5. Фундамент юстиции
Десять лет назад Олег Иванович Корнеев убил жену. Обвинители запросили ему в наказание пятнадцать лет особого режима, мотивируя тем, что Олег не единожды был осужден за другие грехи. В юности его поймали на промысле конопли в Казахстане и упрятали на два года за «пластилин». Чуйская долина и ныне священное место у любителей анаши. Повторно Корнеева судили в Ташкенте. В чужом доме в пристройке, где он проживал непродолжительное время после первой отсидки, произошёл скандал. Слово за слово, и Корнеев ударил кухонным ножом собутыльника в грудь, исполосовал на нём одежду, изорвал её в клочья, разбросал обрывки тряпок по комнате, - в общем, бесился не на шутку, угрожая даже хозяину, поспешившему на шум. Неделю спустя раненый им приятель скончался в больнице. Благо ещё, что суд не признал умышленное убийство. Найти двух свидетелей и убедить их дать необходимые показания нетрудно для сыска, но погибший был сиротой, к тому же «вредным», как мухомор в кулинарии и древним, что слово божье на службе у священника - никто не взывал к отмщению… Да и суды не жалуют бездомных ни как истцов, ни как ответчиков. Напротив, несемейного горемыку винят во всех тяжких и держат в клетке до самого «звонка». Трагически погиб, и, слава богу - чего же хорошего ждать от паразита и алкоголика. Срок Олегу дали тогда минимальный – пять с половиной лет, учли недальновидную реплику погибшего человека. Старик обозвал его козлом, а так сидельца не называют. Смыть кровью позор и уничтожить обидчика - правое дело. Заточка в сердце была «расплатой за базар». Молодому Корнееву показалось, что он пострадал за чистоту блатного наречия, впитанного им с дымом первых сигарет. Не познал он ещё ни любви, ни счастья, ни спорта, не дорожил работой, успехом, общественным положением...
После второй отсидки Олег остепенился и взялся за ум. Женился, остыл, многое понял. Предостерегал других людей от опрометчивых обид и поступков. Поучал их, как надо жить и работать. Даже, глядя на младшего брата Василия, занялся атлетизмом на стадионе, окончил институт физической культуры и спорта (дурфак по народному) и позабыл про наркотики навсегда. Теперь победы тешили его гордость. Но скоро и они закончились - наступила пора забвения. Однако былая слава всё ещё пьянила иллюзиями прошедших дней. Недоступными стали рекорды - Олег сердился. Начал пить водку: рюмка за рюмкой, стакан за стаканом, из горлышка и до дна. Вскоре он уже мало чем отличался он от того бродяги, убитого им в далёком Ташкенте - заговаривался, дерзил, козлил родных и близких… Трудно поверить, что не бросила его в это время жена… Или терпела - к старости шли года… Однажды «по пьяни», разгневанный Корнеев, ударил её кулаком по голове за то, что упрятала недопитую бутылку в комоде, и, отыскав её, «догнался до точки». Уснул счастливым человеком. Дверь в квартиру осталась открыта. Соседка случайно заглянувшая в гости на огонёк, ужаснулась. Алёнушка - жена Олега лежала на полу бездыханно. Женщина вызвала «Скорую помощь», а следом приехали опера. Проснувшись Корнеев не стал изворачиваться и лгать и сознался: «…что ничего не помнит». И вымирать бы ему на «особом» режиме за эту смерть, согнувшись в три погибели в подвале на швейке, если бы не развал страны. Одна из жалоб пробила административную стену державы и дошла до Верховного суда, «полосатый» режим заменили строгим. В новой России Олег Иванович Корнеев был осужденным-первоходкой. Посмеялись, должно быть, судьи, ломая этот приговор…
Боже мой, как он любил жену сейчас в неволе, безвозвратно потерянную, придавленную тяжелым камнем на кладбище. Лучшие годы жизни она подарила ему. Вместе радовались его победам, и он посвящал их ей - единственной до гроба. От первого и до последнего нарколога сопровождала его подруга жена и нянчила, согревая припарками, отпаивая лечебными травами да лекарствами неподъемного борова. Била бутылки, пилила словами, прятала деньги в сберкассу, откуда возврата им нет и поныне - рвала из лап у «зелёного змия», не щадя своей жизни. Он был единственным чадом у этой женщины, не познавшей радости материнства по причине болезни… И вот результат его жизни - её трагическая смерть, и на старости лет возвращение в мир дурных мужланов - в зону строгого режима... И бился лбом старик по праздникам в тюремной церквушке – каялся перед богом за необузданные страсти.
