В Одессе заканчивался жаркий август шестьдесят девятого.
Вокзал и аэропорт ломились от отдохнувших гостей, все спешили домой к началу учебного года. Визг и плач детей, крики родителей и лотошников сливались в сплошной невообразимый гул. Кругом везли и тащили какие-то немыслимо громоздкие чемоданы и узлы. Но больше всего поражало огромное количество деревянных и фанерных ящиков с фруктами.
Виноград и персики, сливы и помидоры вызывающе нагло красовались, выглядывая из всех щелей. Казалось, что город напоследок отдал вместе со своим гостеприимством и ласковой прелестью неповторимого Чёрного моря и последние щедроты своего знаменитого Привоза.
Целый месяц мы с женой и сыном провели в гостях у родных на даче на шестнадцатой станции Большого Фонтана, где хорошо отдохнули, изрядно накупались и загорели.
Стасику к этому времени исполнилось пять лет. Это был вполне самостоятельный малыш, который постоянно интересовался и возился с любой живностью: собаками и кошками, улитками и пчёлами, червячками и осами. Он учил их всех плавать и летать, рыть норки и лазать по деревьям. В его детской голове постоянно крутились какие-то не по возрасту оригинальные мысли об усовершенствовании природных способностей своих подопытных, и этими мыслями он непрерывно делился со взрослыми.
Наконец настал и наш день отъезда, билеты на самолёт были закуплены заранее. Однако свой последний опыт по скрещиванию пчёл и ос, появившийся в голове у юного натуралиста с единственной целью, чтобы наконец и осы научились давать мёд, он закончить не успел. А потому, собравшись в дорогу, разместил пойманных ос и пчёл поотдельности в две баночки с завинчивающимися крышками и уложил всё это в свой детский походный рюкзачок, чтобы закончить эксперимент в Москве.
Короче. В самолёт мы вошли втроём с маленькой дорожной сумкой и, естественно, с детским рюкзачком, с которым Стасик расставаться не хотел, т.к. считал, что должен "смотреть, что они там будут делать во время полёта в самолёте".
Спустя минут пятнадцать после взлёта сын, незаметно для нас, приоткрыл обе баночки,"чтобы дать им вдохнуть свежего воздуха". Когда я обратил на это внимание было уже поздно - баночки были пусты, а в салоне самолёта слышалось какое-то необычно злобное жужжание и, совершенно не кстати, громкий плач Стасика: "Они улетели!".
Дальше полёт превратился в сплошной кошмар. Сначала послышался вопль укушенной загорелой девицы, щека которой начала раздуваться. Затем, в противоположном конце салона взвыл и громко выругался непотребными словами импозантный мужчина. Кто-то начал усиленно отмахиваться и укутывать свои загорелые телеса во всё, что было под рукой. Все вскочили со своих мест. На борту ТУ-134 назревала всеобщая паника. Инициативу взяла в свои руки стюардесса, которая, укрывшись с головой в фирменный пиджак, сообщила пилотам через дверь о случившимся и просила всех пассажиров оставаться на своих местах и не шевелиться.
Так и сидели, до вынужденной посадки в Киеве. Как только к борту самолёта подъехал трап и открылся пассажирский люк, все пассажиры пулей, расталкивая друг друга, выскочили на лётное поле, зализывая раны. Вместе с ними, как мне показалось, ещё с большим удовольствием, из салона полетели обозлённые и растревоженные осы и пчёлы.
Спустя час, после проветривания салона и оказания медицинской помощи покусанным, ТУ-134 вылетел в Москву.
На Стасика косились, как на злейшего врага.
Наконец, после долгожданной посадки, нас ожидала милицейская встреча, с опросом покусанных свидетелей, с составлением протокола и определением штрафа. Ну и, конечно, соответствующее письмо мне на работу. Вот там, на общем собрании, мы и посмеялись...
И ещё. После случившегося из моей зарплаты целый год вычитали энную сумму за незавершённый эксперимент моего Стасика.