Деушка в красных туфельках

               _____________________________________________ ЛИЛЯ ЮМАЕВА

               
             ДЕУШКА В КРАСНЫХ  ТУФЕЛЬКАХ

               Она стояла на троллейбусной остановке, держа в одной руке модную, расшитую блестками и разноцветным шелком сумочку, а другой прижимая к груди тонкую стопку музыкальных нот. Ее пепельные волосы шелковистой волной ложились на плечи, а небольшие, но довольно яркие голубые глаза с невинной прямотой встречали любой направленный на нее взгляд. Облик простодушности и вместе с тем обаятельной элегантности подчеркивался простеньким на вид, но на самом деле дорогим, в мелкий цветочек  платьем и изумительно-яркими , чистенькими, подкупающими своей наивностью красными туфельками на среднем каблучке. Посмотришь мимолетно – ни дать, ни взять современная Красная Шапочка на замызганном асфальте большого города. Ну а ближе к реальности – двадцатилетняя консерваторка накануне ответственного экзамена, в головке которой роятся лишь мелодии высоких сфер. Приглядишься же внимательнее, и невольное подозрение заползет в душу: уж очень искусно она в нужный момент выставляет напоказ свой соблазнительный, умело выхоженный, «сливочный» зад. Опытный наблюдатель косо ухмыльнется: он-то знает, каково очутиться в движущемся троллейбусе рядом с таким задом. Обтянутый шелком трусиков, затем – нижней юбки и наконец – платья , он производит поистине ошеломляющий, парализующий эффект на каждого мужчину, который в толкотне общественного транспорта нечаянно дотронется до него. Под тройным слоем шелка колышется нечто до такой степени нежное и упругое, что и сам этот шелк кажется чем-то грубым и неуместным, и его хочется сорвать и откинуть, как немытую рогожу.
                И вот – наживка на крючке! А предлог, чтобы завязать простенький разговорчик , всегда найдется.
- Деушка, а , деушка! Научите музыкальной грамоте! Я учусь играть на гитаре, а в нотах – ни бум-бум!
              Но встретив вместо простодушного взора тусклую свинцовую гладь, паренек тотчас же отваливает, поняв, что он – просто мелкая рыбешка, жалкий пескарь, не стоящий внимания. И не догадывается, что крупная рыбина – это большая проблема даже для «сливочного зада». Нотами такую рыбину не приманишь, ноты – это не выветрившаяся за многие годы романтика: вдруг подкатит на «мерседесе» молодой галантный красавец и окликнет: « А ну, Красная Шапочка, прыгай в мои надежные объятья!» Лида тяжело вздохнула.
              Вышла она из троллейбуса в людном месте в центре города, там, где полно и местных зевак, и заезжих толстосумов. Покачивая бедрами и стараясь не терять беззаботного студенческого вида, шла она будто бы к определенной цели, а на самом деле… куда кривая выведет. Вскоре ей в затылок жарко зашелестел мягкий, с придыханием баритон:
- Сколько берешь, красавица?
                Лида, даже не оглянувшись, догадалась: «председатель». Так она называла областных, что приезжают на день-другой разгуляться, порастрясти толстенные, прибереженные как раз для такого случая пачки купюр. У них водится и валюта. Она опять тяжело вздохнула и в качестве неотразимого довода сама себе сказала: « …зато денег куры не клюют». Вслух же назвала сумму.
- Э-э, красавица, - опять же мягко, но с легким недовольством возразил баритон,- кто берет такие деньги?
               Тут Лида решительно развернулась:
- А что вы хотите? Вы же старый , мороки много..
Баритон натужно закряхтел. Лида продолжала:
- Вы же видите – я девушка в теле… Товар, как говорится, лицом…
- Вижу я, вижу…Но дерешь много…
- Тогда и разговаривать нечего!
Лида уже несколько сожалела, что по глупости загнула и теряет денежного клиента, но самое главное качество в ней, и она это знает – тупое, непрошибаемое упрямство. Мать не раз говорила, что досталось оно ей по наследству от папаши-алкоголика. И когда баритон все же окликнул ее и чуть ли не жалобным голосом попросил: « Скинь хоть немножко…», Лиде словно вожжа под хвост попала:
- Вот еще что – скинь… По цене и товар! Вон сколько гуляет их, дешевых-то! К ним и идите…
И тут сомнение вновь змеей шевельнулось в ее душе. Это был ее, так сказать, внеплановый выход. Вообще-то она пристроилась в один вполне подходящий бордельчик под вывеской «массажный салон», забросив на время постылое учительство, и целиком погрузилась в зарабатывание денег. Нагрузочка там –ого-го! Иногда сутками не появлялась дома. Но и этого ей казалось мало. Когда вдруг возникало «окно», она отправлялась на охоту одна, без сутенеров и охраны, чтобы взять всю выручку себе. Вот и сегодня был как раз такой случай. Лида медленно, погрузившись в раздумье, шла по асфальту, сверкая красными туфлями, оттенявшими ее белоснежную выхоленную кожу, а баритон, натужно откашливаясь, поспешал сзади:
- Ну давай, уступи чуть-чуть…Уступи, а то я до дому не доеду. Ну, как тебя… Как зовут?
Лида остановилась и повернулась к баритону:
- Платить не хочет, а имя ему назови! – она с вызовом кинула руку на свое рельефное бедро. И этот жест решил все. Баритон сразу как-то обмяк и примирительно сказал:
- Ну ладно, твоя взяла! Как зовут?
- Юлия, - гордо откинув голову, представилась Лида. Собственное имя  ей казалось таким простым и некрасивым, да и ни к чему было знать ему ее настоящее имя. – В гостиницу я не пойду, - тут же без всякого перехода, твердо и решительно заявила она.
- Да нет, не бойся,- с облегчением улыбнулся баритон.- Я тут недалеко комнату снимаю.
… Утро едва брезжило, а Лида –Юлия уже стояла на остановке, дожидаясь самого раннего трамвая. Клиента она бросила сразу же, как только он, притомившись, впал в забытье, похожее скорее на бездонную яму, чем на глубокий сон. Пожива была хорошая – помимо оговоренных денег, она прихватила с собой роскошные часы клиента, которыми он, видно, очень гордился и всячески выставлял перед нею. При таких-то деньгах сейчас бы в самый раз на такси с ветерком прокатиться. Но Лида не из этих, размашистых и безоглядных. Мало сказать , расчетливая и прижимистая – настоящая скупердяйка, зорко стерегущая каждую копейку, она ничего выше денег не ценила и только с туго набитым кошельком испытывала нечто похожее  на счастье.
             Когда подошел трамвай, Лида вскочила в него и, удобно устроившись на заднем сиденье, наконец-то расслабилась. Ей было хорошо и спокойно. По поводу украденных часов у нее не возникло даже тени угрызений совести. Томило только одно чувство – поскорее определить, золотые они или позолоченные, но, несмотря на почти полное отсутствие пассажиров, Лида все же остерегалась вынуть их из сумочки и рассмотреть. Осторожность была ее шестым чувством и часто выручала в щекотливых ситуациях. Поэтому она время от времени лишь приоткрывала сумочку, в нетерпении любуясь ворованным. Проезжая мимо главпочтамта, она неожиданно свежо и ярко вспомнила того огневого кавказца, у которого ухитрилась «увести» около пятисот долларов. Вот это действительно шикарный мужчина! Мало того, что в постели хоть куда, так еще деньгами сорит, как простой бумагой. Господи! Одна его сверкающая лаком иномарка чего стоит! За версту видна…А дом! Чего в нем только нет! Вот тогда Лида-Юлия и нашарила у него те доллары. А он все-таки ее нашел, несмотря на измененное имя. Всех соседей обошел, подлец! Лидино лицо поскучнело, но она быстренько приободрилась. Ничего, мамочкин принцип выручил. С детских лет мать вдалбливала в них с братом: « Никогда не теряйте самообладания, и тогда выйдете из любого положения». Оно, самообладание, а попросту наглость и бесстыдство помогли Лиде и с тем кавказцем. Как разыскал ее, так и отвалил ни с чем. Правда, на прощание сказал: « Дорого я за тебя заплатил, но деньги, заработанные шлюхой, да еще такой , как ты, - это осенние листья на ветру».
                Лида недобро усмехнулась. А все-таки наукой матери она попользовалась. Мать, наверное, и по сей день не догадывается, как она, доченька, обводила ее вокруг пальца. Бывало, в отрочестве еще, проведя бессонную ночь с очередным ухажером, такое плела дома про подружку, у которой-де  случилась большая неприятность и ту никак нельзя было оставить одну. И ведь мать верила.
            «Или притворялась?» – даже сейчас, спустя многие годы, с сомнением спросила себя Лидия. Да уж, есть у матери одно золотое качество, тут никуда не денешься, - умеет притворяться! Ей бы в артистки, а она в педагоги подалась. Правда, учитель-то она никудышный, а вот по части притворства ей равных не найдешь. Пенсионерка уже, а подкрасит лицо, причесочку наладит, вокруг шеи белый кружевной воротничок, на голове соломенная шляпка с блеклыми цветами, негромкий вежливый голосок -–ах, какая интеллигентная, приятная дама! Кто бы подумал, что они с матерью ругаются, как торговки на базаре, а иной раз и дерутся. Но – спасибо мамочке, этого не отнять, - если бы не она, кто бы спасал дочкину репутацию ? Когда такая достойная, выдержанная дама рассказывает соседям, что дочь ее, помимо учительства, работает еще в ночную смену на заводе, чтобы лишняя копейка водилась, разве кто-нибудь  посмеет ей не поверить? Правда, хуже бывает, когда она, прикладывая руку к сердцу, уверяет соседа по площадке, что у них в семье никто спиртного в рот не берет, а в этот самый момент бомжующий сын поднимается по лестнице совершенно бухой и вывалянный в сухой траве и глине…Но тут Лида решительно прервала нежелательный ход мыслей и направила их в привычное для себя русло. Часы она реализует… и сколько у нас тогда получится? Загвоздка в том, какие часы – золотые или позолоченные? Купить бы квартирку какую-никакую, чтобы подальше от этого пропойцы. Что за имидж с таким родственничком! Почти пустой громыхающий трамвай быстро приближался к дому. Лида привычно достала из нарядной сумочки сначала тонкую простенькую шаль и накинула ее на плечи, затем извлекла довольно потрепанную авоську и кинула в нее сумочку, туда же последовали и ноты. Да, она возвращается с ночной смены, уставшая и голодная, пусть это видят соседи. Тихо поднялась по лестнице, дверь, как всегда, была приоткрыта. Мать иной раз ночи напролет проводила у двери, закрытой лишь на цепочку, чтобы дочери не надо было стучаться и привлекать чье-то внимание в гулком панельном доме. Неслышно проскользнула в дверную щель мимо сильно сдавшей за последнее время матери. Но совесть дочери по этому поводу молчала – за детьми хватает сил у нее присматривать, и ладно. А там время покажет.
             Дети еще спали. Едва переступив порог, Лидия первым делом сунула руку в сумочку. Вынув часы, стала быстро вертеть их так и этак, разглядывая жадными глазами. Наконец бросила их обратно в сумочку, досадливо прикусив губу: « А, черт! Анодированные…А хвастал ими, как будто золотые…»
             Лида быстро прошла к зеркалу, рывком села, пристально разглядывая лицо. Окинула взглядом столик, сплошь заставленный флаконами, баночками-скляночками с самой разнообразной косметикой. Это ее священный уголок, неприкосновенное хозяйство, в которое вторгнуться кому-нибудь постороннему не приведи Господь. Девяносто процентов ее имиджа Красной Шапочки – в этих вот склянках с яркими наклейками. Без них не продашь с выгодой даже ее «сливочный» зад. На них она не жалеет никаких денег. Это единственное, в чем она роскошествует безоглядно. Лида провела смоченной лосьоном ваткой по лицу, снимая умело наложенный грим, порядком раскисший за ночь, но все же скрадывающий возраст. Ползла по бархатистой розоватой поверхности щек ватка, и обнажалась слой за слоем ее настоящая кожа. Исчезало все, что делало лицо молодым, свежим, ярким – упругость кожи, голубизна глаз, оттененных искусной подкраской, деланная припухлость губ. И вот уже в зеркале – порядком потрепанное лицо сорокалетней женщины, и кто в ней признает Красную Шапочку или ту элегантную даму, которой она предпочитала представать перед иностранцами?
               Лида со смешанным чувством тоски и гордости вспомнила случайную встречу возле оперного театра. Она тогда была в ударе. Сколько сил потратила на создание своего второго имиджа -–светской леди. Просмотрены новейшие номера журналов мод. Походы по коммерческим магазинам увенчались покупкой очень дорогого костюма – белая юбка, черный верх, безупречная строчка и, конечно, великолепные черные туфли на высоком каблуке. У зеркала проведены многие часы, отвергнуты бесчисленные варианты грима и прически. И вот наконец то, что надо, - молодая дама с пепельными волосами естественного оттенка в элегантнейшем черно-белом костюме, упругие бархатные щеки, в меру подведенные глаза, то есть так, что этого и не заметишь, сдержанная улыбка. Она стоит у театрального портала в эффектной непринужденной позе. Все было, как в западном кино, - подкатывает роскошная машина и из нее выходит не менее роскошный господин. Манеры, улыбка – с ума сойти! И не важно, что ему под пятьдесят, - о таком можно только мечтать! Не веря ушам своим, Лида слышит, как он, проходя мимо, бросает хотя и на ломаном русском языке, но от этого не менее изысканный комплимент в ее адрес. От растерянности она не успевает сориентироваться, и момент упущен. Господин растворяется в театральной толпе. Но Лида решительно идет ко входу. Тут у нее все завязано. В те времена, когда она еще вовсю учительствовала и водила в театр свой класс, именно здесь непринужденно знакомилась с интересующими ее мужчинами. Она сует сразу узнавшей ее билетерше банкноту и смешивается с театральной публикой. Остальное было делом техники. Она провела восхитительную ночь с тем господином – ах, какие знаки внимания! Какая утонченность! Но господин, едва знавший русский язык и вроде бы совсем не знакомый с нашей страной, все же что-то уловил в Лидии. Что именно – этого она никогда не узнает. Встреча не повторилась. Но у Лиды родилась великая мечта – выйти замуж за иностранца.
              Сзади раздался какой-то шорох, и Лида оглянулась. В дверном проеме стояла старшая дочь Аля и молча исподлобья смотрела на мать. Волна раздражения мигом охватила Лидию.
- Ну что уставилась? Ты вчера играла?
Аля не ответила.
- Я кого спрашиваю? – заорала Лида, вскакивая с места. – Музыкой занималась?
Аля вся съежилась. Ее яркие синие глаза и большие голубые круги под ними слились в два темных пятна на бледном лице.
- Занималась, - прошелестела дочь.
- А волосы? В каком виде у тебя волосы? – продолжала кричать хорошо поставленным голосом Лидия. – Я чему тебя учила? Первым делом, как встала, причеши волосы. Отклейся наконец оттудова! Что ты прилипла к косяку?
Выскочила из туалета мать.
- Лида, не кричи, прошу тебя. На первом этаже слышно!
- Ну и пусть! – не снижая голоса, выпалила Лидия. – Ты лучше бы внучку чему хорошему научила!
Она обвела взглядом комнату. Кто бы знал, как ей все это опостылело – эта невыносимая теснота, всюду кто-нибудь да путается под ногами – не мать, так дочери, не они, так собака или кошка, а то еще и пьяный братец завалится или девяностолетняя бабка ни с того, ни с сего примется мораль читать. Ничего не смыслит в нынешней жизни, а туда же – все талдычит, выходи замуж да выходи…За кого? Привести в эти две комнаты еще и мужа, как было двенадцать лет назад? Тогда она им навстречу пошла, день и ночь стучали в уши: « Хватит блудить, пора остановиться, нагулялась уж, сколько парней перебрала – не счесть!» И вот она, дура, послушалась, решила начать новую жизнь, одного простака, из порядочных, выбрала. И что ? Жили они, как слепой с глухим. Ничего к рукам прибрать нельзя – у Генки сразу большие глаза: « Да как это можно? Воровать нехорошо…» Какое же это воровство, если ничейное? Они с братом с детства привыкли тащить из школы, где мать работала завучем, все, что плохо лежало. Дома надо стекла вставить? Нет проблем, вытащи в классе из окна, можно прямо с рамами! Картина приглянулась в школьной галерее или ваза в учительской ? Бери! Только невзначай и как бы между прочим. Если засекли, не смущайся, не показывай, что попался. Подумаешь, занавески оконные украли! Скажешь родителям учеников, снова соберут деньги и купят, как миленькие. Главное – не теряй лица, даже если его нет, сделай вид, что оно есть. Вот этого ее муж никак не мог понять, дурачок. Расстались через полгода, о чем Лидия ни разу не пожалела. Он вообще ее не устраивал – рохля, неповоротливый, только и было у него – хваленая честность, а что с нею делать? Правда, родив дочь, Лидия некоторое время пребывала в сомнении – может, придержать мужа, так, на всякий случай, для видимости?
            И в период этих двухгодичных сомнений завязалась еще одна жизнь. На семейном совете, разумеется, в отсутствие мужа, постановили – ребенка оставить, а вдруг родится мальчик, да и мужа можно будет еще какое-то время поморочить. Так через два с половиной года после рождения Али, когда они с мужем стали окончательно чужими, да что говорить – враждебными друг другу людьми, появилась на свет вторая дочь. Потом – развод в суде, и муж вскоре растаял на горизонте, не сумев добиться даже встреч с детьми.
- А ну, подойди сюда, - скомандовала Лидия своей старшей, - дай-ка я тебя сама причешу…
Расчесывая негустые темные волосы дочери, Лидия приглядывалась к этому тощему одиннадцатилетнему существу, по-своему оценивая ее стати. Николай, их главный в борделе, зная, что у Лидии растут две дочери, уже не раз заводил разговор: мол, для начинающих есть перспектива, с раннего возраста будут обучать языкам, музыке, танцам, прививать хорошие манеры. Для  лучших откроется заграница, большие деньги потекут…Но вид у старшенькой был плачевный: мало того, что худоба, как у туберкулезной, так еще эта бледность, большущие круги под глазами. Ну бледность, ладно, можно скрыть румянами, а вот что делать с кругами, куда их девать? Неврастеничка она, что ли? То молчит, как бука, то орет так, что сама Лидия с ее луженой глоткой меркнет.
        Послышалось хныканье, и в комнату, громко ударив дверью в стенку, вошла младшая:
- Мамочка, почему тебя всегда нет ночью? Я скучаю без тебя. Ма…почему тебя никогда не бывает дома, а?
- Доченька, - приняв Елю в свои объятья , уже более мягко, чем со старшей, заговорила Лидия, - ты же знаешь, я работаю на заводе в ночную смену.
- А зачем? – хныкала девочка .- Почему никто больше ночью не работает?
- У нас семья большая, денежки нужны…Я тебе на днях платье и туфельки купила. Тебе они нравятся?
- Да, красивые, - улыбнулась Еля.
- А все красивое, моя хорошая, очень дорого стоит.
- Я тебя люблю, мамочка…Ты у нас тоже красивая…
- Ну вот и хорошо. Пойди умойся, я тебя тоже причешу. А ты, - обратилась Лидия к старшей уже строгим командирским тоном, - иди ей помоги!
- Чего ей помогать? – букой насупилась Аля. – Она сама уже большая.
- Делай, что говорю, - повысила голос мать. – Ишь, еще возражает…
  Бабушка Али и Ели суетилась на кухне. Начинался обычный день их жизни. Сейчас Лида скупо отсчитает матери деньги на продукты, остальное пойдет в заначку, которую еще заново проверит, потом пожует на завтрак чего-нибудь печеного, как всегда, с избытком соды, запьет оставшимся еще с вечера чаем и завалится спать. А бабушка со старшей внучкой отправятся на базар, прихватив с собой и младшую, если та будет сильно хныкать.
Проснется Лидия , как всегда, в плохом настроении. Будет ходить по двум небольшим, тесно  заставленным комнатам, натыкаясь на все углы и раздраженно шпыняя домашних. Обязательно найдет, к чему привязаться, чтобы затеять хотя бы маленький скандальчик и немного разрядиться. На сей раз она придралась к старой бабке, зачем та шарит в ее шкафу.
- Да не открывала я энтот ящик, на што мне твои трусы, - говорила бабка, еще крепкая и в здравом рассудке, несмотря на возраст и вечное неспокойствие в семье.
- А я говорю, ты все тут перевернула! – возвысила голос внучка. - Мои вещи всегда в порядке, и я знаю, где что лежит, а сейчас не могу найти. Чтоб больше не смела здесь рыться, поняла? Деньги искала, ведь так?
- На што мне твои деньги, у меня, слава Богу, своя пенсия есть, - дребезжала старуха.
