Остановка

Михаил Родионов
"Блаженны изгнани правды ради"
(Евангелие от Матфея 5.10.)

Я сижу на песке и жду автобуса. Без всяких мыслей, просто сижу и жду. Это длится вечность. В метре от меня из земли торчит покосившийся штырь, к нему прикреплен фанерный щиток с расписанием движения. Я сам пишу это расписание, год, от года добавляя в графы новое время прибытия. И щиток я сам приделал.
Когда я пришел на эту остановку, он уже полностью был засыпан песком, и я совершенно случайно ковырнул его ногой.
От ветра и от песка все прежние записи на нем исчезли, остались только графы, прозорливый изготовитель процарапал их очень глубоко, вот они и уцелели.

Я ему благодарен.

Других дел у меня нет. Все остальное время я просто сижу у остановки в ожидании автобуса или отдыхаю в мираже.

Вокруг на тысячи километров только песок и ветер. Иногда я чувствую, что за мной кто-то наблюдает, но, скорее всего это просто шалят нервы от тревожного ощущения беззащитности.

Когда-то давно я решил помечать направления, откуда приезжают к остановке автобусы. Я лепил большие стрелки из глины, но их методично уничтожала природа.
Глину я брал в мираже. Каждый раз, когда я ходил туда перекусить, на обратном пути я захватывал с собой глину, ее там всегда полно на берегу небольшой реки. К ней обычно приходят на водопой разные животные, смешно смотреть, как потом им бывает трудно выкарабкаться из глины, но другого места в моем мираже нет.
И они приходят сюда.

Здесь можно поесть и отдохнуть от знойной жары. Не могу себе представить, что бы я делал без этого миража.

Я не знаю, как попал в пустыню, может быть сам забрел сюда, а может быть кто-то насильно привез, и бросил меня в пески.
Иногда во сне ко мне приходят образы, связанные, по-видимому, с моей прежней жизнью. Но, просыпаясь, все исчезает, и я не могу ничего вспомнить. Только однажды сон оказался настолько явным, что я помню его до мельчайших подробностей.

Шли люди. Тысячи людей все, нога в ногу, двигались в ровных квадратах. Каждый квадрат пел свою песню, песни сливались в общий гул и понять, о чем же в них поется, было просто невозможно. У многих в руках были транспаранты, на них люминисцентной краской горели чьи-то слова. Я не помню, улыбались или хмурились люди, но я ощутил ужасную тревогу, когда они начали приближаться ко мне.

Я стоял перед мольбертом и держал в руке разноцветную палитру, а на белоснежном холсте были написаны стихи, и так все удачно сочеталось, что-то неуловимое, непередаваемое словесно, объединяло эти два искусства. Радость и гордость за созданное творение переполняли меня.

И вдруг эта толпа.

Со всех сторон ровные квадраты, плечо к плечу. Они ничего не видят! Иначе бы в их первых рядах произошло замешательство, они идут друг на друга со всех сторон, они идут на меня, на мой мольберт!

Ноги стали ватными, я знаю, надо сдвинуться с места, но ноги не слушаются, а слов никаких нет. Внезапно я замечаю, в одной шеренге, что движется на меня, не хватает одного человека, и, если быть проворным, то можно успеть втиснуться в нее, но без мольберта.

Я не могу бросить мольберт.

Шеренги уже создали квадрат вокруг меня и, мягко, как нож в теплое масло, врезаясь одна в одну, приближаются все ближе.
Я хватаю мольберт и бегу к той шеренге, где свободно одно место, встаю в строй, но кто-то сзади, с обезоруживающей силой отрывает от меня мольберт и он летит вперед, под ноги идущих на встречу, и мы сходимся, и проходим, друг друга не задевая, а под ногами у меня (у меня!!!) трещит, ломаясь, мое творение.
Я что-то кричу, прошу остановиться, но та же сила давит мне на плечи и я, уже не пытаясь сопротивляться, ухожу куда-то вниз...

и просыпаюсь в пустыне.


**************************


Солнце еще не взошло, и я лежу на прохладном песке. Через несколько часов он превратится в раскаленную сковородку, но к этому можно привыкнуть, как можно привыкнуть ко всему на свете.

Я к этому привык.

Тот сон больше никогда не повторялся, а других я не помню, я различаю их только по настроению, если хочется, проснувшись быстрее в мираж, значит сон был плохим, а если наоборот, понятно, хорошим. Правда, еще не разу не случалось, чтобы я не хотел в мираж, а эту считалку я выдумал от скуки, просто так.

