Аннотация:
-----------
Легенды - это либо то, что выглядит правдоподобно, но никогда не случалось, либо, наоборот, то что было наверняка, но уж больно похоже на сказку.
-----------
ПРЕДИСЛОВИЕ
-----------
Вот дверь,
перед которой я стою:
мне нужно только постучаться,
но нерешительно молчу,
пытаясь с мыслями собраться.
А вот звонок,
который ждёт прикосновений -
лишь стоит руку протянуть
и словно из мгновений,
вся вечность состоит,
когда стремишься не уснуть
и замер потрясённый,
тишиной облит,
смотрю на номер цифры жёлтой
и делаю вдруг шаг назад,
и спотыкаюсь об ступеньку
и, падая, бесценно рад
увидеть трещины на потолке,
в которых странные узоры,
плетутся в чудном узелке,
скрывая реплики позора
за миг до встречи головы
с холодно равнодушной гранью...
подобно шёпоту молвы
выходит жизнь одним дыханьем..
Я открываю двери:
тихо и темно в подъезде -
мне показалось, некто постучал,
но нет, соседи все теперь в отъезде,
но я же слышал: кто-то закричал..
от боли или радости - не знаю.
Мне чудится бездоный зев
безмолвия, что тихо возглашает,
стихи читая мерно, нараспев..
о том, что не было, но будет,
о бывшем, умершем давно,
о тех, кто что-нибудь осудит,
о тех, кому не всё равно..
Послушав и задумавшись,
я поднимаю взгляд
на потолок, который
столь чудесен, сколь не виден,
и закрываю взор и дверь,
подумав: "нужно лампочку вкрутить"...
------------
«ЖИЗНЬ…»
(new edition)
------------
Стул и Зеркало любили друг друга странной, неземной любовью. От такого счастья у них родился ребёнок – телефонный аппаратик, которого я назвал Вася. Он тихо стоял в углу, ничего не хотел и никому не мешал. Может быть, он ждал, когда в него воткнут шнур, чтобы использовать по назначению, а может быть и нет, кто знает? Одним словом, он скромно существовал на полу возле стенки. А Зеркало я поставил на подоконник, чтобы она показывала фильмы о том, как прихорашиваюсь я и другие люди. Стул этим был очень недоволен и по ночам, когда все спали, навещал свою подругу. Они мило ворковали до утра и, когда приходило время просыпаться, прощались до следующей ночи. Поэтому почти все обитатели, кроме меня, Будильника и Квартиры не догадывались об этой связи. Будильник, всю ночь не смыкающий глаз, знал ещё больше меня. Ведь он должен был вовремя зазвонить, а потому таращил свои большие наивные глазёнки в темноту, запечатлевая все События насовсем. Только днём он мог отоспаться, и я его иногда жалел…
Каждый обитатель квартиры существовал своим делом с Рождения и до Смерти, будь то бачок от унитаза, гвоздь, обои или простыня. Они жили и любили. Квартира, мудрая и седая на потолке и по углам, была уже много и давно. Она видела смены целых поколений существ и ничему не удивлялась с тех пор, когда в момент её зачатия был убит прыгнувшей сверху стервой-плитой молодой стажёр-каменщик.
И сейчас Квартира смотрит на меня, а я смотрю на квартиру. Кажется, нам есть, что рассказать друг другу…
…Миска так хотела Будильник, что каждый раз трескалась от переизбытка чувств, когда он звонил. Трескалась она так, трескалась и дотрескалась до того, что разбилась. Вот так бывает…
…А ему нравились выходные дни, потому что не нужно было никого будить. Но привычка давала о себе знать, и поэтому Будильник не спит ночами, охраняя мой и тараканий сон – блин, эти пидоры-тараканы такие козлы: даже по кровати лазят. Ну ничё суки, я вас давил и давить буду. Лишь изредка эту идиллию нарушает чей-то пьяный бас в коридоре или проехавшая за окном машина. Воздух обволакивает моё бренное тело, пудря кисточкой уши и промокая веки ватой, смоченной в чистой влаге горных озёр. И я ухожу вглубь и в стороны. Наплывают фантазии, размазывая меня на блюдце мира. Проблемы, не торопясь, отдаляются, Суета достойно прощается, и Я в другом мире, красочном и сером одновременно, где каждый звук живёт, а каждое движение дышит полной грудью:
Я здесь ходил босой,
Когда ещё был маленький,
Плескался тут росой,
Искал цветочек аленький,
Летал над синим лугом,
Ломал бумажный лес,
Бежал по небу с другом,
Который с солнца слез…
…Теперь я стал большой,
Ленивый и упрямый.
Живу с красой-душой.
Заложенной камнями.
И только по ночам
Она снимает каску,
И только по ночам
Могу я видеть краски…
1.11.96(12.06.04)
------
FOGEL.
------
посвящалось Небу
- Здравствуй, - он осёкся и замолчал. Нерешительно погладил свою цыплячью голову и исподлобья посмотрел на меня. Худенький, невзрачный, он вызывал противоречивое желание: дать по шее, но в то же время подогреть чем-нибудь…
Мои пальцы задрожали – я вспомнил далёкое, ушедшее за угол времени море… Жаркий, золотистый день. Мне так радостно от горячего воздуха, который, врываясь в лёгкие, будоражит детское тельце, заставляя бежать навстречу тихому нашептыванию волн песку вечности о бесконечности. Я стремглав лечу в брезжащий на поверхности воды свет, беспечно шлёпая сандалетами на утоптанной до каменистости тропинке, петляющей по склону. Чайки планируют над морской гладью, высматривая добычу…
- Вот, - он отвлёк меня от воспоминаний и протянул потрёпанную кипу бумажек. Видимо собравшись, продолжил: «завтра по этапу отправляют, шмонать будут, а ты выходишь скоро…», - и замолчал, напряженно глядя на меня.
