На поле боя стояли пустые цистерны из-под керосина. Там и сям валандались измятые консервные банки. Дождь лил уже третьи сутки, и сквозь глухую влажную полумглу почти ничего не было видно. Майор контрразведки Волоков всматривался. Его оставили, так, на всякий случай. Желваки на скулах поигрывали. Ботинки наволгли и промокли. Хотелось тепла, хотелось, чтоб затеплили солнце.
Страх, ненависть, любовь, — все уже произошло в жизни Волокова. Оставалось покориться медитации, ожиданию чего-то главного и непостижимого. «Должно прийти», — упрямо думал он, вышагивая по мясистой чавкающей глине.
Шевелилась мгла, могло выступить нечто. Еще недооформленное. Он ощущал, как топорщатся и растут во времени его рыжие жесткокрылые усы.
И вот из-за ближней цистерны выявился барон фон Дитрих, командир 23-й отдельной бригады «Эдельвейс». Фон Дитрих глядел орлом, хоть и в помятой синей тужурочке, залатанных хромовых сапожках.
— Дест ист бен, данке форвардс абрау, — пролаял фон Дитрих примирительно. Подошел к одной из цистерн, чиркнул зажигалкой.
Огонь облепил железную конструкцию, но как-то неохотно.
Волокова не удивляло происходящее. Равнодушие затопило все его существо, когда-то дикое, мятущееся, жаждущее перемен.
— Ин бест фо накляйнен, — пропел фон Дитрих и протянул Волокову руку, сняв перчатку.— Все кончено. Все — конечно. Идите и спокойно доживайте. Хлопочите о пенсии. Разводите кактусы. Наблюдайте их цветение хотя бы раз в 100 лет! Думайте о муравьях! Защищайте муравейники, берегите природу. Любите книгу — источник. Вопреки тому, что человечество перестало. В книгах шевелятся мысли, а время течет не от меньшего к большему, а наоборот. Только ради Бога не ищите в моих словах истины... А впрочем — как вам будет угодно.
И он растаял в темноте.