1.
НАИМ СПИТ…
Налет продолжался еще какое-то время. Но Наим совсем оглох и не слышал взрывов. Только видел, как фонтанами песок взлетал высоко в небо, рушились хижины, бегали люди. Затем падали. И просто лежали.
Очень забавно выглядела чья-то нога, торчащая из-под обвалившейся стены. Изворачиваясь и подергиваясь, она жила отдельно от всего человечества. Вот, потеряла башмак и зашевелила пальцами, будто старалась рассмешить маленькую Саиду, лежавшую, уткнувшись носом в землю.
Старый Умар, местный копатель, в недавнем прошлом уважаемый профессор археологии, а теперь торговец своими находками производил впечатление живого, так как сидел спиной к Наиму довольно прямо, и сразу было не разглядеть, что это перевернутый казан подпирал его голову и плечи, отчего Умар выглядел удивленным и задумчивым.
Когда разрывы снарядов прекратились, Наим попытался встать, но не смог. Он видел себя, свои ноги, свои руки, свое туловище. Но это все не слушалось и было неподвижно. «Наверное, я сплю» - решил Наим, и это его успокоило. Когда спишь, часто такое бывает, что хочешь пошевелиться, и не можешь. Была еще одна причина, почему Наим хотел бы сейчас именно спать. Дело в том, что свадьба, которая ему сейчас снится, свадьба его лучшего друга Юсуфа была для Наима очень печальным событием.
Наим любил Мариям.
Он часто представлял себе, как откроется ей, но понимал вместе с тем, что вначале надо рассказать обо всем Юсуфу, потому что поселять сомнение в чистую душу юной невесты – грех. Но он боялся, что Юсуф его не поймет.
Эта свадьба снилась Наиму очень часто. И всякий раз в его сне праздник расстраивался. Однажды, например, Юсуф вдруг забыл молитву и стоял, вытаращив глаза, пока прочие возносили свои слова Всевышнему. В другой раз исчезла невеста, и незадачливому жениху подвели вместо нее козу. Это было очень забавно.
Но каждый раз Наим просыпался. И понимал, что день свадьбы все ближе…
Пришельцы ни разу не посещали деревню. Они прочно стояли в соседнем городе, и про них рассказывали всякие небылицы. Один говорил, что они только снаружи похожи на людей, внутри же у них какой-то прочный металл, делающий их неуязвимыми. Другой утверждал, что они умеют видеть по ночам. Третий сам видел, как кто-то из Пришельцев лично опрокинул статую раиса, затем поднял ее и потряс над головой.
Телевизор называл Пришельцев освободителями, ниспосланными Всевышним.
Им не было дела до свадьбы Юсуфа и Мариям.
А Наиму – было.
Он знал, что Мариям не любит Юсуфа. Об этом все знали. Даже Юсуф. Говорят, он очень был удручен этим фактом, но не мог противостоять своим чувствам и своей гордости.
Юсуф любил Мариям.
…Теперь Наиму снилось, что Юсуф, точнее то, что от него осталось, лежит, вытянув руки в сторону своего живого, но неподвижного друга и, оскалившись, с ненавистью смотрит на него единственным глазом. Наиму стало жутковато, и он попытался проснуться.
Мариям никого не любила. Ей было не так много лет, чтобы наморщив лоб, смотреть внутрь себя и выбирать в своем сердце между двумя молодыми мужчинами, которые смотрят на нее с обожанием. Ей было волнительно и радостно быть центром внимания. Она ждала этой свадьбы как никто. Старая Худа нежно называла ее птичкой-попрыгушкой, и, шамкая, громко смеялась, когда та говорила ей: «Бабушка, я – невеста!..»