- Это что? – я взвесил на руке пачку, перевязанную наспех шнурками. Он замялся, подбирая слова, сбивчиво стал говорить: «…понимаешь, жалко будет…ведь для людей, кому-то может понравиться, может не пойдёт по моему пути…тут мысли – я их записывал…»
Он продолжал частить-говорить, то сбиваясь, то ускоряя ритм, а я опять был в детстве. Тогда впервые мне открылась вся глубина и простор небес…
…я споткнулся об корневище, притаившееся на тропе, и упал, разодрав коленки и испачкав парадные шорты. Хотел уже по привычке зареветь и разинул было рот, но какое-то попискивание пробивалось сквозь звуки и запахи жаркого июльского дня, доносясь из остатков чахлой, выгоревшей на солнцепёке травы…
- Ну, ты слушаешь, нет? – теребя за рукав, заглядывал он мне в глаза, - я знаю, ты на воле тоже писал, возьми это, может пригодиться, если напечатают где-нибудь…
Развязав шнурки, стал перебирать листы, но глаза не видели букв, следуя за мыслями…
…затаив дыхание, я пытался уловить источник писка и нащупал что-то податливое и нервно дрожащее, ставшее испуганно биться при моих прикосновениях. Ухватив, я достал чёрного птенца с глазами антрацитового блеска. Он вдруг успокоился и стал внимательно меня изучать, словно я был его пленником, а не наоборот. Не зная, что делать, смотрел на него – это была удивительно красивая птаха, насколько позволяло ощутить моё детское воображение. Рассматривая её, забыл обо всём, и ноги сами понесли меня обратно к дому. Ворвавшись в комнату, я радостно провозгласил: «Смотрите, что я принёс!» Сестра, корпевшая над учебником немецкого, подняв голову и бегло глянув, автоматически заученно произнесла: «дас фогэльюнге», - затем снова уткнулась в книгу. Батя, прищурив глаза, сказал: «Ого, грач! Где ты его отыскал?» А матушка, достав йод, стала протирать коленки, устало приговаривая: «Опять где-то лазил…»
Строки, рифмы просочились сквозь грача, и я вновь был в камере с рукописью и человеком, которого видел первый раз в жизни. Он смотрел на меня с надеждой и ждал ответа. «А если подстава?» - думал я, хотя что-то в его глазах казалось очень близким и знакомым. Но как его запустили в карцер? – Видать нехило зарядил… Стал внимательней вчитываться в текст. Названия, странные какие-то: «Ода одеколону», «Быки», «Тигр и змея», «Еловое вино» - что ещё за ****а такая? Да это же творчество. И он хочет, чтобы это печатали, интересно… Я поднял глаза. Он стоял у дверей, прислушиваясь к звукам в коридоре.
- Ну, - спросил, - У меня времени мало? Возьмешься? – вдруг резкая, как струна, нота прозвучала в голосе.
- И что ты хочешь, только, чтобы вынес?
- Да, и напечатал, потом сам поймёшь, что к чему. Главное, чтобы люди прочли…
- Ладно, не мороси. А по баблу что?
- Оставь всё себе, - и вышел – лязгнули засовы.
Да, пацан совсем берега потерял. И делюга какая-то странная намечается. А в карцере делать всё равно нечего, - и я углубился в записи…
…всё лето стояла жара, и только море спасало от палящего солнца. Грачонок жил с нами до самого отъезда, важно ходил по подоконнику и давался на руки только мне, впрочем остальных это только радовало: я не приставал с дурацкими вопросами о смысле жизни и происхождении Неба. Когда мы стали собираться к отбытию на Родину, птенец, настороженно наблюдая за нами, притих, а за день до отъезда исчез, непонятно каким образом. Ночью жара уступила место сокрушительной Грозе с ливнем, который, врываясь в открытую форточку, обжигал осколками капель, летевшими мне на лицо и подушку – не давая уснуть…
Через неделю я вернулся в свою локалку. До свободы оставались дни. Как всегда, словно вихрь, в семейку ворвался Сиплый: «Здарова-были! Чо, откидываешься на днях, не выручишь…» Он изложил суть. Заварили чайку, расслабились – сели на прикол, чичи-гага. Неожиданно он спросил: «Фогель с тобой общался?» - на мой недоумённый взгляд продолжил, - «ходил тут пацанёнок, лечил всем пятаки своими проблемами, я его к тебе отправил…» Сиплый не был индейцем, и его слова меня удивили. А он продолжал: «… у него точно гуси улетели, бля буду! Прикинь, он мне вжаривал, что ты малолеткой его поддержал, из каких-то кустов вытащил…»
- Странно, - воспоминания вновь нахлынули на меня бурным ночным дождём: я встал, закрыл форточку, лёг и поглубже завернулся в одеяло, согреваясь и засыпая. Вспышки молний переносили стены из ночи в день, а раскаты грома сотрясали Вселенную. И кто-то, наверное, ливень, шумно стучал в стёкла, пытаясь проникнуть внутрь. Утром мы уезжали: меня разбудили – я стал заспанно одеваться, попадая головой в рукава футболки. Было солнечное утро – следы дождя повсюду – так было свежо, сыро и ново, когда вышли на улицу, словно местность провожала нас навсегда, так, впрочем, и случилось. Уже целенаправленно удаляясь с родными в сторону будущих побед, я вспомнил о грачонке и непроизвольно обернулся. Окно темнело безмолвной глазницей, казалось, желая рассказать о судьбе Блаженной птицы. Потом, пока не подрос, и интересы не сместились на девчонок, часто вспоминал об этой встрече, а в тяжёлые минуты грачонок являлся в моём воображении, подсказывая суть…
После освобождения я быстро разрулил все колёса, кроме птичьего, которое задержалось, пока жизнь бурлила. Как стало спокойно, пришла и его очередь…
6-8.01.04
---------------
ОДНОТОЧЕЧНОСТЬ.
………………………………….
---------------
«За гагарой с чёрным пером»
©Ва-Банкъ/Виктор Пелевин
Почин.
«Слово»
Пока слово не сказано, оно как бы находится в заточении, из которого стремиться вырваться на волю. Но стоит только слову вырваться на свободу, как тот, кто ранее был хозяином слова, становится его пленником.
из сборника суфийских анекдотов-притч
11.05.03.20.40
Поход.
В те далёкие дни моего нерадивого детства, когда лесные феи запросто приближались ко мне, чтобы узнать, в чём наши отличия, а Люди умели летать без напоминания кирпичей, жил-был Василий.
Его разум, не отягощенный сказками взрослых о реальности, завораживал вечность своими настойчивыми попытками добраться до Небес. И он шёл по жизни с гордо поднятой головой, взором упираясь в космос, а башмаками спотыкаясь о разбросанный хлам чужих познаний об Эго. Вокруг творились безобразия и умильности: пехота глушила генералов, герои «моросили» о красивых шмотках, птицы-наседки, наворовав приличный капитал, улетали в душевно безрадостные тёплые края и оседали там, подыхая от тоски или возвращаясь сегодня на Родину – в общем, Жизнь была чудесна и предрешена до пенсии…
Василёк, рано узнавший о сексе по прихоти настойчивых соблазнов, почти стал увядать от горечи слияний и потерь, когда его знания стали проситься наружу. Тогда он и пошёл в бар.
Вооружившись вечерним костюмом для отпугивания шлюх и проникновенным декадентским взором – для устрашения хулиганов, заперев стальным ключом массивную дверь «бомбоубежища», которое стало его пристанищем по вынужденной смертеустойчивости неких, родственных когда-то обитателей, не спеша, очутился на вечерней улице. Давно он не был в быту природных катаклизмов родного города. Ноздри раздувались, втягивая ароматы нержавеющего, сколько бы не пил, курил или кололся, социума. Вечерний воздух наполнял негой мысли, дурманя мозги апельсиновыми флюидами приближающегося лета. Огни фонарей, красные в угасающем закате, напоминали о его боевых маршрутах по бульварам больших городов с бутылкой коньяка в кармане. Василиск замер, погрузившись в доблестные воспоминания своих крестовых походов: ему чудилось то, что он упустил, оставшись жить; его эпидермис зябко покалывали мурашки, игриво напоминавшие о неловких ситуациях в подземных переходах пьяных турбулентностей; улыбка смягчала его полуприкрытые по-наркомански глаза.… Постояв, отбросив прошлое, дабы не увязнуть в настоящем, Василий ринулся на автостраду и поднял руку. Автомобиль остановился и призывно распахнул дверцу, выпустив облако дорогого парфюма. За рулём возлежала …. а впрочем, это слишком банально! - не было там никого, кто бы удивил целеустремлённого парня с магическими потребностями в данный момент.
