6. ВОЛЯ
глава, в которой рассказывается о том, как брат убивает брата, но этому мешает маленькая девочка Таня, оказавшаяся оперативнее милиции и смелее взрослых людей, наблюдавших за дракой.
Освободится иной зэк: в неволе ни «красный», ни «черный» - серобурмалиновый, неприметный, ан ждет его около ворот учреждения, где он покорно оставил полжизни, «Мерседес» или «Форд» какой, намарафеченный до блеска. «Кореша» и «тёлки» ликуют навстречу из фешенебельного салона, потрясая золотыми цепями да ожерельями на телесах. Везут сидельца в кабак и славят на всю округу, словно он Олимпийские игры выиграл на досуге. Коньячок, лобызания, танцы - все блага жизни и без презерватива.
Но бывает иначе. Мокрый снег залепил глаза вчерашнему арестанту. В лагере такого не было никогда, до плаца не долетали снежинки, метёлки шуршали быстрее ветра, а на воле распутица - наледи, грязь и лужи. В осеннюю слякоть окунулся Корнеев. Старые штиблеты раскисли, носки промокли, и благо ещё, что братки подогнали овчину да шапку из общака, а то бы слёг от жара на первой автобусной станции и каюк… Вечерело, когда Олег добрался до места, где проживал его брат. Собравши в кулак обиды, старик нажал на звонок.
- Кто там? – послышался детский голос.
- Свои, - ответил Олег.
Дверь отворила Таня. Маленькая девочка удивлённо глядела на гостя, не зная смеяться ей или плакать. На носу у посетителя висели очки, закреплённые за уши мокрыми шнурками. Он протирал их толстые стёкла пальцами, но свежие полосы тут же запотевали, и незадачливый старик убрал очки в карман полушубка, предварительно развязав их на затылке так, как развязывают ботинки. На шапке, пошитой из искусственного меха, лежала охапка мокрого снега. Вода ручейками текла по лицу, утопая в морщинах, падала на одежду, его полушубок топорщился раскрытыми полами в дверь. Душа была нараспашку – без шарфа, рукавиц, в штопаном свитере, тронутом молью. Такого непослушного дедушку Таня ещё не видела никогда.
- Вы похожи на клоуна, – сказала она, не зная как себя вести.
Олег откашлялся и спросил:
- Где Василий?..
- Вам нужен дедушка? Мама, к нам гости…
В прихожую выглянула женщина лет тридцати.
«Сноха», - догадался сиделец.
- А вы собственно кто ему будете?.. – поинтересовалась она.
- Василий Корнеев мой брат.
- Заходите…
В квартире братья поверх очков изучали друг друга: барабанили пальцами по столу, волновались, не зная, откуда лучше начать беседу о предстоящей им жизни на воле. Тревожно было на душе у обоих. Женщина накрыла на стол и достала бутылку водки.
- Простили, стало быть, тебя, Олег?.. – спросил Василий
- Откинулся, однако…
- Да ты пей… Не стесняйся, закусывай… и пей… Колбасы, чай, давно уже не ел?
- Забыл что такое…
Водка согрела душу. Едва занюхав выпитое хлебом, не утруждаясь едой, Олег Иванович Корнеев налил себе второй стакан и опрокинул его, не глядя на брата, вслед за первым.
- А мы, вот здесь впятером перебиваемся... Живём стало быть… Две семьи – моя и сына... Он работает вахтовым методом в геологоразведке. Приезжает на выходные. Внучку ты видел
- А как дела у сестры?.. – оборвал его Олег.
- Она в Оренбурге - учёная, степень защитила… - ответил скороговоркой Василий.
- Я знаю…
- Дети её ухожены и женаты… Живут уже сами по себе – беды не чают...
- Вы приезжали в девяносто восьмом году ко мне на зону с бумагами на продажу дома, который остался от матушки нам в наследство и обещали быть честными при дележке денег.
Настороженная сноха остановилась. Она испугалась слов, сказанных Олегом. Самый ответственный момент беседы настал….
- Продали хату, Василий?
- Да, продали, брат… Перед самым дефолтом…
- А где моя доля?
Тишина воцарилась в квартире. Где-то за стенкою у соседей шла по радио агитация, кто-то из кандидатов проводил предвыборную кампанию, рисуя светлое будущее своим избирателям.
