В снегу можно было плавать. Потому что я еще маленький. Всего три года. И меня выпустили лазить по сугробам. Сугробы – это не снежные горы, это снежные моря. Я плавал в них, как гусята в лужах. Только они в воде не оставляли следов. А за мной по свежему снегу оставалась канавка, прямо от нашей калитки. Мама меня бы не потеряла.
Я сначала плыл в эту сторону, а потом – в другую. Мне было все равно куда. Снежное море перед домом все было мое. Весь заснеженный мир до дальнего леса. Только вниз по улице было легче лазить по снегу, а вверх – труднее. Поэтому я потихоньку сползал к соседскому дому. А там жила вредная старушка. И это было плохо. Но пока я смело сплавлялся по сугробам в снежном море. Но в море всегда есть опасности. И я натолкнулся на большую девочку. Не очень большую, но выше меня. Она тоже считала это море своим. Мы не могли разминуться. И произошло крушение. Мой корабль оказался слабее. И пошел ко дну. Я не плакал вслух, но поражение было обидное. Первое в жизни поражение. Тем более, от девчонки. Было стыдно. А вдруг кто видел. Теперь они перестанут любить меня, ведь я проиграл.
Все видела мама. Прибежала и вытащила меня из сугроба, куда затолкала меня девочка. Там можно было спрятаться от позора. Но мама меня вытащила. И оттолкнула соседскую девчонку подальше. Меня спасала. Потому что мама меня все равно любила, несмотря на мое поражение. Потом был скандал с соседской бабушкой. Сказали, что мама учительница и должна спасать всех детей. Но это же была моя мама!
То была моя первая памятная зима – с белыми сугробами, серыми валенками и шапкой, потерянной в снежном бою. А весной перед домом появилась зеленая трава, а потом и гусята. По правде говоря, сначала гуси ходили по улице без гусят. И во дворе мне опасно было пройти одному. Гуси страшно шипели, разводили крыльями и гонялись, норовя ущипнуть. А на улице гусаки сражались между собой и не смотрели на нас. За то мы, мальчишки, наблюдали за ними. И спорили, чей гусак победит.
Наш гусак был опытный и сильный, с широкими крыльями и красным клювом. Он одним махом расправлялся с соперниками. И я гордился, когда он легко побеждал. Но в тот раз схватка затянулась. Два гусака били друг друга крыльями, насмерть вцепившись в шею врага. Они застывали на мгновение, менялись местами и опять дрались. Они были схожи и одинаково сильны. Сначала мой гусак побивал соперника, и я тоже выигрывал. Потом мой выдохся и стал уступать. Похоже, гусак бился из последних сил. Молодой забивал его, я видел. Но я бы не смог их разнять. Можно было кого-то позвать, и тогда он остался бы жить. Но тогда бы я проиграл. Мне было стыдно проиграть. И я стал показывать, что наш гусак тот, который побеждает. Никто же не знал моего гусака, кроме меня. И он погиб из-за этого. Просто пал и замер. Дома не могли понять, почему я никого не позвал. Я же там был и все видел.
Я тогда еще не научился проигрывать. И наш гусак не умел. И он не уступил, не убежал.
А осенью, когда небо сереет и становится ближе, подросшие гусята окрепли и вышли летать. Гусиные стаи одна за одной разгонялись вдоль улицы и взлетали. Они устремлялись к дальней речке, через лес. Но для этого им надо было набрать высоту. От столбов к домам тянулись электропровода и мешали им улететь. Те, у кого хватало смелости, взмывали выше проводов, потом выше деревьев и уносились с победным клекотом. А те кто, летел пониже, разбивались о провода. Или же возвращались на землю, так и не взлетев. Просто бежали внизу, размахивая крыльями. Молча. Им было стыдно.
…Мне иногда снится, что я летаю. До сих пор снится. Разбегаюсь, потом бегу скачками, шаги все шире, и я взлетаю выше и выше. И вот уже парю, счастливый. Но не очень высоко, чуть выше людей. После таких снов я просыпаюсь вдохновленный. Но я так и не уехал в Америку.