Ехали: он, как обычно, заворожено молчал, наблюдая потоки энергии, обволакивающие их возможную близость; она искоса поглядывала на него, удивляясь безмолвию, хоронящему его лик.
Вася полез в карман за деньгами, а она, заметив это, вдруг резко остановилась – он сильно ударился носом о приборную доску, не успев высвободить руки – нос хрястнул и дал течь, бурную и обильную. Он задрал голову и зажал нос. Она протянула ему надушенный платок. Тишина прерывалась шмыганьем. Мотор неспеша завёлся и покатил дальше. В голове был лёд, потому что «всё шло по плану», нос распух, расползаясь синяками под глаза, но уголки губ изогнулись в полуусмешке – это её удивляло: отсутствие какой-либо реакции и равнодушие (кажущееся?) на всё происходящее.
…в багажнике лежало Чудо и умилялось очередным Васюткиным причудам… ах, простите, это из другого измерения…
Когда самодвижущийся агрегат прекратил своё динамическое существование, она повернулась и достойно промолвила:
- Тамара.
- Василий, - с трудом, вызванным моей отдаленностью, за парня, углубленного в свои кинестетические переживания, ответил я и ткнул его локтём в бок. Он поперхнулся и невпопад добавил:
- инженер...
Она улыбнулась его замешательству и пригласила зайти в умывальник: омыть кровь с костюма и лица. Дальше было так:
Они вышли из недр гостеприимного транспорта и оказались возле старого, ещё царской постройки, многоквартирного дома. Взор Васи, блуждающий по верхним слоям атмосферы, упёрся в козырёк крыши, который был столь же далёк, сколь и стар. Кровь всё ещё сочилась, потому он не смотрел себе под ноги и Тома, бережно взяв под руку, вела его по дорожке к подъезду. Заскрипела открываемая дверь, перед глазами проплыла быстро приблизившаяся стена, сменилась притолокой, затем закопчённым потолком. Движение прекратилось. Инженер скосил взгляд и увидел, как автовладелица, повернувшись, смотрит в тёмный, казалось, заснеженный сединой угол.
- Здравствуй, Кеша, - буднично поприветствовала она кого-то невидимого, - ...всё ждёшь своё счастье?
- Добрый вечер, - проскрипел дребезжаще-шуршащий голос, - а ты, я вижу, снова рано вернулась.
- Жизнь задремала,
когда его я увидала,
надо спеть ему песню,
чтобы стало интересно
жить по воле - не случайно,
мыслить вширь необычайно,
помогать в нужде словами,
растворять себя делами.
Надо кровь ему пустить,
чтобы знал, о чём грустить,
не пугал других заботой –
и командовать мог ротой…, - она остановилась и, молча взяв Василия под руку, снова повела его восходящим по лестнице азимутом в глубь десятилетий, впечатанную в архитектурные формы окружающего пространства. Он хотел оглянуться на обитателя бестелесности, но вдогонку прозвучало: «Шире шаг, юноша, - вы ошибётесь, как сапёр, если задумаетесь».
Они остановились перед дверью. Пока она доставала из сумочки ключи, он опустил взгляд на её попку, и похоть почти проснулась, когда Тамара вдруг пошатнулась и обвалилась в каменный пол, растёкшись безжизненно у порога. Кровь перестала идти, заметил он и, отняв платок, присел на корточки: не двигаясь, наблюдал за её грудью, едва видимо вздымавшейся….
…прошло время…
Сколько - Василий не сказал бы даже мне. Он подкрался к безмолвно недвижимому телу и уложил плоть вдоль порога, достал из её сумочки свечу, зажёг и укрепил в ногах. Достал из кармана будильник ручной работы, который я подарил ему для подвигов и, переведя стрелки за двадцать семь минут до звонка, поставил его в изголовье. Развернул скомканный и пропитанный уже почти забуревшей кровью платок и, аккуратно сложив, увидел Т.А.Ю. Тамара..., наверное..., а дальше? Он взял этот артефакт с собой и пустился в обратном направлении к прошлому входу.
Очутившись в парадном, Вася встал и всмотрелся во встреченную накануне заснеженность мутного угла. Помаявшись взором и мозгом - ничего не почуяв, осторожно подошёл к паутине: она была большой, многодневной, если не –летней, а в центре сидел паучок и перебирал лапками ниточки-сеточки. На вид он был благодушен и напорист. Погладив его по верху, Василий вышел во двор.
Утро было свежим. Воздух плавился, нагреваясь. Город просыпался, шумно разминая магистрали, отправляя дворников на разведку предстоящего дня, тепло и нежно целуя первых уличных выходцев жёлтыми зайчиками из высокой безоблачности.
Молодой человек потянулся, хрустнув суставами.
- Ходют тут всякие…, - бабулька-уборщица недобро смотрела в сизо лиловый распухший фэйс Василия, - небось, опять в углу нагадил?
Она широко распахнула дверь подъезда и, закрепив её обломком кирпича, гремя вёдрами, принялась за уборку: шваброй рассеяла паутину и стала драить пол и стены. Закончив внизу, пошла по лестнице, чтобы начать с верхнего этажа.
Вася смотрел на свежий, пахнущий чистотой, подъезд – мысли-воспоминания комкались в голове, наползая одна на другую. Сколько таких закутков было в его жизни – разных: пьяных и трезвых, любовных и смертельных, вдохновенных и бездомных.
Из забытья вывел звук верещащего будильника. Пора, - Василий отправился пешком домой, прячась в тени и переулках, избегая патрулей.
Благополучно оказавшись перед своей обителью, он достал ключ, вместе с зацепившимся за него платком. Распутав ткань, Василий увидел надпись T.A.U. Ассоциативно ему припомнились студенческие годы: этой греческой буквой обозначалось время разницы между параметрами, событиями или проявлениями в одной системе координат или относительно различных точек отсчёта. Сквозная, неистребимая, как молния, игла пронзила его ум: «разница систем ценностей различных индивидуумов определяет задержки в развитии, а в конечном пункте – степень просветлённости самостоятельной излучательности фокусированного пучка душевных стремлений». Но это была всего лишь мысль, а тело требовало сна.
Дальнейшее дегустирование этой идеи привело к развитию…., но это уже другое измерение.
Путь.
7-11.06.04
---------------------
БУЗЖАЛОСТНЫЙ ЧЕЛОВЕК.
---------------------
Прах истории.
