"...естественное никак не связано с моралью;
разум не имеет границ..."
(В.Максимов, «Осуждение маркиза де Сада»)
Автобус был наполовину пуст в то слякотное январское воскресенье. Пожалуй, единственный плюс работы в выходные – отсутствие привычного для будних дней столпотворения в общественном транспорте. Оттарабанив положенные трудовые часы на службе, я чинно уселся на покрытую казённым кожзамом седушку «Икаруса» и стал бессмысленно пялиться в незамысловатые пейзажи «спальных» кварталов, проплывавших в напоённом моросью свете дорожных фонарей.
Пока шины автобуса месили серую снежную кашу, взгляд мой невольно падал на задремавшее существо, расположившееся напротив меня, через три сиденья. Нечто тяжело сопело в недрах грязно-зелёного пуховика, являя миру из-под натянутой на глаза шерстяной шапки одутловатые щёки, такие же бесформенные, как и сама шапка, и пуховик, как и всё это создание в целом. Не сразу удалось мне понять пол существа. Баба, кажется. Спившаяся до крайности, и в данную минуту находящаяся в состоянии всеобъемлющего и безоговорочного алкогольного опьянения, одной рукой сжимала она ручки здоровенного клетчатого «сиротского» баула, в котором при каждом резком маневре водителя звякали бутылочки. Пованивало от этой феи в достаточной степени, чтобы вокруг неё сформировалась «зона отчуждения» - ни сидячих, ни стоячих пассажиров. Однако же, не настолько, чтобы запах долетал до моего носа. Впрочем, у меня всегда было слабое обоняние – следствие сильной аллергии.
Проехав полпути, я поймал себя на мысли, что моё внимание не привлёк ни один из пассажиров автобуса, кроме этой бомжеватой пьяни. Попроси меня кто-нибудь после этой поездки припомнить попутчиков, я вспомнил бы, безусловно, только об этой жертве алкоголизма. И не только потому, что сидела она прямо напротив. В памяти запечатлеваются всегда самые необычные объекты и явления, и их необычайность всё же чаще бывает отрицательного, чем положительного свойства. Должна быть на это какая-то причина, целесообразность. Если память человека хранит увиденную красоту для возможности получения повторного эстетического наслаждения через воспоминания, то почему память хранит уродства, безотносительно желания человека? Причём, часто сохраняя их в своих запасниках куда лучше, чем нечто прекрасное. Уродство запомнить проще: оно выразительнее, его черты проще, резче. Для того чтобы избегать этого образа в последующем? Для того чтобы иметь перед собой некое пугало, «не будь таким»? А может быть, красота и уродство есть одно и то же – отклонение от нормы, от некого социального, культурного стандарта? Просто полюса противоположны, и какой из них “+”, а какой “–“ , диктует система общественных ценностей, прививаемая человеку с младых ногтей родителями, школой, социальной средой. И не является ли запоминание уродства подсознательным стремлением к нему, вопреки провозглашаемому обществом «официальному курсу» стремления к красоте?
Боюсь, я совсем заблудился бы в дебрях софистики, если бы не сам персонаж, натолкнувший меня на подобные размышления. На очередной остановке, когда водила уже собирался было закрывать двери, бабец встал и неторопливо направился к выходу, но подточенная зелёным змием координация движений подвела мою попутчицу: на подходе к ступеням «мадам Пуховик» полетела боком вниз, не издав ни единого звука ни в процессе эффектного полёта, ни в момент приземления рёбрами о среднюю, а головой о нижнюю ступеньку автобусной лесенки. Белая в розовую клеточку клеёнчатая сумка со стеклотарой была при этом катапультирована владелицей далеко за пределы автобуса.
Разумеется, такое положение вещей не могло не привлечь внимание пассажиров. А тут ещё и шофёр закрыл-таки двери – обрезиненные автоматические губы звучно сомкнулись на голове подвыпившей сударыни, лишив её шерстяной шапчонки. Эта неприятность вызвала из глотки потерпевшей сдавленный глухой стон, в звуковой структуре которого внимательный, вдумчивый слушатель уловил бы, несомненно, подобие пары слов из разряда табуированной лексики.
