Просыпаться не хотелось. Несмотря ни на давно ощущаемую боль в пояснице, ни на солнечные зайчики, щекочущие веки. Shit, как я не люблю спать в офисе. Диван, который выбрала секретарша для вполне определенных занятий, был самым подходящим для этих занятий диваном, но спать на нем потом всю ночь – мазохизм. Теперь весь день будет ныть шея, десяток кружек кофе не придадут бодрости, вечером поругаюсь с женой и опять надерусь... Интересно, а моя дорогая сейчас одна?.. – с этой мыслю, глаза мои сами собой открылись. Блеклый рассвет стекал по окну ленивыми слезинками. Должно быть около шести. Девочки-мексиканки придут через два часа, значит еще можно поваляться – как ни неудобен диван, а вставать все равно не хочется.
Рядом успокаивающе кто-то посапывал. Я приподнялся на локте. Судя по смуглой ноге, это - не секретарша – ее кожа может белизной посоперничать с молоком. Люблю рыжих девушек с белой-белой кожей... Тогда кто ж это? И какого хрена я так вчера ужрался? Смуглое существо повернулось, демонстрируя мне свое лицо. Fuck. Меня как будто обдало кипятком...
Взять к себе рассыльным Рауля меня уговорил его отец. Плод буйной, но несчастной любви таксиста-одессита и гордой, нелегальной мексиканки, он был настолько же хорош, насколько испорчен.
Отец возил меня каждый день в офисе и обратно. Когда-то я имел неосторожность признаться, что мой дет родом из Одессы, и теперь мой любвеобильный шофер считает меня чуть ли не родственником. Хорошо, что своим, а не родственником жены, а то бы я до конца жизни ходил на работу пешком.
Интересная штука – жизнь... Я повернулся на спину и подсунул обе руки под голову. Казалось бы, лысеющий, с солидным брюшком, большим носом и не закрывающимся в молчании ртом... что в нем нашла эта молодая красивая женщина, вслед которой уже двадцатый год подряд оборачивается вся пятая авеню, не подозревая, наличие двух детей? Он покупает ей украшения на деньги, кое-как спрятанные от жены, он водит ее в кино и дорогие рестораны, он готов на все... кроме одного, того единственного, что она от него уже столько раз просила, требовала, умоляла. Мысль о разводе, а точнее об объяснении с женой его пугала до дрожи в коленях. Сколько раз я был свидетелем бурных слез, упреков, ругани и угроз, всего того, что предшествует банальной фразе – Go fuck yourself (пожалуй, самый близкий перевод в данном случае – пошел ты на х...). После этого он два-три дня ходит мрачнее тучи, машину ведет отвратительно и грязно бранится с водителями, пешеходами, полицейскими, короче, со всеми, кто, как ему кажется, мешает нормально ехать. Потом покупает ей очередную безделушку, она тает, и все начинается сначала. И так уже двадцать лет!!! Скажите, почему она не пошлет его раз и навсегда, и не найдет достойного адвоката или бизнесмена (от желающих отбоя не будет, мой босс, например, часто засматривается на нее и просит познакомить, а я смущенно отшучиваюсь...) и будет спокойно растить двух своих детей – семнадцатилетнего Рауля и десятилетнюю Эсмиральду.
Мой ненаглядный шофер познакомил меня с Раулем (заочно), когда озорному малышу было тринадцать. Мальчишка устроился в какой-то салон красоты женского тела уборщиком. Как оказалось, в его обязанности входило совсем не уборка грязных полотенец. Оттуда его быстро выкинули, когда его учительница застала его за исполнением массажа клиентке, причем оба были голые.
Празднование своего шестнадцатилетия Рауль закончил в кровати старшей дочери моего одессита (восемнадцати лет), буквально через три часа после того, как незадачливый отец их познакомил. Узнал он об этом, только через полгода, после того, как одна из подруг дочери залетела, и ее родители пришли к жене таксиста требовать денег. Шуму было на весь Брайтон Бич – хорошо, что Одесса далеко.
В семнадцать, Рауль уже развозил пиццу вдовам и заброшенным женам. Гордая, нелегальная, мексиканка потребовала от отца принять какие-то меры или, хотя б, устроить Рауля на приличную работу. Таксист рухнул передо мной на колени прямо в декабрьский серый, густо перемешанный с солью и песком, снег, вызвав приступ любопытства, сходный по внешним признакам со ступором, у нашего швейцара. Мне не оставалось ничего иного, как быстро пообещать одесситу устроить незаконного сына наилучшим образом, а швейцара вернуть к жизни новеньким червонцем, после чего оживленный бдитель двери понимающе закивал, заговорчески намекая на сохранения секрета. Интересно, сколько народу он успел обрадовать свежей сплетней за первые полчаса?
В результате, Рауль был назначен рассыльным, которому особенно нечего было разносить и которого некуда было посылать. Он поступил в личное распоряжение моей секретарши. Как она им распоряжалась, я предпочел не интересоваться. Подозреваю только, что нагрузка на мой диван увеличилась. Зато, мой таксист смог небрежно сказать своей мексиканке, что он все устроил, а она гордо разнести по округе, что ее сын работает в солидной адвокатской конторе.