- Пенсия у нее есть! – передразнила Лидия. – Да на твою пенсию ты бы давно ноги протянула…
- А то ж ты –кормилица…Сказала б я, да дети здесь…
- Опять ты , Дуся , за свое, - угрожающе произнесла Лида, а потом ее словно прорвало. – Да, представь себе, кормилица! Передохли бы тут без меня. Вашими с матерью пенсиями только зад подтереть, да и то, глядишь, еще и на один раз не хватит. Нет чтобы спасибо сказать…
- Ишо! Это пускай твои дочки говорят, что такую мать имеют. Вон Аля в школу глаз не кажет. На один урок сходит и бегом домой! Неделю сидит – потом еле выгонишь еще на один урок. Так и ходит. По какому-то там языку учителя ей наняла , на пианине мучает, а она два и три сложить не может. Разве она для жизни пригодная?
- Много ты понимаешь, темнота!
- Бог все видит…все твои дела…Его не обманешь!
- Да заткнись, говорю!
- Кричи, кричи, я тебя не боюсь.
В перепалку вступила мать, переведя разговор в конструктивное русло:
- Замуж бы тебе, Лида…
  Но ее слова утонули в истошном крике:
- Да оставьте вы меня с этим замужеством! Я мужиков видеть не
  могу, а вы все одно – замуж, замуж, замуж! Когда это кончится, надоело слушать! Две старые поганки…
 Мать укоризненно качала головой:
- И это говорит учительница литературы… Как тебе не стыдно! Я только одному удивляюсь: ведь ты прочитала столько книг, почему же ты из них ничего не взяла для себя, ничему не научилась?
- Ну-у, пошла читать мораль, как на педсовете. Я тебе что? Провинившаяся ученица или ее матуха? Этим меня не возьмешь, прошли  времена. Я хочу жить по-человечески. Многого ты добилась, всю жизнь читая всем мораль?
- Во всяком случае, все, что есть в нашем доме, и сама квартира – это мной нажито. Ты тут ни при чем.
- Ну и мне дали бы квартиру, если б раньше. А теперь деньги нужны, и кто их приносит, а?
В комнате тихо возникла Аля.
- А ну пошла отсюдова, быстро!
Аля замерла было на месте, а потом вдруг выпрямилась  и сказала не очень уверенно, видно, боясь рассердить мать, но все же внутренне решив высказаться:
- А учительница в школе меня поправляет – не откудова, отсюдова, собралася, вернулася, а откуда, отсюда, собралась, вернулась. Вот так, мамочка!
Лида всплеснула руками и бухнулась в кресло:
- Господи! – застонала она. – И эта туда же! Меня учит! Вылупилась!
- Аля, выйди! – строго сказала бабушка. - Я что сказала?
Девчонка закрыла за собой дверь.
- Я вот что тебе скажу, - тихо заговорила мать, обращаясь к  Лидии. - Пока ты находишься в своих непрерывных отлучках, тут кое-что происходит. На днях стучат в дверь – пришла бабушка этой…как ее? Катя, по-моему…ну рыженькая такая… подружка Али. В общем, пришла ее бабушка и устроила здесь скандал, говорит, что Аля украла у Кати золотой медальончик…Сама понимаешь, я дала старухе отпор…Но соседи…это ведь уже не первый раз, тогда тоже приходила какая-то родительница из школы, ну, помнишь, кричала, у вас, мол, вся семейка такая, у детей воруем…
- Ну и что? – беззаботно покачивая ногой, отвечала Лидия. - А где доказательства? Не пойман – не вор. Это ты мне толмила всегда, сколько помню себя. Ты лучше скажи – где медальон?
- К счастью, удалось быстро продать…Твой брат выручил, как обычно.
- Ну и ладно, вопрос закрыт.
- Не закрыт, Лида. Слухи рано или поздно поползут…Да и нехорошо это, что с детства она ворует.
- Так тебя это волнует? Или слухи?
- И то, и другое.
- Ну, мать…На слухи наплюй, ерунда это. А жить как-то надо. Если Катька в десять лет уже золотой медальон имеет, то не пропадет и без него. А нам жить надо.
- И вот еще что, - заторопилась мать. – Хорошо ли, что Аля на помойке вечно роется, соседи видят…
- Да что ты с этими соседями носишься? Пусть за собой лучше смотрят!
- Лида, так она с помойки все это куда-то тащит – бутылки, какие-то вещи…По-моему, - перешла мать на шепот, - она это где-то сбывает. Знаешь, я замечаю, у нее деньжата водятся – мороженое, булочки сдобные покупает…
- Молодец! – захохотала Лидия. – Она у меня предпринимательницей будет, тогда заживем.
Мать заметно повеселела, сразу засуетилась, что было признаком ее хорошего настроения.
- Представляешь, - говорила она дочери, - эта Катькина бабка заявила, что у нас стыда нет, а, спрашивается, где у нее доказательства, что это Аля украла? Я людей не понимаю, честное слово…Приходят с обвинениями, а начнешь им задавать вопросы, они только заикаются…Кроме догадок – ничего!
- Ну, мать, ты даешь! И что б я без тебя делала? Такую артистку, как ты, поискать…
- А сама-то! – примирительно ответила мать. - Все девочку из себя строишь в сорок-то лет!
- Кому –мне сорок? – сразу вздыбилась Лидия. – Ты мне лишние годы не накидывай. Мы до сорока еще поживем!
И она решительно направилась к зеркалу. День уже перевалил во вторую свою половину и надо было готовиться к той, другой жизни, которую Лидия в глубине души считала главной для себя, хотя вслух никогда не признавалась в этом. Практичная, расчетливая, она считала стоящим, подлинным лишь то, что приносит выгоду, которую можно ощутить, увидеть. А эта домашняя орава – обуза, да и только.
                Лидия выгнала из комнаты всех, кроме изысканно красивой, но чересчур пугливой кошки Маркизы. Когда ее взяли, она была белоснежной с большими бирюзовыми глазами. А сейчас что-то подурнела: шерстка стала какая-то серая и словно выщипанная, а глаза, как у страдающего человека, подернуты тоской и слезой. И то правда, жизнь у нее не сладкая, девчонки обращаются с ней, как с игрушкой, вечно заворачивают в тряпки, засовывают в корзинку, тискают, а то и швырнут с размаху в угол, как куклу. Надо бы им сказать…Чтобы не портить себе настроение, Лидия отвернулась от Маркизы и тут же забыла о ней. Пора было приступать к действу…
               « Ну, как мы сегодня будем выглядеть?» – с удовольствием вопросила она себя, ибо этот процесс превращения из Золушки в принцессу приносил ей настоящую, глубокую радость. Каков сегодня будет имидж? Красная Шапочка или молодая светская дама? Она перебрала в голове недельное расписание: «Пожалуй, надену черно-белый костюм…» И Лидия мигом представила себя в окружении представительных мужчин – элегантную, любезно улыбающуюся, с пепельными локонами и выхоленной белой кожей – ах, руки, она теперь их бережет пуще всего, какая там половая тряпка или кастрюля, все это сброшено на мать и Алю, она же сдабривает свои руки питательными кремами чаще, чем лицо.
              С любовью разглядывая собственные пальцы, она слегка тронула лаком ногти и переключилась на лицо. Да, щеки начали обвисать, пусть едва заметно, но все же , с этим надо что-то делать. Может, усиленный массаж? Ну не подтягивание же в самом деле! Ей будет только сорок, но не пятьдесят же…И Лидия начала похлопывать себя по щекам, одновременно смазывая их питательным кремом. « Еще эти бессонные ночи…А говорят, что сон для красоты и молодости – это все…»
                Неожиданно раздался стук в дверь. Лидино лицо аж перекосило от досады:  «Господи, неужели опять этот бомж заявился? Это его стук.»
                В комнату вошла мать:
- Ну что, Лида?
- Что, что…Ясно что – не пускать!
- А соседи?
- Плевать я хотела на соседей. Видеть его сизую рожу не могу. Он как меня в прошлый раз обозвал?
- Так это же ты сама ему сказала, что, мол, соседка назвала тебя проституткой…
- Не притворяйся дурой! – заорала Лидия. - А он мне что ответил, да еще в присутствии детей: « А кто ж ты такая?» И я должна это терпеть?
Между тем, братец уже вовсю колотил в дверь.
- Нет, пойду все же открою ,- засуетилась мать. – Соседи все слышат…
- Не открыва-а-ай! – испустила истошный вопль Лидия и выскочила на середину комнаты со сжатыми кулаками.
Мать, чуть приоткрыв входную дверь, уговаривала сына:
- Дмитрий, я прошу тебя, иди где-нибудь погуляй, прошу тебя…
- Да ты что, мать? Я и так три дня спал где придется…Вот, видишь, все запасы кончились…
И он показал замызганную авоську с пустой бутылкой и грязной миской. От него пахло перегаром и помойкой.
- Ну подожди, Дмитрий, я сейчас…
Она прикрыла дверь и обратилась к дочери, заглядывая в комнату:
- Надо пустить…
Лидия отшвырнула мать от двери и громко сказала:
- Не пущу! Ясно тебе? Иди туда, откудова пришел!
- Я тебе покажу – не пущу! Весь подъезд на ноги подниму! Как дебеля вколачивать, так, Дмитрий, приходи…Ремонт им сделай, огород вскопай…Открой, говорю!
- Не открою!
- Литературу она преподает!
- Да, преподаю и буду преподавать!
- Ты хоть одну книжку до конца прочитала? Ты ж Онегина с Безуховым путаешь, а Пушкина с Маяковским.
- Не твое дело, убирайся отсюдова, подзаборный!
- Открой, а то дверь с петель сниму!
Лидия загремела цепочкой, и Дмитрий, грязный, заросший темным волосом, ввалился в крошечную прихожую.
- Хоть бы о детях подумал, - загнусавила Лидия. – Конечно, у тебя их нет, так ты ничего и не понимаешь…
- Я б таких матерей к стенке ставил. Не успеешь оглянуться , как Алька на панель пойдет…
- Мам, ну что он говорит? – захныкала Лидия. – И ты его в дом пускаешь! Он же оскорбляет меня , мое достоинство…
Дмитрий заржал хриплым, пропитым голосом:
- Ха-ха, ой, животики мои! Ее достоинство… Это первая твоя дурацкая песенка. А вторая – выйти замуж за такого…вот этакого.
И Дмитрий , задрав голову и растопырив пальцы, весь изогнулся, изображая из себя нечто вопросительно-восклицательное, другими словами, важную персону.
- Замуж она собирается, - и Дмитрий смачно сплюнул прямо в угол прихожей.
- Дима, не оскорбляй сестру, - вмешалась мать. – Соседи все слышат. Девочки дома. Как ты не понимаешь!
- Мать, что ты, в самом деле…Дураков нет. Все видят, что вы во лжи катаетесь… Что ты все стараешься правду красивой выдумкой прикрыть? А жизнь – вот она, голенькая и поганенькая…
- Дима, прошу тебя…
Лидия вбежала в комнату и, захлопнув за собой дверь, решительно села к зеркалу. Ей хотелось зареветь, но она изо всех сил уговаривала себя не делать этого. «Сволочь подзаборная, - мысленно костерила она брата. – Сорок три уже, а у него ни кола, ни двора…Говорила матери – не прописывай его…Нет, прописала, а теперь мучайся…»
        Лидия, между тем, забыла, что прописали его в то время, когда еще была надежда получить квартиру, и , значит, чем больше людей жило на этих метрах, тем и шансы выше…А сейчас…Она страдальчески сморщилась: «Господи, что делать? Хоть бы он куда-нибудь пропал, сгинул, не знаю что, глаза бы мои его не видели…» Да, собственно, так оно и было – брат пропадал на глазах. Запои раз от раза становились все страшнее, он нигде не работал, нигде не жил, очередная временная жена от него отказалась, выгнав на улицу, а собственная семья – мать, бабушка, сестра – не пускали на порог. И больше всех усердствовала в этом сестра, озабоченная своим якобы интеллигентным имиджем. Соседи, слушая отчаянные удары в дверь, переговаривались меж собой:
- Креста на них нет…
- Доведут мужика до самоубийства…
Но вмешиваться боялись, да и бесполезно связываться с людьми, у которых такое обычное человеческое качество, как стыд, попросту отсутствовало – может, от рождения еще? Кто его знает!
А Лидия сидела перед зеркалом и жалела себя: « И за что такая судьба? Живут же некоторые – смотришь, ни рожи, ни кожи, а катаются, как сыр в масле...Нет, этого паразита надо выставить раз и навсегда , а то еще вообразит, что имеет право на квартиру, подзаборная сволочь…Если б не мать, он у меня давно летел бы в тартарары…Пусть хоть в канаве подохнет – у меня ни одна жилка не дрогнет…»
Немного успокоившись от однообразного течения мыслей, она открыла баночку с гримом и погрузилась в обычное священнодействие. Постепенно ее лицо стало преображаться, приобретая качества, которых на самом деле не было и в помине, - свежесть, обаяние молодости и доброго расположения духа, задорный блеск в глазах, наивность, проступающая в припухлости губ…Вместе с этим менялось и ее внутреннее состояние. Позабыт скандал с братом. Отодвинуты в сторону мать, бабка, дети. Стены тесной квартирки словно раздвинулись, открылся простор, вдали неясно замерцала бледным одеянием надежда, а вслед за ней – вот она, в ослепительном сиянии дорогих украшений сама красавица Мечта!
             Когда Лидия, воплощая собой эту Мечту, - молодая, сразу постройневшая и подросшая, в дорогом костюме и элегантнейших туфельках, с пепельными локонами вдоль свежих щек, явилась перед домашними, девочки сначала замерли от восторга, а потом принялись прыгать вокруг матери, в то же время боясь дотронуться до нее, их же бабушка улыбалась с довольным видом, как бы одобряя умелое искусство дочери, ну а брат, косо ухмыльнувшись пьяным мокрым ртом, снова сплюнул в ближайший угол. Все, в том числе и Лидия, предпочли не заметить этого.
          Взяв уже приготовленную сумочку, Лидия сказала, ни к кому в особенности не обращаясь:
- Ну ладно, ведите себя хорошо…Спектакль, наверное, кончится поздно, так что не ждите…
                И все одобрительно закивали, а младшая выкрикнула:
- Ты будешь самая красивая, мамочка! Пока, мамочка, пока!
 Лидия вышла на лестничную площадку и начала спускаться по заплеванным ступеням, которые она никогда не мыла и даже подмести брезгала. Да она ничего под ногами и не видела – ее взгляд был устремлен вперед, она шла по залитой голубым люминисцентным светом улице туда, вдаль, где мириады огней сливаются в сплошное радужное сияние и где у нее пока еще есть надежда встретить свою ослепительную Мечту.


                Х                Х                Х


         В ночном клубе «Шахерезада», прозванном за его несуразную дороговизну «Шах и мат», царило обычное для таких мест возбуждение, не очень искусно поддерживаемое штатными заводилами, которым, как говорится, по должности полагается это делать. Впрочем, каждый из них был по горло обременен собственными проблемами, и не очень-то они старались, обхаживая лишь тех, кто, по прикиду, способен был «выложиться».
         Главный распорядитель, разводивший посетителей по столикам и персональным закуткам, с неестественным выражением вдохновения на лице, вызванного очередным грандиозным скандалом с женой, выслушивал лоснящегося от сытости господина с претензией на моложавость и спортивность, который, ухватив его двумя пальцами за отворот малинового пиджака, настойчиво внушал доверительным полушепотом:
- Послушай, будь добр, прошу тебя…что-нибудь поприличнее, понимаешь? Ну, посвежее, поинтереснее…я тут с компанией…солидные все люди… в общем, поприличнее, но… с перчиком,- он прищелкнул пальцами, - понял? Нет, ты врубился? Ответь, не мычи…
Распорядитель, целиком погруженный в личные переживания, не слышавший и даже не пытавшийся услышать хотя бы слово  из этой тирады, молча и упрямо тянул лоснящегося господина к обширному столу  в самом центре полуосвещенного зала, густо уставленного кадками с пластмассовыми деревьями и вазонами с такими же бордово-красно-желто-сиреневыми цветами. Посетитель же изо всех сил упирался и протягивал руку в противоположном направлении, указывая на укромный уголок возле стены. Так они боролись некоторое время, пока вдруг не грянул маленький оркестрик, будто ухнула на пол гора подносов, а по стенам и потолку неистово заплясала «светомузыка», словно знаменуя собой приход того самого, чудесного и необыкновенного, ради чего люди несут сюда свои барыши.
 Весь вздрогнув, а потом словно очнувшись и прозрев, распорядитель с пронзительной ненавистью уставился в глаза лоснящегося господина и заорал, перекрывая грохот джаза:
- Я не понимаю, чего вы от меня хотите! Вам нужны девки? Через час они повалят сюда, как рыба в сеть! У нас для них вход бесплатный!
 Сконфуженный посетитель, как бы отгоняя от себя невидимую осу, усиленно замахал руками и стал быстро отступать к намеченному закутку, а распорядитель, растопырив руки, будто отлавливал гуся или курицу, двинулся прямо на него. В этот момент от кучки так называемой охраны отделились двое, тоже в малиновых пиджаках, и взяли распорядителя в клещи, тихо приговаривая:
- Ну чего распетушился! Не отпугивай денежного клиента, а то шеф открутит башку и тебе, и твоей Соньке…Замри, не дрыгай ножкой…Слышь? Усади, куда он просить! Встряхнись, понял, орел гуттаперчевый…
Они разжали мускулы, и распорядитель легкой яркой бабочкой выпорхнул из их лап и шустро засуетился вокруг лоснящегося господина.
Лидия, мельком наблюдавшая за этой сценой, не уловила ее смысла, да это ее ничуть и не волновало – мало ли кто и зачем суетится перед глазами! Сюда ее иной раз приводила соседка по дому, работавшая здесь в танцгруппе, а знакомым выдававшая себя за сотрудницу Бог весть какого «секретного учреждения». Звали ее Жанна и была она худа до такой степени, что, казалось, ее тонкую бледную кожу природа натянула прямо на кости, обойдясь каким-то образом без всякого мяса. Но это нисколько не мешало молодой женщине держаться с бесподобной самоуверенностью и даже откровенно вызывающе. Жанна отлично знала – ошибаются те, кто считает, что мужские сердца завоевываются внешними данными. Поразить воображение мужчины чем угодно – остроумием, даже пошлым и циничным, развязностью, доходящей до полного бесстыдства, кокетством, обещающим любой чувственный беспредел, намеками на знание каких-то особых «секретов» в профессии обольщения, - и он у твоих ног.
А пока они вдвоем маялись у стойки бара, поджидая подходящих клиентов. И та, и другая были уже не первой молодости и опытным глазом моментально отметали всякую «мелочь пузатую». Это пусть начинающие «мотыльки» стараются, пыльцу с себя стряхивают, крылышки обжигают. А они, ветеранки, поосмотрятся и возьмут то, что жирком заплыло и обещает увесистый прибыток. Они знали и то, что денежки эти имеют свойство испаряться в один миг, растворяться в воздухе, как мираж, поманивший измученного путника в пустыне.
На Лидии было ярко-красное платье, полностью обнажавшее ее аппетитную светлокожую спину и подчеркивавшее все ее женские прелести, а пепельные локоны еще больше оттеняли ее несомненные достоинства. К тому же и настроение у нее было отменное, такое, когда она чувствовала себя уютно, как маленькая, избалованная семьей девочка, которую все вокруг за ее прелестность называют Пампусей. Да, именно так, она ощущала себя не взрослой, пожившей вволю Лидией, а юной, обаятельной и всем нравящейся Пампусей. Жанна, которая была помоложе, со своей худобой и черно-рыжеватой гривой выглядела рядом с подругой колченогой вороной, побывавшей в нешуточных переделках. Но она этого не ведала или не хотела знать и потому громко и весело окликнула подошедшего к стойке с другой стороны смуглого симпатичного парня:
- Э-э, Рустам! Двигай сюда!
Парень мимолетно взглянул на спутницу Жанны и тут же оказался рядом.
- Ну что, - продолжала Жанна, - ты опять здесь?
- Да вот, - смеясь, ответил Рустам ,- московского приятеля привел. Он у нас в городе давно не был. Идем по улице и частенько натыкаемся на этих, укутанных в платки. Игорь в восторге: «Вот это да! Ты посмотри – платье до пят, все лицо закрыто платком, одни глаза торчат! Вот бы наших русских девок так одеть! Просто жизни нет, выставляют на продажу все части тела – от пяток до макушки» . Я ему говорю: «Хочешь наших ниндзя в натуре увидеть? Идем в кабачок «Шах и мат»! Он хохочет: «Это кто же им такую кличку дал?» Я говорю: « Да наши парни и дали! Думаешь, у наших остроумия не хватает? Еще как!» А Игорь не верит: «Неужели ваши девушки могут на панель пойти?» Я от смеха аж согнулся, говорю: « Да кое-кто из этих укутанных на закате коврик для молитвы расстилает, а ночью в каком-нибудь кабаке танец живота исполняет». Тот крутит головой: « Не может этого быть! Где же тогда нормальных девушек искать?» Вот и привел сюда, видишь, вон тот раскрасневшийся, с голубыми глазами, вон с той, вихлястой, в желтой юбчонке, отплясывают…
- Однако ж, - рассмеялась Жанна, - хоть и не признает нашего брата, - она еще сильнее раскатилась в смехе, - то есть нашу сестру, а все-таки пришел и веселится во всю мочь… А как у него с этим, ну, с презренным металлом? – уже деловито осведомилась она
- Да так же, как у нас всех, - ответил Рустам, - это только звучит громко – бизнесом занимается. А на самом-то деле, сама знаешь, народ все больше нищает, не до покупок ему…Тряпки вообще никто не берет…Морока одна, а не бизнес.