- Вот, брат, в областное собрание мэра нашего выбирать будем, - господина Валиханова, молодой он да ранний - сорок лет ему отроду ныне...
- Где моя доля?.. - угрожающе повторил Олег.
- Нету, братишка, прости, - голос у Василия дрогнул.
- Где доля? - заревел обманутый брат. - Где моя полуторка? Где моя сберкнижка? На что и где я буду жить?
- А ты поезжай к сестре, она устроена… Приютит на время...
- Я всю жизнь скитаюсь по лагерям, - он ударил кулаком по столу, посуда подпрыгнула и зазвенела. – Я горбачу, не разгибаясь на государство!.. Я мужик, а ты - сука!.. Могила меня исправит?
Удары посыпались на Василия со всех сторон. Сноха позвала на помощь соседей, позвонила в милицию, а незваный гость искал на столе что-нибудь тяжёлое или острое, чтобы добить упавшего брата. Соседи глядели молча из-за дверей, не понимая происходящего. Милиция не спешила на вызов, а когда она торопилась?
- Гнида! - хрипел Олег в лицо брата. - Умри, как собака!..
Резкий детский голос, словно глоток ледяной воды, отрезвил дебошира и остановил эту драку.
- Не убивай дедушку! За что?
Рука с ножом поднялась и замерла над головой у поверженной жертвы. Последний удар не состоялся. Помутневшими от гнева глазами убийца увидел ребёнка, осторожно заглядывающего на кухню впереди свидетелей, парализованных страхом.
- Не убивай дедушку, - молила Таня.
В суровом мире, откуда он вернулся, драки бывали не часто, но если случались, то зрители жаждали крови: кричали и хлопали, советовали, как лучше уничтожить и размазать по казарме человека, сломать ему жизнь навеки… И ломали…
- Я люблю дедушку… Он показал мне медведя и волка
Нож выпал из рук. Ослепший, было, от ненависти человек растерялся и прозрел. Сработал ли вековой защитный рефлекс продолжения рода - из глубины веков, когда торжествующие враги при виде ещё не окрепшей жизни оттаивали в гневе и прекращали истязания и битвы… И дарили жизнь поверженным людям?.. Или господь бог проснулся от детского крика и восстановил равновесие добра и зла не судом, а профилактической мерой?.. Детская любовь одолела ненависть взрослых. Зло вылетело в открытую форточку, и мир возвратился в квартиру...
- Кризис был, брат, - заплакал Василий, - и не в прок нам пошла продажа, ты прости нас - пропали деньги… В одночасье… Вот были, а нынче нет… Тысячи людей разорились и по свету пошли. Вас кормили, а нас?.. Кто накормит, кто оденет?.. Демократ из телевизора?.. Жириновский из партии либералов?.. Или наш президент?..
Девочка обнимала его за ногу. Она настороженно глядела на гостя, словно могла при первой же опасности взять дорогую ношу в охапку и убежать с ней: спасти, унести в безопасное место, где никто не найдёт её дедушку, не убьёт, не обидит. Василий дрожал, вытирая правой рукой разбитую бровь, другой он гладил внучку по голове:
- Он больше не будет драться… Не бойся…
- Он же хотел тебя убить?..
- Ему было горько…
- Неправда...
- Ты прости меня, брат, за слова на суде… Я был глуп, я верил - в светлое будущее, в судей, в милицию… А где оно?.. У разбитого корыта, без денег дважды оставили вожди…
Воздуха не хватало. Дрожали колени. Хрипы при каждом выдохе рвали лёгкие. Клокотало в груди.
- А знаешь, как тяжело найти хорошую работу, брат?.. Чтобы не глумились над тобой, не гнали улицу, прочь?.. Чтобы платили в сроки?.. А отдавать по счетам долги: за газ, телефон, за услуги? Обивать пороги начальников и дарить подарки тому, кого не любишь? Кому до фени твоя душевная боль и мизерные доходы…
Старческие силы недолги. Олег Иванович Корнеев поднял очки. Упавшие на пол во время драки. Правое стекло треснуло, дужка сломалась. Выдавил из бутылки остатки водки в стакан, выпил залпом, влез в овчину и вышел вон. Покойная жена не могла родить ему сына или дочь, резус крови был разный. Супруги боялись плохого исхода. Матушка умерла, а сестра и брат жили устроено, правильно. Хмельное тепло иссякло, и того не понимая сам, Корнеев ближе к полуночи вернулся в колонию.
