Дорогой Александр Исаевич!
Даже не надеясь на то, что Вы будете держать это письмо в руках, в душе, может быть, питая зачаток мысленного ответа, я посылаю его просто потому, что любой Ваш адрес, где бы Вы ни жили, - это адрес персонифицированной, одушевленной России, это адрес, который уже сам по себе ответ на каждый искренний возглас. Читая Ваши книги, - вплоть до последней, - я чувствую, что Вы несете в себе будто осколочек той страны, которой могла бы стать Россия, не будь на ее пути вековых завалов – и далеко позади, и еще в грядущем. Зло наступает на нашу родину не обязательно со стороны Кремля или в виде пушек НАТО – оно копится в любой точке пространства, и воевать нам приходится на миллионах фронтов. Но, может быть, только один из таких фронтов имеет свой почтовый адрес, посылая мое письмо Вам, Александр Исаевич, я знаю, что ни само оно, ни слабая подмога, выраженная в нем, не пропадут даром.
Не берусь судить, насколько это являлось продуктом советской эпохи, но: нас, как трясина, затягивает обыкновенность. Это не та проклятая «революционными демократами» обыкновенность провинции (то есть, человек просто живет на земле – частью для себя, частью для других); напротив, это слепая, агрессивная серость самого гнусного, самого люмпенского типа. Разумеется, можно кивать на власть и на политику Запада (и обе они готовят России гибель, не спорю), но во-первых, власть наша выборная и в бюллетенях уже давно не один кандидат (Нижний Новгород добровольно избирает мэром урку Климентьева, а потом еще стоит в пикетах, когда того сажают). А во-вторых, оглядываясь на Запад, если мы духовно были бы сильны – у него попросту не клеилось бы ничего.
Мне восемнадцать лет. И согласно своему возрасту, я должен быть объединен со своими сверстниками термином «молодежь», но я не хочу этого. Термин этот, надо сказать, популярный («молодежный журнал», «молодежная программа», «кумир молодежи»), но то, что обозначается им – это совсем не молодежь, это отвратительный молодняк. А то. что вырастет из него – и вовсе не будет иметь печатного названия. Может быть, то болезнь только вавилоноподобной Москвы? Но то скупое, что доводится увидеть в ином выпуске новостей (двухминутный репортажик действительно о стране после получаса «официальной хроники»), не утешает меня. Приедет ли куда-нибудь исполнитель доступных песен – собирается необозримая толпа моего возраста; любое лицо – точка, точка, запятая. Случится ли катастрофа, обвал – вокруг сбежится тот же контингент: не помогать – смотреть. А вот кадр из совсем близкого. У моей семьи домишко в деревне под Рязанью; летом и осенью бываю там. В прошлом году к соседям-крестьянам вернулся из тюрьмы внук лет двадцати двух. Но не прожил и полугода: по пьянке зарубил односельчанина и сейчас снова сидит, получил 12 лет. Он дважды судим, его судьба практически определена, а тем не менее он не соответствует шаблонному образцу рецидивиста: совершенно обычный сельский парень, даже с чертами открытости и добродушия. Сколько таких случаев по России? А сколькие на пороге? Это убийство произошло не от безвыходности, не из корысти, не по кровной вражде, а от духовной нищеты, от зловещей обыкновенности помыслов, которая все разрешает рукам...
1998 (не закончено)
Впервые опубликовано в книге Ильи Тюрина "Письмо" (М., ХЛ, 2000)