В 1998 году летом перед дефолтом, брат и сестра посетили его в неволе.
- И зачем это меня дежурный к себе вызывает? - удивился Олег, когда ему передали команду явиться на вахту в чистой одежде, выдали её со склада, а через час на свидании он радостно жал руки последним родным ему людям, жадно заглядывая им в глаза. - Простили таки…
- Горбатого могила исправит, - сказал его брат Василий Иванович Корнеев много лет тому назад, вычёркивая из жизни, - пускай сидит, - суд был открытым.
Василий Иванович в то время числился главным тренером детской волейбольной команды города. В отличие от Олега, он не был подвержен тлетворному влиянию славы рекордсмена и дорожил не спортивными победами, а категорией оплаты труда, позволяющей ему безбедно кататься по всей России с детьми и занимался любимым делом за счет государства… А где бюджет - там и интриги... Узнав о преступлении его брата Олега, педагогический коллектив детско-юношеской спортивной школы насторожился и в преддверии освобождения богатой кормушки заволновался: «Человек, защищающий уголовника, недостоин звания тренера». Но Корнеев-младший успокоил товарищей по работе. Он твёрдо заявил на суде общественности, что ненавидит криминал во всех его проявлениях, даже, если на скамье подсудимых его родной человек… Горько было это осознавать осужденному, но за долгие годы жизни за решёткой Олег убедил себя в том, что брат не мог говорить иначе - потерял бы работу, оклад… Однако знать его не хотел, и после памятного суда эта встреча была первой.
Сестру он не видел долее. Она училась в университете, когда её непутёвому брату Олегу впервые надели наручники на запястья. Их пути-дороги разошлись на тридцать лет. Защита диссертаций, семья, хозяйство, уже, наверное, внуки в школу пошли?.. Вспоминала ли она горе-невольника, штурмуя вершины науки? Недавно по телевиденью в новостях осужденный Корнеев услышал о её значительных успехах в науке и порадовался от сердца - немалую премию пожаловал его сестре губернатор. Стыдно было ему написать ей, поздравить, потому что наперекосяк прошла его собственная жизнь.
- Я не сразу вас узнал, - смутился старик. - Но как вы изменились…
- Годы, брат, не красят, - ответила сестра.
Морщины иссекли забытые лица. Он жадно заглатывал горячий чай, пахнущий шоколадом, не было такого вкусного чая в советские годы. Никто не носил ему передачки и в подлые годы правления Чубайса (политика, принявшего на себя проклятие всей России), хрустел карамелью, радуясь, словно ребёнок. Примерял поношенный свитер, подписанный тюремной администрацией без обычной волокиты - в неволе холодно всякий день, пригодиться!.. Спасибо!
- Как матушка наша?.. Жива ли, здорова?
Олег навещал её пьяный после какого-то неудачного выступления его любимой команды. Это было незадолго до убийства супруги. Говорил далёкой от спорта женщине о предвзятости судей, ругался матом. Старушка умоляла его опомниться, не пить спиртного. Знала характер заблудшего сына, предчувствовала беду и разлуку.
- Умерла в июне... Скоро сорок дней, - ответил ему Василий.
Олег поперхнулся снедью и поднял перепуганные глаза на близких. Сестра бегло достала из сумочки библию и заплакала.