Некогда в обычаи различных народов входило чувство ненависти к чуждости, которое подпитывалась необходимостью выживания и защиты границ, территориальных и культурных, от внешнего вливания. Много было самобытных наций, которые радикально отличались друг от друга. Они сражались, мирились, делились, соединялись... И вместе с неприятием постороннего всегда существовало необычайно родственное отношение к «своему».
Время шло: границы стирались, народы мигрировали, сливаясь, порождая новые оттенки цвета, языка, культуры. Появился термин «космополит», обозначающий гражданина планеты Земля. Люди стали отрываться в прямом (от корней) и переносном (от трудностей) смысле.
В связи с этим у некоторых личностей стал происходить «эффект потери памяти», обусловленный отсутствием чувства родины, углублением в иррациональность путём психоактивных веществ либо различных психотехник, асоциальным образом жизни, вызывающим отторжение от окружающих «благополучных» людей.
Об одном из представителей этой новой породы Homo Sapience дальнейшее повествование.
Пламя.
В детстве Василий ничем не отличался от мальчишек. Также самозабвенно играл в футбол, пачкая парадную пионерскую рубашку, стремился к проказам, воровству и непослушанию. Несмотря на это, он был отличником и «хорошим мальчиком». Учителя его хвалили, а сверстники уважали за знания и эрудицию. Рос этот парень в богатой по социалистическим меркам семье, где материальные блага заменяли любую душевную близость идеологически устремлённых бытом родителей.
Когда Вася стал подрастать, багаж прочитанных книг совместно со спортивными достижениями укрепил всю тяжесть проблем, которыми обладает любой человек, подвергшийся родительскому воспитанию. Он стал бояться страшного и огромного Мира, в котором всё было непонятно в отличие от книг, спортивной дисциплины или времени семейного обеда. Но эта неизвестность манила к себе непознанностью: теория просила воплощения в практике.
В одно чудесное утро он очень рано проснулся: хотелось пить. Полусонный побрёл, почти на ощупь – стремясь сохранить эту прострацию, и, налив стакан воды стал жадно глотать. Огонь обжёг ему закрытые глаза ярким светом, просочившимся в окно. Пытаясь поднять веки, натыкался на ослепляющее пламя, бьющее, казалось со всех сторон. Прищурившись, заслонившись руками, Вася попытался понять природу этого «сна» и увидел два ярчайших Солнца – одно над другим. Это было непередаваемое ощущение инопланетных реалий, противоречащее всем астрономическим знаниям о Земле. Правда, кое-как проморгавшись, когда остальные детали пространства с периферии вернулись на свои законные места, отрок разглядел, что второе Солнце было всего лишь отражением в чистейшей луже. Сон пропал, а Вася задумался о субъективности. С этого дня возник интерес к огню и свету во всех его проявлениях: штудировались книжки по физике и химии, читались древнегреческие и славянские мифы о Солнечных божествах, языки пламени разжигаемых костров манили к себе своим стремлением ввысь.
В стране началась эпоха полуанархии-полувнедрения различных элементов культурной кладовой Человечества. Появились легальные издания по магии, астрологии, биоэнергетике. Василий стал жадно поглощать то, что при усвоении полностью меняло круг интересов, расширяя границы понятного до бесконечности. Он узнал о роли Света и Тьмы, познал Пустоту и Вселенское Единство-одиночество, Солнце стало греть ему не только тело, но и душу. И привиделся ему однажды сон про гриб.
Радиация.
Грибы бывают разные. Кто-то их ест, кто-то сушит, кто-то собирает. Вася его только видел, да и то – во сне.
Незадолго до встречи с ночью, радикально повернувшей уже направленный неким утром ход истории, встретил Василий человека. Странно жизнерадостным был этот дядя в том безмерно озабоченном мире. Он постоянно улыбался, рассказывая взахлёб шокирующие вещи, описывая нужность полезности определённого взгляда на Мир без призм и никчёмности. И поделился он с Васей тогда многими знаниями, часть которых уже забыл, а остальное помнит до сих пор. Вечером дядя ушёл, но обещал преподнести со временем книгу о Воинствующих Миролюбиях, о Любовных Сорасцветиях, о Стезе Пламенеющего. А потом Вася рыдал, пытаясь вспомнить по предложенному рецепту акт своего зачатия. Все душевные силы ушли на темноту и вечность. Но отрок умиротворился во время этой процедуры донельзя и счастлив был окунуться в обязательно еженощный Мир Грёз и Полётов.
…парень стоял в поле, простирающемся до горизонта, куда не посмотришь, но всё же это была не степь, поскольку всегда ощущалось, как бы не оборачивался, что за спиной лес. Ночь и темнота окружали его личное пространство, ограниченное физическим телом. Было лето и тепло. Тишина давила. В небе засветилась точка, приближающаяся издалека и плавно падающая за горизонт. Это было завораживающе прекрасно. Мгла на секунду сгустилась, чтобы вдруг расцвести вспышкой, видимой лишь ореолом, но на миг превратившая пространство в жаркий полдень: раскалённое облако величаво вытягивалось в гриб, неторопливо тускнея в наползающих сумерках. Стало страшно. Василий лихорадочно соображал, что делать, судорожно озираясь. Невдалеке стоял несколькоэтажный кирпичный дом без признаков жизни - с незрячими окнами. Парень стремглав понёсся туда, впопыхах вспоминая теорию о распространении ударной волны. Судя по величине возрастающего сморчка, которую он оценивал, оглядываясь через плечо, секунд десять у него ещё было. Уже подбегая к строению, Вася вспомнил, что находиться возле зданий ещё опасней: нужно просто залечь – но было уже поздно. Слыша нарастающий шум и молясь, чтобы вход не был заперт, парень подлетел к двери, вынес её, легко поддавшуюся, и понёсся по коридорам, увидел лестницу, уходящую в подвал: одним прыжком слетел на пролёт вниз, упал на четвереньки, поднял голову – увидел распахнутое зево, спотыкаясь, влетел в помещение, закрывая массивной плоскостью проём, уже услышал нарастающий рёв, прижал всем телом, плотно налегая, дверь, чтоб не было щелей и ощутил сильный удар и давление несколько секунд Того, что пыталось попасть внутрь – казалось, силы иссякнут, и он его впустит. Затем стало тихо и легко. Вася осторожно приоткрыл дверь. Было светло и пусто: здание испарилось, напоминая о себе лишь несколькими кусками стен. Коварный злодей, казалось, только этого и ждал: вначале он проник в душу Василия мыслью об остальных вредоносных факторах термоядерного взрыва. Вспомнились слова инструктора об излучении и радиации, об их скорости нарастания неадекватными проявлениями организма, об.… Додумать Василёк не успел: теория не шла ни в какое сравнение с практикой – с левой части лица стала облазить кожа. Без боли, но впечатление от этого было ещё ужасней. Он пытался заслониться руками, спрятаться за дверью. Яркий свет проникал сквозь сползающие веки.
– Как быстро, разве так бывает, - подумал Вася и проснулся в новой эпохе….