Когда начался налет, Мариям бросилась именно к своей бабке. Но судьба уложила ее раньше, чем она забежала в дом. Наим даже удивился, что это его сон сегодня так жесток, ведь обычно именно Худа, появлялась откуда-то из недр его фантазии и объявляла: «Наим, внучек, вот твоя избранница!..» - и тыкала коричневым пальцем в сторону Мариям. Сегодня Худы совсем не было видно. Наиму показалось, что та нога, торчавшая из-под стены как раз похожа… Впрочем… если из-за другой стены сейчас появится голова старухи и, хитро усмехнувшись, скажет Наиму, что он – жених Мариям… Но из-за другой стены показалась голова в каске песочного цвета…
Мариям лежала ни циновке, свернувшись калачиком. Наверное, ей было очень страшно или больно. Она пыталась шевелиться. Поджав ноги к животу, слегка распрямляла их и тут же вновь поджимала, возможно, прикрывая боль, чтобы не дать ей вырваться наружу и заразить страданием все вокруг. «Какая она мужественная… – благодарно подумал Наим, – Боль свою лишь для себя бережет… Всевышний отмечает терпеливых и карает тех, кто жалуется, сетуя на судьбу…» Слегка разжимая и сжимая ноги, закрыв лицо своими ладошками, Мариям, ползла, куда ползлось. Наверное, звала при этом бабушку Худу или дядю Умара, или Юсуфа… (Наим был уверен, что его, но он ничего не слышал.) Потом затихла и не двигалась больше, не доползя до Наима совсем чуть-чуть. Мариям умерла как раз между Наимом и Юсуфом.
Голова в каске оказалась рослым Пришельцем. Он и впрямь был как будто из какого-то сплошного материала. Вместо глаз его были какие-то странные стекла, не то очки, не то линзы оптического прицела. И все же лицо его показалось Наиму знакомым.
Свадьба стала грандиозным событием для всего округа. Первая за полгода! До сих пор многие из стариков качали головами, когда молодежь радостно говорила им, что Пришельцы, спустившись с небес, делают их жизнь свободной и счастливой. Один из самых старых, Умар, вернувшись из столицы, выглядел подавленным. Беседуя как-то с Набилем, отцом Мариям, он грустно заметил, что вчера еще телевизор прославлял раиса и был до краев наполнен ненавистью к Пришельцам, и вот все наоборот… И, может быть, так и надо… там, в столице, не поймешь… на одной улице праздник, на другой – слезы и горе. И повсюду – грабеж… Может быть, так и надо, но что-то непохоже, чтобы все и каждый был счастливым. Может быть, так и надо…
Набиль согласился с Умаром. И вознес Всевышнему молитву, чтобы тот ускорил день окончания Поста, дабы поскорее справить свадьбу Мариям. Ведь у нее был такой жених! Что же касается «всеобщего счастья, Умар, давай не будем говорить об этом ни сами, ни другим, ведь наше счастье не в этом электрическом ящике, прокляни его Всевышний, а в наших детях, ведь так?» И Умар, отец Юсуфа, согласился.
Наим был против.
Когда Пришелец, вращая головой, осмотрел плоды налета, то заметил еще живого юношу и двинулся прямо к нему. Глаз его не было видно, но губы шевелились так, что было понятно, с кем говорит Пришелец. Наиму очень захотелось проснуться. Очень-очень… Но сегодня у него почему-то не получалось ни ущипнуть себя, ни вскрикнуть, ни всхрапнуть громко-громко – это тоже иногда помогало.
За первым Пришельцем появились другие. Шли они очень осторожно, озирались и были готовы ко всем неожиданностям. В руках их было диковинное оружие.
Когда начали съезжаться гости, Наим решил что сбежит до того, как Мариям и Юсуфа объявят мужем и женой. Он вообще не понимал, зачем пришел сюда. Ему нечего здесь делать. Юсуф, раскрасневшийся и счастливый, громко разговаривал с ребятами, размахивая руками, когда оглянулся в поисках своего друга. Наим, так получилось, стоял у него за спиной, и когда Юсуф встретился с ним глазами, то прочел, наверное, в них что-то такое… от чего улыбка ушла и вернулась нескоро. Интересно, что понял Юсуф, взглянув на своего друга?