  Тут он поближе придвинулся к Жанне, пока Пампуся, отвернувшись, разглядывала посетителей.
- Слушай, - вполголоса заговорил он, - дельце выгодное намечается. Эту твою подружку как зовут?
- Ну, Муза, - отчужденным тоном назвала Жанна «публичное» имя Лидии. – А при чем ту она? Дельце для нее, что ли?
- Да ты не обижайся, - начал объяснять Рустам. – Просто по своим данным, по-моему , подходит. Не молодая уже, но еще, как говорится, может…Вместе с тем пора бы уж ей закругляться. Нам как раз такая нужна, с опытом, чтобы в деле разбиралась и хватку имела.
- Ну уж тут ты верно усек, - с усмешкой и в то же время с облегчением сказала Жанна, завидовавшая сексуальной притягательности Пампуси. – Хватка у нее – будь здоров!
- Нам как раз такая нужна…
- Да что за дело? – не выдержала Жанна.
- Дело… только ты не болтай…В общем, будем вербовать подходящих девушек на заработки в  Эмираты. Ненадолго - на        месяц-два. Покрутятся там – и назад. Но нужны люди для организации – понимаешь? Девушек подобрать, собрать их вместе, визы оформить, билеты закупить, но главное – выбить потом с них деньги…Это самое трудное – делиться не хотят.
- Дуры они, что ли? – хохотнула Жанна.
- А кто им все это организует? Даром, что ли, всю эту возню затевать?
- Ну хорошо, - прищурилась Жанна, - а я тут при чем? Что я с того буду иметь?
- Ты уговори свою подругу пойти к нам в помощники – мы тебя туда тоже отправим!
- А за чей счет?
- Ну…билетом туда мы тебя обеспечим. Заработаешь – вернешь, это обязательное условие. И комиссионные для тебя понизим.
- А если я ничего не заработаю?
- Так все говорят, хотя такого не бывает, - уверенно сказал Рустам. – Все девушки уверяют, что они «прогорели», навара нет…Но мы знаем – вранье все это…
- Контролируете, что ли?
- Есть и это, - усмехнулся Рустам.
- Не знаю, много ли смысла в этом для самих девушек, если приходится с таким трудом выбивать с них деньги. Да и проезд туда и обратно…
- Не бойся, - перебил Рустам, - не было бы смысла – никто бы туда не ездил. Не забывай, что они привозят оттуда полноценную валюту…В общем, поговоришь, а? Если согласится, дай знать, телефончик мой у тебя есть…
Жанна кинула взгляд на подругу и увидела, что та вся напряглась. Прямо к стойке бара направлялись двое: один, почти красивый, если бы не свирепое выражение лица, с яркими черными глазами и кирпичным румянцем на скулах, второй же – какой-то неопределенный, квелый, безликий, с уклончивым, скользящим взглядом. Но оба были одеты так, что сомнений не оставалось – деньги водятся не от случая к случаю. Жанна тоже повела глазами в их сторону, однако быстро скисла. Румяный прицельным взглядом выхватил одну Пампусю и его приятель покорным бесцветным  взором зацепился за ее зад. Жанна сквозь зубы процедила:
- К тебе, по-моему, прицениваются…
А громко, как говорится, на публику произнесла:
- И вот он подкатил на БМВ, ты же знаешь, я других не признаю, а я ему: «Пшел вон! Не на ту напал…»
- Ну ладно, - быстро произнес Рустам, вмиг оценивший ситуацию. – Вы тут разбирайтесь, а мне пора…
Он кивнул Пампусе, но той было уже не до него. Как раз в этот момент бармен поставил перед ней фужер и налил из роскошной бутылки, на которой подруги с горем пополам разобрали среди иностранных слов только одно – «бальзам». Бармен кивнул в сторону румяного и , едва раздвинув губы, процедил:
- От того господина…
У Пампуси от возбуждения горели уши и шея, ее голубоватые глаза, которые могут быть такими жестокими и бесстыжими, что в них страшно смотреть, на сей раз расцвели словно незабудки. Взяв бокал, она улыбнулась и кивнула черноглазому.
Вскоре двое приятелей очутились рядом, и румяный, не мешкая, закинул удочку:
- Прогуляемся, Пенелопа ?
Пампуся смешалась:
- А здесь? Надо куда-то ехать? Я с подругой…
- Эта засохшая ветка нам ни к чему…слишком много скрипа, - румяный поморщился, - твои локоны нравятся мне, а…- но тут он замешкался и неожиданно закончил, - условия хорошие…500 баксов, идет?
- А приятель? – опомнилась Пампуся.
- Да он так…при мне…ему все равно…
- Что-то я не понимаю…
- Так хочешь 500 баксов или как?
Пампуся вся горела. 500 долларов! Это же целое состояние! А с другой стороны, смущало присутствие странного приятеля. Она опять попыталась выяснить:
- А как же он?
- Ну, вот что, - стукнув кулаком по стойке, жестко заговорил румяный, - вопросы задаю я! Товар покупаю я! Говори – да или нет?
Пампуся испугалась, что потеряет такого клиента , и кинулась головой в омут. Через две минуты они уже садились в «мерс» – 600, который плавно покатил по ночным улицам, как всегда, обещающим прекрасную и манящую тайну. А там уж что будет! Но об этом-то как раз и не думалось.
Ехали они довольно долго и наконец подкатили к утонувшему в зелени сада особнячку на одной из тихих улиц. Большой город здесь не был слышен, казалось, он остался где-то в стороне, хотя на самом деле окружал и парил даже сверху полыханием бесчисленных огней и нагретым миллионами жизней воздухом.
Впрочем, Пампусе это было все равно. Главное, свирепый черноглазик  пробудил в ней животную чувственность, что редко бывает, и она вся горела в предвкушении скорой утехи, хотя надо всем и витала холодная расчетливая мыслишка: « Как же я их пристрою? Надо обязательно утаить от матери…Ничего основательного, все уходит на кормежку и всякие мелочи…пора становиться на ноги, сколачивать какой-никакой капиталец…»
Между тем, они уже находились в просторной прихожей, из который были настежь распахнуты обе дверные створки в темную комнату. Но вот мягко вспыхнул свет, и люстра празднично засияла хрустальными подвесками. Ничего особенного – обычная богатая обстановка. Мебель, которая продается в дорогих салонах, огромный ковер под ногами, а не на стене, как бывает у многих, светлые неприметные обои, на фоне которых выделяются черные арабские деревянные тарелки, инкрустированные перламутром, и всего одна картина – тоже какая-то темная, создающая траурное настроение, хотя на ней изображена, судя по всему, веселая пирушка.
Пампуся мягко погрузилась в кресло, а на столе быстро, как на скатерти-самобранке, занимали свои места бутылки с экзотическими наклейками, какие-то емкости со снедью. Чувствовалось, что хозяин знает толк в еде и выпивке. Пампуся таращила глаза на пучки укропа, петрушки, киндзы, которые были разложены на тарелках в таком количестве, что стол начал смахивать на зеленую лужайку.
В комнату неслышно шагнул еще один человек, до того совсем не принимавшийся Пампусей в расчет, поскольку он сидел за рулем и числился ею в шоферах. Она принялась украдкой его разглядывать. Странный какой-то: кулаки огромные, как отбойные кулаки, а фигура и лицо бабьи, весь не то чтобы толстый, а скорее – расплывчатый, будто дрожжевое тесто. С тревогой взглянув на хозяина, Пампуся  спросила натянуто-игривым голосом:
- И много у вас гостей будет? А дамы еще приглашены?
Румяный, окинув стол озабоченным взором, небрежно кинул:
- У нас одна дама на троих. Это ты, родимая.
Он ткнул в нее пальцем.
- Как же так? – растерянно спросила Пампуся. – Мы так не договаривались.
- Да ну? – ответил румяный.- А ты чего хотела за 500 баксов? Легким флиртом отделаться? Не получится! Будешь трахаться со всеми , притом – не по правилам, поняла?
Пампуся в негодовании вскочила с кресла:
- Нет уж, я на такое не согласна. За такое знаете сколько берут?
- Значит, за больше ты согласна?
Пампуся, не ведавшая, что такое подтекст и все принимавшая за чистую монету, бестрепетно ответила:
- Не меньше 800 баксов.
- Да что ты, милашечка? – румяный подошел к ней и почти с нежностью потрепал по щечке. – А ты наглая, бабец, - заключил он и тут же беспечно добавил. – Впрочем, какой же тебе еще и быть? Лет двадцать пять продажей своей… - он нецензурно выразился, - наверняка занимаешься, а, голубка? Чего молчишь? Да 100 долларов за любое свинство – тебе вот, - он резанул ребром ладони выше головы, - сверх всякой меры, а мы тебе даем 500. Сейчас за эти деньги можно однокомнатную квартиру купить. Иди поищи таких благодетелей, как мы, - он указал жестом на распахнутую дверь. – Пожалуйста, ступай! Не держим!
Пампуся оторопела. Она уставила свой серо-голубой взор на румяного, и постепенно ее глаза стали превращаться в две белесые яростные льдинки, которые говорили: « Ну, нет, миленький, от меня так просто не отделаешься, не на ту напал, выложишь все, что причитается».
А румяный, продолжая указывать на дверь, насмешливо спрашивал:
- Чего же ты не уходишь? Скатертью дорога! Только ты не уйдешь, потому что даже за десяток долларов вгонишь в гроб мать родную. Знаю я вас, потаскух!
Потом он развернулся и жестом хозяина пригласил:
- Милости прошу к столу!
Безликий и Квашня, как про себя окрестила Пампуся шофера, без лишних церемоний направились к  местам, которые, видно, давно были закреплены за ними, а она, постояв некоторое время в раздумье, наконец произнесла:
- Ладно…Хоть вы и извращенцы, - а за это платят по особой ставке, - на этот раз соглашусь… Семью кормить нечем…
- Тоже мне, нашла извращенцев, - румяный уже опрокинул с друзьями по стопке и подцепил сардинку, заодно прихватив и несколько стеблей столь любимой им травки. – Садись, Пенелопа! Как известно, в ногах правды нет.
Когда Пампуся присела, румяный продолжал:
- У меня сосед справа на лесбиянке женат. Внешне все чин чином – муж, жена, ребенок, а при жене неизменно состоит подруга. Муж утром на работу, которая , между прочим, тяжелая и опасная, по дороге ребенка в детсад завозит, а подруга в подворотне уже дожидается своего часа. Еще пыль за машиной мужа не уляжется, а они как врубят африканский ритм - так до вечера. А муженек еле живой вечером приползает: « Я тебе, дорогая, для облегчения домашнего труда микроволновую печь усовершенствованную достал…» Сколько раз доброхоты пытались открыть ему глаза: «Ты, мол, вкалываешь на своем мраморном заводе не только на жену, а еще и на ее подругу…» Где там! Знать ничего не желает! Воистину кто не хочет видеть – не увидит! Правильно я говорю, Пенелопа?
Румяный подмигнул Пампусе большим пламенным глазом, и она решила поддержать беседу:
- С чего вы взяли, что жена у него такая ? В замочную скважину, что ли, подглядели?
- Да в этом нет никакой надобности! Подруга-то у жены – не то парень, не то девка. С одной стороны, вроде девка, а с другой – одета точно, как парень, даже в кепке ходит, выправка мужская, а взгляд, я тебе скажу, - не всякий мужик выдержит, когда она на тебя уставится. Сразу видно: хватка у нее – мужику не уступит. В спецназе ей служить. Ох, эти темные страстишки! Разгулялись они сейчас во всем нашем обществе. – Румяный покрутил головой. Выпитое еще больше подогрело его и без того горячую кровь, а приятели сидели по-прежнему невозмутимые, хотя у безликого, как заметила Пампуся, начал дергаться нерв возле глаза, да и Квашня словно к чему-то приготовился, распластав свои огромные ладони на скатерти.
- Страшное дело – нутро человеческое, - продолжал румяный.- С виду вроде все одинаковые – глаза, нос, руки, ноги…А что в котле, какое варево под крышкой? Подвинешь ее иной раз чуть-чуть, самую малость, и отшатнешься в ужасе – такие демоны и чудища клубятся, что крышку скорей назад – бух! – и бежать подальше от этого котла, чтобы демоны не подцепили тебя и не затащили к себе под крышку.
 Румяный с размаху  налил всем в рюмки и быстро опрокинул свою в рот. Тосты здесь были ни к чему. Все стремились только к одному – поскорее напиться.
- А ты чего не пьешь? – прицепился румяный к Пампусе.
- Я не пью, - ответила та.
- Тьфу ты! – выругался румяный. – И всю эту грязь ты проделываешь еще и на трезвую голову? – он снова покрутил головой. – До чего ж ты мерзкая, грязная баба! Из шлюх шлюха!
- Перестаньте, а то я сейчас встану и уйду, - возвысила голос Пампуся.
- Да никуда ты не уйдешь, кусок дерьма!
- У меня дети! – взвизгнула Пампуся. – Я не могу пить.
- Ах, у нее еще и дети! А мужа у тебя случайно нет?
- Был!
- Мразь! До чего же я вас ненавижу, твари продажные! Вот так же и я влип! Идиот! Моя была вдвое моложе, повыше, постройнее, но такие же пепельные локоны и те же невинные «незабудки» на личике. Я, дурак, ее боготворил, - румяный уронил голову на стол и надрывно застонал. – Слепец! Как можно было не увидеть это лицемерие, прикрытое маской наивности? Вот смотрю сейчас на тебя и вижу – хищница с оскаленной жадной пастью, а притворяешься несчастной жертвой! Дети у нее! Да как ты посмела их рожать при таком образе жизни, тварь продажная! Что ты им можешь преподать, кроме науки притворства и подлого, нескончаемого обмана – на всю жизнь! И, наверное, у тебя к тому же девчонки! А потом еще спрашивают: почему вокруг одни б…, почему так мало порядочных, надежных женщин? Да потому что дочери с молоком матери всасывают заразу проституции!
- Ну, хватит! – выкрикнула Пампуся. – Я что, обязана тебе за твои баксы еще и слюни вытирать?
Румяный так грохнул по столу кулаком, что рюмки-тарелки подпрыгнули.
- И вытрешь, стерва! Иначе – вот получишь, - и он выбросил вперед кукиш. – Вот , смотрите, - сказал он, обращаясь к своим безмолвным приятелям, которые, не переставая, пережевывали все, что было на столе. – И та была такая же подлюга. Целый год бегал за ней, облизывал порог ее дома. А она ходила такая вся…- румяный покрутил и руками, и всем корпусом из стороны в сторону, - гордый ангел с пепельными локонами и глазами-незабудками. Единственная дочка большого начальника. Еле вымолил ее внимание. Свадьбу отгрохал такую, что вся округа сбежалась. Ну, в девятнадцать лет она, естественно, оказалась не девушкой. Да черт с ним, хотя поначалу я сильно мучился… Но ее не попрекал…ни-ни…Где их, девушек-то , взять, если они уже в шестом классе норовят сравняться  с мировыми секс-бомбами? В общем, утешился… Думаю, первенец появится – все прощу и забуду. Какой тут! Через полгода – ба-бах! – позор на мою голову: сифилис обнаружился. Врачи стали донимать, и выяснилось: сифильком-то она меня наградила! Там такая цепочка тянулась! Включая негра – где она его только подцепила! Вот тебе семья, вот тебе и детки!
  Приятели румяного невозмутимо слушали его рассказ, не забывая наливать в свои бокалы и подкладывать в тарелки. Зелени на столе сильно поубавилось, и Пампуся с удивлением подумала: « Надо же, как они пожирают эту траву! Прямо коровы на пастбище…» А вслух сказала:
- Я с сифилисным иметь дело не собираюсь. Спасибо, что предупредил…
Румяный расхохотался:
- А если я вдвое накину?
- Всерьез, что ли? – остановила на его лице свои холодные глаза Пампуся.
- А если всерьез, то и с сифильком переспишь?
Пампуся молчала, а румяный кивнул в ее сторону приятелям:
- Нет, какова, а? Что скажешь, Вовик?
Вовиком оказался безликий. Он безразлично взглянул на Пампусю и произнес нормальным мужским, притом интеллигентным, голосом, что поразило ее, как полная и невероятная неожиданность:
- Я думаю, ей наплевать на твои речения и хочется только одного – скорее получить обещанные баксы. Твоих страданий она не понимает, как крестьянка не способна уловить, почему мечется и не спит принцесса на горошине.
- Эх, Вовка! – ответил румяный.- До чего ж ты всегда верен себе! И как тебе удается? За то и люблю, - он потянулся рукой к безликому, чтобы обнять его за шею, и опрокинул открытую бутыль с густой рубиновой жидкостью. Чувствовалось, что какой-то рубеж преодолен и вот-вот начнется то самое…Но румяный вместо ожидаемого Пампусей разгула, с трудом поднявшись, перебрался поближе к Вовику и вдруг зарыдал на его груди. Безликий и Квашня переглянулись.
- Ну ты, шалава, как там тебя, - тонким голосом произнес Квашня, доставая из кармана стодолларовую  бумажку. – Вот бери и катись отсюда…
- Это как понять? Вы что, издеваетесь? Зачем вы сюда меня притащили? – затараторила Пампуся, переводя свинцовые глазки с одного лица на другое. – Вы сорвали мне выгодные сделки! Обманом, да, да, обманом! Я требую компенсацию!
- А ты что хотела? – захихикал Квашня. – Чтоб мы тебя сразу втроем, как Гарик картину нарисовал? Да нужна ты нам, старая потаскуха! Пшла вон!
- Да он же обещал 500 баксов!
- После исполнения желаний, миледи, - вмешался Вовик. – Но желания неожиданно улетучились .Советую покинуть наше общество.
- Нечего тут из себя строить! – загремела своей луженой глоткой Пампуся. – Тоже мне, высшее общество! Обыкновенные импотенты, гомики!
- А ну, катись! – поднял на Пампусю свои пудовые кулаки Квашня. – Чтоб и духу твоего не было, а то спущу на тебя дога!
Пампуся, до смерти боявшаяся собак, побежала было к двери, но притормозилась и выкрикнула:
- А деньги? Деньги за урон!
Квашня, не вставая, швырнул ей в лицо скомканную купюру и снова потянулся к бутылке.
Пампуся выскочила за калитку и замерла в оцепенении. Изумительная южная ночь царила над городом во всем своем блеске. Было прохладно, чудно пахло сиренью, и мириады звезд сверкали на глубоком темном небосводе, подсвеченном снизу неоновой дымкой бесчисленных городских фонарей. Но мелочная, практичная душа Пампуси, вмиг превратившейся в Лидку, была глуха к этим красотам. Сейчас ее волновало только одно – как добраться до дома. Она готова была идти пешком – не тратить же, в самом деле, заработанные деньги на такси! – но мешала присущая ей истерическая трусость, в которую она впадала при малейшей, даже кажущейся опасности. Оглядевшись, она увидела невдалеке автобусную остановку, а там и скамейку, на которой решила переждать, пока наступит рассвет.
Анализируя происшедшее с ней, Лидка тряслась не только от предутреннего озноба, но и от страшной злобы на этих «идиотиков», так бездарно лишивших ее обещанного куша. « Педики, сволочи, твари, кретины, обормоты, бабы в штанах» – ругательства так и лезли из ее воспаленного мозга, так и вертелись на языке. Но внешне она вела себя тихо, восседая на краешке скамейки, чтобы в случае чего сорваться с места и броситься к калитке. Грабеж – вот что страшило ее больше, чем любое насилие. Тысячекратно испытавшая его за свою жизнь, она привыкла  отдавать свое податливое тело любому негодяю, лишь бы потом получить за это плату, деньги… Вот тогда и приходило к ней настоящее удовлетворение. В этом заключалась ее истинная, неподдельная страсть.