Реквием.
Шло время.
Василиск подрос. Его стали звать на похороны знакомые и незнакомые люди, воплощая замыслы высших сил о демонстрации бренности плоти. Предлагали помянуть. Он был выдержан в силу полученных знаний и хмелел дольше быстро напивающихся мужичков, не допуская чуждых мыслей, провожая в последний путь каждую похороненную душу, чтя её память и поступки, даже нерадивые и грешные, но являющиеся брызгами океана всеобщей эволюции.
В один из морозных дней, стоя в уже выдолбленной в мерзлоте глубокой могиле, Вася решил передохнуть и, опершись о лопату, разогнул натруженную спину. Небо было необычайно нежного предвечернего цвета, ещё розовеющее из-за кромки леса, но уже пахнущее звёздами. И вдруг, стая воробьёв вспорхнула перед взором, недалеко: появившись в секторе взгляда, ограниченного краями могилы. Это были вестники смерти – они провожали отлетающую душу. Что-то милосердное проявилось внутри и некая, доселе небывалая ранимость заронила зёрна благодати ко всему живому и почтения к умершему.
Через полгода Василий оказался на другом кладбище. Небо простиралось до горизонта, низко прилегая к земле. Когорты крестов, стежками соединяли белесую с новой пробивающейся порослью траву и свинцовые, тяжёлые тучи. И не видно было, где заканчивается приют тел и начинается убежище душ….
Лицо покойника было багрово восковым, обмякши отяжелевшим, грузным, но нос был истончено заострён: казалось, можно ненароком уколоться. Странная пирамидальность проглядывала в этом облике: громоздкий низ, стремящийся к земле, и почти точечный верх, указующий в аморфные миры.
Мысли зароились у Васи о дуализме и диалектике, коих он стал впоследствии избегать, предпочитая безоценочную спонтанность, ибо понял, что нет души без тела, духа без простора, а денег без любви.
После у него стали появляться седые волосы, хотя и выглядел моложе своих лет. Люди радовались его благодушию, но удивлялись, узнавая возраст и видя нити белёсости в причёске. А затем Жизнь неожиданно потекла по его правилам.
Расцвет.
Возле старого вокзала,
Где фонарные столбы,
Мысль к нему вчера попала:
Лишь бы не было войны.
Он узрел в людских просторах,
Где бывает Пустота,
Всех желаний, мыслей хоры –
Всё, куда ведёт Мечта.
А познав раздумий слабость,
Он вдруг понял… и остыл:
Вся потраченная жалость
Охладила его пыл.
Стал он молчалив-покоен
И утратил те стремленья,
Что роились мутным роем…-
Бросил всё без сожаленья.
Жизнь тогда вдруг изменилась:
Стало всё сбываться без желаний –
Так бесславно счастье появилось,
Так возникло Чудо без стараний….
20.06-3.07.04
---------
ЗА РУБЕЖ.
---------
- Как же Ты умудрился остаться таким?
- Каким?
- Глупым…, нет, пожалуй, наивным…, хотя, тоже нет, стихии бурлят у тебя в мыслях…
- Так в чём вопрос тогда?
- Ты странный: отвечаешь добром на грубость, огрызаешься на ласку, а когда касаешься твоей кожи, ощущение возникает странное … - она дотронулась до моей щеки. Ощущение и в правду было не обычным – казалось, шелковый платок повязали вокруг шеи. Стало как-то неуютно.
- Вот видишь, - она словно почувствовав, убрала руку: стало легко на душе и она снова стала приятной.
- Пройдёмтесь, синьорина, - завитийствовал я и подставил локоть. Она покачала головой, слегка улыбнувшись, и всё же взяла под руку.
Мы пошли по бульвару. Прохожие торопились по своим делам, изредка оставляя свои бумажники в моих руках. Она улыбалась Солнцу, я думал о предстоящей встрече.
- А знаешь, давай не будем торопиться, - мягко потянула меня за рукав, – зайдём в кафе?
- Зайдём…, - я поплёлся за ней, вспоминая, где отстал топтун. Внутри было уютно. Посетителей было двое: одинокий полупидорок, томно поглядывающий на бармена, и высокая строгая старуха, невозмутимо пьющая кофе, классически отставив мизинец.
Мы обосновались за дальним столиком, я сел лицом к выходу. Подошла вальяжная официантка и, ковыряя зубочисткой в зубах, протянула заляпанное меню.
Кристина нехорошо посмотрела на её орудие производства и та отошла, обещав подойти за заказом попозже.
- Что будем потреблять?
- Я выпила бы текилы с пивом…
- Интересный выбор, а я тогда…. пожалуй,… коньячку…
Она улыбалась, глядя на меня, и о чём-то думала своём, изредка куда-то улетая. Я поглядывал в окно, отслеживая хвост.
- Вась, а ты знаком с Элей давно? – врасплох спросила она.
- Какой? – машинально ответил я, заметив наконец-то слежку. Теперь их было трое. По всем тактическим правилам один зашёл внутрь, сев у барной стойки и нарочито нас не замечая, другой остался у входа, изображая пришедшего на встречу, а третий перешёл на противоположную сторону и укрылся в парадной, следя за нами в окна. Судя по их неторопливости, основные силы должны были появиться. Я подозвал официантку и сделал заказ. Она ушла, навязчиво виляя задом.
- Ну, - она нервно нахмурила брови, - подходила к нам час назад, помнишь? Ты ещё разговаривал с ней несколько сухо.
- Ааа, - протянул я, соображая, что делать. – Давно, у нас даже общее дело намечалось, по переоформлению кредитов на несуществующие фирмы. - Кристина даже рот приоткрыла от удивления. – Шучу, - поправился я, улыбнувшись, и погладил её маленькую нежную ладошку – снова появилась судорожная неловкость, и на душе стало темно. В глазах помутнело. Я резко отдёрнул руку и замер. Потихоньку мир снова стал осязаемым. Из мглы появились её глаза, беспокойно наблюдающие за мной. Принесли заказ. Я залпом дёрнул сотку и заказал ещё у не успевшей отойти самки. Она ушла, кокетливо поправляя причёску.
- Всё-таки, с тобой что-то не так, кажется всё время, что ты испаришься, - она, словно собираясь с духом, отпила текилы и на выдохе резко спросила: Зачем я тебе?
Топтун возле входа зашевелился – подъезжал кортеж из трёх машин, который мне вроде бы как не сулил ничего хорошего. Я вскочил, бросил «сейчас вернусь» и торопливо вошёл в служебный проём, услышав позади шумную суету возле стойки. Навстречу попалась официантка с моим заказом. Глаза её заблестели, а рот приоткрылся, собираясь зазвучать. Завтра в три, - перебил я и, залпом осушив бокал, помчался дальше.
Уже входя в туалет, услышал: «Стой, урод!»
