Я проснулся у себя в квартире от телефонного звонка. Не успев даже взглянуть на часы, я нащупал в куче одежды в кресле свой мобильник. Смотреть, кто звонит, было бесполезно. Пока я сообразил бы, даже мой кредитор уже положил бы трубку. Я нащупал зелёную кнопочку с изображением телефонной трубки и тыкнул её. В телефоне раздался знакомый голос. Он вступил без роялти, как будто был полдень:
- Слушай, Харт, а у тебя никогда не возникало какого-то ощущения… Не знаю, как тебе объяснить… Ты меня слушаешь?
- Да, - протянул я, - мог бы поздороваться для приличия. Я уже не прошу, чтобы ты извинялся за столь поздний или уже ранний звонок…
- Здорова, - монотонно произнёс он и продолжил безо всяких там логических пауз,- Так вот, меня преследует чувство, что мир свихнулся.
- А ты сомневался? Ты хочешь об этом поговорить?
- Я не шучу. На самом деле. Что-то происходит не то… Блин, не могу по телефону тебе объяснить, - в трубке мерно раздавались его выдохи, встроенные между слов. Похоже, он куда-то шёл,- К тебе можно зайти?
- Думаю, да.
- Я минут через семь буду, - Ещё не успев положить трубку, он громко свистнул. Похоже, поймал такси.
Я понял, что если он это сделал, у меня есть максимум минуты три, чтобы сообразить, что происходит и найти наконец-то свои тапки. Потому, что за 7 минут в пять утра на такси в этом городе, город уже кончится.
Тут ещё вдобавок пришло осознание того, что в моей кровати кто-то шевелится. Чтобы сообразить, кто именно, я прокрутил как киноплёнку вчерашнее посещение клуба. Всё сходится. Это она.
Пять утра, по-моему, самое поганое время. Вот бывает ночь и утро. Это же даже ребёнку понятно. Ночь, утро. А между ними есть «пять утра». Это такая пошлая полустепень. И сколько бы ты ни спал, если тебя разбудили в 5 утра, то к полудню при нормальном заряженном графике, ты будешь как тюбик с клеем ПВА. При чём, возможно, того же цвета. Это зависит от степени заряженности дня. А вот этот день был у меня более чем заряжен. И, непременно, нормальному человеку в пять утра никак не справиться с тостером. Вот и на этот раз моя задумчивость меня подвела. Дым в моём мозгу потихоньку дополнялся ещё дымом пригоревшего хлеба.
Опять завибрировал телефон. В моём утреннем госте, видимо, проснулась деликатность, потому, что в дверь он не позвонил, а сбросил сообщение с просьбой открыть ему. Сама предусмотрительность.
*
Несмотря на открытую форточку, кухня быстро наполнилась табачным дымом. Мы курили молча, пялясь в потолок. За окном ещё было такое время года, что кто-то ещё нехотя чирикал. Но уже паковался в косяки, чтобы улететь в «тёплые края». Не знаю, почему, но мне с детства это выражение запало в память именно такой формулировкой. Тёплые края. Помню, родители вели меня в детский сад, и я поинтересовался у них, куда такими огромными стаями улетали птицы. Мне тогда ответили: «В тёплые края». Больше о том, куда они улетают, я у взрослых не спрашивал. Но внутри меня всё время мучил один единственный вопрос: «Почему они улетают, а мы остаёмся?..» Но потом, я видел, что улетают не все птицы. Это как-то утешало. И уже задолго после того я узнал, что они не улетают, видимо, потому, что они более примитивны и не способны к самоорганизации. Чтобы вот так собраться в стаи и куда-то там улететь.
- Знаешь, а мы ведь очень похожи на воробьёв, - сказал я, почти докурив сигарету.
- Может быть… Почему?
- Да… Не важно, - я придвинул пепельницу и затушил сигарету, - что у тебя стряслось?
- Я тоже тут подумал, что именно стряслось. Но какого-то отдельного события так и не нашёл. Это, похоже процесс… Ты можешь себе представить «стряслось» как процесс?
- Более чем.
- Ну вот, а что я буду распинаться, если ты всё понимаешь. Я, похоже, просто покурить заехал. Ты уж извини, что рано так.
- Мог бы этого не говорить.
Залив растворимый кофе кипятком и размешав сахар, я принялся за вчерашнюю вечернюю газету. Занятие это мне быстро наскучило. Я подошёл к окну, прислонил лоб к холодному стеклу и просто ни о чём не думал. На подоконнике стоял горшок с фиалкой Майка. Не знаю почему, но я взял лежавшую рядом шариковую ручку и стал рыхлить землю в горшке.
- Слушай, а почему они улетают, а мы остаёмся?
- Кто улетает?
- Птицы улетают в тёплые края, а мы нет.
- Ну, может быть потому, что там им лучше, а здесь зима скоро…
- А зачем они тогда возвращаются?
- Наверное, там зима, когда у нас лето… Бред, конечно, какой-то. Да кто их знает, зачем они возвращаются. Может им летать нравится, вот они и мотаются туда-обратно.