Выросли они вместе. Принадлежа к хорошему роду, Юсуф никогда не считал себя выше окружающих. Даже когда из города приехал толстый потный наборщик рекрутов и, собрав всех молодых мужчин деревни, ткнул в рослого, сильного сына главы клана со словами: «Вот тот, кто достоин служить раису!..», - даже тогда Юсуф не возгордился. И когда приезжал на побывку в красивой зеленой форме и давал ребятишкам свой карабин, примеряя самому маленькому берет с золотистым соколом на изящно примятой верхушке; даже тогда Юсуф оставался самим собой. И когда трепал Наима за щеку, говоря: «Держись, красавчик, мы еще повоюем!..» И даже тогда, когда вернулся уже окончательно, бледный, немного растерянный, долго говорил о чем-то с отцом, который никак не мог поверить, что армии больше нет, что раис приказал расходиться по домам, ибо жизнь воинов, не изменивших присяге, есть лучшая награда отечеству и народу. Жизнь, а не смерть… «Он учил нас, что пришельцы всего лишь люди, что они всего лишь сильнее нас, то есть мы, тоже люди, всего лишь слабее других… всего лишь людей…» Примерно так говорил раис. И то же за ним повторял Юсуф, с мокрым от слез лицом закопавший ночью свою форму, аккуратно сложив ее в пакет, пропитанный пальмовым маслом.
Юсуф очень ждал этой свадьбы. С этой свадьбой жизнь его обретала смысл.
Остановившись в трех шагах от Наима, Пришелец позвал других и ткнул в его сторону огромным пальцем. Другие закивали головами и двинулись к нему. Наиму стало очень страшно. Он почувствовал капельку пота над правым глазом и захотел убежать. Когда это не удалось, он попытался крикнуть, но смог лишь приоткрыть рот, из которого потекла слюна. Когда спишь, иногда чувствуешь, что рот твой безвольно открыт и когда просыпаешься, то подушка в этом месте часто бывает мокрой.
Наим очень ждал войны. Когда она началась, он вместе с ребятами ходил на демонстрации махал плакатом с изображением раиса и громко кричал. Если его били и прогоняли, он не обижался, потому что род, к сожалению не выбираешь. Наим понимал, что знатным быть дано не всем. Так когда-то объяснил ему Юсуф, друг. И в армию Наим тоже не попал, наверняка потому что род его был настолько низким, что даже мобилизация обходит таких стороной. Юсуф был сейчас в столице и Наим очень завидовал ему. Как завидовал всю жизнь.
Бабушка Худа оказалась живой. Она выползла из развалин хижины и, стоя на коленях, запричитала. Внучка ее, к тому моменту уже неподвижная, не отозвалась. Худа, кряхтя, поднялась на ноги и заковыляла к Мариям. Говорила она, наверное, своей внученьке, что так уж все устроено, что старая она, будь проклята ее старость, а дни укорочены, чтобы забрал ее Всевышний прямо сейчас, что не время ей, внучке моей, лежать, свадьба же, что она, старая, и так нарушает закон, появившись в неурочный час перед молодыми… впрочем, могла она говорить и другое. Наим не слышал, потому что оглох. Ему не хотелось смотреть на старуху. Он попытался закрыть глаза, но оказалось, что и веки не слушаются его. И даже взгляд свой не смог перевести Наим на кого-то еще. И тут старуха заговорила с ним. Что она нашла такого в его неподвижных, но живых глазах, от чего лицо ее перекосилось, Наим не знал. Обычно ему снилось, что эта противная бабка улыбается своим беззубым ртом и сулит ему Мариям в жены вместо глупого Юсуфа. Иногда глупый Юсуф был тут же, и Наиму было радостно смотреть, как тот растерянно цокает языком, а папаша его разводит руками и покорно кивает головой...
Иногда Мариям доставалась Наиму, когда Юсуф погибал на войне. И Наим улыбался в своих снах, и Мариям улыбалась и говорила ему: «Юсуф погиб, я теперь твоя!..»
Именно поэтому Наим так ждал этой войны.
Как-то раз в одном из снов Наима все пошло не так как обычно. Самой свадьбы он не увидел. Увидел он другое.