Времени было мало: я судорожно сбрасывал одежду, когда услышал шёпот возле двери: «Давай - я прикрою». Полуголый, я резко ударил по двери, которая дёрнулась, открываясь, но тут же захлопнулась. «Бля, сука», - чьё-то грузное тело врезалось в стену коридора. Быстро закрыв дверь на защёлку, услышал: «мочи его, он мне харю попортил», - послышался лязг. Я упал на пол, суетливо скидывая одежду. Выстрелы ударили по ушам, откалывая щепу пробиваемой двери, разрушая кафель стен. Послышался женский визг. Сдёрнув остатки тканей, я притаился в кабинке, голый, дрожащий от холода. Затихло. Они о чём-то совещались. Я обхватил себя руками за плечи и, ухватившись за острые лопатки, стал растягивать их в стороны. Захрустели кости, в ушах нарастал шум, а в глазах суетились чёрные пятна, неспокойно сгущаясь – стало тихо….
….
- Ну и где он?
- Блин, в очко что ли, нырнул?
- Да кто его знает? Шмотки-то чьи?
- Так, клифт неплохой, котлы…, мой размер…. Да куда он заныкался – не мог же на сухую обморозиться?!
- Ладно, забираем шмотки и уходим. Если он без штанов, то далеко не уйдёт…
….
Марево было багровым: бестелесные создания, словно медузы, проплывали, незримо проникая в меня своей пустотелостью. Показалось светлое пятно. Приблизилось, приняв некую форму парящей птицы. Я услышал нежный голос: «Она ждёт, Фогель, возвращайся…» Мой голос не повиновался мне, поскольку пространство не могло извлекать звуки, а тело превратилось в какую-то хрень. Я просто смотрел на эту прекрасную птаху тем, что осталось от вытекших глаз. Мне хотелось расспросить её о многом: мысли роились, множась делением-почкованием-спорами. Наконец их количество так умножилось, что я стал поглощаться ими, подобно лицу, опущенному в муравейник. Некоторые кисло кусали, какие-то мягко касались, а большинство не давало дышать-видеть-слышать, заползая во все отверстия несуществующего тела. Я стал погребаться и умер, не выдержав тяжести.
….
- Слышь, ты, коза, куда он подевался? Это ведь его тряпьё?
- Подожди, она не при делах – посмотри в её глаза: видишь, трепещет. Как тебя зовут? Кристина? Давно ты его знаешь? Куда он подевался?
- Отвечай, сука, а то кишки на тесак намотаю!
- Да погоди, так она ничего не скажет - совсем девку зашугал. Скажи, он один был? Никто ведь нас не отвлекал? Понятно. Ладно пошли, большего не узнаешь. А он объявится ещё, нутром чую.
- А ты, рот на замок, а то я с тобой ещё поиграюсь. Всё. Пошла.
….
Горы не любят слабых.
В Шотландии ветер и свобода. Обволакивающий запах трав на склонах. Растёт там и вереск. Аромат его дурманит разум.
Нет ничего слаще полёта и воли….
26.07.2004
---
741
---
Павшим безвинно и выжившим в огне посвящается
Пролог.
Сергей уезжал. На его проводы пришёл только один человек. Обнялись на прощание. Позже поезд уносил его от родного города туда, где ждали. По прибытии был направлен в подразделение и приступил к выполнению задач по обеспечению конституционного правопорядка в субъекте родной федерации.… Через четыре месяца во время патрулирования исчез: тело не было найдено, а его напарник нашёлся в окрестностях базы в состоянии острейшего психоза. Дальнейшая судьба неизвестна.
Парни.
- Знаешь прикол? Андрюха вчера тёлку зацепил? Тащится от неё – с утра уже к ней побежал…
- Он может! - ебун толстоголовый, мастер Тантры задроченный…
- Да бросай грузится, что с тобой?
- Вызов пришёл.
- Так ты же в запасе?..
- Сам знаешь: у нас в запас уходят только в момент смерти, да и после в особых случаях могут вызвать…
- Да, это верно… А мне дали 17 лет на акклиматизацию.
- Ну ты у нас случай уникальный, будешь способствовать переходу государства в общепланетарный симбиоз, а впоследствии и трансмутации всей цивилизации.
- С чего взял, ведь к делам доступ закрыт?
- Одна белка нашептала…
Preparation.
В армию Василий попал вопреки всем законам местечкового, блатного, социального и правового регулирования. Будучи способным к наукам, но абсолютно не адаптабельным к условиям жёсткого постреформенного социума, он снисходительно относился к суете родственников по недопущению такого прилизанного чада в ряды вооружённых сил некогда грозной державы, а теперь страны, напоминающей винегрет, сотворённый руками повара, лишённого всяких сенсорных качеств. Поскольку ему было всё равно, то старания родичей увенчались успехом в виде отсрочки, которую он благополучно потратил на изыскания в сфере нелинейной и асоциальной мистики под видом учёбы в ВУЗе. Получив признание в определённых кругах и, абсолютно не оправдав усилия родителей по защите диплома, стал уязвим, вследствие чего получил повестку. Явившись на призывную комиссию был удивлён реакцией врачей, особенно психиатра, которые после нескольких его ответов усиленно листали дело и, молча написав, отправляли в коридор подождать, а сами долго совещались. Остальные призывники проходили все кабинеты быстро и шустро исчезали: кто с повесткой на контрольную явку, а кто с направлением на обследование. Вася был отправлен домой с вердиктом: «когда явиться - сообщим». Консилиум родового клана вновь забеспокоился и принял решение: «Косить!» Для этой цели была достигнута договорённость с хирургами, и молодой человек лёг под нож. Его тело избавилось от некоторых внутренних частей и покрылось шрамами. После месяца на больничной койке спокойствие всё ещё продолжалось: повесток не было, никто не звонил и парадоксально быстро решился вопрос с устройством на работу без военного билета. Плавно приблизился морозный день заканчивающейся осени, и на работе руководитель бригады вручил повестку. В военкомате отправили сразу к начальнику призывной комиссии.
Пехота.
- Значит так, хирурги определённую работу уже проделали, ты сам тоже время зря в университете не терял - осталось дело за малым: поднатаскать твою потенциальную специфичность. Пойдёшь в пехоту. Иди домой, а через два дня с вещами ко мне в кабинет – поедешь отдельно от других. Да, и не вздумай бегать, а то поедешь в другом вагоне в другое место, где всё равно пехота, но уже другая, а командуют со звёздами на плечах, но не генералы.
Василий пришёл посоветоваться к мудрецу своего рода, который в своё время отслужил в элите спецвойск. Тот выслушал и сказал: «Твоя бабка была знатной знахаркой, видать и у тебя что-то такое есть»
Через два дня он ехал в удивительном вагоне, который был абсолютно единственным в составе. Купе закрывалось снаружи и было рассчитано исключительно на одного человека. Окон не было – голые стены, одна скамья и умывальник. Проводник, немой детина в форме без знаков отличия и войсковой принадлежности, приходил утром и вечером, принося лишь крепкий чёрный чай и выводя в туалет. По аналогии с обстановкой можно было сопоставить только тюремный карцер или психиатрический изолятор. Дорога длилась неделю. Под конец путешествия Василёк слышал безумные крики из соседних купе. Совершенно ослабев, он тихо, чтобы не тратить силы, добирался до умывальника, долго медленно пил, а потом возвращался на койку. На стене периодически возникали какие-то видения, которые он внимательно и отстраненно изучал, не заостряясь на их полнейшей галюциногенности. Всё чаще возникало ощущение пристального внимания. Из прошлого опыта Василёк знал о возможности незапланированного перехода за рубеж, потому из последних сил сохранял медитативную отстраненность. И совершенно не удивлялся происходящему, подспудно ощущая его естественность и необходимость.
