Это эссе является ответом на работу Михаила Черенкова «Город и проблема подлинности», и, как всякий ответ, пытается соответствовать затронутым там проблемам, в то же время привнося авторское видение и понимание. Город действительно является «продолжением человека» и, с точки зрения чистоты природного, противоестественным образованием. Проблема здесь в том, насколько «противоестественна» сама культурная сущность человека, и, далее, насколько город аутентичен этой сущности. Феномен города, безусловно, таит в себе человеческий вызов естественному и природному. Примечательно семантическое сходство слов «город» и «гордыня», что дает почву для интересных герменевтических интерпретаций проблемы, редуцируя феномен города к проблеме первородного греха или же проблеме начала истории.
Город – это, в какой то степени, попытка остановить время, дабы потом задать ему новый вектор, новое измерение. Ромул и Рем закладывают на капитолийском холме начало новой эпохи, эпохи «от сотворения Рима», Моисей ведет богоизбранный народ к земле обетованной, чтобы Иерусалим и Храм стали сакральной точкой отсчета и символом Завета, Андрей Первозванный благословляет днепровские холмы и предрекает грядущее величие Киева (эхо этой идеи откликнется в письмах псковского монаха Филофея к московскому государю Василию о Москве как Третьем, воистину вечном, христианском Риме) – практически везде «сотворение города» лежит у истоков культурной традиции, придавая этой самой традиции неповторимую ауру.
Примечательно, что в одном из старейших литературных памятников человечества, «Эпосе о Гильгамеше» факт существования царского города Урука подан как своеобразный ответ на проблему бессмертия и неудачного похода за оным культурного героя.
Гильгамеш ему вещает, корабельщику Уршанаби:
«Поднимись, Уршанаби, пройди по стенам Урука,
Обозри основанье, кирпичи ощупай —
Его кирпичи не обожжены ли
И заложены стены не семью ль мудрецами?»
(Перевод И.М.Дьяконова http://www.heretics.com/library/poetry/gilgames/gilg11.htm )
Основание города есть основа бессмертия героя, своеобразная трансценденция его бытия. Город есть радикальным привнесением в жизнь того нового и уникального, что несет в себе разрыв с естественным, природным прошлым. В этой связи интересен феномен «переноса столицы» - главного города – произведен ли он в XIV веке до нашей эры в Египте Аменхотепом IV, или же в веке XVIII в России Петром Великим. Правда вторая попытка оказалась исторически более успешной, и представляется символичным, что Петербург – город Пушкина и Достоевского, Гоголя и Ахматовой, Мандельштама и Бродского – сейчас принято называть культурной столицей России.
Не менее значим и феномен разрушения города. «Слава Герострата» уникально живуча! «Историй всего четыре. Одна, самая старая — об укрепленном городе, который штурмуют и обороняют герои,» - пишет Борхес в эссе «Четыре цикла» (http://www.dream.mipt.ru/borjes-2.html ) История начинается с войны или же, говоря словами Гераклита, «война есть отец всему». Сокрушение величия города, бережно созданного человеческим гением, возможно, и было тем изначальным потрясением, которое поразило благодатный круг цикличности стрелой уникального. У стен Трои зарождается античный эпос и античная история. «Гнев Ахилесса», лежащий в их основе, впоследствии многократно отзовется в реальных битвах и их поэтических описаниях. Появление «культурного героя» - это конец райской невинности, как свободы изначального, а также начало экзистенциальной соотнесенности с прошлым и зависимости от прошлого. Фактически, уже тогда начинается «эпоха пост» - как эпоха пост-райского существования или же юдоли железного века, на тягосты которого сетует практически у истоков европейской литературной традиции Гесиод:
Если бы мог я не жить с поколением пятого века!
Раньше его умереть я хотел бы иль позже родиться.
Землю теперь населяют железные люди. Не будет
Им передышки ни ночью, ни днем от труда и от горя,
И от несчастий. Заботы тяжелые боги дадут им.
(Перевод В.В.Вересаева http://lib.ru/POEEAST/GESIOD/trudy.txt )
В этой связи, город выступает своеобразным метафизическим заступником человека, микроуниверсумом его культурного бытия. Происходит идентификация города и человека в новосотворенном хронотопе подлинного. «Отступать некуда – позади Москва!» - эта знаменитая фраза времен Второй мировой войны ставит город на вершину ценностного пьедестала, делает его бесценным, как бесценно все то, что претендует на значимость большую, чем человеческая жизнь. Город становится этаким «сверхчеловеком» культурного бытия человека, разделяя с обычными людьми их величие и ничтожество. Город страдает...
Как одиноко сидит город, некогда многолюдный!
он стал, как вдова; великий между народами,
князь над областями сделался данником.
Горько плачет он ночью, и слезы его на ланитах его.
(Плач Иеремии
http://www.startua.com/bible/Pla/1/ )
Еще один интересный феномен – семантическое превращение города в субьект политических и иных общественных отношений. Уже которое десятилетие или даже столетие бесконечный диалог на международной арене ведут Москва и Лондон, Берлин и Вашингтон, Пекин и Токио. И даже имена великих политиков тонут в мега-символике «большого города». Что же тогда говорить об обычном, «маленьком человеке» - скажем, герое «Петербургских повестей» Гоголя или произведений раннего Достоевского? Он задавлен городом, теряет в нем свое место. И из этой потери прорастает сумрачное чувство метафизической вины и неизбежной ответственности. В 20 веке это остро почувствовал Кафка. Его «Замок» - это, в какой-то мере, выражение сущности современного города как средоточия бюрократии, продуцирующей неподлинность. «Господь, большие города, обречены небесным карам»(Рильке).
Но город – это не только бесчисленные чиновники и их «насиженное место». Он может быть столицей мировой культуры (Париж, Нью Йорк), вечным городом (Рим) или же просто «городом мечты», как Рио де Жанейро у Остапа Бендера – идеальное место, к которому всегда хочется вернуться. Город вбирает в себя и собирает вокруг себя пространство человеческого существования в современной цивилизации, выступая квинтэссенцией последней. Поэтому не удивительно, что свою замечательную книгу о типологии современного миропонимания Лев Шестов назвал «Афины и Иерусалим», сделав эти великие города символами двух основополагающих духовных парадигм европейской культуры.
Таким образом, современный город, зловещий и величественный, суетный и умиротворенный, могучий и беспомощный, слишком многолик и неоднороден. Несомненно то, что город – это центр, «сердце» современной цивилизации, и ее противоречивое бытие есть основа «городской подлинности». Многочисленные города, различные по архитектурному облику, исторической традиции, энергетике – это инварианты этой самой подлинности, в которой человек мучительно ищет свою аутентичность, дабы обретя которую, вслед за Мандельштамом с тихой радостью прошептать: «Я вернулся в мой город, знакомый до слез...»
Май-июнь 2004