В этом сне Юсуф и Мариям, какие-то не такие как в жизни, но все же они… были счастливы. Мариям, как и прежде, не глядя на своего мужа, нежно сжимала в руках младенца. «У них родился сын… - думал Наим, - или дочь… ребенок сблизит их как никто. Я навсегда потерял свою Мариям…» Тепло разошлось от груди по всему телу. Счастье затрепетало на кончиках пальцев и они, взмыли вверх, увлекая за собой, руки, плечи… Оставляя где-то там ежедневную ревность, ядовито сочившуюся из всех щелей его убогого жилища, Наим взлетел!.. впервые в жизни увидел он большее чем родная деревня. Он увидел две деревни, между которыми удивительный оазис, еще не заброшенный, как там, где осталось спящее его тело. Город, ослепительно белый, подобно Книге, украшенный разноцветной мозаикой храмов, сложивших единой линией слово «любовь»…
И Мариям, и Юсуф, приоткрывший свои белые зубы в молчаливом восторге, смотрели на своего ребенка – первого за годы беззлобной и бесплодной тьмы, прошедшие в этой деревне, со всей страной пережившей вначале блокаду и голод, затем краткосрочную войну и ныне жившей под царством Пришельцев. Первый здоровый ребенок. Крепкий, счастливый малыш.
…Когда город стал уже совсем маленьким, дышать стало заметно труднее – верхний слой атмосферы содержал меньше воздуха, и Наим понял – пора возвращаться. Задержка на пару секунд, он это знал, была чревата для него опасными последствиями – иногда во сне он начинал задыхаться и бредить, и если сразу проснуться не удавалось, то день потом был для него темным с красными пятнами, плывущими перед глазами. Постаравшись как обычно громко всхрапнуть, Наим неожиданно разбудил Того, Кто Спит На Небесах. Маленькая горсть Плеяд встрепенулась, развернулась подобно блестящей змее и сверкнула двумя яркими звездочками. «Проснись, Наим. – сказала змея, – проснись и постарайся понять – нечего тебе, безродному, делать на небесах…» И, помолчав, загадочно добавила: «Великий Судья…»
День прошел темным в красные пятна. Усиленно дыша носом, ртом, помогая себе дышать губами и языком, Наим думал, что Юсуф не может вот так просто взять и отнять у него Мариям. Не имеет права. И разные мысли тяжелыми жерновами мололи потом его голову…
Венцом церемонии вначале очень тихий, волнующе тихий, затем все более громкий и, наконец, оглушительный бой барабанов возвестил миру о рождении новой семьи!.. Страх вдруг пропал. Забывшись, Наим раздумал покидать свадьбу и теперь вместе со всеми скакал в суматошной пляске, размахивая кривой саблей, которую Юсуф подарил ему сегодня утром, потрепав как обычно за щеку. Шлепанцы свалились с его ног. Как-то разом он простил своему другу измену, похищение любимой, благородный род и прочее, так отличавшее Юсуфа от него, Наима. «А теперь – пли!!!» - раздался долгожданный вопль старейшины клана. И все мужчины, согласно традиции…
Пришелец с огромными глазами, в которых отражалось все вокруг, споткнулся о тело Мариям и, кажется, испугался. Или Наиму показалось? Вначале он нагнулся и перевернул девушку. Спросил что-то у стоявшего рядом рослого Проводника – человека, помогающего местным общаться с Пришельцами. Потом, выслушав ответ, застыл, склонившись над девушкой. «Будто он кланяется ей…» - мелькнуло у Наима. Потом поднял голову на юношу. Потом Наим узнал его. Потом он услышал, О ЧЕМ Пришелец молчит…
Потом наступила темнота…
…Наим так и не смог проснуться…
2.
БРАЙАН РИДС
Если бы кто-нибудь сказал Брайану, что он – Пришелец, то непременно получил бы в ответ порцию холодного молчания и презрительный блеск зеркальных очков. Начальник штаба четвертой десантно-штурмовой группы “Blue axe” Полковник Брайан Ридс был лишен чувства юмора, особенно, если дело касалось его службы. Он являлся простым комендантом города с непроизносимым названием, которого местное население за неимением других выбрало на какой-то сходке еще и мировым судьей. Кем угодно был полковник Брайан Ридс, но только не пришельцем. «Это все подонки из “X-files” – непременно сказал бы он, если бы кто-то вообще заговорил в его присутствии о каких-то пришельцах; подонки, которые снимают невесть что и заставляют потом глотать сограждан эту бурду о секретных проектах, инопланетянах и прочее!..» Так сказал бы полковник Брайан Ридс.