- Тебе чего? - обомлели дежурные на первом посту.
- Жить негде, - крякнул посетитель и попросился на ночлег.
- Не положено…
- Что случилось? – спросили у них со второго поста.
- Корнеев вернулся… Пьяный в стельку…
- В будку к Лорду пойдешь? - сострил офицер. Так звали приворотную собаку, дежурившую на третьем посту.
- Смеёшься, начальник?
- Тогда в гараж!.. Приживёшься у сторожа…
Видано ли, чтобы вчерашний зэк по доброй воле вернулся обратно в зону? Сторож в ночлеге не отказал, не вызвал милицию, дал ему чаю и предоставил место на топчане. А по зоне промчался слух о великой неправде. Били окна, ломали решётки, швыряли на плац кирпичи и носились по крышам, ломая ногами шифер.
- Права человеку!.. Тепло и ночлег!
Вот так окончился первый день Олега Ивановича Корнеева на свободе…
Ниже старый варинт этой главы. можно не читать...
= ГЛАВА ШЕСТАЯ =
ВОЛЯ
Освободится иной зэк: в неволе ни «красный» и ни «черный» - серобурмалиновый и неприметный, ан ждет его на улице у самых ворот «Мерседес» или «Форд» какой, кореша с ****ьми из окна ликуют. Словно воинский долг Родине отдал или Олимпийские игры выиграл. «Музон» и коньячок - все блага жизни. Но чаще бывает иначе…
Мокрый снег залепил глаза. Злой и холодный. В лагере такого не было: до плаца пушистый не долетал - метелки шуршали быстрее ветра. На воле распутица - грязь и лужи, наледи по асфальту… Старые штиблеты раскисли, и в осеннюю слякоть с головой окунулся Тарантул… Благо, что братки подогнали к звонку из общака добротную овчину и шапку, а то бы слёг сердечный на первой пристани…
Дверь отворила малява. Она молча глядела на странного гостя, протирающего очки. На голове у него лежал снег и вода ручейками бежала по помятому лицу и далее по одежде, невиданной ею ранее.
- Василия, - хрипло откашлялся он, - хочу увидеть.
- Вам нужен мой дедушка?
В прихожую выглянула женщина.
- Сноха, - догадался Тарантул.
- А вы собственно кто ему будете?..
- Я брат.
Тревожно было на душе у обоих. Хозяйка накрыла на стол и почала бутылку водки. Старые люди поверх очков изучали друг друга: барабанили пальцами по столу, волновались.
- Простили стало быть тебя, Олег?..
- Откинулся, однако.
- Да ты пей… И не стесняйся - закусывай… Колбасы, чай, давно уже не кушал?
- Забыл… - водка согрела, и чуть занюхав выпитое хлебом, Тарантул налил себе второй стакан.
- А мы, вот здесь впятером перебиваемся... Живём, стало быть, вместе… Две семьи – моя и сына...
- А сестра?..
- Она в Оренбурге - учёная, степень защитила…
- Я знаю…
- Дети её ухожены, женаты… Живут уже сами по себе – беды не чают...
- Вы приезжали в девяносто восьмом.
Настороженная женщина рядом с ними обомлела. Самый ответственный момент беседы настал….
- Продали хату?
- Да, брат…
- А где моя доля?
Тишина воцарилась в квартире. Где-то за стенкою у соседей шла по радио агитация, кто-то из кандидатов проводил кампанию - рисовал светлое будущее своим избирателям.
- Вот, брат, в областное собрание мэра нашего выбирать будем, - господина Валиханова, молодой он да ранний - сорок лет ему ныне...
- Где моя доля?.. - угрожающе повторил гость.
- Нету, братишка, прости, - голос у Василия дрогнул.
- Где моя доля? – бешено заревел Олег. - Где моя полуторка? Где сберкнижка? На что и где я буду жить?
- А ты поезжай к сестре, она устроена… Приютит, стало быть, - оправдывался брат.
- Я всю жизнь по лагерям и по тюрьмам, - посуда на столе подпрыгнула и зазвенела. – Я горбачу, не разгибаясь!.. А ты?.. Сука!.. Могила, говоришь, исправит меня - злодея?
Пьяный Олег осерчал. Удары на брата сыпались один за другим, дрожала кухня. Перепуганная сноха кричала в телефонную трубку - звала на помощь милицию, соседей... Тарантул на ощупь беспорядочно искал на столе что-нибудь тяжёлое, чтобы добить брата.