Недалеко от реки, где я беру глину, есть поляна, там растет одинокое ветвистое дерево. Под ним я обычно коротаю полуденные часы.
Питаюсь, чем попало, я не особенно прихотлив.

Однажды, лет пять назад, у моей остановки приземлился вертолет. Из него вышел человек и уверенно направился ко мне. Я отдыхал в мираже, и он зашел туда, как к себе домой. Одет незнакомец был практично и, видимо, модно, его хорошо сшитый костюм вызвал у меня образ преуспевающего человека, только в чем, я сказать не мог, потому что забыл, каких бывают поприща для преуспевания.

Некоторые слова до сих пор вырываются из меня произвольно.
Я сам не понимаю их значения, но часто, разговаривая с животными, употребляю их, животным не надо ничего объяснять.

Этот тип подошел ко мне и сказал, что он представитель организации, собирающей всех ожидающих в пустыне автобусы. Ожидающих отправляют в постоянный мираж, где они под присмотром организации, занимаются каждый своим любимым делом, а когда приходит автобус, их, опять же, организованно отправляют на нем в ...

Я не разобрал адреса - в этот момент дико завизжало какое-то существо, видно попавшее в пасть к хищнику. В моем мираже есть всякие животные.

Крик прекратился, а человек все еще рассказывал мне о мираже, как будто он и не заметил того истошного крика. Он рассказывал, что там отменно кормят три раза в день, не считая первого завтрака и вечернего чая, и, что, немаловажно, каждый желающий (он говорил это с таким приторно-сладким выражением лица, что я почувствовал во рту вкус клубничного варения?) может получить на ночь женщину.
Я попытался вспомнить, как выглядит женщина и для чего ее желают, именно на ночь, но мой собеседник сразу догадался о затруднении, в которое я попал, и показал мне несколько картинок, он достал их из внутреннего кармана пиджака. Картинки были сильно потерты, но то, что я на них разглядел, действительно разбудило во мне уснувший мотив.

Я все вспомнил, и мне захотелось женщину.

Тип (с той минуты я начал его ненавидеть) быстро выхватил у меня из рук картинки и, посерьезнев, спросил, что я буду брать с собой в дорогу, и не помочь ли мне нести мои вещи.  - Неужели - спросил я его - в пустыне находятся люди, которые имеют при себе какие-то вещи?- Сколько угодно - отвечал тип - вот недавно пришлось тащить на себе целый письменный стол одного писателя, в вертолет он, конечно, не вместился, но старик уперся и ни в какую не хотел улетать без стола, он в пустыне так и сидел за этим столом день и ночь, даже в мираж не ходил, пришлось транспортировать стол на подвесных канатах. Вообще обычно у пустынников кипы бумаг, вот и весь багаж, но я за каждую бумагу головой отвечаю, так что если Вам нужно помочь, то я к Вашим услугам.-


Совершенно неожиданно для себя (откуда такая деловитость?) и, как я полагал, для собеседника тоже, я спросил, действует ли их организация благотворительно или такая забота о ближнем предусматривает компенсацию? Действительно, представитель очень удивился, наверно ему не часто задавали подобные вопросы, пустыня отучает спрашивать.
После легкого замешательства он сказал, что организацию можно считать благотворительной, она представляет неограниченные возможности для самовыражения всем приглашенным в любой области науки, а иногда и в искусстве, когда это продиктовано необходимостью высшего порядка.
Организация обеспечивает их средствами к существованию и плодотворной работе с единственной оговоркой - все созданное ожидающими в мираже после их отъезда остается организации, и она, с помощью новых открытий, поддерживает материальную базу миража для обслуживания следующих гостей.

- Но я ничего не умею - что же я оставлю там для других? -
- Вы ошибаетесь, мой друг - уверенно возразил он - до пустыни Вы были известным физиком, у меня есть сведения. Когда я входил к вам в мираж, там, у входа, на потрескавшейся глине, это, наверное, формулы? -
- Нет  сказал я - не формулы, я не знаю, что такое формулы, это слова, когда-то я рисовал слова разноцветными красками на холсте, или, быть может, все это привиделось мне во сне? Я сейчас не могу вспомнить. Иногда слова звучат во мне, только их смысл мне не ясен, это как музыка, понимаете? Это нужно чувствовать. -
- Тьфу, черт! - выругался мой собеседник - как я устал от сумасшедших, уже третий за сегодня! -

Он, ни слова не говоря, пошел прочь из моего миража, а я крикнул ему вдогонку вопрос, куда же отвозят на их автобусах? Он обернулся, в глазах его мелькнуло какое-то усталое равнодушие ко всему окружающему.