Город ответственности Брайана не пострадал от бомбежек. Ребята его группы вошли туда до обидного мирно. Население встретило их не просто дружелюбно – восторженно, как… как в фильме об освобождении какого-то острова, там еще снимался тот ублюдок с арийской внешностью и мускулами Тарзана. Вначале полковник был не прочь попозировать перед SNN-щиками и прочими любителями сенсаций крупным планом. Огромный, будто отлитый из какого-то прочного металла, он цедил сквозь зубы, крепко сжимая слова, что да, они освободители, посланные… и тот из местных, кто понимал хоть чуть-чуть зарубежную речь тут же отмечал себе, что посланный – значит посланец, а значит – кто? Пришелец, конечно же!..
Потом Брайан устал от излишнего внимания, и комментарии вместо него раздавал уже пресс-секретарь – хилый интеллигент, штабная крыса в круглых очках. Захлебываясь от собственной значительности, он сладеньким пасторским голосом каждый день докладывал на брифингах, что все под контролем, что армия и население поддерживают друг друга, отмечены даже случаи братания, обмена сувенирами и так далее и тому подобное.
Потом полковник неожиданно для себя стал городским судьей. «Паранойя какая-то…» – думал он, когда старейшины с поклоном всучили ему толстый свиток на местной тарабарщине – свод городских законов позапрошлого столетия. Связавшись с заместителем начальника штабов, Брайан запросил совета, что ему делать в такой неординарной ситуации. Он очень надеялся, что там посмеются и прикажут отказаться от этой идиотской должности. Но на другом конце провода пришли в восторг. Заместитель начальника штабов на сеансе видеосвязи объявил полковника первым героем, удостоившимся у местных такой чести. «Брайан, вы же в курсе, что происходит на остальных подконтрольных нам территориях, вы молодчина, Брайан, вам светит серебряная звезда, Брайан, продолжайте в том же духе…» и тому подобное. ABC приехало снять несколько сюжетов этой новой деятельности и готовило в ближайший месяц показать полковника в роли городского судьи.
Раздражение было скрыто зеркальными очками. Конечно, он не мог относиться к происходящему спокойно, тем более с юмором, как советовал ему этот ублюдочный церковно-приходской пресс-секретарь Вильям Джонс, искренне завидовавший Брайану и втайне мечтавший так же вершить в городе правосудие, которое будет уж наверное, посправедливее чем у этого волкодава в зеркальных окулярах.
Однако, получив приказ исполнять возложенные на него функции, полковник, ветеран трех войн, кавалер множества наград, приказу подчинился и приступил к своим новым обязанностям.
Их оказалось слишком много…
- Мэм, вы не ответили мне на вопрос… Переведи этой… леди… кто из вас первый заметил на улице эту козу?..
Старая женщина, приседая от страха, быстро залопотала, стараясь не смотреть в жуткие зеркальные очки. Брайан подсек, что эти очки вызывают у местных какой-то мистический ужас. Притом, что и в городе кое-кто носил и зеркальные стекла, и темные очки; теперь же кое-где даже появились розовые «лисички» и серебристые «ангелочки» а-ля Элвис, привезенные сюда его солдатами. Поэтому все же неясно было, что именно вызывало у местных такой ужас и такое уважение – зеркальные очки Брайана или он сам.
– Вот, господин, и Всевышний свидетель. Коза эта просто стояла и смотрела на меня грустно, как вдова торговца маслинами… Я подумала, что Всевышний отнял у нее хозяина, чтобы осчастливить меня, бедную, бедную… – старуха закашлялась от жалости к себе и переводчик, бывший школьный учитель, еще не старый и немного себе на уме, тоже не мог сдержать слез…
– Мэм… – Брайан, медленно повернулся ко второй женщине, молчаливо смотревшей в пол. Что вы можете сказать в защиту своих интересов?
– Я – вдова. Мой муж погиб в застенках… Четверо моих детей голодают… я не могу работать… – переводчик рыдал уже в голос и не в состоянии был переводить, так как сам считал себя жертвой режима, который, хвала Всевышнему и Пришельцам пал ровно полгода назад. Переводчик, безусловно, был на стороне второй женщины, о чем откровенно сообщил «господину судье».
