Рюмина

- Наташа, ты дура! – констатировала Рюмка и умолкла. Впервые она была так лаконична.
- Спасибо, Рюмка! Я всегда знала, что ты поддержишь меня в трудную минуту и поможешь советом, если потребуется.

Рюмка – моя подруга. Причем единственная. Вообще-то - Ольга Рюмина, но я, кажется, не называла ее по имени уже лет пять, если не больше. Сначала в шутку мы звали ее Рюмкиной, поскольку девушка эта отличалась неспособностью пить слабоалкогольные напитки, а водку не могла, как все белые люди, хлестать из пластиковых стаканчиков, поэтому всегда таскала в кармашке рюкзака стопарь. Когда нам компанией приходилось заправляться на парковой скамейке горячительными напитками, Рюмка оказывалась тем самым «белым» человеком, который не грыз края платмассового стаканчика, а одним махом с красивым запрокидом головы вплескивал в себя водку из прозрачной посуды. Все соглашались, что в этом присутствовала известная доля аристократизма и хороших манер. Рюмка не только красиво пьет водку, она отличается некоторыми особенностями характера, которые поначалу приводили меня в состояние шока. Я очень хорошо ее знаю, но никак не могу привыкнуть к тому, что Рюмка способна позвонить в три часа ночи и бравым голосом в деловом тоне задать вопрос:

- Пикачундель, как называется столица Мозамбика?

Услышав однажды такой вопрос в телефонной трубке, я завопила:

- Рюмка, мать твою! Три часа ночи! Какой, к чертовой бабушке, Мозамбик?! Иди, нахрен, спать и не дергай меня по ночам! Завтра я сдеру кожу с твоей задницы, если ты немедленно не перестанешь меня терзать!

Однако Рюмка никогда не успокаивается, не достигнув желаемого результата:

- Но все же, Шпикачечка моя, как она называется? Если знаешь, скажи по-быстрому, и я от тебя отстану.
- Рюмка! Иди нахуй со своим Мозамбиком! Мне на работу завтра… сегодня уже! Я не знаю. Н-Е з-н-а-ю!
- Так бы сразу и сказала, любовь моя! Твоя необразованность меня просто удручает! Знаешь, мне тут не спится, и я гадаю кроссворд. Из-за этого Мозамбика у меня ничего не выходит! Пять слов с ней пересекаются, а она – самое легкое из них всех. Ладно, захвати завтра с собой на работу географический атлас, я тебя на остановке встречу и возьму его – должна же я разгадать этот дурацкий кроссворд! Если не забудешь, я прощу тебе, что ты не знаешь названия столицы этой великой страны. Спокойной ночи.
- Сволочь!

Выходки такого рода – ее нормальное поведение. Как-то даже не хочется вспоминать ее проделки в состоянии легкого-подпития-помогите-дойти-до-дома вроде той, как она первого января в восемь утра выскочила в тапочках на улицу и пристала к какой-то тетеньке с вопросом:

- Женщина, женщина! Скажите, умоляю, какая сволочь заставила вас идти первого числа на работу?! Имя, сестра, и я перережу глотку этому извергу! ****ь, люди добрые! У всех праздник, священное право на который имеет каждый житель земного шара, а эта несчастная женщина, мать троих детей, - ведь троих? – неожиданно прерывала она свой монолог вопросом в адрес пострадавшей, - вынуждена вкалывать вместо того, чтобы мирно пить шампанское в тихом семейном кругу! Что происходит?! Весь мир катится к чертям, Мэл! - вопила Рюмка, дергая свою жертву за рукав. Несчастная женщина остановилась и в оцепенении долго молча ничего не понимающим взглядом смотрела на Рюмку, видимо, думая, сторожа какого именно дурдома в городе так перепили в праздник, что оставили двери открытыми и где здесь ближайший телефон-автомат, по которому можно предупредить о случившемся милицию, пожарных и скорую помощь. Впрочем, она через некоторое время пришла в себя и на удивление заплетающимся языком, потому что выглядела достаточно трезвой, вымолвила:
- Де-еушш-ка, и-иде тута ки-и-й-осок с пивОм?