Так, наблюдая за постепенно светлеющим небом, Лидка коротала время, решив после недолгих колебаний, что не поедет сразу домой, а отправится сначала в школу, куда она снова вернулась учительницей, потому что в определенном смысле это было выгодно – хорошее прикрытие, хотя зарплата просто смешная. Сегодня у нее, кажется, первый урок в шестом «Б». А там видно будет. И вдруг спохватилась: а платье-то у нее! Длинное, красное, с голой спиной! Тьфу ты! До чего ж домой идти не хочется, спозаранку появляться во дворе в таком виде, сразу станет ясно, где была. И братец наверняка под дверью спит, бомж проклятый! Она с ненавистью представила свою квартиру с матерью, бабкой и двумя дочками, да еще братец желает ночевать хоть в прихожей. У, сволочь, надоел до чертиков! И вся эта орава хочет жить на ее кровные , заработанные таким черным трудом. Нет, домой она не поедет. Она достала из сумки легкую косынку, которую всегда имела при себе – так, на всякий случай, - и стала ее приспосабливать , пытаясь замаскировать свое вызывающе-красное вечернее платье. «Ладно, скажу в школе, что сразу после урока иду в училище, там, мол, ответственное выступление, зачет, ведь конец учебного года, май…А в чем же быть певице, как не в вечернем платье?» – рассуждала она. Поступив чуть ли не в тридцать шесть лет на вокальное отделение музучилища, Лидка афишировала это изо всех сил, одновременно спекулируя своим «талантом» где надо и не надо. Обладая сильным горловым голосом, она пела в самых разных местах, и всегда не без корысти, - на вечеринках, школьных концертах, в каких-то случайных  компаниях, где надо было кого-то « обаять» ради заработка.
Постоянно выдавая себя не за ту, кем на самом деле была, она изображала из себя поклонницу искусства, в котором ничего не смыслила из-за своей полной глухоты ко всему действительно высокому и прекрасному. Но была в ней какая-то инстинктивная ловкость, умение схватывать на лету внешнее, поверхностное, что на первых порах и помогало ей обманывать людей. Впрочем, это было присуще всей семейке – что-то вроде родового наследства. Вот и на сей раз, ожидая ранний автобус на застроенной частными домами и уже ярко освещенной вышедшим из-за горизонта солнцем длинной, скучной, хотя и зеленой улице, Лидка, не торопясь, подкрасилась, сняв излишний грим, подобрала свои локоны, кокетливо завуалировала голую спину с помощью косынки, приняла деловой и вместе с тем непринужденный вид, и сразу вроде бы неприметнее стало ее красное платье, на лице проступила обыденность, и сейчас ее вполне можно было принять за какую-нибудь студентку, которой далеко добираться до института и потому она вышла заблаговременно. Но фигуры бабулек и дедов, а то и кого помоложе, одна за другой возникающие у калиток, выражали явную недоверчивость и настороженность по отношению к одинокой пассажирке, дожидающейся транспорта. Лидка чувствовала: их не проведешь, и знают они даже то, откуда она выскользнула ночной порою. И потому внутренне ежилась под их щупающими взглядами, а внешне, как говорится, держала понт. « Ну наконец пригромыхал, родимый», - с облегчением подумала она, взбираясь на высокую ступеньку старого, пыльного автобуса, в котором было всего трое пассажиров. Выбрав место поукромнее и почище, она уселась, приготовившись долго ехать по всяким закоулкам и незнакомым ей улицам.
А в это самое время ее дочери уже проснулись в своей общей кровати, и Еля первым делом спросила:
- Аля, мама вернулась?
Та неохотно ответила:
- Нет, конечно. Еще рано.
- А когда она вернется?
- Откуда я знаю? – уже раздраженно произнесла старшая. – Разве она думает о нас…
- Мама хорошая, - сказала Еля, надув губы.
- Хорошая, - после долгой паузы повторила Аля, глядя в потолок не по возрасту серьезными синими глазами. – Когда они с бабулей ругаются, я всегда стараюсь заранее определить, кто кого перекричит.
- Ну и что? – живо отозвалась Еля.
- И побеждает всегда мама. У нее голос сильнее, и потом бабушка начинает задыхаться, хватается за сердце, кричит, что она сейчас не выдержит и умрет прямо на месте. А маме – хоть бы что! Ее этим не напугаешь. Последнее слово всегда остается за ней.
Аля вдруг расхохоталась.
- Ты чего? – кинулась к ней Еля.
- Да ничего, так…Просто вспомнила, как они один раз дрались. Бабуля вся растрепалась, волосы седые и вот так дыбом стоят, - Аля снова рассмеялась, - ну прямо ведьма, еще была в черном платье и со шваброй в руках. Чем не кино? Так мама ее толкнула и прямо в таз с мыльной водой посадила. Что тут началось! Визг, крик, плач! Я скорей на улицу и не знаю, кто тогда победил…
- Мама, конечно, - наивно улыбаясь, сказала Еля. – Она же бабулю в таз посадила.
- Дура ты, - вдруг резко произнесла Аля. – Если б не бабуля, мы бы вообще пропали, как дядя Дима.
- И нет, нет! – закричала Еля. – Он подзаборный, а мы в доме живем, и мама нам разные красивые вещи покупает, иногда даже игрушки, только очень-очень редко…
- А мне всегда есть хочется, - поделилась Аля, - прямо так бы и съела все, что на столе и даже больше. Вечно нужно экономить…А другие едят, сколько хотят…И дядя Дима раньше не был подзаборный, его мама выгнала.
- Ну и что? Он пьяный! А мне новые игрушки хочется , вот что! – выпалила Еля.
- Ты в маму пошла. Ей только вещи давай! А на что они, если есть всегда хочется…
- Девочки, вставайте! – раздался с кухни голос бабушки. – Аля – в школу, Еля – на музыку!
- Да чтоб она провалилась, эта школа! – с недетской ненавистью произнесла Аля. – А потом еще эта дурацкая музыка. Не хочу, не хочу, не хочу! – шепотом в ожесточении повторяла старшая.
 А Еля смотрела на нее во все глаза и улыбалась.
Лидок явилась домой только в обеденный перерыв. И мать с порога заворчала:
- Да разве можно так? Я вся извелась, мало ли что…У тебя двое детей, об этом всегда нужно помнить…
Лидка с дикой злобой швырнула сумку в кресло:
- Да что же это! Не успела войти, как началась головомойка! Пойми наконец – в доме хозяйка я! Понимаешь? А ты никто. Вместе с Дусей небо коптишь!
- Я – никто? – мать тем же жестом, что и дочь, отправила в угол кухонное полотенце, которое мяла в руках. – Побойся Бога! Я  жизнь отдала школе, все, что ты сейчас имеешь, от меня: и эта квартира, и твое образование, и кто за детьми смотрит, как не я?
- Еще не хватало! Хорошо хоть послушалась, ушла на пенсию, а то приносила б свою нищенскую зарплату, тыкала в глаза, а дети на улице болтались бы…Что до квартиры, то она моя, а не твоя!
- Это как же? – мать удивленно раскрыла голубые, как у дочери, глаза.
- А так…Я здесь тоже прописана, и у меня двое детей…Так что хватит вести разговоры о том, что квартира твоя. Пора ее переписывать на меня!
- Ты мне не приказывай! – возвысила было голос мать.
- Здесь приказываю я! – гаркнула Лидка. – Именно приказываю, а не прошу, не умоляю, и вы должны меня слушаться, если хотите здесь оставаться и дальше.
Мать бессвязно залепетала:
- Да ты совсем того…что ты  за человек…брата на улицу вышвырнула, не пускаешь даже на порог, а ведь он мне такой же родной, как и ты…
Ее прервал истошный крик дочери:
- Да как ты смеешь?! – гремела она так, что было слышно на всех этажах. – Как ты смеешь ставить меня – меня! – на одну доску с ним? Как это могло прийти тебе в голову? Я и он! Бездомный пьяница и я! Сама тащу всю ораву, везде успеваю, на мне все держится!
- Почему же? Я заработала себе пенсию, - пыталась вставить мать, - и Дуся получает…
Но все утонуло в истерическом визге Лидки:
- Замолчи, старая дура! Если б ты не открывала дверь этому пьянице, он давно уж отлип бы! Из-за твоего дурацкого поведения приходится терпеть этот позор! Я вот-вот поступлю в консерваторию, а этот тип пытается перехватывать меня около музучилища…Представь, если его увидят рядом со мной консерваторские! Нет, я этого не переживу! Приказываю тебе. Именно приказываю – не смей пускать его в наш дом! Иначе…иначе… не знаю, что сделаю! Выброшусь с балкона!
Мать зарыдала, приговаривая сквозь всхлипы и одышку:
- Вот…благодарность за все…зачем я только родила тебя… ведь не хотела от мужа – алкоголика…
- Опять ты взялась за свое! – прикрикнула Лидка. – сколько ты еще будешь попрекать меня тем, что родила…Коли не нравлюсь – скатертью дорожка! Надоело слышать – зачем да зачем! Зато сына подзаборного всегда готова приголубить…Вон лестница вся залита супом, который ты выносишь ему в банке…Думаешь, я не вижу? И это – на заработанные мной деньги!
- Это на мои деньги! А свои ты тратишь на себя да кое-что детям покупаешь…
- Знаю я , какие ты гроши получаешь…
- А ты своей профессией девчонок калечишь…
Лидка прямо задохнулась от негодования:
- Да как ты смеешь? Если бы не мои деньги, они бы в лохмотьях ходили!
- Уж лучше в лохмотьях…
Лидка бросилась на мать и вцепилась ей в волосы.
Из своего закутка внезапно возникла бабка Дарья, или Дуся, как ее называли в семье. Она некоторое время молча и невозмутимо наблюдала за борьбой двух Лид – своей уже пожилой дочери и внучки, потом так же равнодушно изрекла:
- Бог…Он все видит.
Повернулась и ушла. А мать, повергнутая дочерью на пол, сидя у дверного косяка и прижимая старые, узловатые в суставах руки к груди, говорила сквозь всхлипы:
- Да что же это…как же это? Всю жизнь тряслась над ней…Лидуся-Пампуся…Ни в чем не отказывала…наряжала, как куклу…все ей…а сына обходила вниманием…сам по себе рос… и вот получила.
В этот момент раздался стук в дверь. Обе Лиды замерли.
- Мать, открой! – раздался голос Дмитрия. – Это я! Да не бойся, я не надолго, только позвонить…насчет работы. Слышь, открой!
- Только посмей, - прошипела Лидка, поднося кулак к лицу матери. – С балкона выброшусь!
А вслух выкрикнула:
- Убирайся отсюдова! Матери дома нет!
- Что , уже и мать со свету сжила? Отец горькую пил, извели вконец, потом меня вытурили из дома. Кто следующий ? Мать, что ли? Учительница литературы…Шалава ты бесхозная, а не учительница. Тебя к своим-то детям близко нельзя подпускать, не то что к чужим!
Дмитрий стал спускаться по лестнице, и голос его постепенно затихал, пока не слился с шумом большого, многонаселенного двора. Мать побежала принимать таблетки, а Лидка завалилась на диван, приказав:
- Чтоб не будили, пока сама не проснусь.


                Х                Х                Х


             Итак, у Лидки началась новая жизнь. Красное платье было продано по максимально возможной цене. На вешалке на почетном месте теперь висел темно-зеленый брючный костюм и отдельно – две блузки к нему, одна цвета «беж», другая – белесовато-серая и невзрачная, как степная полынь, зато модная, подстать ее новому положению – менеджер в фирме «АЙКА». Что скрывалось за этими буквами, Лидка и сама не знала, а на расспросы отвечала: это, мол, совместное с Эмиратами предприятие, где можно заработать хорошие деньги. Каким образом? Здесь познания Лидки расплывались во что-то совершенно неопределенное и таинственное, и она выкручивалась, как могла, доходя порой до опасных нелепостей, вроде того, что их фирма – это, дескать, посредник по продаже якутских бриллиантов. А в мире посредничества что же может быть ясного и надежного: кто этого не знает?
В реальности же функции Лидии были строго очерчены: искать и проверять девушек, желающих заработать в Эмиратах на продаже своего тела, а по их возвращении – «выбить» из них как можно больше валюты, что прямым образом сказывалось и на ее личном доходе. С виду просто и незамысловато, как бухгалтерский отчет: здесь – приход, там – расход. А на деле…
Муза Юлиановна, как теперь величали Лидию окружающие, тяжело вздохнула, сидя на подоконнике в длинном консерваторском коридоре, где она теперь числилась студенткой по классу вокала. Рядом с ней щебетала невзрачная девица со впалой грудью и сутулой спиной в полосатой длинной блузе и брюках-дудочках, что окончательно убивало в ней признаки пола. Но, похоже, девицу это нисколько не волновало.
- Прехорошенькая , - тарахтела она, играя пальчиками в воздухе, словно на пианино, - тут ничего не скажешь, это уж безусловно. Миниатюрная, выточенное личико, большие глаза, хорошие манеры, и при этом у нее двое сыновей, я просто поражаюсь…
- Да погоди ты, - раздраженно перебила ее Муза Юлиановна,- давай по порядку. Откуда она такая взялась? О ее семье расскажи.
- О какой семье? – будто с разбегу налетев на забор, уставилась на Музу девица.
- Да о той самой, откуда она вышла!
- Ах, это! – взмахнула пальчиками девица. – Ну тут, я тебе скажу, непростая история. Отец у нее был какой-то известный ученый, историк или что-то в этом роде, репрессированный…Двадцать лет отсидел в лагерях, ну, это самое, где-то в Сибири или на Колыме, что ли?… В общем, сама понимаешь, в тех краях, где птицы на лету замерзают.
- Да причем тут это? – опять недовольно пожала плечами Муза.
- Как это «причем»? Ты что, не понимаешь, двадцать лет просидеть в кутузке с такими же умниками, как он сам? Там же не уголовщина сидела, они мозги друг другу тренировали, а это что означает? Воспитание! У нее и имячко, будь здоров, какое!
- Да у кого – у нее?
- Да у дочки его! Этой хорошенькой, о которой я говорю! Ты что, не врубаешься?
- Ты так бестолково рассказываешь, попробуй пойми, что к чему!
- Совсем не бестолково. Ты сама спросила о семье. Вот я и говорю, вернулся этот репрессированный с Колымы, а лет-то ему уже под шестьдесят было! Голова умная, книг в доме полно, а семьи нет. Женился, а когда родилась дочь, назвал ее роскошным аристократическим именем – Шахноза.
- Ну уж, роскошным! – с пренебрежительной усмешкой отозвалась Муза, не довольная своим плебейским, как она сама говорила, именем и ревниво относившаяся к любому другому звучному и красивому.
- А ты перевод знаешь? – продолжала девица. – Не знаешь! А это значит – «каприз шаха», или, другими словами , «причуда шаха». И росла она соответственно – как настоящая причуда, прихоть, ради которой в доме все и делалось. Усекаешь?
Не любила Муза, когда о ком-то говорили с восторгом или хотя бы как о чем-то особенном, выходящем за рамки обыкновенности. Вот и эта квохчет, как курица, у которой вылупилось яйцо. Так бы и нажала на выключатель, да на кой она сдалась без болтливости. И имя подстать – Клашка. Еще хуже, чем у нее самой . В глубине души Муза рассматривала ее как своего лучшего агента, хотя Клавдия ни сном, ни духом…Интересно, узнай Клашка, что она – агент, затребовала бы свою долю? От одной такой мысли Музины голубоватые глаза-льдинки превратились в две оловянные пуговицы. И, словно отгоняя надвигающуюся опасность, она вдруг безоблачно улыбнулась и с безразличным видом произнесла:
- Далась тебе эта Шахноза! Смени пластинку!
Но не тут-то было! На такой эффект Муза и рассчитывала. Клашку прорвало, словно плотину в горах:
- Ничего ты не понимаешь! Таких, как она, - раз –два и обчелся. Красавица, умница, языки знает и при этом…как тебе сказать…не то чтобы продажная, а зарабатывает на этом так, что и себя, и детей очень даже неплохо содержит. Правда, сейчас у нее дела пошли хуже. Спонсора найти не может, а так…это слишком тяжело. Да и болезнь она какую-то непонятную перенесла, еле с того света вытащили, дети чуть сиротами не остались. В общем, сама понимаешь, с каждым годом наши акции падают, и пока есть силы и здоровье, надо лезть из кожи, чтобы запастись на будущее…
- А где у нее муж? – прервала словоизвержение Муза.
- Муж объелся груш, - изрекла Клашка. – В общем, Шахнозе было лет двадцать, когда родители умерли. И самые близкие ее друзья прибрали к рукам все, что представляло хоть какую-то ценность – библиотеку, сервизы, ковры, в конце концов и сам дом за «так » взяли. Но замуж она-таки успела выскочить. Ясно дело, за кого – за бездельника, прожигателя жизни, теперь уж он законченный алкаш. Едва успела на остатки отцовских сбережений купить квартирку. В центре города, но однокомнатная, с двумя-то мальчишками. После разрыва с мужем пошли спонсоры, сначала богатые, потом все беднее и беднее…Подружки, которые якобы за детьми присматривают, продолжают втихаря присваивать последнее. Прямо к рукам у них прилипает. Представляешь, в один прекрасный день исчез целый сервиз «Мадонна». Куда, что  - никто не знает. Не говоря о таких «мелочах», как сережки, колечки, кулоны…
- Адресок дашь? – безразличным тоном спросила Муза.
- А зачем он тебе? – оторопела Клашка. – Что-то я тебя не пойму… Мало ли о ком чего я рассказываю…Ты смотри – не трепись!
- Да жалко мать-одиночку, такую же, как я, беззащитную…
- Ну уж, не думай, что она совсем…Между прочим, до недавнего времени в очень-очень солидной организации работала…
- Да это я так…
- А чем ты можешь помочь?
- Может, работу предложу…
- А ты что, из тех, кто руками водит? – хохотнула Клашка.
Музу это задело:
- Если мы с тобой на «ты», - сказал она гнусавым голосом, который у нее прорывался, когда она была чем-то сильно недовольна, - это еще не значит, что ты мне – ровня.
- Да ну? – опять хохотнула Клашка. – В примадоннах, что ли, ходишь?
В интересах дела Муза решила сдержать пыл, хотя внутри у нее все так и кипело: какой-то заморыш, мумия, ни кожи, ни рожи, а туда же лезет, с ней равняется, пианисточка задрыпанная. Если б не информация, которую она выдает, дохлятина…Но как у нее выманить адресок? И Муза решила смириться, хотя за всякую обиду имела обыкновение мстить, да так, чтобы обидчику тошно стало.
- Не хожу пока, но рано или поздно – буду! – примирительно ответила она.
- Да уж куда позднее! И возраст не тот, и голосок с гнусавинкой! – небрежно бросила Клашка, ядовито скривив губы.
« А вот этого я тебе никогда не прощу, облезлая тварь!» – сощурив свои льдистые глаза, подумала Муза, а вслух сказала:
- Ну хватит обмениваться любезностями! Так даешь адрес или нет?
- Ты что, всерьез? А что за работа?
- Ну уж это не твоего ума дело…
- Ладно, могу, так и быть, познакомить с ней.
- А нельзя без твоего присутствия?
- Нельзя! Мы домами дружим. У меня дочка, у нее двое парней. Встречаемся иногда по выходным.
- Тоже мне! Сошлись рак и лебедь, - язвительно произнесла Муза.
- А что?
- Что общего-то между вами?
- Делишки есть общие…продать-купить…иногда я ей дочку подброшу, а то и она попросит с ребятами посидеть.
- Ладно, не докладывай…Лучше скажи, когда к ней пойдем.
- Это надо с ней договориться, - Клашка по своей привычке разыграла гамму в воздухе, а потом похрустела пальцами и, наморщив лоб, спросила. – Тебе скоро надо?
- Да тянуть нечего, чем скорей, тем лучше.
- В общем, завтра тебе звякну. Дочку возьму с собой?
- Вот этого лучше не надо! Желательно без детского присутствия.
- А что так? Ее –то дети уж точно будут, а?
Но Муза уже встала с подоконника и, пригладив собранные на затылке волосы – теперь она была платиновая блондинка – и сняв невесть откуда взявшуюся красную нитку со своего темно-зеленого жакета, строго сказала:
- Не обмани! Завтра жду твоего звонка.
…Шахноза  встретила их так, будто их приход был для нее полной неожиданностью. Открыв дверь, она смотрела на Клашку широко раскрытыми глазами – ну прямо, впервые видит!
- И долго ты собираешься держать нас у порога? – тихо, но выразительно спросила Клавдия. – Между прочим, Муза Юлиановна может подумать, что я тебя не предупреждала…
Только тут Шахноза словно проснулась.
- Ну, конечно, проходите, проходите…Вот сюда, - направляла она гостей, проводя по не длинному и загроможденному вещами коридору. Минуя кухню, Муза мельком взглянула на пожилого пухловатого человека, сидевшего возле стола на табуретке и упиравшегося согнутыми внутрь кистями в толстые колени. Перед ним стояли большой , расписанный красными цветами чайник и синяя с позолотой пиала.
Они очутились в довольно просторной, хотя и перегороженной ширмой комнате. Она казалась бы пустоватой, если бы не огромный ковер на полу, где, по всей видимости, и сосредоточивалась жизнь семьи. В тот момент гармонию туркменского рисунка, вытканного на фоне цвета бычьей крови, нарушали двое мальчишек, одетых в спортивные костюмчики и без обуви на ногах, которые вовсю резвились на мягком, кое-где уже протертом пространстве ковра. С первого же взгляда угадывалось, что это родные братья, одновременно похожие и не похожие друг на друга. Один необычайной миловидностью смахивал на мать, второй был грубее, с неправильными чертами лица, но с такими же большими и выразительными глазами, как у матери. На вошедших женщин они почти не обратили внимания, продолжая бороться между собой, пока Шахноза не сделала им мягкий выговор:
- Не мешало бы поздороваться. Я, конечно, понимаю: борьба для вас важнее, но не замечать женщин – разве это по-мужски?