Брайан выдержал долгую паузу. Любой из знавших его лично, сразу же понял бы состояние полковника. Это могло быть самое презрительное молчание из встречавшихся на нашей планете за последние пять миллиардов лет. Сам Господь Бог не смог бы молчать более презрительно. Но это было не презрение. В первый раз Брайан Ридс растерялся.
«Они смеются надо мной…» Краешек мозга нащупал какую-то аналогию, что-то такое уже где-то было, да, в этом дурацком романе, которым в детстве его пичкал папочка, страстный поклонник «Дон Кихота»… Точно!.. там был такой толстячок Санчо, мудрый, как ему казалось, судья… «Они смеются надо мной…»
Вот какие мысли крутились в голове городского судьи полковника Брайана Ридса, когда все были уверены, что этот каменный человек принимает важное и ответственное решение – чья коза. Мысли о том, что неплохо бы вообще найти настоящего хозяина козочки, тупо и бесстрашно смотревшей сейчас на Брайана, так как женщины и ее приволокли в зал суда, давно уже у него не возникало. В этом городе проходило любое его решение, кроме логичного и на первый взгляд, самого справедливого. Никто не просил Брайана вершить правосудие.
Брайан был призван творить добро. Или карать.
– Господин, отдайте ее мне… – послышался тихий голос над ухом. Переводчик стоял над душой и умоляюще шептал почти без акцента на языке полковника. – Так заведено… когда решение не может быть принято без вреда, вот… – он развернул свиток и ткнул в какую-то надпись, похожую на вермишель в сковородке, – вот, видите, мировое соглашение возможно и без удовлетворения иска…
Так Брайан и поступил. Другой бы удивился покорной благодарности женщин, ставших в результате подругами. Может быть, на всю жизнь…
Постепенно, освоившись в своей роли, Брайан стал действовать более самостоятельно. Он уже изучил немного местный диалект, правда, в закорючках проклятой письменности до сих пор ни черта не смыслил. Зато понял некоторые законы, в частности, как в случае с козой, что неожиданное, не всегда справедливое решение может положить конец даже давней вражде между кланами.
Заместитель начальника штабов иногда удостаивал Брайана своим вниманием, и всякий раз оставался доволен, ставя полковника в пример другим своим подчиненным. Покоренная страна лежала в руинах, разграбленная и обнищавшая; кое-где полыхало пламя гражданской войны и сопротивления; здесь же царил мир и порядок. Город жил, под руководством мудрого судьи. Полковника Брайана Ридса.
Пока не стали исчезать его солдаты.
Первое исчезновение произошло в День Благодарения. Рядовой Крис Морани в общем-то сам был виноват. Какая-то сволочь регулярно завозила контрабандную выпивку на военную базу, и ребята регулярно оттягивались по всей программе. В городе спиртное было запрещено: немногое из местных правил, действовавших всегда. Лично Брайан не был против пропустить стаканчик-другой один в своем номере, но вынужден был отказаться от этой привычки почти сразу же, как только стал судьей. Не был бы он так же против мирных вечеринок на базе… если бы не знал, что мирных вечеринок не бывает. Особенно у морпехов.
…Когда тело Криса нашли на окраине, (голову обнаружить так и не удалось), Дэвид Бигли, его друг, последним видевший Криса живым, даже не пытался скрыть, что тот был вдребезги пьян и отправился в город «поразвлечься». Дэвид плакал горючими слезами, тряс своего безголового друга и повторял, что «Крис, так не пойдет, ты что, придурок, выставляешь нас на посмешище?!»
Потом пропал Дэвид. В него пальнули из какого-то окна, тело утащили и тоже оставили без головы. Нашли Дэвида через месяц.
Но тяжелее всего для полковника оказались другие жертвы. Сухим казенным языком это называется «моральная нестойкость». Некоторые из его солдат, поддавались каким-то неизвестным мотивам и исчезали вполне добровольно, видимо смешиваясь с населением. Одного из них поймали. Заросший густой бородою, он кусался, ревел и напрочь отказался возвращаться на базу.