На базе этого вопроса произошло незамедлительное братание, а также была прочитана лекция на предмет того, что пиво – это напиток, который нельзя пить из стопаря. А пить надо всегда исключительно из стопаря. А из стопарей пьют крепкие напитки, то есть водку. И пошли к нам, я покажу вам, как это нужно правильно делать.
В общем и целом, Рюмка была личностью неординарной, о чем всегда заявляла в первые же пять минут знакомства с каждым  новым человеком.

Сейчас она сочла нужным повторить:

- Наташа, ты дура! Скажи мне на милость, зачем тебе богатая баба? Тебе не хватает того геморроя, что устроил на твоей работе ее папаша? Богатые люди капризны, как малые дети. Она же замучает тебя своими выебонами. Например, в один прекрасный зимний день она делает тебе заяву: «Дорогая, поедем завтра в Байкальск, покатаемся по путинской трассе!», а у тебя в кармане двадцатка до з/п. Ты хочешь, чтобы она за тебя платила? Имею повод серьезно в этом сомневаться. Или ты будешь целый день самого святого из всех Валентинов рыскать по городу в поисках, скажем, эдельвейса, каким-то чудом найдешь его и с раскрасневшимся языком на плече преподнесешь ей, а она скривит губки и скажет: «Любимая, прекрасный цветок! Только жаль – всего один!» Каково, а?! Или, к примеру, ты говоришь: «Любовь моя, мне сегодня смертельно хочется напиться и порубиться в Diablo! Мозги кипят!» А она тебе: «Какие проблемы? Поехали в ресторан, там напьемся, потом приедем домой, и ты поиграешь час-полтора». И миллион смайлов! Понимаешь, Пика-Пика, такому человеку в голову не придет, что напиться можно и при помощи продукции местного пивзавода, купленной в ближайшем ларьке, а в компьютерную игрушку можно резаться двое суток подряд, покидая свой пост только для того, чтобы отлить. У людей при деньгах мозги устроены иначе. Их единственная цель – заколотить много бабок и сделать так, чтобы их стало еще больше. Им чужды истинно духовные ценности – питие спиртных напитков в огромных количествах и простые радости вроде приобретения новой кастрюльки объемом в пол-литра.

- Рюмка, да кто с тобой спорит?! Все это я прекрасно и сама понимаю, но пойми и ты, пробковая башка, она мне нравится! Очень нравится! Просто внешне. Знаешь такую породу женщин, чьи мозги и душевный склад тебя не интересуют? Единственное, что  мне от нее надо, - это постель. Возможно, всего один раз – наперед сказать трудно. Я не могу спокойно стоять рядом с ней! Я вижу, как она на меня смотрит и как начинает нервничать в моем присутствии. И я начинаю. В общем и целом, все начинаем, но никто не кончает. А это, рюмочная ты моя, вредно для женского организма! Она не баба, она девчонка в сущности. Она младше меня. В свои 24 она еще толком и пальцы-то гнуть не научилась! Ну и что, что денег воз, собственная фирма и все прилагающиеся к этому блага? Да будь у тебя хоть состояние самого Маккартни, до которого, уверяю тебя, ей еще скакать лягушечкой до луны, а спишь ты в единственном числе, то это значит, что ты спишь ни с кем. И хотелось бы не одной спать, да деньги мешают! А если плюс к этому ты вдруг понимаешь, что хочешь спать с девушкой, то тебя посещает страшная мысль о том, что можешь моментально всего этого лишиться, только попробуй заикнуться папе, что ты лесбиянка. В этом городе по-настоящему богатых людей столько, что они все знают друг друга в лицо, а также располагают исчерпывающей информацией о том, с кем, когда и как именно ты спишь. Она боится просто, вот где фикус зарыт! Я же могу сделать так, что никто не будет знать, что спит она со мной. Только я все еще сомневаюсь в том, что мне это надо, понимаешь? Рюмка, я же не слепая – ей девушку надо, а я как раз та девушка, которая ее хочет. Вся контора знает, что Танечка не замужем и мужика у нее нет. Спрашивается – почему? Она красива, богата и стервозна, а мужикам разве надо больше?