Да... только все это пока мало объясняет, что ж он делает на моем диване сейчас. Точнее, как я оказался радом с ним. А надо бы понять, уборщицы уже скоро придут поливать чертовы цветы. И кто только придумал поливать цветы у меня в офисе в восемь часов утра? А вдруг, я тут с кем-то сплю...
Я попытался сосредоточиться на событиях вчерашнего дня. Сначала все было как обычно – собака, жена, дети, завтрак, шофер... Почему-то мне сейчас показалось, что мой одессит как-то по-особенному посмотрел на меня. Ладно... так... что потом? Ага, потом читал письма, играл в Солитер... никак не могу избавиться от этой привычки. Один раз даже стер его, но моя замечательная секретарша обнаружила недостачу и опять установила чертову игру, и я сдался... Потом ленч с боссом и нашими секретаршами. У него такая пышногрудая брюнетка. Мы часто проводим время вчетвером. Интересно, что думает об этом его жена и обсуждает ли это с моей... Так, потом... ага, потом я потерял кучу денег на проклятом Нортеле. Доу-Джонс рухнул и потащил за собой все акции, вместе с десятью тысячами моих нортеловских вложений. Ага, тогда-то я и почал новую бутылку Мартелля. Опустошенная, она теперь укоризненно стояла на столе.
Потом все куда-то покатилось... Из школы позвонил директор, сообщил, что дочь мою застукали с марихуаной в туалете мальчиков, и, кстати, пора заплатить за следующие полгода. Интересно, что директора волновало больше – марихуана или плата за учебу? Готов побиться об заклад на что угодно, что последнее. Потом зашел босс и изрек, что хоть ленч и прошел замечательно, бумаги по делу о разводе одного миллионера с его миллионами должны быть готовы, как обычно, вчера. Ну и так далее. После третей рюмки я понял, что мне надо размяться. Позвонил приятелю с восемнадцатого этажа и пошел с ним играть в сквош. Продул с рекордным счетом. Приятель остался доволен и на радостях угостил меня двумя бокалами Мартини, а потом “пахитоской”, травка была отменной, и отказаться не хватило духу.
Вернулся в офис с твердым намереньем работать. Позвонил жене, чтоб не ждала меня сегодня. Жена, как обычно, завершила десятиминутный монолог фразой “Go fuck yourself” (перевод тот же, что и выше). “I love you too” (Я тебя тоже люблю) – сказал я, как мог нежнее, и повесил трубку. После такого разговора надо для успокоения выпить.
Так... дальше туманнее. А времени совсем не осталось. Потом я искал папку этого миллионера. Пришлось звонить секретарше домой. Нарвался на ее парня, который мне долго вешал, что оторвет мне яйца, если я буду приставать к его fucken girlfriend (не знаю, какой перевод будет наиболее лексически правилен, но точно не “к его любимой девушке”). Мы немножко пообменивались непарламентскими выражениями, после чего источник раздора сообщил мне, что документы лежат в левой стопке на моем столе, где я их тут же и обнаружил. Потом она заявила, чтоб я больше не смел ей звонить домой. И после этого разговора то же пришлось выпить. Кстати, надо будет ей купить колечко, которое она так давно выпрашивает, а то будет дуться еще неделю.
Так, пока движемся, кажется, без пробелов. Потом, когда я сел, наконец, работать, позвонил приятель, и сказал, что Yankees (бейсбольная нью-йоркская команда) проигрывают Red Sox (Красные Носки – бейсбольная команда из Бостона, заклятый враг нью-йоркской Yankees; и кто только придумал такое дебильное название?) со счетом 4:9 в девятом ининге (бейсбольная игра состоит из девяти инингов). Я выразил свои соболезнования, повесил трубку, допил коньяк и принялся работать дальше. Вот тут я, кажется, и уснул.
Проснулся я оттого, что две ласковые руки пытались аккуратно подсунуть мне под голову диванную подушку. Я открыл глаза. Передо мной стоял полуобнаженный Аполлон. Кое-как сконцентрировавшись, я узнал в Аполлоне Рауля. Парень был не просто красив, он был красив как бог или как дьявол. От его тела исходило столько молодого, сильного, животного чего-то, что я потянулся к нему, наши глаза встретились, а следом и наши губы, и ...
И тут как в порно фильме передо мной промчалась череда весьма недвусмысленных сцен. Новое, никогда до этого не испытываемое ощущения покорения молодого, сильного, буйного тела юноши, ощущение его сильных, но в тоже время ласковых рук, его настойчивого языка и требовательного члена... Вот он лежит рядом, голый и беззащитный, и мне опять захотелось его скомкать, смять, овладеть, а потом утонуть в его масленичных глазах, запутаться в его объятьях, растворится в его теле...
Рауль потянулся во сне. Я взглянул на часы. Ой, осталось пять минут. Рауль, мой мальчик, давай вставать. Show must go on – продолжаем играть в жизнь.