И тут Брайан понял, что так будет продолжаться впредь, если не начать изучать опыт борьбы с незнакомой для него силой, проникшей в город, или жившей тут всегда.
Опыта было предостаточно, но, надо сказать, оказался он небогатым.
Первая задача в таких случаях – максимально обезопасить солдат. Всем им запрещено было появляться на улицах города, кроме, разумеется, бронированных патрулей и самого Брайана. Он отказался прятаться на базе, чем очень удивил сослуживцев и вызвал еще большее уважение горожан, прозвавших его теперь Великим Судьей. Более того, полковник сделал своей привычкой регулярные прогулки по городу, что неизменно вызывало на улицы массу людей, спешивших, раз такое дело, заодно и пожаловаться Великому Судье.
Сокращение солдат вызвало некоторый всплеск насилия.
Подрыв патруля застал полковника в постели. К счастью, погибших не было, но и раненные солдаты отрицательно сказывались на официальной статистике.
Некоторое время Брайан ничего не предпринимал. Брошюра, присланная к нему из центра еще несколько месяцев назад, предлагала в таких случаях обычный набор: объявить чрезвычайку и начать облавы. Полковник медлил с «единственно верным решением», чем вызвал множество нареканий. В город прибыло подкрепление. Это были другие солдаты. Те, которые знали о партизанах не понаслышке. И эти ни с кем не церемонились. Генерал Хартинг, долго не мог взять в толк, почему это не время еще для того, что называется «наведением порядка».
– Два погибших за семь месяцев, два пьяных засранца, оскорбляющих достоинство горожан – это признаки недовольства, а не партизанской войны – говорил Брайан генералу.
– Да вы, полковник, идеалист, – ответил генерал, – вы не сталкивались еще с настоящим сопротивлением!
– Это мой город, сэр. Я знаю, как навести тут порядок…
– А я, с вашего позволения, его наведу. Вы не против?
– Я – судья, сэр. В моих руках власть, сэр…
– Да, я смотрел тот фильм, – не удержавшись, генерал противно хмыкнул, – вы там козу делили…
– Сэр…
– Великий Судья!.. Да нет, дело благородное и совсем не пустяшное, но – генерал сделал эффектную паузу – жизнь и безопасность наших солдат – важнее…
– Защищаться…
– Простите, что, полковник?
– Вы прибыли сюда, чтобы защищаться. Так, сэр?
– Я не очень понимаю вас, полковник.
– Извините, сэр.
– Полковник Брайан! В вашем распоряжении неделя. Если через семь дней порядок в городе не будет наведен, если в течение недели хоть один солдат пострадает… Я отдам город своим церберам.
– Да, сэр.
Пять дней Брайан отдыхал. Душными ночами, запершись в зале суда, в котором провел, казалось, всю жизнь, с непривычным волнением он ждал истечения срока генеральского ультиматума.
На шестой день к Брайану пришел проклятый калека.
…Тихим вечером, на исходе седьмого дня, выпроводив генерала Хартинга, восторженно повторявшего: «Вы молодчина, Брайан, я всегда верил в вас…», полковник задумчиво снял очки. Солнце еще не до конца закатилось и красной краюхой освещало сейчас далекие крыши обреченной деревни. На столе лежала брошюра. Рассказ калеки торопливо сопоставили с мнением авторов потрепанной книжицы, где обычно следует искать партизан, террористов и прочих нарушителей порядка.
Завтра. Условный знак – гром барабанов и пальба из автоматов…
***
…Завтра, найдя в деревне сотню праздничных, будто к свадьбе одетых тел, Великий Судья пересилит желание сунуть в рот дуло пистолета. Мысль о неизбежности маленькой жертвы, спасительной для города, покажется ему вполне уместной…
***
…Тихим вечером, где-то на окраине в самой убогой хижине Наим-Калека, деревенский урод, откинув огромную голову, крепко спал, широко раскрыв свой слюнявый рот. Тонкие ножки его шевелились, ручки, которыми он даже не мог почесать себе темечко, трепетали, сжимая в объятьях сон.
«Мариям…»