- Пиксель, если ее папаша узнает, можешь помахать адьё своей работе. И голове, кстати, тоже.
- Да и хрен с ней, с этой работой! Что я, другой не найду, если он взбрыкнет? В конце концов, мне не настолько много платят, чтобы я дорожила этим местом. Единственное, за что я могу сказать ему спасибо, так это… не знаю даже, за что!

                ***

Татьяна Семеновна Рамицына была дочерью моего самого главного начальника, Семена Константиновича Рамицына. Он, в свою очередь, был главой нашего процветающего предприятия, имевшего 28 филиалов по области. Своей любимой старшей дочери Семен Константинович в качестве игрушки и первого бизнес-опыта подарил рекламную фирму, которой девушка вот уже два года пыталась управлять. Натурально, не без папиной помощи. А папу в нашей конторе боятся и заслуженно уважают все, потому что он, хоть и платит нам ровно столько, чтобы мы с голоду не перемерли, зато регулярно и с премиями в виде трех коробок паршивеньких конфет по праздникам. И вообще, уважаемые работники, нас знают по всей стране, так что  работаем прежде всего на престиж. А вы не спрашивайте у других, сколько им платят, тогда и ваш заработок не будет казаться вам маленьким!

Впервые я столкнулась с Татьяной «в маркетинге», то есть в отделе маркетинга, где она числилась в какой-то главной должности. В тот день на ней были черные кожаные брюки, белая шелковая рубашка и куртка-пуховик. Мне подумалось, что, езди она в таком прикиде не на дорогом автомобиле, а, скажем, в троллейбусе, это заставило бы меня улыбнуться. Но она как раз в тот момент смотрела в окно, проверяя, не решил ли сегодня папа прокатиться на ее Лексусе, и ее манера одеваться не вызвала у меня сочувственной улыбки. Надежда Васильевна, моя редактор, по причине отсутствия курьера попросила меня сходить «в маркетинг» и забрать у Татьяны Семеновны статью для нашего журнала. Прогулка через двор в соседнее здание посреди рабочего дня показалась мне настоящим подарком, к тому же я с трудом представляла, какое выражение приняло бы лицо Надежды Васильевны в случае моего отказа. И я пошла. И я увидела Татьяну Семеновну. И я пропала. Красивая стерва. Или не стерва. Но выглядит так. И – нервная. И – порывистая. И даже вроде немного деловая. Выглядит гораздо старше своих лет. Секунд пять мы смеривали друг друга оценивающими взглядами, и только после этого, не ответив на мое «Здравствуйте, я за статьей!», она подошла к столу, взяла листки и протянула мне. Я ждала какой-нибудь сопроводительной речи по поводу того, чем иллюстрировать материал, но Татьяна, видимо, рассмотрела в моих глазах что-то другое.

- Что смотришь?! – вдруг выдала она с такой интонацией, что я моментально поняла – речь не о сериале по первому каналу. Ей, наверное, показалось, что я слишком пристально и вообще зря на нее смотрю. И еще, по всей видимости, она думала о том, почему я сию минуту не выношу свою корреспондентскую задницу из ее отдела. Вместо того чтобы задать спокойным тоном рабочий вопрос о фотографиях к статье, я, предварительно подлив в голос яда и ласки в пропорции 7:4, сказала:
- На красивых женщин всегда смотрят дольше, чем на обыкновенных.

Какой именно из многочисленных в моей голове тараканов дернул меня сказать такое, сейчас трудно говорить с уверенностью. Кажется, это был таракан, отвечающий за раздачу авантюризма.
Татьяна Семеновна изволили растеряться. Я же изволила развернуться и покинуть место обитания столь непорочного существа, не дожидаясь новых вопросов.