- Гнида! - хрипел он ему в лицо. - Умри, собака!..
Резкий отчаянный детский голос, словно глоток ледяной воды, отрезвил дебошира и остановил эту драку.
- Не убивай дедушку! За что?
Рука с ножом поднялась и замерла над головой у поверженной жертвы. Завершающий удар не состоялся. Помутневшими от гнева глазами Тарантул увидел испуганного ребёнка, осторожно заглядывающего в кухонную дверь.
- Не убивай дедушку, - молила она.
В суровом мире, откуда он вернулся, драки бывали не часто, но если они случались, то зрители жаждали крови: кричали и хлопали в ладоши, советовали, как лучше уничтожить и размазать по казарме человека, и сломать ему жизнь навеки, на сроки… И ломали…
- Я люблю дедушку.
Нож выпал у него из рук. Ослепший, было, от ненависти человек растерялся и прозрел. Сработал ли вековой защитный рефлекс продолжения рода - из глубины веков, когда торжествующие враги при виде ещё не окрепшей жизни оттаивали в гневе своём и прекращали истязания и битвы… и дарили жизнь?.. Или господь бог проснулся, наконец, от детского крика и восстановил равновесие добра и зла в этом мире не судом, а профилактической мерой?.. Но так или иначе, но любовь одолела ненависть. Зло вылетело в открытую форточку в ночь и мир возвратился в квартиру...
- Кризис был, брат, - заплакал Василий, - не в прок нам пошла продажа, ты прости нас - пропали деньги… В одночасье… Вчера вот они были, а нынче нет… Тысячи людей разорились и по свету пошли. Вас кормили и одевали, а нас?.. Кто накормит и кто оденет?.. ****обол из телевизора?.. Или наш президент?..
Девочка обнимала его за ноги. Она настороженно глядела на гостя, словно могла при первой опасности взять в охапку дорогую ношу и убежать: спасти, унести в безопасное место дедушку, где его не найдёт никто и никто не обидит. Василий дрожал, вытирая одной рукой со своего разбитого лица кровь, другой он гладил внучку по голове и успокаивал:
- Он больше не будет драться.
- Он же хотел тебя убить?..
- Это мой брат…
- Неправда...
- Ты прости меня, брат, за слова на суде… Молод я был и глуп, верил ещё я в светлое будущее и в судей… А сейчас, вот, не верю!.. У разбитого корыта дважды оставили меня вожди…
Воздуха не хватало. Дрожали колени. Хрипы при каждом выдохе рвали лёгкие. Клокотало в груди.
- А знаешь, как тяжело найти работу, брат?.. Чтобы не глумились над тобою и не гнали прочь?.. Чтобы хорошо платили и в срок?.. А отдавать по счетам долги: за газ, телефон, за услуги? Обивать пороги столоначальников и дарить подарки тому, кого не любишь? Кому до фени твоя душевная боль и мизерная пенсия…
Тарантул поднял с пола поломанные очки, правое стекло треснуло, дужка сломалась. Старческие силы не долги. Он выдавил из бутылки остатки водки себе в стакан, выпил его залпом, влез в овчину и вышел вон.
Счастья не было. Покойная жена не могла родить, резус крови у них был разный - боялись плохого исхода, матушка умерла, а сестра и брат жили правильно. Хмельное тепло иссякло, и того не понимая сам, ближе к ночи он давил на звонок колонии.
- Тебе чего? - обомлели дежурные.
- Жить негде, - крякнул посетитель. - Пустите переночевать…
- Не положено…
- Что случилось? – спросили соседи.
- Тарантул вернулся… Пьяный…
Офицеры рассмеялись.
- В будку к Лорду пойдешь? - сострил караульный.
- Смеёшься, начальник?
- Тогда ступай на шлагбаум до сторожа. На выездные ворота, на базу… Может быть и приживёшься…
Видано ли, чтобы вчерашний арестант в неволю просился? Удивлённый сторож в ночлеге не отказал и не вызвал милицию. Вот и уснул бродяга в его теплушке в поломанном старом кресле, свернувшись калачиком, как во чреве у матери…
А по зоне слух прошёл о великой неправде. Били окна, ломали решётки, швыряли на плац кирпичи и носились по крышам, ломая шифер:
- Пустите братишку домой! Права человеку!..