- Странно. Перелёт – это ведь, наверняка, очень опасная затея. Кто-то ведь и не долетает…
- Может, в этом и есть смысл.
- Похоже, что так…
Он уже начал потихоньку собираться, как вдруг шариковой кучкой в горшке я наткнулся на что-то непривычно твёрдое. Я сделал небольшое усилие, но предмет явно был не той природы, в которой растут цветы. Пока я его извлекал, в голове пронеслось, наверное, тысяча предположений, что же Майк закопал в свой цветочный горшок. Но то, что я обнаружил, превзошло все мои ожидания.
Он был уже в прихожей, когда я громко крикнул из кухни: «Кажется, Майк приготовил для нас сюрприз»
*
Кнопка «Play» моего служебного диктофона немного заедала, но на этот раз не подвела. Полуторачасовая микрокассета была аккуратно упакована в полиэтилен и отмотана на начало. За те 5 секунд «болваночной» плёнки, которую производители оставляют на кассетах для каких-то целей, у меня родилось ещё 500 предположений того, что будет на этой записи. Но Майк опять не оправдал ожиданий. Запись началась с обрывка фразы. Говорили двое мужчин. Один из них был, определённо, сам Майк. Другой был явно постарше.
РАСШИФРОВКА ДИКТОФОННОЙ ЗАПИСИ МАЙКА:
ГОЛОС: Извини. Действительно, человека в 42 трудно назвать парнем…
МАЙК: Вы и вправду на него не очень похожи.
(пауза 5 секунд)
ГОЛОС: Скажи мне, что знают о тебе твои родители?
МАЙК: Ну, скажем, что есть такой человек. Что он относительно здоров, больше физически… Знают, сколько мне лет, во сколько я научился ходить и разговаривать. Лет до 8 они знают обо мне практически всё. После – не уверен. Могут вспомнить несколько моих подружек, вряд ли с именами. Назовут адрес моей квартиры, но наверняка уже не найдут дорогу. Телефон точно вспомнят. Назовут вуз и факультет, где я учусь, даже на каком курсе… Да, пожалуй, моя фиалка, умей она разговаривать, и то рассказала бы больше.
ГОЛОС: Жаль, что фиалки не умеют разговаривать… Как тебе этот городок?
МАЙК: Сносно вполне. Не знаю, что меня здесь держит. Меня вообще-то уже ничего нигде не держит. Болтаюсь по стране, вру друзьям, что я в Германии. Приезжаю, снимаю маленькую квартирку, поживу немного – и дальше. Деньги зарабатывать не так сложно. Людям всегда что-то не очень хочется делать. Где в какую-нибудь контору по ремонту обуви устроюсь, где продавцом компакт-дисков… Так, деньги всегда находятся. Мне уже просто важно двигаться. В этом вот городе в институт поступил – общежитие тоже неплохой вариант. В пятый раз уже. И как я до сих пор выдерживаю все эти вступительные конкурсы…
На этом месте беседа резко обрывалась шумом. Что-то похожее на то, когда подключаешься через телефон к Интернету. Шум длился до конца стороны. Всю сторону «B» он продолжался. В общей сложности на кассете кроме обрывка беседы Майка с каким-то человеком, было 90 минут этого шума.
*
Я как-то пытался спокойно составить на тетрадном листе список вопросов, на которые я не нахожу ответа. Ради чего я существую? Кому понадобилось придумать и запустить такую мою жизнь? Каким факторам подчиняется этот сценарий? Что мне нужно для счастья? Какое к этому всему имеют отношение деньги? Когда дошёл до 57-го вопроса, решил задать последний: зачем я составляю список этих вопросов? Применительно к этой ситуации подобный приём имел больший успех.
1. Где сейчас находится Майк?
2. Кем была сделана запись?
3. Как она попала в горшок с фиалкой?
4. С кем разговаривает Майк?
5. О ком они разговаривают в начале?
6. Что это за шум на плёнке?
7. Надо ли искать Майка?
8. Как его искать?
