По нехоженым тропам протопали лошади,
лошади,
Неизвестно к какому концу унося седоков…
В.Высоцкий
По бескрайней степи ехали всадники. Куда? Зачем? Кто знает… В лучах заходящего солнца степь казалась золотистой, а всадники чёрными. Их было двенадцать. Двенадцать молчаливых мужчин с печальными и строгими лицами…
По старой разбитой дороге ехал всадник. Небо было затянуто серой дымкой. Сквозь неё еле пробивались лучи заходящего солнца, заливая долину серовато-багровым сумрачным светом. Долина была мертва. Почти мертва. Лишь чахлые деревца и рыжеватая, сожжённая солнцем трава, да ещё чертополох, буйно разросшийся на остатках домов, казалось, свидетельствовали о том, что жизнь ещё теплится в этом унылом месте… Да ещё шиповник, растущий на полу развалившемся замке шелестел о чём-то… О чём? Кто знает…
Ещё совсем недавно, лет двенадцать назад, это была цветущая долина. Среди полей и садов весело звенели ручьи, сливаясь в быструю говорливую речку. А с зелёных гор, окружавших долину, доносилось блеяние овец…
Да… Таким был этот чудесный край, когда единственный графский сын вскочил на коня и умчался вслед за призрачной мечтой… С тех пор прошло двенадцать лет. Двенадцать лет странствий и поисков. Двенадцать лет надежд и разочарований. Двенадцать долгих лет… Они не пощадили графа. Возвращался он уже не юным мечтателем, бросившимся когда-то в погоню за призраком. Двенадцать лет бурных страстей наложили на его лицо отпечаток какой-то таинственной угрюмости. Разочаровавшись в любви, он вернулся домой. Но что нашёл он здесь? Мёртвая долина. Развалины замка. И гнетущая, подавляющая тишина. Всё это очень походило на склеп…
Ну, что ж… Склеп так склеп. Выбирать не приходится. И последний граф мрачно улыбнулся, осматривая свои владения…
На развалинах цвёл шиповник, словно говоря, что жизнь не кончена, что мёртвая долина ещё не мертва окончательно. Но граф не слышал его…
Прошло два года. В долину въезжали всадники. Их было двенадцать. Двенадцать молчаливых всадников ехали по мёртвой долине, которую скудно освещало солнце, еле пробивавшееся сквозь серую мглу, затянувшую небо. Тихо было вокруг. Только шелестел цветущий шиповник, будто повторяя вновь и вновь, что не всё мертво в этой долине, а где-то на белом свете ещё есть Любовь, но никто не слушал его…
Двенадцать всадников постучали в ворота замка. Мрачный хозяин отворил им всадники спешились и вошли.
Этой ночью в полуразрушенном пиршественном зале пировали совсем как когда-то, давным-давно… Но не весел был этот пир. Не слышно было ни смеха, на песен. Не говорились речи, не звенели, сдвигаясь, бокалы… Пировали гости и хозяин, граф, последний отпрыск некогда великого рода…
Утром тринадцать всадников покидали долину. Тринадцать молчаливых всадников медленно ехали по старой разбитой дороге через мёртвую долину, мимо чахлых деревьев, мимо зарослей чертополоха, видневшихся то тут, то там среди жёсткой, сожжённой солнцем травы. Было тихо. Очень тихо. Это могильную тишину нарушал лишь стук лошадиных копыт. Да ещё пел шиповник…
Всадники миновали горный проход, смолк стук копыт. А шиповник пел. Пел о молодости, о любви, о дружбе, о преданности и верности, о том, без чего жизнь не жизнь, да и смерть, в общем-то, не смерть… Но никто не слышал его, ибо некому было слушать…
Тринадцать всадников ехали по бескрайней степи… Куда? Зачем? Кто знает… Тринадцать молчаливых мужчин с печальными и строгими лицами…
Они были похожи на вестников несчастья, на чёрных ворон, несущих беду на крыльях своих. Глядя на них, крестились старухи, внезапно объятые суеверным ужасом. При виде их разбегались с воплями ужаса и отчаяния дети. Но всадники не замечали этого. Казалось, они вообще ничего не видели, только одним им известный путь. Путь, который они сами выбрали. Дорога мрака и отчаяния…
А шиповник пел. Пел о любви, о верности, о дружбе, о юности, о преданности. Он воспевал отвагу и безрассудство, подвиги во имя любви и смерть во имя жизни… Он знал, те, кому надо, его услышат, и будут слушать. И он пел…
Июль 1998