Мальчики тотчас встали, а Клашка, как всегда, затарахтела, вынимая из сумочки шоколадки и одаривая ими детей. Муза тем временем незаметно разглядывала Шахнозу, читая по ее лицу, как по нотам. Ничего не скажешь, природа постаралась, вытачивая ее совершенный носик, мягкий овал лица, нежный подбородок, большие глазницы, из которых устремлялся на вас сияющий взор. Но жизнь уже прошлась по созданному с таким тщанием, оставив свои беспощадные следы: ясно наметившиеся складки возле блеклых губ больше не разглаживались никакими кремами, во взгляде притаилась непобедимая усталость, и улыбка получалась какая-то болезненная, собирая вокруг век бесчисленные тонкие морщинки.
« Да , не скажешь, что она процветает, - с удовлетворением подумала Муза, - не я одна мучаюсь». А вслух сказала:
- У вас мальчишки, а у меня примерно такие же девчонки. Одежда и обувь на них прямо горит! Никаких денег не хватает!
Шахноза, в свою очередь, оценивающе взглянула на Музу  и, как видно, что-то усекла.
- Могу предложить кофе, - сказала она и добавила ,- а может быть, чай?
- Чайку выпить не помешает, - быстро выпалила Клашка, - в самый раз будет! Чего там канителиться!
Муза поморщилась: чертова кочерыжка, вечно кайф испортит. Шахноза вышла, а Клавдия озорно подмигнула Музе и громким шепотом донесла:
- Видала в кухне? На прием явился…
Муза повела глазом в сторону мальчишек : а как же они? В голове мелькнуло: « Я еще до этого не дошла…чтобы при детях…да и мать башку отпилила бы». Клашка же все мигом схватила и так же звучно зашелестела:
- Да тут давно все отлажено…Лоджия под комнату оборудована, а они, - кивнула она на детей, - еще ничего не смыслят.
« Как же , не смыслят!» – подумала Муза, увидев разгоревшееся ухо и опущенные ресницы старшего мальчика, и тихо остановила Клашку:
- Будет тебе! Может, уйти? В другой раз…
Клашка ядовито усмехнулась:
- Другого раза никогда не будет. Конвейер работает, можно сказать, безостановочно. Они, - повела рукой в сторону кухни, - всегда здесь присутствуют.
 Пока Муза мучилась мыслью,  с чего начать, Шахноза появилась с подносом, на котором были расставлены миниатюрные пиалушки, чайник и вазочка с печеньем.
- Что-то ты мне никогда не рассказывала о Музе Юлиановне,- заговорила Шахноза, обращаясь к Клавдии и жестом приглашая к столу.
- Так что рассказывать-то! – с хохотком ответила Клашка. – У меня знакомых, сама знаешь, как рыбы в пруду. Обо всех не расскажешь, а тут Муза сама надумала к тебе напроситься. Дело у нее к тебе.
- Вот как ! – улыбнулась Шахноза усталыми глазами. – Неужели я так известна, что ко мне готовы прийти с делом незнакомые люди?
Муза смутилась, но быстро овладела собой, изобразив на лице доброжелательность и теплоту в глазах-льдинках.
- Хорошие у вас мальчики! – оживленно заговорила она. – А я , между прочим, учительница, - и тут же пожалела о сказанном. « Как же я теперь перейду к главному?» – бился в голове вопрос, и она добавила. – В прошлом. Теперь я другим занимаюсь.
Но Клашка с присущей ей прямолинейностью вмешалась в разговор:
- Как это в прошлом? Ты чего это тень на плетень наводишь? В школе она литературу преподает и у нас в консерватории на певицу учится. Разведенная она, двоих девчат воспитывает.
Муза буквально оледенела от такой откровенности – эта тварь хочет окончательно все испортить! Из шока ее вывел звонок, раздавшийся в передней. Извинившись, Шахноза бросилась туда.
- Просто нет слов, до чего у тебя язык без костей, - вполголоса сказала Муза Клашке.
- А ты не строй из себя этакую штучку! Да она поинтеллигентнее тебя будет. Во всем порода проглядывает!
- Да замолчи ты, стерва! Если б не дети, я бы сейчас тебе врезала!
- А то для тебя дети – преграда! Небось, в школе их десятками портишь. Ладно, пойду посмотрю, что там…
Муза вся кипела от Клашкиной наглости, но не отступать же от задуманного! Из передней доносились сдержанные голоса мужчин и в чем-то убеждающий полушепот Шахнозы. Мальчики встали с ковра и застряли в проеме двери, пытаясь вникнуть в смысл происходящего. Их быстро вернула в комнату Клавдия.
- И все на глазах у детей, - тихо сказала  она Музе. – И кто мы есть такие – бабы? Недаром говорят, что самое страшное обличье дьявола – бабье, - Клашка вздохнула. – В то же время жить по-человечески хочется…
« А, плевать! – подумала Муза. – Скажу все, как есть. Чего тут церемониться? Здесь, видно, давно уж без церемоний…»
Вслух же произнесла:
- Между прочим, есть возможность заработать хорошие деньги быстро и малой кровью. Поездки девушек за границу – обслуживание в барах, танцы и все такое…
- Другими словами, проституция, - безапелляционно заявила Клавдия. – Ты не темни и не бойся – на такое дело не пойду. Буду перебиваться с хлеба на квас, но чтоб своего ребенка бросить в эту яму! Нет уж, увольте!
« Да кому ты нужна , кошка ободранная, кочерыжка кукурузная, туда же лезет! Просто смешно!» – возмущенно воззрилась на Клашку Муза , но вслух доверительно сказала:
- Понимаешь, надо ей помочь, сразу видно, что нуждается…
 Клашка фыркнула:
- Ну ты прямо как социальная комиссия из этих самых органов…Ладно, сейчас выпроводит гостей и поговорим…
Так сладилось это дельце – одно в длинной цепи подобных и, пожалуй, чуть ли не самое легкое.
Теперь, занимаясь подбором девушек, Муза возвращалась домой еще более выжатая, чем раньше, когда сама продавалась. Бабы, поняла она, ой как высоко себя ценят при самых средненьких данных, хватка у иных просто железная, несговорчивость фантастическая . « И как только мужики с ними договариваются?» – изумлялась она тем сильнее, чем больше опыта набиралась. Но все же дело двигалось довольно быстро.
…На другой день Муза принялась с утра готовиться к очередному свиданию.
« Что за птица эта Рузанна?  - спрашивала она себя, сидя перед зеркалом и осторожными мазками нанося грим на лицо. – По словам Клашки, богачка.  Если так, на кой черт ей переться в Эмираты? Но все же проверить надо…»
Муза принялась прокручивать всю сцену знакомства с этой особой. Где еще она могла натолкнуться на Клашку с Рузанной, как не в консерваторском коридоре! Женщина эта поражала с первого взгляда. Во-первых, своими размерами. Необъятная грудь, большие выхоленные руки, открытая всем взорам красивая и гладкая шея, но главное – это шея! Белоснежная, упругая, тонкая, так и хочется водить по ней пальцами: туда-сюда, туда-сюда…Словом, когда такая кожа, то даже чрезмерная полнота кажется вполне уместной и более того – манящей, дразнящей, влекущей. Во-вторых, у Рузанны необычное лицо: ястребиный нос и такие же ястребиные, хищные глаза мало вяжутся с ее округлыми нежными щеками и небольшим ярким ртом – это, видно, и придает ей неотразимую прелесть в сочетании с мягкой доброжелательностью в поведении. Увидев эту нелепую парочку – худющую Клашку  с ключицами, выпирающими из прореза полосатой блузки, и Рузанну, словно выпеченную из сдобного теста, - Муза буквально остолбенела. Пройти мимо было просто грех. Тем более, что Клашка как раз в этот момент в чем-то успокаивала Рузанну:
- Что тебе беспокоиться? Ты и без мужа цветешь! Дом – полная чаша, со всех сторон могучий клан подпирает .Представляешь, - обратилась она к Музе, - у нее родственников – 300 человек! Кстати, знакомьтесь. Рузанну весь город знает. А это Муза Юлиановна, фирма «АЙКА» по продаже бриллиантов.
- Что? – опешила Рузанна. – Бриллианты? Или я не так поняла?
- Так, так! – проиграв гамму в воздухе, воскликнула Клавдия.
- А что означает «АЙКА»? – ошарашенно спрашивала Рузанна, тараща свои и без того выпуклые глаза.
- Да то и означает, - выпалила Клашка, - «АЙКА» - поддай-ка!
К концу этого нелепого разговора Муза и Рузанна обменялись телефонами, и вот теперь – деловое свидание.
Покидая свой опостылевший дом, Муза Юлиановна даже не стала напоминать Але, чтобы присматривала за Елей, занималась музыкой и вообще  делала хоть что-то полезное для себя и семьи , - все напоминания не имели никакого отклика, и пропасть между нею и дочерью увеличивалась с каждым днем. Аля смягчалась – или делала вид? – только когда надо было выпросить у матери деньги на покупку какого-нибудь шмотья. Ей шел уже четырнадцатый год, а это значит – все сильнее пробуждалось стремление подать себя в выгодном свете,  а у девчонок это что? Всякие побрякушки, броская одежка, колготки - ботиночки.
…Через полчаса она уже переступала порог другого дома. В первый момент от обилия света у нее закружилась голова, и она растерянно спросила открывшую ей дверь и мило улыбавшуюся Рузанну:
- У тебя праздник, что ли?
- Да нет, это люстра такая, ты не привыкла еще…
Люстра в гостиной, куда были распахнуты остекленные створки дверей из прихожей, со всеми своими хрустальными подвесками бессчетно множилась в зеркалах и полированных панелях громоздкой, но красивой и необычной мебели, и оттого вся комната торжественно и радостно сияла.
- Ну, Рузанночка, у тебя прямо дворец, а не квартира! – дрогнувшим голосом сказала Муза, ступив на роскошный ковер гостиной. – У тебя, наверное, потрясающее окружение…
- Что ты имеешь в виду?
- Общество, конечно. Мужчин, в первую очередь…
- Ах, кого мне вечно не хватает, так это мужчин! – раскинув руки по спинке дивана и закатывая глаза к потолку, нежно рассмеялась эта сдобная булка.
- Тебе ли об этом говорить? – входя в игру, склонила голову Муза. – Ты же неотразимая женщина!
- Да я же толстуха! Нельзя отрицать очевидное! – воскликнула Рузанна и, доверительно приблизившись к Музе, словно тайну, выдала еще одно откровение. – Знаешь, что меня успокаивает? То, что мужики просто тащатся от моей плоти! В этом я не раз убеждалась, поверь…Да и они сами мне признавались, что любят толстых. Жаль только, что среди таких мужчин почти нет интеллектуалов – раз-два и обчелся! А у меня, скажу тебе откровенно, есть пунктик – обожаю умных, интеллигентных, утонченных мужчин, просто преклоняюсь перед ними, готова выполнить любое их желание, самую невероятную прихоть! – Рузанна от избытка чувств заломила над головой руки.
- Так в чем же дело? – всплеснула руками Муза. – Между прочим, могу предложить тебе кое-что интересненькое…Как раз по твоему вкусу – горячие и нежные.
- Это кто же такие?
- Для этого надо поехать в Эмираты…
- Что-о? – округлила глаза Рузанна. – Значит, ты не поняла: я люблю интеллектуалов. Разве в Эмиратах такие водятся? И вообще, причем тут эта поездка? – Рузанна помедлила , соображая. – Ты что же, предлагаешь мне поехать туда в качестве проститутки?
Муза струхнула:
- С чего ты взяла? Почему – проститутки?
- А как же? На какие средства, каким образом? – Рузанна смотрела уже новыми, прозревшими глазами, и Муза это почувствовала.
- Да это я так, пошутила, - скороговоркой произнесла гостья. – Не бери в голову!
- Нет уж, милая! Давай все выкладывай! – решительно заявила Рузанна. – А вдруг я возьму да поеду1
- Зачем тебе это? Ты слишком хорошо живешь…
- Если хочешь знать, для меня мужчины дороже всего этого богатства, -Рузанна обвела рукой комнату. – У меня, знаешь, сколько было законных мужей? Пять! – она помахала растопыренной пятерней перед глазами Музы. – А вот ребенка – ни одного! Из-за этого я сейчас очень страдаю…
« Во баба с жиру бесится» – думала Муза., глядя в возбужденное лицо Рузанны, и прибавила: - В общем , слушай, билеты и оформление документов мы обеспечиваем за твой счет, а что заработаешь – твое, за исключением комиссионных…
- Кто это –мы? Бриллиантовая фирма, что ли?
« Поди ж ты! И эта что-то усекает!» – с досадой подумала Муза.
- Вот что…Фирма, где я работаю, здесь ни при чем. Хорошенько запомни это. Просто через своих знакомых я могу тебе это устроить. И делаю это только из личного расположения к тебе.
- Ну ладно, душечка, не обижайся, - замурлыкала Рузанна. – Мне же тоже хочется чего-нибудь новенького…
Муза заломила с Рузанны огромные комиссионные в надежде, что та сама откажется. Но не тут-то было! У сдобной булки оказалась железная хватка , и дело было сделано.
Возвращаясь от Рузанны, Муза испытала нечто похожее на удовлетворение – команда собрана, остается отправить, а там ,– она легко вздохнула ,- Господи, помоги,  может , и хорошие денежки приплывут…

                х                х                х

Стояла поздняя осень, но не солнечная и торжественная, с глубоким и необъятным синим небом, с деревьями, одетыми в золото и багрянец, с прозрачным и безветренным воздухом, таким теплым и ласковым, словно это объятие матери. Все обстояло как раз наоборот. Было холодно и промозгло, из обложных туч, похожих на грязную вату, лили непрерывные дожди, дули невесть откуда взявшиеся порывистые ветры. Подстать было и настроение у Музы Юлиановны. Разом навалились какие-то неразрешимые проблемы, которые тем не менее надо было решать. Прежде всего предстояло вымести из квартиры Дусю, неважно куда – хоть на свалку! Выводило из себя нытье матери: что люди скажут? Бабке уже за девяносто, долго ли ей осталось? Этот довод приводил Музу в неистовое бешенство: да сколько можно ждать ее смерти, а потом еще возиться с похоронами, да и кухня , переделанная в комнатенку, им самим позарез нужна! Пускай катится в богадельню, хотя это беготня по инстанциям и нескончаемая бумажная волокита.
Как-то неожиданно всплыло и другое: Але вот-вот исполнится пятнадцать. Значит, подкатил-нагрянул собственный юбилей. Сорок лет! Муза отказывалась в это верить: не может быть, документы врут, надо их переделать!
Обнаружилось и много других малоприятных сюрпризов: не только Аля, но и Еля в школе не успевают. Что касается старшей дочери, то речь вообще идет об отчислении, поскольку она совсем не ходит на занятия, а насильно учить теперь не принято. К музыке, на которую возлагалось столько надежд, Аля оказалась не способна. А к чему способна? Тут и выяснилось, что дочь исключительно все делает из-под палки и имеет только одно пристрастие – целыми днями дотемна гулять на улице.
Но главное – ведь это деньги! – получился облом с ожидавшимся «лакомым куском» в фирме. Шеф, которого Муза Юлиановна в глаза не видела, потому что он осуществлял свое руководство через Рустама, лишил ее «премиальных» из-за того, что она не смогла выбить комиссионные у Шахнозы и Рузанны. Музе достались сущие крохи, и Рустам от имени шефа заявил: « Возьмешь с этих двоих зеленые – они твои, нет – ну тут уж, как говорится, твоя вина!» И, разведя руками, исчез…Где искать – никто не знает. Да и что толку!
Теперь Муза вечером и даже ночью регулярно звонила Шахнозе и Рузанне. У Шахнозы вообще никто не снимал трубку, а у Рузанны автоответчик почему-то на английском языке всегда произносил одно и то же: « Оставьте ваши…» и т.д. Чтобы выяснить, что он там говорит, Музе пришлось специально приглашать учительницу английского языка. «Вот надули, мерзавки! – полыхала от возмущения Муза. – Ну ладно, с этой-то все ясно, но Рузанна! Эта толстая, раскормленная дрянь, такая богатая, что запросто может содержать всю мою семью, ей-то зачем скрываться от меня?»
Посещение квартир той и другой ничего не дало. Правда, про Шахнозу соседи сказали, что она переехала – будто бы, но не точно. Что касается Рузанны, то она жила в доме, где и соседей-то не было видно – одни металлические двери да запоры. Муза решила разыскать хотя бы Клашку, которая тоже неизвестно куда подевалась.
Но в один прекрасный день она все же появилась, притихшая и еще более похудевшая. Проблемы со здоровьем у дочки – упавшим голосом объяснила она. Муза мимолетно выразила сочувствие и тут же перешла на жалобный тон: мол, влипла из-за твоих знакомых, прямо под корень подсекли. Попыталась узнать, куда переехала Шахноза.
Клавдия уставила воспаленные и растерянные глаза на Музу. Потом глубоко вздохнула и опустила голову:
- Знаешь, мне сейчас не до чьих-то переездов. Дочка болеет и учиться ей надо…так что я выпала из жизни…Не до того мне…
- Но я же всего-навсего спрашиваю у тебя новый адрес Шахнозы, - резко и гнусаво, как всегда в минуты злости, заговорила Муза. – Я же не посягаю на здоровье твоей дочки!
Клавдия пристально посмотрела на Музу и отчетливо произнесла:
- А ты стерва.
- Что? Падла зажаренная…Говори адрес Шахнозы!
- Да нет у меня никакого адреса, - враз потеряв всякий интерес к Музе и повернувшись к ней боком, уже на ходу бросила Клавдия.
- Говори адрес, - схватила ее за руку Муза, - или я вырву последнюю паклю, что еще осталась на твоей голове!
- Рви, стервоза, - спокойно сказала Клашка, - да только здесь ты этого не посмеешь, слишком дрожишь за свою «лжерепутацию».
- Я тебе дам –«лжерепутацию»!
- А что, нет? У тебя все псевдо – псевдоучительница, псевдопевица, псевдогранд-дама с псевдофирмы и так далее. А на самом деле – обыкновенная ****ь.
- Да ты самая такая! – осипшим голосом выкрикнула Муза. – Жалкая мать-одиночка- одноночка1
- А ты кто?
- У меня был законный муж, а у детей есть законный отец!
- Чтобы качать с него алименты. У вас, у ****ей, все продумано: разве вы произведете на свет человека просто так, вам за все требуется плата, желательно в твердой валюте. При законном муже ты можешь хоть приблизительно сосчитать, сколько у тебя было мужиков?
Муза с одервеневшим лицом и бешеными глазами бросилась на Клашку, но в этот момент открылась ближайшая к ним дверь, и оттуда вышел парень с веселой ухмылкой на губах. Муза тотчас же застыла на месте, а Клашка  как ни в чем ни бывало пристроилась к парню и почти в ногу с ним покинула коридор.
Муза бросилась было ей вдогонку, но вдруг раздумала и остановилась.
Вернувшись в тот вечер домой, она долго выслушивала причитания матери по поводу  массы проблем , свалившихся на их семью: надо и бабку Дарью куда-то пристраивать, и младшая Еля выплеснула суп из кастрюльки прямо на висевший внизу под их балконом дорогой костюм соседки, пришлось выкручиваться, сваливать вину на верхних соседей, которые стали страшно возмущаться и отнекиваться, что же касается старшей Али, то она попросту от рук отбилась, живет, как ей хочется. Муза в конце концов резко прервала излияния матери, выкрикнув:
- Да прекратишь ты на меня наседать? У меня своих проблем полно, поважнее всех этих пустяков!
- Поважнее? – изумилась мать. – Да что может быть важнее судьбы твоих детей?
- Деньги ! Вот что! Будут деньги – будет и судьба!
И Муза, оттолкнув мать, бросилась к телефону. Ведь найти Шахнозу она может только через Клашку. Пока шел гудок, она быстро настроилась на примирение и заговорила с Клавдией чуть ли не растроганным голосом:
- Ты прости меня, подруга…Мы погорячились, жизнь толкает, сама понимаешь…
Клашка тоже вроде бы не намерена была ссориться:
- Да ладно, чего там! Ты опять насчет адреса Шахнозы? Понимаешь, у нее было несколько адресов для обмена. На какой квартире она остановила выбор – понятия не имею.
- Ну уж! – не поверила Муза.
Клавдия тяжело вздохнула в трубку:
- Как я могу дать тебе адрес, которого у меня нет?
- Так узнай!