По прибытии пришёл проводник и с каким-то молчаливым удивлением и добрым участием, поддерживая, вывел на перрон. Здания станции не было – голый перрон и полоса леса километрах в пяти. Поодаль стояла группа офицеров, несколько рафиков «Скорой помощи» и труповозок. Василёк тяжело дышал, еле держась на ногах… Из вагона самостоятельно выскочили два парня. Один был жилист и длинноволос. Другой - бритоголов и с виду аморфен. Вышел проводник и впервые произнёс: «Идите», - указав в сторону офицеров, одновременно сделав непонятный жест. Медицинские автомобили тронулись с места и подъехали к вагону, оттуда повыскакивало несколько человек и побежало внутрь. Парни пошли к людям в форме, а Василёк тяжело побрёл за ними, быстро отставая. Один из санитаров двинулся было в его сторону, но был остановлен жестом офицера, который пошёл навстречу. Приблизившись к Василиску, встал на пути движения и пристально поглядел в глаза, буравя душу своим острым и тяжёлым взглядом. Стало трусливо. Колени подогнулись скорее от страха, чем от голода, и Василий упал на спину. Пушисто серые облака-тучи быстро неслись по иссиня сочному небу, порой затмевая солнце, словно дым пожарищ от чадящей земли...
Плен.
- Залп! – земля содрогнулась. Оставшиеся сорокопятки дружно сотряслись.
- Снаряды кончаются, а они всё прут, - испуганный новобранец с надеждой смотрел в глаза тяжело раненному капитану.
- Землю грызите, но чтобы удержались! – и умер…
…много танков пожгли: немцы отступили. Целым осталось одно орудие с двумя ящиками снарядов. Два бойца сидели подле него и дымили махоркой. Один был стар и сед, другой – молод и испуган: пальцы подрагивали.
- Как же теперь? – юноша судорожно растирал копоть по лицу.
- Пойду пулемёт пошукаю, а то фрицы пехотой нас быстро задавят, - и посмотрев на звёзды, ярко мерцающие в чёрном летнем небе, пригнувшись, двинулся по развороченным окопам.
Парень посмотрел ему вслед и судорожно обхватил винтовку. Тишина давила на уши непривычным вибрирующим звоном. Казалось, кто-то стоит всё время за спиной и вот-вот положит руки на плечи…
На рассвете немцы снова пошли в атаку: подступы к Сталинграду всё же были лакомым куском. Потеряв в последнем штурме пять танков, последний из которых седоусый старшина подорвал, обвязавшись гранатами и бросившись под гусеницу, они смяли правый фланг обороняющихся и вышли к Волге севернее города. Контуженный рядовой попал в плен, став изменником Родины согласно известному приказу за номером 227..
Опытнение.
- Очухался? – бритоголовый заглядывал в глаза, - ничего, отъедимся для начала: так старший сказал – ну, который к тебе подошёл перед обмороком, а потом нас уже дрессировать начнут. Меня Сергеем зовут…. Вот и познакомились. А это Андрей…
В течение следующей недели Вася блаженствовал пищей и сном. Единственное, что несколько обременяло и отчасти было непонятным – так это ежедневные рапорта о цифрах, которые встречались в течение дня, при чём не только на предметах, но и в мыслях, воспоминаниях. Так Василий с удивлением обнаружил, что довольно часто ему встречается 8 и 7, а также двузначные числа, их составляющие. Но никакой закономерности манипурного толка здесь не прослеживалось – скорее это были анахатные проявления собственной личности с внешним миром.
Андрей же и Сергей писали совершенно иные отчёты: первого посылали в близлежащие деревни, где он должен был соблазнять по возможности всех встреченных на пути лиц женского пола независимо от возраста, а по возвращении подробно и беспристрастно описывать все нюансы событий вплоть до запахов и собственных мыслей и видений в момент оргазма; второй же уходил в лес и вживался в ипостаси отдельных животных и растений, влияя на ареал флоры и фауны.
Через неделю начались занятия. Все трое получили общие знания о способностях друг друга, но рапорты продолжали требовать по прежним спецификам, при чём всё более подробные и корреляционные - с заступом в будущий день.
По прошествии месяца Андрей уже занимался с довольно сексуальной особой из соседнего подразделения – за пределы части его не выпускали даже в увольнительные. Сергей же, напротив, порой не появлялся целыми сутками: по его возвращении за ним тянулась череда мелких зверьков и пташек, они благостно окружали его до ворот части, где прощался, и они разбегались. Более крупные звери оставались на границе леса, провожая его в пределах видимости.
Василий же погружался в мир цифирей всё больше и больше: теперь он уже мог по вывеске любого предприятия рассказать всю его предысторию (поскольку буквы – те же цифры) и возможные варианты дальнейшего развития. С людьми было сложнее, что уж говорить о собственной судьбе. Офицер, с которым Василий впервые встретился на станции, молча присутствовал на занятиях, наблюдая за всеми тремя: взгляд его был подобен стальному лучу, рассекающему любые душевные сопротивления на пути к глубинам в распространении света…
Неожиданно всё завершилось: Андрея выслали в город «N-city», как потенциально не готового к дальнейшему обучению, в силу не вполне отработанной кармы. Сергей был отправлен в ту же местность для отработки неприметности своих знаний на виду простого населения, а Василий остался.
Его вызвал офицер-наблюдатель и, выворачивая взглядом наизнанку, поведал следующее: «Ты уже знаком с текущими эволюционными тенденциями: Страна наша является ключевой в формировании самосознания вследствие грядущей трансформации человечества. Но большинство существующих подрас ещё к этому не готовы, потому во благо всеобщей эволюции необходимо выровнять уровень духовной подготовки хотя бы относительно, иначе подавляющая часть существующего человечества пойдёт по пути инволюции, поскольку не выдержит требуемых испытаний. Это можно сделать, ускорив обретение тонкого опыта в силу преимущественного умаления плотного благополучия. Сделать это можно, изменив прошлое. Последней великой битвой между силами света и тьмы, затронувшей все иерархии, слои и уровни проявленного и не проявленного миров была вторая мировая война. Тогда сражались не только войска, но и маги, оккультисты, мистики и религии всех мастей. Ты и сам в предыдущем воплощении сыграл определённую роль в этом противостоянии. Вспоминаешь? Как в лагере мятеж организовал и немало после в тылу немцам крови попортил? Как был расстрелян, будучи заклеймён «враг народа» по возвращении в расположении своих войск? Теперь тебе необходимо вернуться и повлиять на немцев на более тонком уровне. Ты спрашиваешь, как? Полюби немку!»