*
Дэн приехал очень быстро. Тоже сонный и ошарашенный, он думал ещё медленнее меня. Но по его лицу можно было сказать, что он не делал ставку на скорость. Три сигареты кухня уже не выдерживала, поэтому я открыл окно и курил внутрь сонного города, который начинал свой обычный понедельник. Один из сотен тысяч понедельников, которые он переживал гораздо легче, чем его жители. Фонари уже не горели, и улицы потихоньку наполнялись машинами и людьми. В машинах тоже сидели люди. И все они куда-то перемещались, с какими-то, известными только им самим, целями. А у меня не было никаких целей. Я просто курил в открытое окно, в открытое сентябрьское утро. Город потихоньку поглощала влага. И, казалось, всё, что происходило за окном, было этой самой влагой. Люди снова просыпались, чтобы отправиться зарабатывать деньги. Часам к шести они начинали их тратить. Кто на развлечения, чтобы не так скучно было зарабатывать. Кто на еду, чтобы иметь возможность с новой силой зарабатывать. Утром кто-то шёл в школу или университет, чтобы научиться зарабатывать и экономить. В университетах аудитории заполнялись людьми, которые изучали сложные случаи этой схемы, а так же психологию людей, которые тратили и зарабатывали. Кто-то изучал технологию приготовления еды, кто-то – металла, из которого делают рельсы. Кто-то ехал в дежурке, чтобы спуститься под землю и добывать уголь. Кто-то вёз в троллейбусе людей, которые спешили в университеты, заводы, магазины, мастерские и разного рода агентства. А мне надо было ехать в редакцию, чтобы вечером вышел лист бумаги, на котором было написано, как у людей со всем этим обстоят дела, какая завтра погода, и что этим людям советуют на завтра звёзды. Я пять лет учился правильно делать эти листы в университете. Люди охотно покупают эти листы. А ещё на них есть реклама, поэтому я получаю деньги. И трачу их. На еду и развлечения. В моей спальне спит человек, который при определённом стечении обстоятельств может стать моей женой. После она родит детей, которые пойдут сначала в школу, а потом в университет. Я сделаю себе неплохую карьеру. Буду постоянно увеличивать жилплощадь и качество этого пространства. По выходным буду ездить с ними на неплохом автомобиле в загородный домик или на лыжные прогулки. Если повезёт, меня заметит какое-нибудь столичное издание, и я начну строить всё это благополучие в другом городе. Новая мечта российского человека. Я прекрасно понимал Майка. Но не понимал, что происходит. Я курил в открытое окно, пытаясь найти ответ хоть на один из восьми вопросов, которые оставил нам Майк.
*
Зацепок не было. Когда Майк завозил фиалку, меня не было дома. Он оставил цветок соседям. Те в свою очередь голову отдавали на отсечение, что цветок им оставила приятная на вид женщина с просьбой передать его мне. Что они без затруднений и сделали. О том, кто его оставил, они тогда ничего не сказали. О внешности они тоже ничего конкретного сказать не могли. В цветке была записка. На ней Майк чётко излагал свою просьбу присмотреть за фиалкой. Попытка найти его местонахождение, исходя из электронного письма, тоже не увенчалась успехом: ip-адрес был привязан к оператору сотовой связи. Он выходил в сеть посредством мобильного телефона. Само собой, девушка-робот из абонентского отдела наотрез отказала мне выдать привязку к базовой станции во время сеанса передачи данных. Никаких посторонних звуков во время беседы не было. Покрутив кассету в руках, я понял, что разговаривать она со мной не собирается.
Сигареты заканчивались. Ответы не находились. Дэн очень громко пил кофе. Он поставил жирный пункт рядом с пятым вопросом и растирал себе вески. В таких ситуациях я был вынужден терпеть его манеру пить кофе. Не до манер особо. Он то и дело бормотал: «42 года», «парень», «Вы на него не очень похожи», «Противопоставление хорошему собеседнику», «Кто?». Я решил, что пару часов сна будут полезнее, чем убийство времени сигаретами. Не успел я сомкнуть глаз, как меня принялись будить два очень оживлённых человека. Единственное, что я успел понять: надо ехать домой к Басисту. В его квартире жил Валера-Волна, как мы его в шутку называли. Чувак рассказывал, что может ловить сигналы японской разведки.
*
То, отчего люди начинают играть в детективов, называется тоской. Она потихоньку наступает в том самом возрасте, когда надо мечтать и стремиться. К лучшему или просто – не так важно. Когда в мире человеку становится душно, он ищет себе либо сложности, либо сложности другого характера, чем те, из-за которых душно. Вся жизнь человека в этом состоянии похожа на прослушивание служебного сообщения оператора сотовой связи: «Абонент не отвечает или временно недоступен. Пожалуйста, перезвоните позже». Ты вроде бы как живёшь только своим миром. Всё остальное – это люди, у которых дела идут или лучше, или хуже. Но ни тем, ни другим до тебя нет дела. Они знают, что это взаимно. Когда ты уже использовал все бонусы жизни и знаешь, что больше их не будет, наступает слабость и страх. И ты просыпаешься ночью, чтобы выкурить сигарету и слушаешь звуки. Ты оставляешь свои отпечатки пальцев на бокалах с «Кинзмараули» в ресторанчиках на углу, свои купюры ты оставляешь в супермаркетах. И от того, что тебе уже никуда не выбраться, приходит тоска. И тогда ты начинаешь совершать глупости. Одну за другой. Одну, вытекающую из другой. И в самом эпицентре череды глупостей, ты понимаешь, что закапываешься ещё больше. А твоё положение до того, как ты их совершил – это вообще пустяк. Но раз уж теперь-то точно дно, то можно идти дальше. И этой тоской мы все навсегда больны. Болен ей и Майк, и мы втроём. И ещё много людей, с первого взгляда благополучных во всех отношениях. Боюсь, нас очень много. Слишком много людей, которые так никогда и не вернуться к реальности. Они будут жить в себе ни для чего, прильнув лбом к холодному стеклу автомобильной форточки. Жить в надежде на то, что всё это когда-то да кончится. Хорошо ли, плохо ли… В бесшумном подержанном японском автомобиле ехать к человеку, который утверждает, что умеет ловить мозгом сигналы японской разведки. В надежде на то, что сценарий наконец-то разомкнётся.