В трубке раздались короткие гудки. После того Муза набирала Клашкин номер до одурения, даже ночью, но никто так и не ответил…
В последующие дни Муза Юлиановна погрузилась в переселение Дуси в дом престарелых. Перед этим состоялся жуткий скандал, во время которого бабка призвала на голову великовозрастной внучки все силы и небесные, и подземные. Но победа, само собой , осталась за Лидкой. Все же Дуся  перед расставанием сказала ей дрогнувшим голосом: « Ну, Лида, прощай. Прости, если что не так было». Внучка же, горделиво откинув голову и обводя торжествующим взглядом высунувшихся из окон соседей, произнесла высокомерно-снисходительным тоном: «Ты же знаешь, я человек отходчивый, зла не держу. В добрый путь, как говорится…» И с большим достоинством прошествовала в подъезд.
С той минуты она поставила на Дусе крест. Выбросила  и – забыла! Как будто никогда и не знала эту старуху, которой в детстве дала ласковое имячко – Дусенька, Дуся, приклеившееся к ней на всю оставшуюся жизнь.
В общем-то удачливость сопутствовала Лиде-Музе всегда и во всем. Умела выпутаться из любой грязной ситуации. Грязь она ловко скидывала на других. При брате-бомже и престарелой бабке, выкинутых ею из дома, при доведенной до слабоумия матери и двоих полуголодных детях –воришках и неучах, при вечных скандалах, которые ей закатывали самые разные люди из-за ее бессердечия, лживости и несправедливости, Лида-Муза ухитрялась выглядеть в глазах многих этакой очаровашкой, оказавшейся в силу обстоятельств и происков завистников в тяжелой ситуации, и ее,  жертву и милое, простодушное создание, покинутое мужем, следует жалеть, жалеть и жалеть. Сочувствующим она умела сказать со слезой в голосе: « Да, представьте , везде надо успеть. Это не жизнь. Я бы сказала – жизнь на кресте!» Но сейчас ей было не до игры . Нужно во что бы то ни стало выманить у Клашки новый адрес Шахнозы. Но вот это никак не удавалось – услышав в трубке ее голос, Клавдия тотчас бросала трубку. Но однажды на том конце провода раздался детский голос. От неожиданности Муза сначала растерялась, но быстро сообразила, кто это.
- Алло, детка! Это ты? – заговорила она елейным голосом. – Уже выздоровела?
- Не-ет, - протянула девочка  и закашлялась.
- Ну-ну, болей и дальше. А ты знаешь, что мать у тебя потаскуха и обманщица? Так и скажи ей от моего имени, а зовут меня Муза Юлиановна. И если она не даст мне адрес тети Шахнозы, я пойду в твою школу, где ты будешь учиться, и расскажу всем-всем, что твоя мать – потаскуха. Поняла, детка? Ну что ты плачешь? Не надо плакать, я хочу тебе только добра, а вот твоя мать – это большая дрянь, так и передай ей мои слова, поняла? Придет мать – скажешь ей, чтоб позвонила тете Музе, не то я вам устрою светлую жизнь. Не реви! Пока!
Муза удовлетворенно отвалилась на спинку кресла: « Ну наконец-то! Если Клашка не окончательная дура, угроза должна подействовать…»
Весь вечер она ждала звонка от этой дохлятины, как она в душе называла Клашку, но телефон молчал. Не удалось ей пробиться туда и в последующие дни. А время шло – Муза бесилась и лезла на стенку. Адрес самой Клашки она уже знала, но это была такая даль и глушь, что она понятия не имела , как туда добираться. В конце концов решила ехать в позднее время, чтобы Клашка наверняка была дома, а для безопасности и вообще на всякий случай надумала прихватить с собой одного знакомца из бордельчика, который давно ее добивался, но бесплатно она не хотела, а за деньги он не хотел. Договорились, что за оплату  « в натуре» он ее доставит к Клашке и поприсутствует при разборке.
Клашкин дом , как ни удивительно, они нашли без труда. Это была длиннющая, раскрытая  подобно толстой крупноформатной книге, перенаселенная десятиэтажка, которая к тому же громоздилась на небольшом природном возвышении и потому видна была отовсюду, как некая примета местности, что-то вроде водонапорной башни или заводской трубы. Теперь в этом гудящем улье предстояло разыскать квартиру № 196. В исписанном колоритными выражениями и словечками, заплеванном и тесном лифте они добрались до восьмого этажа и вышли на лестничную площадку.
- Значит, Клавдия , говоришь? – произнес напарник Музы.- А если на подмогу ей слетится весь рой? Народец здесь, как  видишь, простецкий, незамысловатый, такие долго не задумываются, что делать и как быть, а?
- Ты что, струсил? Надо постараться ворваться в квартиру, а там уж разберемся.
- Постараться! А если не получится?
- На то мы и вдвоем…
- Только из-за твоей задницы с тобой и связался, - недовольно буркнул напарник, -  а так в тебе ничего больше нету. Ноги так и вовсе кривоватые…
- Нашел, что обсуждать, выбрал момент!
Муза решительно подошла к двери и нажала кнопку звонка. Почти вслед за этим в прихожей раздались быстрые шаги, и Клашка с присущей ей размашистостью распахнула дверь. Увидев Музу и незнакомого битка, она враз обомлела и хотела захлопнуть дверь, но не тут-то было! Муза успела схватить Клашку за руку и та предпочла не вырываться , а выскочила на площадку, захлопнув за собой дверь. Перепуганно глядя на Музу, она бессвязно залепетала:
- Ты что, ты что? Я знать ничего не знаю…У меня ребенок больной…
- Я тебе покажу – больной! А ну выкладывай адрес Шахнозы!
- Богом молю! – запричитала Клашка. – Вот те крест! Не знаю ее адреса!
- Врешь, подлюга!
Биток, сильно опасаясь скандала, что было видно по его инертной позиции и едва ли не застенчивости, с которой он держался в сторонке, примирительно, чуть ли не дружески произнес:
- Клавдия, ну посмотри на себя! Ты же вся взволнованная, перепуганная, у тебя больной ребенок. Давай по-хорошему: ты нам адрес, и мы сматываемся!
- Да нет у меня никакого адреса, - затарахтела Клавдия, всплескивая руками. – Христом Богом клянусь, нет!
- Ну это ты напрасно, - опять же не повышая голоса, успокоительно говорил биток. – Кто поверит, что у тебя нет ее адреса? А если нет, - вдруг нашелся он, - так найди! Разыщи свою подругу – будет и адрес!
- Да где я ее искать буду? – чуть не плача, выкрикнула Клавдия. – Мне сейчас до того? – показывая на свою дверь, обратилась она к битку.
В этот момент за одной из трех дверей, выходящих на лестничную площадку, проклюнулось какое-то движение. Биток весь напрягся, а вдохновленная людским присутствием Клашка почти радостно закричала:
- Да не знаю! Ничего я не знаю!
И вслед за этим дико завизжала, потому что Муза с размаху двумя руками вцепилась в ее взбитую прическу. Не переставая визжать, Клавдия попыталась ответить своей мучительнице тем же, но это оказалось не так просто. Платиновые волосы Музы были приглажены на голове один к одному, и Клашкины пальцы скользили по этой глади, как по льду, зацепиться никак не получалось,  и оттого она, словно тонущий человек, впустую размахивала руками, в то время как Муза сделала из ее волос буквально ведьмин стог, так что Клашке оставалось только оседлать метлу и взлететь в ночное небо.
Повалившие отовсюду соседи принялись разнимать двух сцепившихся баб, а Музин биток был в этот миг уже далеко внизу, перепрыгивая гигантскими прыжками чуть ли не целые лестничные пролеты, и только ветер гудел в его прижатых от страха ушах. Музу же удалось оторвать от Клашки только вместе с большим клоком волос в сжатых пальцах. Лицо ее затвердело в остервенелости, а глаза-льдинки стали совершенно белыми от ярости. Клавдия же являла собой настолько жалкое зрелище, что одна из соседок не выдержала и зарыдала, как на похоронах. В страшном гаме не было слышно детского рева и криков, доносившихся из запертой Клашкиной квартиры:
- Мама, мамочка, спаси меня! Люди, спасите мою мамочку! Спа-а-сите нас!
Так, с клоком Клашкиных волос в кулаке  Музу и втолкнули в лифт и отправили вниз. В ее мозгу сумбурно бились мысли: «Как же так? Надули, стервы! Обманули, как малолетку! Кто ответит? Где найти?»
Оказавшись на улице, она колебалась лишь какое-то мгновение. Остановила первую же выехавшую ей навстречу машину и бросилась на сиденье. Ярость в ней так и клокотала –  ее подло и нагло  обдурили! И кто? Бабы, которые с жиру бесятся!
Она и не заметила, как очутилась возле дома Рузанны. Влетев в подъезд, бросилась не к лифту, а вверх по лестнице, топая и всхлипывая от бессильной горечи. Упершись наконец взглядом в номер квартиры Рузанны, перевела дыхание и, подойдя к мощной металлической двери, принялась изо всех сил бить в нее руками и ногами не столько в надежде, что кто-то откроет ее, сколько для того, чтобы вколотить в безответный металл всю накопившуюся в ней злобу. Она чуть не свалилась, когда дверь неожиданно и бесшумно стала наезжать на нее и в проеме возникла странная фигура высокого и худого человека в голубых шортах и красно-полосатой майке, на лице которого выделялся такой длинный и острый нос, что Муза отшатнулась, испугавшись, как бы он не проткнул ее. По тому, насколько тщательно был выбрит и вымыт этот господин, она сразу определила – иностранец. Некоторое время они остолбенело взирали друг на друга. Потом он первым пришел в себя и весь засиял очками, улыбкой и слащавой любезностью:
- О, мадам! Что случило, мадам? Что хотит мадам? Почем такой гласс? – и, видя , что она его не понимает, добавил: - Как сказать?…великий гласс…
Потрясенная неожиданностью происходящего, Муза еле выдавила из себя заплетающимся языком:
- Мне нужна Рузанна…
- О, Рузанн! – произнес этот выскобленный Буратино и стал поочередно целовать свои худые и цепкие пальцы. – Такой большой сладкий батон! Он там…далеко! – и господин сделал неопределенный взмах рукой.
- Далеко? Где далеко? – допытывалась Муза мгновенно высохшим ртом.
- На Америка. Да, на Америка . Рузанн без миллион – как можно? – и господин удивленно вскинул брови и развел руками.
« Вот сучка! – оторопела Муза. Мысли ее совершенно спутались и бешено завертелись в голове. - Украла мои деньги сбежала в Америку. Господи, неужели миллион? Как она смогла столько заработать? Миллион – представить нельзя! И это мои деньги!»
С трудом овладев собой, Муза потерянно улыбнулась и в полном смятении спросила:
- У нее есть миллион, да? Она уехала с миллионом?
- О нет, мадам! На Америка есть миллион, много миллион…- господин, затрудняясь выразить свои мысли, начал крутить кистями рук, и Муза, как завороженная, смотрела на них. - Миллион…такой джентльмен…смокинг …бриллиант, есть, да? – с расстановкой говорил он, - миллион быстро-быстро читает доллар…очень-очень много доллар…Это есть Рузанн и миллион…Ви понимайт?
Ни черта не поняв, Муза тем не менее утвердительно кивнула головой.
- А когда она вернется?
- Что есть «вернес»?
- Когда назад, здесь будет? – Муза принялась долбить указательным пальцем, показывая на пол.
- Назад? – удивленно воскликнул господин. – Никогда! Почем назад? Рузанн и миллион на Америка…Это есть карашо, да?
« Тьфу ты! – выругалась Муза на Буратино. – Разве у него чего-нибудь добьешься ? – И тут ее осенило. – Может, залечь с ним в постель? Заработать и все выведать?»
И она совершенно автоматически призывно улыбнулась этой выдолбленной деревяшке, которая такого высокого мнения о Рузанне. «Растормошила она его, что ли? А я чем хуже?» Но господин вдруг взялся за дверную ручку и начал тянуть ее на себя.
- Да постойте! – насильно улыбаясь, попыталась навязаться Муза . – Есть вопросы! К вам, к вам! – она указывала на него пальцем, а он, натянуто растягивая рот, продолжал медленно, но настойчиво закрывать дверь. И захлопнул ее прямо перед носом Музы.. « Гад закордонный! Вырядился, как Буратино, да еще нос буратинский! Да на кой он мне сдался! Не таких видела!»
Она постояла перед дверью и побрела вниз все по той же лестнице. Силы совершенно оставили ее – сражение с двумя стервами начисто проиграно. Она опустилась прямо на пыльные ступеньки и, сотрясаясь всем телом, зарыдала в подол.

                Х             х                х

         Лидка проснулась внезапно, словно кто толкнул ее в бок. Так она всегда пробуждалась в чужих квартирах. За окном серело. До восхода солнца еще есть время, и надо скорее улизнуть. По обе стороны от нее дрыхли два голых мужика, и оба – повернувшись к ней спиной. Впрочем,  для нее это было привычно: несмотря на все мыслимое и немыслимое совокупление – секс, как сейчас говорят, во всех этих грубых и бездушных играх неизменно присутствовали отчуждение, а часто и неприязнь, смешанная с раздражением. Лидка села и обвела любопытным взглядом большую неопрятную комнату. Здесь и поживиться-то нечем: типичная холостяцкая берлога без признаков уюта, даже занавесок на окнах нет. Она бесшумно встала и начала быстро одеваться. Первым делом подошла к входной двери, но ключа в замочной скважине не оказалось. « Вот черт! Где же ключ?» Озирая стол, полки с немногими книгами, Лидка споткнулась глазами о лицо верзилы, спавшего с ближайшего краю. Постель, вернее, матрасы и какое-то тряпье валялись прямо на полу, и он разметался на этом просторе безмятежно, словно ребенок, хотя и лежал полубоком, но ноги и руки его были широко раскинуты, как у человека , привыкшего спать в одиночку. И не столько даже лицо, сколько эта поза показалась Лидке до боли знакомой и в то же время полузабытой, почти стертой в памяти. Она попробовала напрячься, но мысль о ключе не дала ей сосредоточиться. Вновь пошарив вокруг глазами и ничего не обнаружив, она прошла к окну и увидела внизу унылый ранний двор с несколькими фигурками бессонных стариков и старушек, вокруг которых резво бегали выведенные ими на прогулку разномастные псы. Деревья стояли еще голые, хотя почки на ветвях уже проклюнулись и ожидали лишь окончательного утверждения весны. И в этом простом, обычном факте Лидке тоже показалось что-то очень знакомое, давнее. Она еще раз обвела взглядом комнату, и тут пронзительное воспоминание заставило ее съежиться. « Господи! Неужели это он?» - мысленно вскрикнула она. От потока нахлынувших чувств все закружилось в ней, и она оперлась руками о подоконник, закрыв глаза и представив все, что произошло с ней тогда, тридцать лет назад. Конечно, это он! И дело даже не в схожести черт лица, самого заурядного, грубоватого, мимо такого пройдешь по улице и взглядом не зацепишься. Весь фокус в этой манере, которая проглядывает в нем даже во время сна и которую словами не так-то просто определить. Ничего в человеке приметного нет, а ведет себя так, словно по всем статьям превосходит тебя.  И даже спит как-то особенно, будто пренебрегает тобой из-за полного твоего ничтожества. И все это выглядит у него вполне естественно: вот я такой, скроен по особой мерке, а ты – как все, и тут уж ничего не поделаешь.
Сколько он ходил по школьным коридорам – Лидка его даже не замечала и не выделяла из общей толпы Но уж когда заметила – тут уж все! Вошел в голову, как говорится, и не вышел…Имя у него было Виталий – от слова «жизнь», как потом выяснила Лидка. Это уж точно! Имя отражало его суть: придя в эту жизнь, он вел себя в ней не как бедный родственник или, чего еще не хватало, временный гость, а как полноправный хозяин и владелец всех несметных богатств, предоставляемых этой самой жизнью. Еще пацан, всего на год-два старше нее, он и стал ее первым мужчиной. Да, она хорошо запомнила эту просторную комнату, куда он привел ее в отсутствие родителей, только тогда она показалась ей светлым храмом с сияющей хрустальной люстрой, оказавшейся, как  потом сказал сам же Виталий, всего лишь «под хрусталь». Но все равно – комната была замечательно уютная, с цветами на подоконнике и в горшочках, подвешенных возле книжных полок, с большим ковром на стене, с креслами возле журнального столика, над которым висел фотографический портрет знаменитого писателя. Куда это все подевалось? Теперь это было обиталище неудачника, хуже того – опустившегося человека, который просто не мог жить в той давней, красивой и солнечной, квартире. Может быть, она ошибается и никакой это не Виталий?
Лидка со страхом и надеждой оглянулась. «Господи! Хоть бы это оказался не он!» Совсем ей ни к чему эта встреча. Но там, в предрассветном сумраке, лежал он, Лидка всем нутром чувствовала – точно он, хотя и с чужим, изменившимся лицом. Она вновь взглянула во двор, где по-прежнему гуляли старики и собаки. Как он ее мучил, этот повелитель жизни! А теперь – никто, недалеко ушел от ее братца. Как, почему случилось, что она бредила этим ничтожеством? А он ее бросил очень скоро, сказав на прощанье: « Из тебя выйдет хорошая шлюха, но полюбить тебя… Нет, полюбить тебя нельзя…» «Но почему, почему?» –   в отчаянии барабаня кулачками по его груди, кричала Лидка. « Почему? – переспросил он. – Кто его знает, почему! С виду у тебя все на месте, а внутри ты какая-то полая, как пустая колба…» Лидка зарыдала: « А другие твои девчонки чем лучше меня ? Вика вообще уродина…»  « У Вики есть душа , - ответил Виталий. - Ну ладно, не обижайся, это я так, по глупости…Не бери в голову…Еще все будет у тебя»
До сих пор она помнит эти слова! Лидка прижалась лбом к холодному оконному стеклу. Как странно! Его пророчество сбылось. Она стала шлюхой, и никто никогда ее по-настоящему не любил. Она резко оторвала голову от окна и сжала руками край подоконника. « Почему же не любил? – упрямо сказала она себе. – А тот Красавчик, как он бегал за мной!»  Губы ее искривились в ядовитой насмешке – как тогда, так и теперь он был ей совершенно не интересен. Загадка жизни! Для этого – Лидка скосила глаза в сторону голого верзилы – она, такая обаятельная , по общему мнению, была пустой и скучной, а для Красавчика – вовсе нет! Почему? Но Лидка еще тогда нашла ответ на этот вопрос, и он  помог ей жить. Так она считает  до сих пор.
Накатившие воспоминания текли в Лидкином сознании помимо ее воли, совсем не кстати. Она видела нескончаемые школьные коридоры, которые все они в ту пору воспринимали как набережную для прогулок, где каждый осматривает других и выбирает, делает свои отметки и наблюдения. И королем этой «набережной» был, безусловно, Красавчик – высокий стройный мальчик с большими светлыми, очень живыми и выразительными глазами, с вечным румянцем, игравшем на его скулах, и очень яркими, безупречно очерченными губами, над которыми пробивался легкий темный пушок. О дружбе с ним Лидка даже и не мечтала, и не только из-за его красоты. Он славился еще и умом, большими знаниями, интеллигентностью. Одним словом, он был первым во всех отношениях, и вокруг него крутились соответствующие девчонки – самые-самые… Лидка себя последней, разумеется, не считала, но училась она более чем средненько и жутко боялась, что в разговоре с Красавчиком попадет впросак и будет выглядеть полной дурой. Поэтому, когда однажды с ней заговорил Виталий, она, хотя в душе и отнеслась к нему с пренебрежением, решила все же потренироваться в общении со старшеклассником. Правда, его манера превосходства на первых порах сбила ее с толку, и она чуть не отказалась вообще иметь с ним дело, но вышло, к ее удивлению, что ситуацией владеет вовсе не она, а он, и вскоре Лидка, сама не зная как, очутилась в его квартире со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Виталий бросил ее так же стремительно, как они и познакомились, но след в ее жизни оставил поистине неизгладимый. Всех последующих мужчин она сравнивала только с ним и не находила более достойного. Как ни странно, длилось это годы, и он так и не ушел из ее сознания насовсем. Чушь какая-то! Лидка встряхнула головой. А что же сейчас? Она ничего не помнила. Эти двое подхватили ее на улице, привели сюда, они что-то распивали, какую-то дрянь, ведь Лидка в последнее время прикладывается и к бутылочке. А потом все утонуло, куда-то потекло и смешалось, эти двое развлекались с ней, до ее затуманенного сознания долетали обрывки непристойных фраз, смех, трехэтажный мат. Но ей было все равно. Главное, чтоб заплатили, а то они какие-то непонятные, похожи на бродяг. Какая разница, сколько их, лишь бы заплатили…
Ах, лучше не думать об этом! А вот Красавчик ее окрылил…Он дал ей ключик к волшебной комнате, где обитала одна дама…Власть над мужчинами – вот чем владела эта дама. Лидка, вспомнив все, удовлетворенно рассмеялась. Поплясали они у ее ног!