- В никуда - сказал он.


**********************


Сегодня снова был автобус, но я с ним не уехал, меня, как и раньше, напугали пассажиры. Еще издалека я почувствовал неладное - автобус раскачивался из стороны в сторону, как будто плыл по реке, а когда он подъехал ближе я услышал песню, ее пели внутри автобуса.

Я побоялся выходить из миража, вспоминая свой сон, я теперь очень боюсь песен, когда их поют в движении. Я боюсь людей, которые их поют.

До появления того, из организации, я при всяком постороннем шуме прятался в мираж. Однажды подъехал автобус и из него вышли вооруженные люди. Меня спасло только то, что в это время я обедал в мираже, и они меня не нашли. Их старший, я понял, что он старший по манере держать себя с окружающими, бродил возле расписания, стрелял из пистолета по буграм вокруг остановки, подозревая, что я зарылся в песок. Через зыбкие стены миража я видел, что он злится.

Ему очень хотелось попасть в меня.

Потом, примерно через несколько лет, приехал еще один автобус. В нем шумели, что-то стучало, будто били камень о камень, слышались разные голоса, музыка. Из окна автобуса в мою сторону нацелился громкоговоритель, и мужской голос прочел с выражением короткую речь.

У меня великолепная память, я помню все, что говорил тот голос, это, наверное, потому, что мне не приходится держать в памяти что-то другое, о чем я не знаю.

Речь мне понравилась.

- Гражданин пустыни! - говорил голос -
-Ты уже не первый день и не первый год оторван от жизни. С тобой поступили несправедливо. Да! Но ты верил, что справедливость восторжествует, и тебя вернут в жизнь. Нас призывает голос разума взяться за руки и, плечом к плечу (где-то я уже слышал это?) продвигаться по тернистому пути эволюции! -
- Гражданин пустыни! Помни! Только мы, борцы за светлое будущее, принесем тебе свободу, только с нами и среди нас ты почувствуешь себя частью большой семьи таких же, как и ты людей! Что ты один и что ты среди нас?! -
- Гражданин пустыни! Вперед! Только вперед гражданин пустыни, и грянет новый день! -


Зазвучал марш и я подумал, что сейчас выйдет делегация, и меня под руку введут в автобус и, как почетного гостя посадят туда, где меньше трясет. Но этого не произошло. Двери у автобуса так и не открылись, он медленно тронулся с места и вскоре исчез из вида.

Это только кажется, что в пустыне далеко видно. Это не так.


Потом опять приезжали вооруженные люди...


После встречи с представителем организации все изменилось.
Теперь автобусы не останавливались вообще, они проносились мимо остановки, и я не мог разглядеть, что за люди едут в них. Я уже не прятался в мираже, я бежал навстречу каждому звуку.


**************************



Я перестал различать бред и действительность, иногда, уходя далеко от миража, я проваливался в полудрему, и тогда мне казалось, что автобусы проезжают рядом со мной один за другим:

Вот еще один, огромный как дом, дымчатые стекла, видны люди, они внимательно слушают кого-то. Человек стоит и рассказывает остальным о пустыне. Показывает на меня, и все выглядывают в открытые окна, но их интерес непродолжителен - для них я болезненное воспоминание о прошлом, и они, видимо, удачно прощаются с ним.
Я даже не поднимаю руки, потому - что водитель еще издалека начинает монотонно, как маятник, качать головой слева-направо, справа-налево. Автобус проползает мимо меня, за ним следующий, не вижу лиц, дверь открыта, я подбегаю и хочу впрыгнуть на ходу, но кто-то (опять этот невидимый кто-то!)
толкает меня в голову, и я лечу в песок.

- Пшел! -

Это прокричал человек или прошуршала, закрываясь, дверь?

Сон! Ну, пусть это был сон! Но у кого попросить это "пусть"? Нет никаких высших сил, есть только мираж, моя крепость, мой оазис в этой дикой палящей пустыне!


