Добро и зло.
Есть ли чистое добро и чистое зло?
Знакома ли Вам сказка о том, как мужик смерть поймал и наступила пора вечного добра - жизни без злой смерти?
Дело это было в какой-то здешней деревне. У мужика баба занедужила. Ранее такая шустрая была, житья не давала деду. То принеси, это поставь... А вот легла и ни ест, ни пьет. Слова не вымолвит, совсем плоха стала.
- Ох, умирает моя старуха, - сквозь слезы говорил он куму, закусывая после стаканчика принесенной тем бормотухи, - и кто её эту Смерть выдумал на нашу голову. Кому она нужна? -
На бревнах за кузней сидели они, поминали еще живую женку деда и ругали никчемную смерть.
Во всю разошлись, а здесь одна старушенция в разговор их вмешалась, с покоса видно шла, с косою была.
- Вы чегой-то деды разоряетесь? Смерть, говорите, для вас никчемная? А вот сяду тутошки, и с места не встану - вот то-то вы запоете!
У стариков от этого представления даже бутыль из пальцев выронилась. Но они и не забеспокоились - кому она пустая нужна. Здесь такое дело - впервые со смертью гутарить приходиться! Не струхнули кумовья. Парой поперли на старушенцию. И такая она и растакая.
- Да что ты в жизни понимаешь, дуреха?..- вразумляют они старуху, - ну и сиди здесь, никчемная, раз сама захотела! Пшли, кум, домой...
...И наступило благолепие.
Бабка Ефросинья устала умирать и попросила вдруг молочка, потом пожевала горбушку и, покряхтев, слезла с полатей. Мужик смотрит на неё не нарадуется - ожила бабка! Распахнула та окошечко резное - а во дворе благодать. Солнышко светит, пахнет сиренью (весна, значит).
Куры расхаживают, квохчут, петух горластый кур червячком угощает, по сторонам посматривает и на бабку зорко глянул - не наровит ли та его за хвост ухватить. Кто её хворую знает, чего-то там у неё на уме, еще захочет куриного бульончика с него - первого горлана на селе! Да, наверное, не знает, что у бабки на душе сейчас тоже благость, зачем такого красавца на суп?
Поковыляла бабка по двору свою Милку проведать. В хлеву душисто пахло свежей травкой - давеча Ерофей накосил у сельмага.
Пошлепала своей старческой ладошкой по загривку кормилицы - та благодарно крутанула на неё своим круглым глазом, дунула из мокрых ноздрей теплом и продолжила хрупать свежее сенцо. Известно, доброе слово и кошке приятно!
Взяла Фроська яичко и пошлепала себе к печи яичницу делать. Да, видно, приустала - никак яйцо не разбить!
Ну что деда попусту с кузни кликать? Бросила яйцо в кипяток - на электричестве согрела, чтобы печку понапрасну не растапливать. Через пяток минут остудила под студеной водой, села за стол, на хлеб маслица намазала и щелк по яичку ложечкой - и скорлупа...не раскололась.
Взяла нож и шмякнула, но умеренно, чтобы брызги не полетели. Как каменное. Приударила посильнее - пока время то шло, она уже совсем оклемалась и в силу вошла. И опять ничего.
Кто же это умудрился каменное яйцо под курицу положить? Да еще и в навозе так натурально вымазать? От проказники, Малофеевых ребятня!
Сходила и взяла из под куры другое, настоящее яйцо, варить не стала, можно ведь и так выпить, посолить черняшку покруче да и закусить им свеженькое.
Но и это не бьется, зараза, бабка уж разошлась, лупит по яйцу почем зря.
Тут дед подошел, дивится на этакую чехарду.
-Ты чего, Фроська балуешь? - спрашивает, - Силы много? Вон - дрова поколи! Волос то длинный поди? С умом надо. - наставительно так он ей - ну не ругаться же ему со старой?
Поклал яичко на блюдечко и легонечко чайной ложечкой - тюк...Яичко и ...не раскололось. Шлепнул яйцо посильнее, потом ударил увесистым ножом. И спрашивает её: - Ты где каменных яиц набрала, дуреха?
- Да Малофеевы, - отвечает она ему, - видать, под Пеструшку подсунули, их ребятня - кому еще?
Сходили вместе в курятник. Там же перепробовали все яйца = не разбить, какие-то бронебойные, все как один.
- Нет, Фрося, - задумался дед, - здесь что-то не то.-
А квохтание во дворе все усиливалось. Уже перешло в настоящий Содом! Поспешили дед с бабкой во двор- уж не хорёк ли?
Петух воевал с червяком, с тем, видно, который он давеча курам предлагал - джентельмен хреновый.
А червяк-то крутой попался - бывают такие, попадаются. Рыбачили, знаем. Выползки называются. Ну чисто змеи, только не кусаются.
Куры видно не справились с ним. Вот петух за дело и взялся. Пошло оно у него вначале справно. Долбанул клювом пару раз и готово - кушай. Куры подскочили на угощение - нет, не отколупить ни кусочка, не проглотить. Тут петух заново и напал на выползка. Крылья распушил, клювом бъёт, лапой терзает - ну чисто Змий Горыныч, счас потроха полетят - ан нет! Целехонький червячок, выворачивается и хлестнуть петуха хвостом наровит.
Смехота! Вообче!
- Нет, - опять о чем-то задумался дед, - это не спроста.-
Взял косу и пошел со двора, мимо петуха опозоренного. Тот сидел в тенечке, нахохленный, видно переживал позор, сердешный.
Подошел к сельмагу, это к тому, что сейчас Мега называется. Посмотрел по сторонам - народу не видать. Косу пощупал - остра! Примерился, махнул по высокой траве у забора, где погуще. Трава и легла.