Как ни странно, когда Лидка стала безумно страдать по бросившему ее Виталию, в этот момент на нее и обратил внимание Красавчик. Он сам стал бегать за ней! И оказалось, что ему вовсе не нужны умные разговоры, эта самая эрудиция и все прочее, что так крепко связывалось с его именем. Он хотел только одного и, не скрывая, самыми простыми и понятными словами говорил ей об этом. А Лидку изо всех сил тянуло к Виталию, который теперь даже не смотрел в ее сторону, а если и взглядывал иногда, то так, будто она – шкаф или стул, и это оскорбляло ее до глубины души. Его нисколько не трогало даже то, что за ней бегает сам Красавчик! Ну так пусть и получает!
Квартира у Красавчика была такая же классная, как он сам. Шикарная квартира, ничего не скажешь, но милый дом Виталия все равно казался ей лучше. Правда, она старалась оправдать честь, оказанную ей Красавчиком, и все громко и безудержно расхваливала, чего он совершенно не принимал во внимание и всячески пытался ускорить минуту близости.
Лидке эта судорожность не нравилась – Виталий вел себя совсем по-другому , и все произошло естественно и само собой. Кроме того, когда Красавчик рывками снял с нее одежду, а сам, полураздевшись, бросился на нее и обхватил липкими руками, ее поразило несоответствие между внешним пылом и внутренним холодом, который шел от его рта и груди и от пристального, осознанного взгляда. Все остальное было вообще скомкано и оставило неприятное чувство, будто ее швырнули в осклизлую лужу. Красавчик сразу же встал и пошел в ванную, Лидка же неподвижно лежала, потрясенная своим неожиданным открытием. Оказывается, мужчины разные! Она-то думала, они совершенно одинаковые, и по анатомии так выходило. А они разные! Виталий весь теплый, мягкий в движениях, как кот, все делает без суеты и поспешности, и потому кажется, что он весь твой, самый близкий, самый необходимый, который не предаст…а вот запросто предал…И Лидка подумала, что не надо быть суровой к Красавчику, видно, у него это в первый раз и потому все торопливо, впопыхах и так…будто ничего и не было…
Днем квартира Красавчика пустовала, и они стали встречаться более или менее регулярно. Лидка не знала, зачем она это делает, потому что чем дальше, тем больше понимала: Виталий и Красавчик, - как говорится, две большие разницы. От близости с новым ухажером ей было ни жарко, ни холодно, в ней все молчало, как будто ничего и не происходило. « И отчего так бывает? – изумлялась она. - С одним приятно до ужаса, с другим – безразлично, даже противно, хотя Виталий – самый обыкновенный, а этот – весь вылощенный и красивый, как статуя.»
Красавчик с его чуткостью, которая отражалась в его прекрасных глазах, конечно же, что-то уловил в поведении Лидки, и это его мучило, но он скрывал свое беспокойство за показной возмужалостью и самоуверенностью.
Приближался большой весенний праздник. Все было возбуждено и в природе, и в людях, бурно бродили жизненные соки в деревьях, цветах, травах, поражавших неудержимостью и мощью своих рвущихся к солнцу сил, и в чем-то были похожи на них подростки, потерявшие над собой всякий контроль. Школьные коридоры теперь напоминали горные потоки, свергающие по склонам вершин не только свои воды, но и гальку, камни и даже  целые глыбы. Обычная толкотня то и дело нарушалась внезапно вспыхивающими ссорами, а то и потасовками, которые иной раз заканчивались не одним разбитым носом. Девчонки же прыгали, кружились и резвились , как мошкотня на весеннем лугу.
В один из таких дней Красавчик подкатил к Лидке с шикарным предложением: родители уезжают на весенние праздники, и он приглашает ее к себе не на один, а на два или даже три дня, разумеется, с ночевкой.
- С ума сошел! – отвечала Лидка. – А что я скажу своим родителям?
- Известно что – в гостях у подруги. Оставь и мой телефон.
Лидка смотрела в окно на гудящий, как улей, школьный двор и молча теребила фартук. Ах, если б вместо него подошел Виталий! Потом нехотя спросила:
- А что мы будем делать? Кого еще ты пригласил?
- Честное слово, ты меня удивляешь! Неужели нам еще кто-то нужен? – Выразительные глаза Красавчика настороженно и внимательно изучали скучное лицо Лидки.
- Ну ладно, я подумаю, - ответила она небрежно.
Красавчик сразу как-то обмяк, хотя изо всех сил старался держаться молодцом.
- Послушай, - он взял Лидку за плечи и попытался заглянуть ей в глаза, хотя тут же отвел свои и с усилием произнес, - Лида, я не понимаю, что происходит…в чем дело? Что-то не так? Не бойся, скажи…Я не обижусь…
Лидка почувствовала, как в ней, где-то глубоко, шевельнулась злорадная холодная змея. Так смешно! Этот полубог беспокоится, почему да как…А ей все равно! И это так замечательно, что он, красивый и умный, хочет быть именно с ней, а ей на это наплевать! И она, засмеявшись своим мыслям, вдруг легко и просто сказала:
- Вот если ты мне что-нибудь подаришь…какую-нибудь вещицу, которая мне пойдет…тогда уж точно приду!
Красавчик смешался:
- Честно говоря, я и сам хотел…Хотел сделать тебе сюрприз. Но не получилось…Все равно… подарок уже есть.
- А что это? – ехидным голоском спросила Лидка. – Ну хоть намекни!
- Тогда сюрприза уж и вовсе не будет, - натянуто усмехнулся Красавчик. – Я вижу , тебе сразу и все подавай в лучшем виде.
- Да, уж я такая! – крутанувшись, воскликнула Лидка и от радости, что в самом деле будет подарок, с размаху чмокнула его в щеку. Кружившаяся вокруг них мелкота из начальных классов отреагировала на это бурным заливистым смехом, прыжками, гримасами и дружным криком:
- Тили-тили-тесто, жених и невеста! Ха-ха-ха! Уф-уф, поцелуйчики!
Лидка притопнула на них, и они врассыпную кинулись кто куда.
- Значит, придешь? – с видимым облегчением спросил Красавчик.
- Обязательно! – И Лидка, сразу повеселевшая , умчалась вниз по лестнице. Красавчик же, сжимая пальцами виски, некоторое время сосредоточенно смотрел прямо перед собой, будто силился что-то вспомнить и не мог. Потом он медленно пошел по коридору, и во всей его вдруг ссутулившейся тонкой фигуре были потерянность, вялость, смятение. Так он добрел до своего класса и, чуть приободрившись, распахнул дверь.
Лидка свое обещание сдержала и в назначенный день и час нажала кнопку звонка в квартиру Красавчика. Он встретил ее приветливо, но сдержанно. Лидка вошла в гостиную, как в свою собственную, и, скинув легкие туфли, с ногами взобралась на диван. Она и в самом деле чувствовала себя, совсем как дома.. А почему и нет, если Красавчик ради нее готов на все? Окинув взглядом накрытый стол, она обнаружила любимые свои лакомства: конечно же, салат «оливье», охотничью колбаску, очень дорогую в это время года клубнику, конфеты «Птичье молоко» и немало другого.
- Это ты сам постарался?
- Нет, конечно…Родители…А сервировка стола моя.
- Ну ты прямо как официант ,- нерешительно похвалила Лидка.
- Ты думаешь, это должен уметь только официант?
Лидка растерялась и не знала, что сказать. Наконец выдавила из себя:
- А тебя кто научил?
- Да никто…Просто видел, как это делают отец с мамой. Ну, в конце концов, это не самое главное. Ты лучше скажи, удалось ли тебе договориться с родителями?
- Запросто! – усмехнулась Лидка. Она хотела добавить: « В первый раз, что ли?» Но вместо этого кокетливо отвела локон за ухо и похвасталась: - Они под мою дудку пляшут, и пусть только попробуют по-другому!
- Вот как! – Красавчик пристально взглянул на нее. – И чем же ты берешь?
- Как это чем? Характером! – выпалила она. – Уж если я чего захочу, ни за что от своего не отступлюсь.
- А если это зависит не только от тебя?
- Ну тогда…- она замялась. – Не знаю…Но родители…Они же меня просто обожают! А если  вдруг заупрямятся, я знаю, как их сломать.
- Да что ты! Зачем же ломать собственных родителей? Еще пригодятся! – иронично заметил Красавчик.
Но Лидка юмора, кажется, не понимала:
- Вот это меня только и останавливает, да и то не всегда. Все равно я своего добиваюсь. У меня железный характер.
- Да надо ли девушке быть «железным канцлером»?
Тут Лидка насторожилась. Вот, начинается.! Что он имеет в виду? Кто это такой? Почему он ее с этим канцлером сравнивает? И она предпочла ловко сменить тему:
- Ой, слушай, что я тебе скажу насчет железного характера! Вчера встретила твою Ирину. Столкнулись в магазине, и она меня прямо облила презрением. Ты бы знал, как она тебя ревнует! Ты же с ней не перестал дружить, или как?
Красавчик покраснел и, запинаясь, начал объяснять:
- Ну…как тебе сказать…Мы же с ней просто друзья…ничего такого, как с тобой, у нас нет…А при чем тут железный характер?
- При том! Она – собственница! Она считает, раз вы с ней дружите, другим возле тебя нечего делать. Как по-твоему, это правильно?
Красавчик явно не знал, что ответить на ее вопрос.
- Неправильно, потому что я хочу быть с тобой! – попробовал он отшутиться и уже серьезно добавил: - Но и от Ирины, потому что она мой друг, тоже не отказываюсь. Ты довольна?
- Нет, не довольна! Я хочу, чтоб ты порвал с ней!
- Выходит, ты тоже собственница?
- Ну и что? Ведь это я !
- Что бы это значило?
- А то, что я делю с тобой постель! – с пафосом заявила Лидка.
Неожиданно, как это всегда было с Красавчиком, их перебранка переросла в любовную игру и так же внезапно и охлаждающе оборвалась. Лидка, лежа на толстом, покрывающем весь пол гостиной ковре, вдруг начала дико хохотать. Голый Красавчик, заслоняясь охапкой одежды, повернулся к ней всем корпусом и быстро, испуганно спросил:
- Ты что, ты что?
Лидка же, и не думая прикрываться, нарочито выставляя напоказ все свои прелести, продолжала неудержимо смеяться – до слез, до коликов в животе.
- Ой, мамочки мои! – громко простонала она сквозь смех.
- Лида, прошу тебя, не кричи во всеуслышание…- тихо попросил Красавчик. – И вообще…я не понимаю причину твоего поведения… что тут смешного?
- Да все-о-о! – протянула Лидка в эмоциональной истоме, еще не отойдя от припадка бурного веселья. – Слабак ты, вот что1 – выпалила она, неожиданно даже для самой себя.
Красавчик отшатнулся, как от сильного удара. Потом покраснел до слез, до полной потерянности и беспомощности. Он встал и, продолжая прикрываться скомканной одеждой, начал бестолково тыкаться из угла в угол.
Лидка села и с любопытством уставилась на него.
- Ты чего? Дверь, что ли, найти не можешь?
Красавчик выскочил из комнаты, как ошпаренный. Лидка же привычно оделась и вновь с ногами взобралась на диван. Она поискала на столе, с чего можно начать праздничный ужин, и проглотила слюнки. Ей хотелось побыстрее приступить к пиршеству, а Красавчика все не было. «Отмывается! – с презрением думала она о нем. – Было бы с чего…Клюнул, как петух курицу, и все дела…» Она вспомнила его вспыхнувшее лицо, пронзительно-жалкую растерянность и нисколько не пожалела, а наоборот, обозлилась: «Еще посмотрим, что подарит…Очень надо время с ним терять!»
Вернувшись в комнату, вымытый и застегнутый на все пуговицы, Красавчик сел за стол поодаль от Лидки, не глядя на нее и сосредоточенно разглядывая свою тарелку.
- Что это ты надулся? – сделала Лидка вид, что не понимает причины его испорченного настроения.
- Я не надулся…Просто пришел в себя.
- С чего это?
- Не с чего, а от чего…- ровным голосом поправил Красавчик. – От твоего обаяния, само собой.
Лидка на минуту задумалась. По правде говоря, ей никак не удавалось определить, когда он говорит в шутку, а когда – всерьез. Ну и что? Что с того? Разве его сравнишь с Виталием? А ведь тот тоже умный. И она весело воскликнула:
- Ну раз так, то давай показывай свой подарок!
Красавчик поскучнел еще больше.
- Что это ты скис? – почти враждебно спросила Лидка. - Или это была ложь?
- Нет, почему же? – он протянул руку через весь стол и вынул из вазы чудесный букет темно-бордовых пионов. – Это тебе…- вода со стеблей капала прямо в салат  «оливье», но Красавчик, кажется, не замечал этого.
Лидка вскочила с дивана и растопырила иголки во все стороны. Своим фырчанием она была ужас как похожа на ежика, но на Красавчика это не произвело ни малейшего впечатления: он все так же протягивал ей букет.
- Ты издеваешься надо мной! – закричала Лидка. – На кой мне сдался этот веник? Ты что, - ее глаза-льдинки засверкали от набежавших слез обиды, - ты, ты …меня за дуру принимаешь? Ребята победнее тебя…- но тут она осеклась и беспомощно замолчала, не зная, как выкрутиться.
- Ну, договаривай! – ободрил ее Красавчик. – Так что ребята победнее?
- Ничего! – с вызовом сказала Лидка. – Дело не в том, что победнее. Сам , что ли, себе цены не знаешь? – беспощадно продолжала она, глядя прямо в огромные , немигающие, светлые, как северные озера, глаза Красавчика. – Да ты…да ты …просто никто. Я бы сказала, да боюсь обидеть.
Красавчик отбросил букет в сторону, закусил губу и , овладев собой, тихо сказал:
- Не обидишь, я уже говорил. Ну, не бойся!
- Нечего мне говорить!
- А если я тебе в самом деле что-нибудь подарю, скажешь?
Лидка смутно догадывалась, что дальше так вести разговор нельзя, нужно остановиться, но что-то внутри было сильнее всяких доводов, и она наперекор разуму сказала: - А ты сначала покажи!
Красавчик встал из-за стола и вышел в другую комнату. Через минуту он появился с маленькой коробочкой, открыл ее перед глазами Лидки , говоря:
- Это серебряное кольцо, оно старинное, хорошей работы, и бирюза, видишь, какая?
Лидка вся зарделась. Она смущенно потупилась и ласковым голосом сказала:
- Да ладно, не обращай внимания на мои слова…это я так…чтобы завести тебя…Правда, правда, верь мне! – И она с такой искренностью взглянула на него и так мягко, нежно прильнула к нему, что он сразу весь преобразился, бросил коробочку на ковер и принялся осыпать Лидкино лицо и шею поцелуями.
Вечер получился замечательный. Они то танцевали, прижавшись друг к другу, то резвились на ковре, то набрасывались на обильную и вкусную еду, приготовленную матерью Красавчика, то просто валялись на диване, задрав ноги и беседуя ни о чем. Не заметили, как пролетела ночь, и только утром забылись крепким и беззаботным сном.
Проснувшись в полдень, Лидка некоторое время соображала, где она и что…Вспомнить мешало то обстоятельство, что она лежала, кажется, под столом. Перевернувшись на другой бок, она увидела неподалеку спящего Красавчика, и сразу все встало на свои места. Выбираясь из-под стола, она задержала взгляд на лице юноши. Господи, такую бы внешность девушке! Одни пушистые и длинные ресницы чего стоят! Брови, рот, румянец на щеках – все , как нарисованное. Даже уши! Но это было чисто умозрительное разглядывание. В Лидкином же сердце ничто не дрогнуло. Вернее, дрогнуло, когда она вспомнила о кольце. Ах, вот это вещь! Она принялась тормошить Красавчика: - Вставай скорее! Мама пришла, молочка принесла!
Он со сна ничего не мог понять и бестолково спрашивал:
- Мама? Чья мама? Твоя или моя? – и все старался прикрыть себя одеждой.
- Да ты что – красна девица? Что ты все прикрываешься? – смеялась Лидка. – Вставай быстрее! Уже день! Мне идти надо!
- Куда идти? Почему? Ты же обещала…
- Ничего я не обещала. Предки ругаться будут…Ну давай, просыпайся!
…Выскользнув с предосторожностями из квартиры Красавчика и очутившись на шумной улице, Лидка наконец-то вольно вздохнула и первым делом вынула из сумочки свой трофей – подаренное Красавчиком кольцо. Надев его на палец, она любовалась им и так, и сяк, при этом сияя и глазами, и ртом, и всем своим юным, еще не испорченным обликом. Проходивший мимо мужчина, довольно молодой, с грубоватым дерзким лицом и одетый в кожу, усмехнувшись, словно невзначай задел ее локтем и негромко, но внятно сказал: - Двести, не задумываясь…
- Что-о? – протянула Лидка. – Чего вы говорите?
- Я говорю, пойдешь со мной, девочка?
Лидка остановилась, как вкопанная.
- А вы кто такой?
- Тебе – какая разница? Главное – хороший месячный оклад сразу даю.
Такого с ней еще не было. Чтоб какой-то дяденька вот так подошел на улице и деньга предлагал – столько, сколько ее мать за месяц не зарабатывает…Она стала заикаться: - А-а…вы…а…чего хотите?
- Тебе сколько лет?
- Пятнадцать…А что?
- Ничего. Мальчики есть?
- А по мне не видно?
- Видно! Так пойдешь со мной?
- А что? И пойду! – произнесла Лидка с вызовом.
Дяденька Лидке понравился. Мало того, что щедрый, так чему ее только не научил1 Где там Виталию до него! Вот когда облик ее первого мужчины померк и отступил на задний план. А о Красавчике она ни разу и не вспомнила. Правда, случился казус, подпортивший ей настроение. Когда на другой день дяденька подвез ее домой на машине ( разумеется, не совсем домой, а несколько поодаль), она, весело спрыгнув с заднего сиденья, вдруг напоролась взглядом на Красавчика. Он стоял невдалеке с группой одноклассников и, увидев ее, буквально остолбенел. Уставились на нее и другие ребята. Кто-то ухмылялся, кто-то обеспокоенно смотрел на Красавчика, а кто-то просто в великом удивлении таращил на нее глаза.
Лидка при виде такой картины даже не попрощалась со своим новым знакомцем, а тот, между прочим, что-то кричал ей вслед, но она притворилась, будто не слышит этого «таксиста», и как ни в чем не бывало двинула своей дорогой.
Позже выяснилось, что Красавчик в версию такси не верит, страшно ее ревнует, но готов все простить. Подарки на нее сыпались, как из рога изобилия, только успевай принимать. Было одно «но» – свидания с Красавчиком она по-прежнему отбывала, как тяжелую повинность. От взрывов раздражения ее удерживало лишь то, что без этого «но» не было бы и подношений. Да и, к счастью, дяденька вновь напомнил о себе. Правда, теперь уже он не был так щедр, но все равно Лидке эти дармовые деньги казались настоящим богатством. Что там лукавить, она запомнила этот май как праздник жизни, когда могла купить, можно сказать, любую понравившуюся ей вещь, отведать вкусненького, до которого была весьма падкая, сходить на любимый фильм хоть десять раз и вообще, что называется, расслабиться. Она поняла, что наступило ее время, и это было настолько замечательно, просто слов не хватало для выражения распиравших ее чувств! Даже свидания с Красавчиком можно было выдержать ради такой жизни!
Впрочем, закрутило ее с Красавчиком ненадолго. Он выпал из ее окружения так же внезапно, как и возник в нем. Родители Красавчика просчитали, кто может быть виновником катастрофического состояния их сына накануне выпускных экзаменов, и сделали все возможное и невозможное, чтобы отстранить Лидку и заставить парня более или менее прилично закончить школу. Лишь спустя двадцать с лишком лет Лидка случайно узнала, каким злым наваждением была она для Красавчика, безобразно перекосив всю его жизнь.
Она столкнулась с ним, кажется, в книжном магазине, где высматривала подходящие ноты для дочери. Конечно же, она не узнала его в довольно-таки потрепанном седовласом мужчине лет 45-50, в очках и одетом отнюдь не с иголочки. Он негромко окликнул: - Лида! И она узнала его скорее по давно забытой, а теперь остро вспомнившейся интонации, чем по голосу. Некоторое время молча смотрела на него, потом изумленно спросила: - Неужели это ты?
- Представь! Я еще жив. Не умер ни тогда, при расставании с тобой, ни позже, от алкогольного угара. Но выкарабкивался почти всю прожитую жизнь.
- Откуда? О чем ты говоришь?
- Из выгребной ямы, в которую ты меня швырнула…А ведь мы были вместе не более двух месяцев. Тридцать лет и два месяца…Согласись, несопоставимые периоды, но для меня они оказались равнозначны. Ну, а как твоя жизнь сложилась? Судя по всему, ты так же цветешь и пахнешь. 
- Вот в консерваторию поступила , вокалом занимаюсь. И в школе учительницей…
- Да ну? И в чем же детишек просвещаешь?
Лидке вопрос не понравился: - Я твои шутки никогда не понимала…
- При чем здесь шутки? Я вполне серьезно…
- Если так…Литературу преподаю…
- Я бы не решился. Да, точно – не решился. Предмет слишком обязывает.