- Мы, брат, со всем сердцем к тебе с бумагами. После матушки дом остался бесхозный. Нужно его продать.
- А я куда подамся на старости лет?.. Квартира-то моя – не моя, а покойницы супруги тестю осталась…
- Мы тебе купим полуторку… Сдавать её будем, а тебе высылать в посылках чай и сигареты. Да ещё на книжку откладывать излишки денег от найма. И жить на что будет, когда освободишься…
Не забота о нём привела сюда близких. Стало Олегу обидно, что не сразу рассказали ему о смерти матушки..
- А ты не сомневайся, - догадалась сестра. - За домом уход нужен, глаз да глаз, хозяйство вести, а некому заниматься этим… Да и покупатель хороший есть.
Он дал согласие на продажу дома. Его заверили нотариально в присутствии адвоката, большую пачку чая и банку варенья принес Олег Корнеев в отряд в этот памятный вечер...
- Лоханулся ты, как последний фраер, - заметил ему его сосед по шконке, смакуя чай, - Юристы – враги простому нашему человеку. Мне сучка моя - защитница сказала перед судом, перепиши на меня хату и получишь условный срок… Ан, нет, я не стал, - побоялся, а она на суде рта не раскрыла. Бодался сам - смеялись судьи... Халява и обман - фундамент юстиции. Восемь лет сижу, пишу жалобы - напрасно…
Страшный был год - девяносто восьмой. Цеха остановились. После обвала рубля нерентабельной стала зона. Невостребованная её продукция искала сбыт, но иностранный товар повсеместно оккупировал прилавки, и она уходила, как скрап - за бесценок. Оборотные средства растаяли, ресурсы иссякли. Осужденные пили сечку взахлёб, вылизывая миски. Даже те, кого не забыли на воле близкие, жили, поджав животы, но всё же - крепкий чаёк и ландорики перебивали на время голод, и только безродные доходяги в лазарете жрали нифеля, загибаясь от боли в желудке. Ни слуху и ни духу от брата не было…
Новое тысячелетие - новые мысли. На переломе веков задумался Корнеев о прожитой им жизни. Свет божий не грел заскорузлую душу. Криминальные хроники пугали, телевизор глумился над зэками. На смену топору пришли новые технологии - взрывы и автоматные очереди хлестали Россию. Сотнями погибали люди невинные даже по понятиям душегубов. Население вымирало, отравленное ядом законотворчества людей, перекроивших Россию. Прибывающие извне говорили о больших деньгах, о способах их отмывки. Это модное слово пришло из бухгалтерии в каждый дом. Люди сетовали на бедность, и расценки «на праведный суд» не укладывались в мозгах у старожилов. Они глядели на молодое поколение осоловевшими глазами, и запотевали от ужаса линзы выпуклых очков… Свободы стали бояться многие, а более те, кому жить было не на что и негде…
- Вот буду на воле, убью брата и вернусь…
Срок его заключения под стражей истёк. Олег Иванович Корнеев попрощался с людьми и вышел на улицы города.
Ниже старый текст, можно не читать...
= ГЛАВА ПЯТАЯ =
ФУНДАМЕНТ ЮСТИЦИИ
За убийство супруги отмотал свой срок Тарантул. Третья судимость… И вымирать бы ему на «особом», но в юности был он осужден в Казахстане за разбой, а повторно, по отбытии первого срока, год спустя в Ташкенте потерял над собою контроль: ткнул в спину подельника ножом за то, что обозвал его тот «козлом», и скончался горемыка через трое суток в больнице - много крови потерял. Благо, что суд не признал умышленное убийство, найти двух свидетелей и убедить их дать необходимые показания нетрудно для сыска, но умерший был сирота, и никто не взывал ко отомщению… Да и в уголовном кодексе не жалуют бездомных ни как истцов, ни как ответчиков. Напротив, несемейного бродягу винят во всех тяжких и держат в клетке без УДО, до самого звонка. Трагически погиб, и слава богу: чего хорошего ждать от паразита.