Над торчащими ногами, обутыми в грязнущие поношенные бахилы, собрался пяток наиболее любознательных пассажиров. Первой слово взяла пожилая полная женщина в бордовом пальто:
-- Эко её занесло-то! Пьянство до добра не доводит. Вот у меня сосед – уж спасу нет от него никакого…
В этот момент водитель, не имея возможности полностью оценить обстановку, вновь нажал на кнопку закрытия дверей. Невменяемая слегка поменяла своё положение, сумев высунуть голову за пределы автобуса, пытаясь, видимо, выползти на улицу, и на сей раз створки сомкнулись на шее красавицы, породив густое гортанное бульканье…
-- Какой звук! – проникновенно воскликнул, обратившись почему-то именно ко мне, средних лет худощавый господин, -- Богатство низких гармоник! Можете мне поверить, молодой человек – я ведь музыкант. Я вижу, вы юноша интеллигентный, знающий. Будем знакомы, меня зовут Лёва. Я могу порекомендовать Вам хорошие струны…
Я рассеяно пожал протянутую мне тонкую сухую руку, не отрывая, впрочем, взора от происходящего на лестнице. Водитель в кабине зло чертыхнулся и с новой силой надавил на злосчастную кнопочку. Новый удар недружелюбных резиновых кожухов в область кадыка вызвал у пациентки не только стон, но и рвоту – морковно-бурая масса потекла на обочину…
-- Это потому, что она вниз башкой лежит, -- поделился впечатлениями со своим приятелем парень лет двадцати в дублёнке и спортивных штанах, -- мы, вот, нах, помню, бл.., тогда с Вованом у него нажрались – я тоже блевал. Полегче стало, нах…
Инцидент вызвал резонанс и на автобусной остановке – человек пять зевак смотрели на странную картину: под немалым углом к поверхности земли, на лестнице автобуса лежит грузная баба ногами в салон, вяло проявляя признаки жизни, недостаточные для того, чтобы вылезти наружу, а водитель «Икаруса» периодически взбадривает её дверьми. Какой-то гость с Кавказа звал на своём родном языке земляка, зашедшего в близлежащий ларёк, показывая пальцем на объект всеобщего внимания. А от соседней помойки к месту происшествия уже ковылял местный бомж, явно примеряясь к клетчатой сумочке…
-- При советской власти такого не было! – безапелляционно заявил строгого вида пенсионер, отвлекшись от свежего номера «Советской России», -- такую пьянь тогда сразу пристроили бы куда надо… Да и не было такого безобразия – люди работали! А сейчас – наркоманы, олигархи, в лифте ссут…
Опасаясь, что пауза в движении автобуса может затянуться, я решил выйти – благо до моего дома оставалась одна остановка, которую вполне можно пройти пешком. Однако любопытство взяло верх, и я решил посмотреть, чем дело кончится.
Наконец, вышел водитель. Им оказался плотный, невысокого роста бородатый господин лет сорока, во фланелевой рубашке и вязаной безрукавке. Поглядев на заканчивающую сблёвывать бабищу, балансирующую между салоном и улицей, наверняка даже не осознавая происходящего с ней, бородач разразился громким, искренним, задорным смехом:
-- Ахх-хах-аххаххаа! – неслось над лужами и тающими сугробами остановки, -- ах-ха-хахаха!! – отражался эхом от панельных стен бодрый смех мужчины. Вслед за ним рассмеялись и кавказцы, и парняга в трениках, и даже музыкант Лёва усмехнулся задумчиво.
-- Ну, ладно, -- вытирая с уголков глаз выступившие от смеха слёзы, промолвил водитель автобуса, -- я знаю, курва, как тебя проучить!
Вернувшись в кабину, водитель ещё раз нажал на кнопку закрывания дверей. Неудача – двери опять не хотели закрываться, наталкиваясь на живую преграду. Но с третьей попытки двери всё же худо-бедно закрылись, оставив голову мадам Пуховик нелепо торчать на улице. Выпучив глаза и разинув рот, обдуваема ветерком, под смех и даже шутливые аплодисменты прохожих, дама продолжила путешествие в таком несколько противоестественном состоянии, наконец, обретая, похоже, запоздалую трезвость.
Улыбнувшись увиденному, я отправился домой, вспоминая сцену из мультфильма «Ну, погоди!», только там голова незадачливого Волка, наоборот, торчала вовнутрь – в салон автобуса, а весёлый Заяц компостировал талончик в пасти опростоволосившегося хищника. Нога моя наступила на что-то мягкое – я опустил глаза и увидел шапку той самой невоздержанной во хмелю пассажирки. Кстати, шапку надо бы мне новую купить – а то совсем износилась. Да-а… Вот ведь попала баба в переделку! Бывает. Чего только не случается в транспорте.