- Лучше скажи, ты-то кто по профессии?
- Программист-неудачник…Из тех, кто звезды с неба не хватает. В общем, ничего путного из меня не вышло, несмотря на многообещающее начало. Как говорится, каверзы судьбы…Не заслужил, фигурой не вышел…
- Что-то ты прибедняешься…
- Слушай, - вдруг решительно сказал Красавчик, - может, завернем за угол, в кафе? Выпьем чего-нибудь, потолкуем…
- А что, - согласилась Лидка, - и правда…Время есть.
И они, не мешкая, очутились за ярко-красным столиком летнего кафе, малолюдного и непритязательного. Потягивая какую-то импортную дрянь, налитую  из огромной синтетической бутыли, Красавчик говорил:
- А я ведь жил на Севере. Уехал, чтобы навсегда выкинуть из сердца этот банановый рай вместе с тобой в нем…Вернулся – город словно из сказки Шахерезады.. Думаю, сколько же нужно иметь любви и таланта, чтобы целый город сделать похожим на сказку. И зашевелилась зависть к людям, которые находят в себе силы справиться с задуманным. А я не смог…Впустую промелькнула жизнь…
- Не пойму, что с тобой случилось…Может, ты в запой ударился?
- И это было. Не хватило ума сразу понять, что в человеческой жизни самое главное – что за чем следует…И знаешь почему? Потому что первой учительницей у меня оказалась ты…
- Как это? – воскликнула Лидка.
- Всего за два месяца ты накрепко вколотила в мою глупую голову, что самое важное в жизни – это секс. Без него ты как бы и не живешь. Зачем все, если нет секса или ты мало способен к нему, как я, например? Да, я теперь уже не стесняюсь признать, что я далеко не гигант секса. Но сколько сил, мучений, раздумий, поиска в океане мудрейших книг понадобилось, чтобы преодолеть этот комплекс неполноценности! Поверишь ли, целая жизнь ушла на это! Вместо того, чтобы учиться, открывать новое для себя, отдаваться делу, я занимался поиском доказательств, что не секс правит миром, что не он безраздельный властитель дум и душ человеческих, что в этой жизни полно всякой всячины, которая способна наполнить тебя вдохновением, придать смысл каждому дню, двигать тебя вперед. Ты меня понимаешь?
Лидка неопределенно пожала плечами.
- Как странно, - задумчиво произнес Красавчик. – Ты окончила пединститут, преподаешь литературу. А ведь в тебе ничего не изменилось. Между нами как была, так и осталась стена. С тобой не о чем говорить, ты уж меня извини…
- Кто-то находит, - язвительно усмехнулась Лидка. – Ты мне всегда был неинтересен.
- Зато чрезмерно интересны безделки, которые я тебе дарил…Ну что, принесли они тебе счастье?
- А как же, - взбодрилась Лидка. – У меня есть все – работа, двое детей, поклонники…
- А где же муж?
- Расстались…
- Оказался так же неинтересен, как и я?
- Да, пожалуй…Вы с ним чем-то похожи…
- А твои установки на секс прежние?
- Почему же нет? Открой любую книгу, газету, журнал, включи телек  - все только об этом и кричат. Свои установки я выбрала правильно. Если ты считаешь по-другому, это и понятно.
Красавчик горько усмехнулся:
- Слава Богу, сейчас ты меня этим не уязвишь. У меня вырос панцирь – пусть не сам собой, но мои усилия того стоили. Я теперь знаю, что в мире всегда были и есть люди, преодолевшие планку сексуальной озабоченности. Я не так велик, как они, но я – среди них. И меня это спасло от кошмара унизительной зависимости от таких, как ты, от гибельного неуважения к самому себе, от безвыходности, в которую ты меня загнала. Страшно то, что ты оказалась в учительницах. Самая гуманная и самая благородная – что с нею будет, если ее заполонят такие, как ты? Сколько вас в этой профессии? Вы ринулись туда для самоутверждения?
- Что? – злобно загнусавила Лидка. – Вину за свою неудавшуюся  жизнь хочешь скинуть на меня?
Красавчик заговорил совсем мягко:
- Лида, пожалуйста, не злись. Сама прикинь – какой из тебя педагог? У тебя же в голове не бродит ни одной высокой мысли, самоотверженность тебе чужда, ты даже понять не в состоянии , зачем она нужна., разве не так? Ну признайся!
- Ты меня совсем не знаешь! Я тогда была девчонкой…
- Но оттуда все и начинается…
- Я училась в институте и сейчас опять учусь – в консерватории.
- Не в коня корм…
- Да как ты смеешь? – гнусаво воскликнула Лидка. – Меня признают одаренной, иначе на вокал не взяли бы, а ты оскорбляешь,  не зная меня.
- Глупо вести этот разговор, - резко перебил ее Красавчик. – Прости. Не стоило заводить…Это я виноват. Еще раз прости. Но одно могу сказать твердо – своего ребенка в твои руки я не отдал бы ни за что.
- Да где он, твой ребенок? А у меня, между прочим, двое!
- Бедные дети!
- Себя пожалей, недоделанный! Меня уважают, со мной считаются. Меня один раз даже оставляли за директора, когда он на несколько дней уезжал. А в консерватории профессора ручки целуют. У кого ни спроси…
- Это-то и страшно, - тихо, скороговоркой, словно самому себе, сказал Красавчик, - до чего же мы докатимся  с такой  интеллигенцией…
- Ну хватит! – хлопнув ладонью по столу, встала Лидка.
- В самом деле, Лида, извини, - тоже поднялся со стула Красавчик. – Глупо все получилось…Ты не подумай, мне ничего от тебя не нужно. Я, слава Богу, женат и люблю свою жену.
При этих словах собравшаяся уже уходить Лидка приостановилась и удивленно-заинтересованно посмотрела на Красавчика.
- И кто же она у тебя, если не секрет? Наверное, сухарик какой-нибудь.
- Нет, почему же…Очень даже веселая и все понимающая женщина. Тоже преподает – только в вузе. Да ты ее знаешь! Та самая Ирина, школьная моя подруга…Два года назад поженились.
- Господи! Ну чего еще от вас ждать! Она тебя всю жизнь ждала, что ли? На старой деве женился? – рассмеялась Лидка.
- А если и так? Лучше, чем на шлюхе жениться, - в тон ей ответил он.
- Мыльный пузырь, вот ты кто! Ткни пальцем – и нет ничего.
- Это касается и тебя. Я пузырь в сексе, а ты пузырь во всем, что не касается секса. А ну попробуй доказать, что ценнее? – с задором воскликнул Красавчик. – По-моему, голова все же важнее, чем задница. Для тебя же – все наоборот. Ты изо всех сил стараешься выглядеть значительной, выдаешь себя не за то, что есть на самом деле. Но обмануть можешь лишь таких же недалеких, как сама!
- Что-то ты разошелся, - тихо сказала Лидка. И применила прием, усвоенный еще с тем далеким, юным, неопытным Красавчиком, прием, который помогал ей держать мужчин в узде, властвовать над ними. Он действовал почти безотказно, как окрик хозяина на собаку: «К ноге!» -  Это ты, - продолжала она, - с виду был такой весь красивенький, ладненький, умненький, а в постели – размазня, кисель, ничтожество, не способное дать женщине хоть какое-то удовольствие! Это ты обманывал всех своей внешностью, а на деле ты – никто, слизняк, не мужчина!
Красавчик стоял перед нею, как вкопанный, опустив глаза, и пальцы его, которыми он едва касался красной поверхности стола, мелко и безостановочно дрожали. Пауза казалась бесконечной. Наконец он произнес:
- Пусть так. Это твой подход к оценке человека. Да и может ли он быть иным у …- он на минуту замялся, - нет, не хочу оскорблять тебя…в конце концов , ведь уже признано всеми, что человечество не может существовать без проституции. Поэтому отношение ко мне – это твой профессиональный подход. Прощай! Надеюсь, навсегда…- и он быстро зашагал прочь от кафе.
- Не смей унижать мое человеческое достоинство! – завизжала вслед ему Лидка. – Я сейчас позову милицию!
Вспоминая этот эпизод, Лидка даже сейчас затряслась вся от ненависти. Уже опустившаяся на дно жизни, ко всему безразличная, она – так ей казалось – продолжала дорожить своим достоинством. За ее спиной послышалось шевеление, хриплое покашливание, и она окончательно вернулась к действительности, из далекого уже прошлого в настоящее, в комнату, куда ее привели двое пьяных бродяг.
- Эй ты там, у окна! – раздался низкий пропитой голос. – Как тебя? Мариша-Ириша-Любаша!  Подь сюда! Да развернись, говорю!
Лидка нехотя повернулась. Виталий, - а это был он, - жутко отрыгивая подступившие к горлу газы, сидел на матрасе  и смотрел на нее набыченным мутным взглядом, в котором не было никакой осмысленности.
- А ну принеси вон оттуда…- он кивнул головой в угол, - там должна быть такая аккуратная малютка, бутылочка такая хорошенькая… Давай по-быстрому, не телись! Аж горит все в груди!
Лидка, сделав над собой усилие, двинулась в угол. Отыскала дешевую полиэтиленовую бутылку с водкой китайского производства и поставила ее возле матраса. Виталий тут же схватил ее и стал жадно сосать, заливая подбородок и грудь этой дрянью. Лидка присела на ободранный стул и безнадежно взирала на кучу грязного тряпья, на котором и она валялась вместе с этими двумя. Отчаянье сжимало ей горло и затмевало разум, но она изо всех сил старалась сдержаться , чтобы не заорать, не разрыдаться, не броситься к двери и вырваться отсюда на вольный воздух. Виталий не обращал на нее ни малейшего внимания, и тогда Лидка  сама решила напомнить о себе, громко произнеся:
- Мне надо идти. Я жду только деньги.
- Деньги? – как-то неопределенно повторил Виталий. – А он, - кивнув в сторону спавшего приятеля, продолжал он, - разве ничего не дал тебе?
- Нет, не дал!
- Ну как же? У него должны быть деньги…Погоди, я сейчас пошарю…
Лидка начала нервничать. Она прямо чуяла, что дело этим кончится. Виталий, порывшись в одежде, валявшейся на полу, развел руками:
- Черт! Ничего не понимаю…Куда же они подевались? Ты., случаем, не взяла?
- Вот еще! – фыркнула Лидка. – Если бы взяла, меня здесь уже давно не было бы! Давай расплачивайся! Да еще вдвоем, да оба в стельку пьяные!
Виталий расхохотался:
- Она на все согласная, а мы еще и виноватые…Ну ты даешь! Да тебе вообще ни копейки не полагается, если хочешь знать.
- Это еще почему?
- А потому…Старая уже шалава. Мы ей – удовольствие, а она еще и деньги требует…Эй, Николаша! – стал он тормошить приятеля. – Давай вставай!
С трудом пробудившийся приятель нескоро понял, чего от него хотят, а потом наконец выдавил из себя:
- Да я ей сразу дал…Сколько? Это самое…крупную дал…Иначе не шла…
- Пусть не врет! – с ожесточением выкрикнула Лидка.
- Ну ты это напрасно, - рассудительным, спокойным тоном ответил Виталий. – Николаша у нас никогда не врет.
- Значит, врет! – опять повысила голос Лидка. – Ничего не давал, и все тут!
- А ну-ка давай сюда свою сумочку, - снова сдержался Виталий. – Посмотрим, что там есть…
- Еще чего захотел! – возмущенно зашипела Лидка. - Последние мои кровные вытащить? Орать буду, так и знай ! Соседей подниму!
Виталий тяжко вздохнул:
- Да, видать, горькая у тебя доля…Всю жизнь под разными мужиками пробыть…Раскачали тебе нервишки-то…
- Это не твое дело! Давай деньги!
- А по уху не хочешь, Мурлин  Мурло? Отвяжись по-хорошему, ты свое уже получила. Николаша – он никогда не врет. Так что, адье и гуд бай одновременно, а по-русски – прощевай навсегда! Скатертью дорожка!
Лидка разрыдалась, как на сцене, причитая сквозь всхлипы:
- Сразу видно, что у тебя семьи, детей никогда не было…
- А у тебя были? – участливо спросил Виталий.
- Не были, а есть!
- Что ты! – всплеснул руками Виталий. – Лучше б не были! Души загубленные, несчастные, покалеченные…- ернически приговаривал он. – Господи, помилуй их, а мать их отдай в геенну огненную, чтобы там, только там, Господи, душу свою сатанинскую в пламенном смерче очищала и отмывала…
Николай рассмеялся:
- Что-то ты заплутал – вода и огонь не совмещаются. Ты ее или уж в геенну помести, или в болото…
- Да пусть и огнем горит, и от комарья издыхает!
- Ну ладно, - примирительно сказал Николай, - отпусти ее с Богом…
- Так ведь не хочет. – развел руками Виталий. – Говорю: иди! А она деньги какие-то требует, якобы на прокорм деток…
- Сволочи вы, вот кто! Бичи бесстыжие! – выкрикнула Лидка.
Николаша в кармане своей рубашки наконец-то нащупал ключ , и Виталий вытолкал оторопевшую Лидку за порог прямо навстречу спускавшейся сверху соседке. Очутившись на ранней улице, Лидка неторопливо двинулась к центру города. Торопиться ей было некуда. Не возвращаться же домой! Кто и что там ее ждет? Совсем одряхлевшая, почти выжившая из ума мать, дочки – двоечницы, грубиянки и лентяйки. Работы больше нет – по настоянию родителей учеников, из школы ее уволили, заставив написать заявление об уходе по собственному желанию. Консерваторию она бросила, не доучившись. Надо бы что-то предпринять, где-то зацепиться, да не получается…Из рук все валится, ничего не хочется, все опостылело…Так и брела она по начавшим оживляться улицам и нехотя вспоминала, как еще два года назад по этой же примерно дороге спешила в консерваторию, и счастье казалось возможным…
В подземном переходе она неожиданно столкнулась с Клашкой, которая деловито вышагивала в противоположном направлении. «На занятия , худоба, спешит…Все такая же тощая!» Лидка окликнула ее. Клашка, поведя глазами в ее сторону, остановилась на мгновение и сделала движение, чтобы ринуться куда ни попадя, но Лидка вовремя перехватила ее:
- Да не бойся, дуреха! Рвать волосы на твоей голове не буду, прошли времена…Я тебя просто так остановила, спросить, что да как… Ты все там же? Как дочка? Выздоровела?
- Ничего, - нерешительно ответила Клашка. – Стараемся…Боремся с болезнью…А вы как, Муза Юлиановна? В фирме или где?
- У меня все о/ кей! – бодро отчеканила Лидка. – На клевом месте, - подмигнула она, - в одном частном ресторане…сама понимаешь…
- Вы меня извините, Муза Юлиановна, - озабоченно сказала Клашка, понизив голос, - у вас в прическе что-то запуталось, не пойму, солома или что? – говорила она, вытягивая из Лидкиных волос какие-то засохшие травинки. « Фу ты, - смутилась Лидка, - из Виталькиного матраса, что ли?» И чтобы отвести от себя конфуз, громко спросила:
- А что, Клавдия, где сейчас эти твои подружки, помнишь? Шахноза и Рузанна…
Клавдия сразу потускнела и притихла.
- Да ты не бойся, - торопливо заговорила Лидка. – Не думай, я не собираюсь с них должок требовать. Просто интересно…
- Да с кого требовать? – траурным голосом ответила Клавдия. – Шахноза …страшно сказать… в общем, рак у нее признают…двое мальчишек без матери остаются. Прямо не знаю, что за ужас такой…
У Лидки промелькнула злорадная мыслишка: « Так и надо…Бог за меня наказал!» А внешне прикинулась сочувствующей:
- Надо же…Жалко детей, и помочь нечем…А вторая где же?
- Рузанна, что ли? В Америке процветает. Ей Бог такую судьбу дал – всегда быть счастливой и богатой.
- Это за какие же заслуги? – недобро произнесла Лидка.
- А ни за какие! Вы, Муза Юлиановна, разве не заметили, что и счастье, и несчастье бывает ни за что. Просто Бог дает – и все! Ему виднее…Ой, извините, мне бежать надо, нельзя опаздывать!
И она, взмахнув кистями рук, заспешила к лестнице, ведущей наверх. Лидка же, потоптавшись на месте, тоже решила выбраться из подземки, прошвырнуться по «Бродвею», авось, что-нибудь подвернется, хоть и время самое деловое, рабочий день только начинается.
Двигаясь по просторной улице, с одной стороны которой громоздились дома старой застройки, а с другой – тянулись зеленые поляны с редкими деревьями и мощеными дорожками, сходившимися у большого круглого фонтана, сама же улица была почти сплошь заставлена столиками, и за ними сидели люди поодиночке или группами, кто-то тянул воду из высоких бокалов, кто-то торопливо доедал шашлык, а кто-то и просто наблюдал за происходящим, -  и вот, двигаясь по этой прогулочной улице, предназначенной для отдыха, увеселений или чтобы просто убить время, если его девать некуда, Лидка вдруг увидела впереди до боли родную и знакомую фигурку. Она даже остановилась от неожиданности: что здесь делает Аля, ведь она с вечера наказала ей непременно быть утром в школе, иначе из-за вечных прогулов больших неприятностей не миновать. Да и вообще это слишком далеко от дома, где она взяла деньги на проезд? Опять украла? Господи! Да на нее просто нет управы!
Лидка сорвалась с места и, расталкивая людей, бросилась вслед за дочерью. И в этот момент она увидела, что Аля не одна, рядом, поворачивая к ней голову и чему-то смеясь, идет молодой мужчина, лет 30, хорошо одетый, спортивный и уверенный в себе. Это было видно даже по его спине.
- Аля! – крикнула Лидка.
Дочка удивленно оглянулась, и Лидка увидела ее всю: туфли на высокой платформе, как это модно сейчас, короткую юбку – а, может, это шорты? – невесть откуда взявшуюся кожаную куртку, но главное – лицо! На мать немигающе смотрели искусно подведенные недобрые синие глаза, накрашенные губы слегка раздвинулись в насмешливой полуулыбке, на ее щеках, всегда иссиня-бледных, играл румянец, « тоже, наверное, не свой», мелькнуло в голове у Лидки. Аля что-то быстро сказала мужчине и двинулась навстречу матери.
- Ну что тебе, мамочка? – сказала она мелодичным, нежнейшим голоском. – Что ты здесь делаешь спозаранку? Как ты здесь очутилась? Почему ты не дома или на работе?
Свирепая Лидка не верила своим ушам.
- Это я должна тебя спросить, что ты здесь делаешь? – попробовала она заговорить строго и твердо.
- Где ты провела ночку, мамочка? – продолжала Аля в том же духе. – Мы так беспокоились за тебя…
- Перестань паясничать! – не обращая внимания на прохожих, закричала Лидка.
- Не гневись, мамочка! Теперь ты уже не выгонишь меня на улицу и голодом морить не сможешь, теперь я уже сама себя прокормлю, - все так же умильно, тоненьким голоском лепетала Аля, глядя на мать жестокими синими глазами. – Я уже большая и гуляю, где хочу. Так что ты, мамочка, ступай домой, проспись и иди учить других, как надо жить. Пока, бывай!
Лидка вся обомлела от таких слов, глядя вслед победно удаляющейся дочери, и, вытянув руку, сделала один нетвердый шаг вперед, другой, третий…Крик застрял в горле: нестерпимая, затмевающая разум зависть душила, не давала свободно вздохнуть, свинцовой тяжестью легла на грудь. Как же так? Что же это такое? Теперь она, эта ленивая, так рано оперившаяся дрянь, будет наслаждаться жизнью, беззаботно смеяться, радоваться безделушкам, которые ей станут дарить только потому, что она молода и красива, с игривой усмешкой считать денежки, приходящие просто так, покупать что захочет, а главное, самое главное – властвовать над мужчинами, подчинять их своим прихотям, даже самым нелепым, унижать их, если ей это зачем-нибудь понадобится, чувствовать себя полноправной хозяйкой везде и всюду, куда она является со своим очередным господином…Да за что ей такое, этой сопливой никчемной выскочке, уж ей-то она цену знает, где же справедливость, почему так устроен мир, разве не она сама, прошедшая огонь и воду и медные трубы, заслуживает все это, почему же радость бытия, красота мира, все лучшее, что есть в этой жизни, достается теперь этой девчонке? По какому праву? Лишь остатками разума ей удавалось удержать рвавшийся из нее истошный вопль, взывающий к судьбе, к Богу, к людям:
« За что, за что? Почему не мне, а ей, ведь она только пришла в этот мир, а я так долго и бестолково страдала в нем, почему, Господи?»
Слезы текли из ее выцветших безжалостных глаз, и она размазывала их по лицу вместе с гримом и краской и ответа не ждала, ибо знала:  ее время прошло, оно наступило для ее дочери и машет издали ярким, праздничным полотнищем, навсегда прощаясь с нею, Лидкой, и призывая всех, кто молод, энергичен, горяч и не боится ступить на зыбкую, но такую желанную тропу.