                ***

Неделей позже состоялось знаменательное событие – визит Татьяны Семеновны к нам в редакцию. Судя по первой реакции Надежды Васильевны, такого еще никогда не случалось, поэтому она терялась в догадках, что именно заставило бесценную кровиночку шефа заглянуть к нам на Аляску. Все, что Татьяна Семеновна обычно имеет нам сказать, она говорит по телефону, не выходя из помещения или машины. В этот раз она даже пересекла пятидесятиметровый двор по диагонали, чтобы обсудить с редактором то, что явно не требовало подобных затрат усилий и вполне могло быть доверено телефонным проводам. Пожалуй, только я и могла догадываться об истинной причине ее визита, но Надежда Васильевна этого не знала и продолжала внимать Татьяне с видом трехлетнего дитяти, который услышал незнакомое слово и теперь из последующей речи пытается понять, что же оно все-таки значит. Поскольку разговаривать с Надеждой Васильевной означало стоять спиной ко мне и чувствовать этой спиной мой взгляд, постепенно опускавшийся все ниже, Татьяна Семеновна несколько нервничала. Я это видела по чуть более резким против ее обычных движениям плеч и рук, более громкому голосу, чем того требовала обстановка, и по парализовавшему ее шею желанию обернуться. Мне становилось весело. Особенно забавной была информация, с которой Татьяна Семеновна пришла. В затейливых, очень путаных выражениях, она поведала Надежде Васильевне, что я должна немного постараться – не только прочитать ее статью и понять смысл, в наличии которого там я, честно говоря, сомневалась, но и самостоятельно подобрать к ней картинки, порывшись в интернете или в личном фотоархиве, в котором, по ее задумке, наверное, должно было содержаться не менее пары тысяч фоток, иллюстрирующих статьи о маркетинговых исследованиях. В любом случае, меня порадовала перспектива пересечься с ней в рабочем процессе, но не радовало то, что я должна буду тратить на это личное время - своей работы у меня было и так по горло.
Я решила, что надо сделать ей картинки побыстрее и отвязаться от задания, выполнять которое я вовсе не была обязана. Вечером, когда все уже разошлись по домам, я стала мучить интернет на предмет фоток для Танечки. Голова гудела после долгого рабочего дня, а зона мозга, отвечающая за быструю обработку информации, находилась в состоянии, близком к летаргическому сну или анабиозу. Просматривая сотни картинок, я все не могла сообразить, какая же из них лучше всего проиллюстрирует материал. После часа вялого шатания по сети я отыскала пару фоток, которые должны были, по моему скромному гуманитарно образованному мнению, подойти. Оставалось кинуть их Родиону, верстальщику, в папочку и уйти. Подумав о Родионе, я вспомнила одну забавную историю: наш молчел страшно боялся оставаться в здании, где находилась редакция, вечером один. Особенно зимой, когда рано темнело. Кто-то из конторы «по великому секрету» поведал ему, что в этом здании (постройки еще начала XX века) живет дух прежнего гендиректора предприятия. Оставшись как-то ночью из-за срочной работы один на один с призраком, 23-летний Родион чуть не поседел, и больше его невозможно было заманить туда одного даже новой навороченной видеокартой. Мы дружно над ним смеялись, не веря его россказням, и всякий раз подкалывали, когда он, еще не закончив работу и видя, что все собираются по домам, тоже быстро сворачивался и уходил вместе с нами. Ухмыльнувшись этой мысли, я вздрогнула – в коридоре явственно слышался звук шагов. Ехарный бабец! – пронеслось у меня в голове. - Неужели правда?! Неужто и мне повезло встретиться с местным Кентервильским привидением?!
«Дверь тихонько заскрипела…» Нет, дверь не заскрипела - петли у нас нормально смазаны – дверь резко беззвучно распахнулась и в комнату ураганом ворвалась Татьяна Семеновна. Первым, что пришло в мою уставшую наивную голову, была инфернальная по тупости мысль: «Сейчас она меня насиловать будет!» Нелепой эта мысль была не только из-за своей неуместности и идиотизма, но и по той объективной причине, что Татьяна Семеновна значительно уступала мне в габаритах, и ей пришлось бы как минимум оклофелинить меня, чтобы исполнить задуманное мной для нее преступление. Я нервно гоготнула. Это остановило Татьяну на середине комнаты. Она несколько секунд раздумывала, как реагировать на мое поведение. Видимо решив, что надо сделать вид, будто ничего необычного не произошло, она заговорила:

- Я пришла узнать, нашла ты фотки или нет.