Einflub.
В концентрационном лагере Василия окрестили Fogel, почти как птица, только на английский манер, поскольку он постоянно рвался на волю… Выходил его от последствий контузии британский лётчик, сбитый при авианалёте на базу подлодок в Вильгельмсхафене. Он же впервые и произнёс «Фогельюнгэ», глядя на оживающего юношу.
Заключённых содержали исключительно для «медицинских» опытов. Так, например, исследовалась способность обходиться долгое время без воды: заключённых кормили одним хлебом, не давая пить - на третий день у них опухало лицо, раздуваясь до ужасающих размеров, потом начинала сочиться горлом кровь, а вскоре человек умирал в страшных муках… В каждом эксперименте проверяли людей различной национальности. Василёк до поры избежал этой участи то ли по недомыслию руководства проекта, то ли вследствие счастливой судьбы, поскольку место в бараке, где он отлёживался, почти не осматривалось эсесовцами.
В декабре 42-го он оказался за стенами лагеря: тем, кто оставался в живых, в качестве высочайшей милости позволялось быть отобранными в качестве рабочей силы для немецких фрау, мужья коих проявили себя на поприще службы великой Германии, и для бюргеров, негодных к военным действиям вследствие брони или здоровья. Процедура эта занимала минимум времени: оставшихся в живых подопытных выстраивали перед толпой сытых толстых увальней, которые нехотя отбирали обычно не более пары-тройки из десятка, остальных после расстреливали и сжигали.
Василий оказался в этой группе по заведённому сценарию - участвовал в эксперименте на живучесть тканей организма в условиях холода: его выгнали обнажённым на мороз около 30 градусов и заставили опустить руки в ледяную воду. Через 20 минут загнали в очень жаркое помещение, и человек в белом халате с попыткой похожести на врача-академика дёрнул его за обе кисти – левая рука не замедлила отломиться подобно сосульке, а вот правая удержалась. Удивление же персонала вызвал не результат эксперимента, а реакция Фогеля – он молча ухватил уцелевшей рукой обломок ледышки, бывший когда-то кистью с частью предплечья и убил «учёного», ударив того по голове очугуневшим остатком собственной плоти. Охрана не успела его пристрелить, помешал немногословный эсэсовец, которого все слушались. Остановив залп движением руки и пробормотав что-то себе под нос, он спросил Василия «Правда ли тебя назвали птица?» На что получил полушёпот, уходящего в полумрак бессознательности пленённого: «Не птица, а Fogel!»
Что было на уме у демона под видом немногословного эсесовца неизвестно, но Василька выходили в лагерном госпитале и выставили на смотрины. Очередная группа охуевших от зажратости бюргеров, среди которых были и постоянные рабовладельцы, прибыла на смотрины. Оказалась среди них белокурая дама с бесстыже наглым и надменным взором серых глаз. Большинство немцев отбирало работников по параметру наибольшей износостойкости и трудоспособности, Василёк, понятное дело, в эти рамки в виду перебинтованной культи не укладывался, а потому спокойно ждал дальнейшего расстрела. Фрау заинтересовалась, почему столь явно нездоровое по нацистким меркам «животное» выставлено на обозрение. Нашёптанное руководящим экскурсией офицером ей на ухо, казалось, обрадовало её самовлюблённо раздутое пропагандой величие, и она долго пыталась заглянуть в глаза Васильку, но встречала лишь пустой взгляд. Потому, видимо, не стала его выбирать и с сожалением удалилась ни с чем.
После его с группой других доходяг недорасстреляли и свалили в яму с трупами, облили бензином - поджечь не успели: на несколько минут гора мёртвых военнопленных оказалась без присмотра, и Василиск, выбравшись из гущи бездыханных тел смог тихо исчезнуть за пределы сего мрачного пристанища.
Ранен он был поверхностно: одна пуля прошла навылет через левое плечо, две другие попали в грудь на излёте, потому ушли неглубоко – немного помучавшись, Василий выковырял их пальцами. Уйдя далеко в ночь, оказался на окраине небольшого городка. Забравшись в ближайший сарай и зарывшись в сено, пытаясь согреться, погрузился в забытье…
…- Будь внимателен! Ключевой момент приближается, - офицер снова глядел ему в глаза, взгляд был на этот раз чуть теплее, и было в нём что-то неуловимо напоминающее того самого эсесовца…
…Очнулся Василёк от холода. Еле двигаясь, осторожно выбрался на улицу и забрёл в ближайший дом. Ему было на всё наплевать, он хотел лишь согреться… Дом оказался жилым. Василёк очутишись в сенях, слышал какую-то суету в комнатах и женские голоса. Тихо забившись в самый тёмный угол и согреваясь, сомлел и забылся…
Ликбез.
Согласно неким сведениям Тот Трисмегист, иначе Гермес, принёс на Землю основы знаний о вселенском мироустройстве. Впоследствии эта информация дифференциально трансформировалась в науки для прикладной деятельности человечества. Изначально это было единое учение, доставшееся нам от предков.
Число 1 – Солнце. Символ изначального духа, нашего высшего «Я», жизненных сил. Это число единства, сознания; центр и источник энергии, активная отдающая природа. Солнце – даритель жизни, творец всего на Земле, показатель развития человека, его восхождения, творческих сил, нравственности. На физическом уровне – сердце.
Число 4 – Меркурий. Это число учения, получения информации, быстрого реагирования и быстрого изменения; это умственная деятельность. Это проводник, который определяет контакты, перемещения. Меркурий – посредник, он воспринимает влияние сил духа и направляет их в реальную жизнь, символизирует физические данные, ловкость, приспособляемость, остроумие, молодость. На физическом уровне – дыхательная система и руки.
Число 7 – Сатурн. Символ совокупности всех главных взаимосвязей в земной жизни. Это ключ ко времени, переключение ритма времени. Связано со сжатием, концентрацией, ограничениями и старостью. Сатурн – принцип углубления бытия, средоточение сил и жизненного опыта через все испытания, которые ведут к высшему развитию. Символизирует глубину мыслей, повышенную духовную деятельность, рассудок. В негативном проявлении – догматичность, лень, коварство, неблагодарность, скупость, мрачность, отверженность. На физическом уровне – кости, суставы, зубы, волосы.
Линия 147 (741) – линия прошлого. Показывает, что человек наработал в прошлых воплощениях (насколько участвовал во всеобщей эволюции) и как удачно может пользоваться прошлым опытом, как плодами вложенных усилий.
Эпилог.
После исчезновения Сергея, против террористов восстала сама природа. Василий вернулся и обрёл покой. Германия воссоединилась, а Россия обрела свою потерянную суть. Андрей стал обывателем.
Всё стало хорошо. Легенды закончились. Началась новая эпоха. Эпоха радости и смеха.
25.09-17.10.04