**********************************



Я решил отлежаться и не уходить больше далеко от миража, я приоткрыл немного его расплывчатую стену и, лежа под сенью моего любимого дерева, наблюдал за обстановкой.
Автобусы с недавнего времени стали проезжать чаще, почти всегда переполненные, они иногда останавливаются, чтобы забрать меня, я чувствую, у водителя такое лицо, он забирает всех. Но автобус набит битком пассажирами, и если двери все же открыть, то кто-то просто вывалится наружу, и его уже не впихнуть.


Я сижу на песке и жду автобуса. Тот, из организации, подошел сзади, и я вздрогнул от его прикосновения. В руках он держал плоский большой предмет (у меня мелькнула догадка - он принес новый щиток!). Нет, это было что-то другое.

- Вот - сказал он - я принес ваш мольберт - он развернул бумагу и я увидел ослепительно белое полотно и разноцветные слова, написанные короткими строчками в столбик. Это стихи! Я забыл для чего они, но какая-то смутная память тревожила мой мозг, и я сказал -

- Каждое искусство имеет право на существование. Искусство должно быть свободным! -

- Это Вы и раньше говорили - сказал представитель - значит, Вы все вспомнили. -

Я ничего не вспомнил, но промолчал и он подумал, что так оно и есть.
- Вы теперь знаменитость - сказал он - скоро за Вами приедут, чтобы воздать по заслугам. Вам оденут на голову сразу два венка - один лавровый - поэта, а другой терновый - мученика. Новые времена - старые имена! Видите, я тоже не плохо рифмую, только вот так красиво я бы конечно не написал свои стихи на холсте. Вы мастер. Вы создали сказку. Вы просто тогда не вписались в интерьер времени. -

Он мог бы продолжать и продолжать, но я посмотрел на него без воодушевления, он запнулся и перешел на деловой тон -
- Все же я советовал бы Вам поехать со мной. У нас Вам будет гораздо лучше. Вы можете больше ничего не творить. Вашего "раннего" будет достаточно, чтобы беззаботно прожить до прихода автобуса. -
- Он не остановится - сказал я - они больше не останавливаются. -
- Кто не останавливается? Ах это Вы об автобусе! Что Вы, что Вы! - запротестовал представитель - мы сами вызываем автобус, когда приходит время, поэтому он, конечно же, остановится. -
- А когда приходит время? - спросил я.
- Оно приходит, когда нашим гостям надоедает пребывание в мираже, или когда от них нет никакого толку. -
Он покраснел, сообразив, что сболтнул лишнего.
- Но Вы будете у нас почетным гостем - заверил он.
- А можно сразу в никуда? - поинтересовался я.
Он, как и тогда, очень растерялся, наверное, для него было дико слышать из уст человека, которому предлагают так много - просьбу дать гораздо меньше и даже меньше меньшего, но коммерческое чутье его не подвело и он сказал -
- Конечно, конечно, только подпишите, пожалуйста, документ, что все ваши ранние творения становятся нашими, на благо следующих и последующих. -

- Я не умею писать - сказал я - и никогда не умел, я не помню, чтобы я умел писать. И раннего у меня не было, потому что меня тоже не было. Я хочу в никуда. -
Он начал убеждать меня в обратном, но я не слушал его. Я опустился на колени перед мольбертом,  и на белоснежном холсте прочитал стихи, и,  в одно мгновение, вспомнилась и пронеслась мимо меня моя жизнь, и в это мгновение я понял - не может быть ничего прекраснее, чем чувство, что ты жил и, что ты оставил после себя частицу собственной жизни в какой-то материальной форме, и я сказал вслух -

- Все остальное мираж...-

-Что, что Вы говорите? - не понял меня мой собеседник - Вы не здоровы? Сейчас я все устрою. -
- Ничего не надо - сказал я - оставьте меня. -
- Ну как знаете - беспомощно проговорил представитель. За спиной хлопнула дверь. Странно, что в пустыне могла хлопнуть дверь!

Я вполз в мираж, но он начал медленно исчезать. Стены его растаяли, и на меня пахнуло жаром пустыни. Я больше не увижу оленей у водопоя и не отдохну под ветвистым деревом?

Со всех сторон слышался гул моторов, и скоро показалось великое множество автобусов, на одном из них я увидел большой портрет человека, очень знакомого, даже родного.

Это был я.

Но мне уже все-равно, я перестал существовать.

Я сам ушел в никуда.


Июль 1988. г. Галле