Срок ему дали минимальный. Показалось тогда Тарантулу, что пострадал он за чистоту блатного наречия, впитанного им с дымом первых сигарет: заточка в сердце расплата за базар. Смыть кровью позор и уничтожить обидчика - дело правое. Но молодой он был и горячий, не познал он ещё в жизни любви и счастья, и не дорожил ни работой, ни успехом, ни общественным положением... И боялся себе подобных… Видел, как ежедневно уничтожали они слабых и добрых. И принимал участие в этих истязаниях, чтобы не стать жертвой самому.
Не много и не мало, а провел он в неволе двенадцать лет. Освободившись - женился. Остыл и очень многое понял. Поступил учиться в институт, занялся спортом, окреп. Отныне любовь и победы тешили его гордость. Вкусил он доброй славы и в полной мере осознал пагубный обман уличной идеологии. Предостерегал других от опрометчивых обид и поступков. Поучал…
Но однажды победы окончились. От возраста не убежать: недоступными стали вершины и рекорды - все чаще он проигрывал и переживал по этому поводу. Газеты уже не писали о нем. Начал пить вице-чемпион: рюмка за рюмкой и вскоре уже мало чем отличался он от того бродяги, поверженного им в Ташкенте: заговаривался, скандалил, дерзил, и трудно поверить, что не бросила его жена… Или терпела - к старости шли года…
Из-за чего же ещё, как не из-за водки можно убить женщину в пятьдесят с лишним лет. «По пьяне», разгневанный муж, он ударил её кулаком по темени за то, что спрятала от него сердешная недопитую бутылку в комод, и, «догнавшись», уснул счастливым. Соседка, случайно заглянувшая в приоткрытую дверь, ужаснулась и вызвала скорую… Тарантул не стал изворачиваться и лгать – сознался: «…что он ничего не помнит».
Одна из его жалоб пробила административную стену и дошла до Верховного, «полосатый» режим заменили строгим и посмеялись судьи, ломая приговор - в России рецидивистом он не был. Новотроицкая колония стала ему домом на десять лет.
Боже мой, как он любил свою жену сейчас в неволе, безвозвратно потерянную, придавленную тяжелым камнем на кладбище. Лучшие годы жизни подарила ему она. Вместе с ним она радовалась его победам, и он посвящал их ей - единственной и неповторимой. От первого и до последнего нарколога сопровождала его и нянчила, отпаивала травами и лекарствами, кормила с ложечки - неподъемного борова. Била бутылки, прятала деньги, рвала из лап зелёного змея не щадя себя. Он был единственным её чадом… И вот результат - трагическая смерть и на старости лет возвращение в мир блатной. И бился лбом старик по праздникам в тюремной церквушке - каялся.
В 1998 году летом, в предкризисное время, родные брат и сестра посетили его в заключении.
- И зачем это меня замполит вызывает? - удивился он, а на свидании радостно жал руки родным, жадно заглядывая им в глаза. - Простили таки…
- Горбатого могила исправит, - так сказал на суде его родной брат, тренер волейбольной команды города, - пускай сидит…
Давно это было…
Человек дорожил своим местом, потому что катался по стране с детьми. Занимался любимым делом за счет государства… Где бюджет - там интриги... Чему же может научить детей человек, защищающий уголовника? Вот и дал понять его брат общественности, что осуждает криминал во всех его проявлениях. Даже, если на скамье подсудимых близкий ему человек… Горько это было осознавать осужденному, но за долгие годы жизни в неволе убедил себя Тарантул в том, что его брат иначе сказать не мог, потерял бы работу, о которой мечтают многие… Однако знать его он не хотел, и после памятного суда эта встреча была первой.