Ага! Легла! И пошел дед махать косой, да так ладно у него получалось - ну, чисто сенокосилка! Прошел рядок, вернулся на исходное место, глянь - не ладно дело. Нагнулся, рукой пощупал, что за чертовщина! Нет скошенного, нет сена. Срезанная трава уж корни пустила! Да местами и срослась со свежесделанной стерней.
Забросил он косу на плечо и домой пошкандыбал.
Думу думает, посматривает, соображает. Домой пришел, первым делом в амбар, зерна взял пястку, бросил в ступку и давай толочь.
Аж согрелся. Высыпал смолотое на стол - ан нет смолотого, зерна целехоньки! Вот здесь деда настоящий пот и прошиб!
Это что же получается, и муки не сделать теперь? А коровка как? Сено кончится, а дальше? Травы не накосить, яйца не сварить, хряка не заколоть? Ох уж эта благость - похуже смерти, пожалуй, будет.
К полудню решил деваху с косой навестить. Зашел за кузню. Давешняя деваха там на припеке сидит, на солнышке греется. На деда вниманья никакого.
- Слышь, - начал разговор дед, - ты часом не сомлеешь? Жара.-
Та так неторопливо отвечает, - а что мне сдеется, бессмертна я, как и все сейчас. Вот греюсь. Жирок нагуливаю. Посмотри, какая я ладная стала, уже и худобы не видно, - и повела плечом. Глянул дед, и впрямь, девка совсем ничего смотрится, ну как бабка в свои молодые, грешные годы.
- Это, слышь, молочка не хошь? - снова завел разговор Ерофей, - а ежели нашей Милке травы поболе подкидывать, она, знаешь, сколь молока может дать?-
- Ай! Не люблю я скоромное, да и без работы на полноту меня тянет, трудоголик я по-научному.
- Вот, вот - я и говорю, подработать немного не помещало бы. Трава там, зерно, да хряк у свата растолстел через чур...
- Ты что мне, дедуля, мозги компостируешь? - вскинулась молодуха, - сказано никого - значит никого. Может отпуск у меня.По трудовому законодательству, для поправления здоровья и внешнего вида, - добавила она, разглядывая свои уже не последней худобы, совсем справные белые ноги и чуть приподняла свой саван - пусть загорают, мол.
Ну, что с бабой разговаривать, плюнул дед, ты ей слово - она тебе сто, и пошел домой. Вначале ходко, а потом все медленнее - не ладно получается. На крыльцо взошел совсем задумчивый. Ох-хо-хо.
Бабка в кухне сидит пригорюнившись - хотела пирогов напечь, да булочек. Мука есть, молоко тож, а как без яйцев-то? Не бьются проклятые.
Ладно, - говорит дед - давай яйца. Клади в миску. Счас принесу разбитые - и потопал назад, за кузню. Симка,(меня Симерамидой иногда кличут, - в прошлую ночь заявила она деду) развалилась все в той же позиции, как бы удар солнечный не хватил её, дуреху. Во, как заголилась бесстыжая. А орудие ейное сбоку притулилось. Так...
Дедуля умерил шаг и тихонько приблизился к нему. Шажек за шажком - вот он уже и рядом с Косой. Блестит та, аж ослепляет. То ли отблеском солнца, то ли отблеском славы своей смертоностной. Руки Ерофея аж тресутся, а когда подсунул миску под Косу, то совсем рука дрогнула и что-то легонько тренькнуло. Вздрогнул дед, посмотрел в миску - а все яйца побиты! Да так ровнехонько. Аккурат по середине. А девица будто не чует. Загорает себе, млеет на солнышке.
Поспешил дед к бабке, отнес ей яйца - пусть печет на здоровье и отправился к куму, побеседовать, поднабраться ума разума.
*
- Что яйца? Бери масштабнее - случилась глобальная катастрофа - ничто живое не умирает.- разорялся кум.- Ни растения, ни животные. Болезни, правда потихоньку исчезли, - уже не могут микробы вред приносить. Но с пищей дела плохи - кого есть то, кроме меда? Муки не бесконечные запасы. - Вот тото и оно - соглашался дед,- злой смерти нет, но и жизнь не добра становится. Нет, нету без зла(смерти) добра.-
Так порешили старики и пошли с поклоном к красотке. Да, уже красотке. Похорошела Сима без постоянного зло действия, расцвела.
Улыбка появилась загадочная, глаза с поволокой, голос с глубинкой, выцветший на солнце саван в обтяжку натянулся на сдобных формах.
- Что, молодцы пожаловали, поухаживать, небось? Я не супротив - приударяйте! - и потупилась будто.
- Да нет, мы больше о погоде побалакать, - стесняются деды, - говорят на горных курортах загар просто волшебный получается. Жаль, мы с кумом плохо транспорт переносим, а ты? Не хотела бы к разным тирольцам в горы наведаться?
- Ну так как я могу, не свободна же я?
- Да кто тебя держит, голуба ты наша? Мы тебя мигом отпустим. Вот только если сильно в наших краях баловать не будешь.
- Эх, короток у меня отпуск был, но и на том спасибо, старче, бувайте!
Взглянула она еще раз на светлый мир - кругом тишь и благодать. В хлеву тренькала струя молока, вечерело. Встала, взяла свою Косу. Выпрямилась. Вместо румянца на лице бледность появилась. Безмятежная небесная синева глаз сменилась синевой смертоностной стали. Взмахнула она Косой - Эээх! - и исчезла, только листва с клена осыпалась. Враз! Вот ведь дела!
Так закончилось короткое пленение Разлучительницы, как говорили в древности на востоке, любящих сердец и Разрушительницы приятных собраний.