке всегда лето. Улицы пустынны и с утра обнажены под солнцем. Даже дорожная пыль рыжая, цвета солнечных зайчиков. Только под вечер в это марево вплывает стадо коров. Они бредут неспешно, лениво, по-хозяйски занимают всю улицу, шествуя со стороны замка мимо церковной колокольни.
Храм мне интереснее, чем замок. Замок построен нарочито и нелеп в своей игрушечной пестроте. Храм придавал строгость и размеренность прилегающей площади. Сюда стекались те несколько присутствующих здесь улиц. Храм нес смысл в местный быт. От него мерились расстояния, отсюда проистекала и здесь заканчивалась жизнь: здесь крестили и отпевали. Храм был обычен, как зелень соседнего сквера летом. На куполе церкви был тогда огромный крест, похожий на надрез, откуда протекала синь из небесной тверди.
А мы прошли мимо, дальше по дороге, на местный рынок. Поселок тот одновременно речной и лесной. Чуть ниже в Волгу впадает Ветлуга, а кругом стоят леса. Но лесные ягоды еще не поспели, грибы тоже не пошли, поэтому больше торгуют рыбой. А так как рыбаков в каждом доме по мужику, то продают задешево. Пока мы под солнцем торговались на базаре, ей стало плохо. Она пошатнулась, потянула меня в сторону и мягко осела без сознания. На ровном месте, без всякой причины. Она практически не дышала. Что делать? Базар всколыхнулся – у приезжих девушка крякнулась. Друг моментом дознался, где здесь телефон и вызвал «скорую». И она приехала, как будто стояла за углом. И фельдшер в белом халате, и крест на лбу автомобиля, как у священника.
Я поехал с ней в амбулаторию, где она отлежалась через полчаса.Солнечный удар. Ей смерили давление, которое совсем упало, и сделали пару уколов – в руку и ягодицы. Трусиков точно не было. Труднее всего было мне записаться, кто доставил больную. Ну, кто я ей?
На обратном пути домой мой товарищ внезапно бросил руль, вышел из машины и прошел вперед. Он пригнулся, застыл на месте. Мы подбежали к нему. Посреди дороги замер крупный муравей. Он смотрел на нас и перебирал передними лапками, словно молился. Я поднял голову. Посреди легких облаков виднелось ясное синее небо. Оттуда на меня упала первая капля, как чья – то слезинка.
Осенью, на мой день рождения, она подарила мне наручные часы.Плохая примета - к расставанию. Я ей трусиков не дарил.Зачем зажимать свободу?
Через год, когда я один приехал туда, я не узнал ту церковь. Она более не доставала до небес. И не осеняла более площадь рядом. Оказалось, сменили крест, поменяли на более скромный.