Сестру он не видел долее. Она училась в университете, когда впервые ему надели наручники. Вспоминала ли она невольника, штурмуя вершины науки? Защита диссертаций, семья, уже, наверное, внуки в школу пошли? Слышал Тарантул по телевизору про её успехи, государственную премию пожаловал ей президент России. И стыдно ему было написать ей, поздравить, потому что наперекосяк пошла его собственная жизнь. Кому он нужен такой вот родственник?
- А я не сразу вас узнал, - смутился старик. - Как вы меня нашли?.. Как изменились…
- Годы, брат, не красят, - ответила сестра.
Тридцать с лишним лет разлуки иссекли морщинами забытые лица. Он жадно заглатывал горячий чай, давно уже не носил ему никто передачки, хрустел карамелью и радовался как ребёнок поношенному, но теплому свитеру, в неволе холодно...
- Как мама?
Последний раз осужденный навещал её на свободе. Она уже не могла ходить и умоляла его не пить водки - знала характер заблудшего, предчувствовала беду.
- Умерла как два месяца.
Он поперхнулся снедью и поднял перепуганные глаза на брата. Сестра достала библию и заплакала.
- Мы, брат, со всем сердцем к тебе с бумагами. После матушки дом остался бесхозный. Нужно его продать.
- А я куда на старости лет? Квартира-то у жены покойной была.
- Мы купим тебе полуторку… А пока сидишь - сдавать её будем, а тебе посылки посылать с этих денег. Да ещё на книжку откладывать. И жить на что тебе будет, когда освободишся…
Задумался старик, загрустил. Не забота о нём привела сюда близких, стало обидно, что сразу не рассказали они ему о смерти матушки. Одиноко и сиротливо на душе после таких вот свиданий.
- А ты не сомневайся, - догадалась сестра - За домом уход нужен, глаз да глаз, хозяйство вести и жить постоянно. Нам некогда заниматься этим, да и покупатель есть.
Он решился на этот опрометчивый шаг и дал согласие. Заверили нотариально в присутствии адвоката, пачку чая и банку варенья принес он в отряд...
- Лоханулся ты, кореш, - сосед по шконке смаковал чифир, - Юристы враги простому человеку. Мне сучка моя - защитница прямо сказала перед судом, перепиши на меня хату и получишь условно… Ан, нет, я не стал, - побоялся, а она на суде и рта не раскрыла. Бодался я сам - смеялись судьи... Халява и обман фундамент юстиции. Восемь лет вот сижу, пишу жалобы, а напрасно…
Страшный это был год - девяносто восьмой. Цеха остановились. После обвала рубля нерентабельной стала зона. Невостребованная её продукция не находила сбыта, иностранный товар повсеместно оккупировал прилавки. Оборотные средства растаяли, ресурсы иссякли - инфляция…
Голодали осужденные, пили сечку взахлёб - вылизывали миски. Крутились как умели. Кого не забыла воля, тот и выжил: чаёк да ландорик, а доходяги в лазарете жрали нифеля и загибались от боли в желудке. Ни слуху и ни духу от брата не было…
Новое тысячелетие - новые мысли. На переломе веков задумался Тарантул о прожитой им жизни. Свет божий не грел заскорузлую душу. Криминальные хроники пугали, телевизор глумился над зэками. На смену ножу и топору пришли новые технологии - взрывы и автоматные очереди хлестали Россию. Сотнями погибали люди невинные даже по понятиям душегубов. Население вымирало, отравленное ядом законотворчества людей, приватизировавших Россию. Прибывающие из вне говорили о больших деньгах и о способах их отмывки, сетовали на бедность, и расценки на праведный суд не укладывались в головах у старожилов. На молодое поколение глядели они осоловевшыми от ужаса глазами и запотевали линзы их старых очков… Свободы стали бояться многие, и более те, кому жить было негде и не на что…
- Вот буду на воле, убью брата и вернусь… - попрощался Тарантул с людьми и вышел на улицы города.