Господи, скажи мне, пожалуйста, хоть к одному человеку в своей жизни она приходила спрашивать такое?!

- Нашла, Татьяна Семеновна. Хотите глянуть?

Вынужденная необходимость обращаться к человеку, который младше меня, на «Вы» тоже внезапно рассмешила меня, и я заулыбалась. Наверняка, это выглядело несколько дебильно. Что, впрочем, не остановило Татьяну: она подкатила кресло, уселась рядом со мной и «приготовилась к просмотру». Мне показалось, что она собирается сейчас сидеть тут как минимум полчаса и разглядывать сотни картинок, выбирая нужную. Поэтому для нее было неприятной неожиданностью, что у меня их всего две. Несмотря на то, что фотки ей понравились, она возжелала, чтобы я показала ей те, из которых выбирала. Пришлось снова искать и лезть на сайты, где я брала картинки. Процесс затягивался – связь была не ахти. В ожидании, когда загрузятся фотки, я натужно пялилась в пустой монитор и начинала нервничать от ее соблазнительной близости. Татьянин легкий парфюм щекотал обоняние, будил меня и будоражил. Я решила держать себя в руках и не предпринимать никаких действий, пока точно не решу, что мне это по-настоящему нужно. Мысль о том, что не стоит на работе заводить даже подобия личных отношений, а тем более с дочерью шефа, не отпускала. Татьяна Семеновна скрипнула креслом, видимо, приготовившись говорить. Я со всей внимательностью, на которую была способна, посмотрела на нее тем особенным взглядом, который вынуждает человека произнести придуманную речь.

- Тебя как зовут? – Танечка с неподдельным интересом заглядывала в мои глаза.

Признаюсь, вопрос был для меня неожиданным. Для простого человека совершенно естественно знать имена всех, кто рангом повыше, а уж имена-отчества детей шефа – наизусть и спросонок выдавать. Мне же просто в голову не пришло, что она может не знать имени единственного в конторе корреспондента, Ф.И.О. которого подписываются под каждым его материалом в журнале. Значит, и журнал не просматривала. Не интересовалась. Ну и хрен с ним!

- Наташа.
- Наташа, - опять же неожиданно мягким голосом сказала Татьяна Семеновна. Вообще-то, она всегда на всех кричит. Разве что для отца делает исключение. Кричит на своих и не своих подчиненных, кричит, разговаривая по телефону, когда просит позвать к трубке редактора, кричит на конторского дворника, чтобы не путался под ногами, когда она соизволила прийти на работу и продефилировать через двор. – Наташа, я хотела извиниться, что тогда повысила на тебя голос, когда статью отдавала. Просто мне показалось, что ты смотришь на меня как-то слишком недоброжелательно, пожалуй, даже с ненавистью… Показалось мне!

Господи Иисусе! Что с этим миром?! – воскликнула я про себя, вспомнив рюмкину манеру выражаться. – Господи всеблагой! Что с ней? Уж не заболела ли? Может, скорую вызвать? Она умеет извиняться! Возможно ли такое чудо расчудесное? И потом – перед кем извиняться и зачем? Ей-то это зачем? Она вообще может меня сейчас матом обложить и без лишних реверансов плюнуть тут на пол и уйти, не попрощавшись. И потом, неужели ее волнует, что кто-то смотрит в ее сторону с ненавистью или нелюбовью? Вопросительные и восклицательные знаки, видимо, так и плясали в моих глазах, потому что Татьяна Семеновна продолжила свое извинение объяснительным признанием:

- Понимаешь, мне все кажется, что меня все здесь не любят, потому что я папина дочка и позволяю себе орать на любого, кто под руку подвернется. Им же не объяснишь, что меня раздражает то, как они делают свою работу. У всех руки будто из жопы растут! Я и сама, конечно, не профи, но я хотя бы учусь, стараюсь, исправляю ошибки, а они, они… - Татьяна Семеновна вошла в раж и уже отчаянно жестикулировала, показывая, как именно и из какой именно жопы растут руки у тех, чья работа ее не устраивала. Я уж и не знала, куда деваться от этого внезапного откровения и только нервно щелкала кнопкой автоматической ручки, которую вертела в пальцах.
- Вот мне тогда и показалось, что ты, как и все, с ненавистью на меня смотришь, хотя я тебя еще ни в чем не обвиняла. Показалось, понимаешь? – она говорила так энергично и убедительно, что мне все это напоминало игру-телепроповедь, где ведущий мечется по сцене, яростно размахивая руками, и темпераментно выкрикивает фразы, которые надо произносить доверительным шепотом и не каждому встречному-поперечному, а только избранным, причем предварительно сильно урезав текст. Внезапно она утихла и подытожила, - Извини, короче.

Картинки к тому времени уже загрузились и ждали нашего внимания, но я продолжала нервно щелкать ручкой, затрудняясь, что сделать: сказать «да все в порядке, не надо извиняться» и продолжить работу или «поговорить с ней об этом», раз уж ее понесло. Я выбрала первое, произнесла заготовленную фразу и предложила уделить внимание работе. Татьяна сказала оки и принялась рассматривать фотки. Внезапно я почувствовала, что на мою левую кисть, все еще не желавшую отпустить несчастную ручку, легло что-то теплое-теплое. Честно признаюсь – я не сразу сообразила, что это. Не поняла, не догнала, не просекла (о, Рюмка бы сказала, что я торможу с парашютом!). Как только я опустила глаза, чтобы выяснить, от чего одной из моих вечно холодных в случае близости женщины рук стало так тепло, я поняла – Танечка делает первый шаг! Сама, рискуя, играя ва-банк! Это она положила свою руку на мою, остановив тем самым мое нервное и шумное насилие над орудием настоящего корреспондента. Господи, какая-то нечеловеческая наивность напала на меня в этот день! Татьяна второй рукой отняла у меня ручку и сказала «Перестань щелкать!» таким тоном, которому в моем детстве один мальчик по имени Рома Каримов дал чудесное по точности выражение «резко и в то же время плавно». Руку не убрала. Я превратилась в статую и не верила тому, что она вот уже несколько секунд не отнимает руки, смотрит на меня и вообще неизвестно, что собирается делать.
Это был день, богатый на появление привидений. По коридору вдруг оглушительно загрохотали еще чьи-то шаги, и на этот раз дверь чуть не слетела со своих отлично смазанных петель. Рюмка пнула ее ногой со всей алкоголической силы и, даже не собираясь столбенеть от представшего перед ней зрелища, заорала во всю мощь дурных легких:

- Пикачундель! Скорее! Побежали! Скорее-скорее, мать твою! Там тетка! Тетка там! Кровища! Быром, дура! Откинет коньки консерва! Ты (ткнув в Татьяну указательным пальцем) в скорую звони! Не, не надо! Сами вытащим! Кровищи – миллионы килотонн! Мега- гегалитры, ептить!

Что мне оставалось делать? Я уже видела, что дело тут нечисто, раз в скорую звонить не надо, но все равно подчинилась Рюмке. Прекрасно зная, что все это она выдумала, я в то же время отдавала себе отчет и в том, что для вящей убедительности она готова немедленно зарезать какую-нибудь неосторожно проходящую поблизости мадам, если я ей сейчас же не поверю и не побегу сломя голову черт знает куда по темноте. Схватив меня за локоть, а второй рукой зацепив мой рюкзак, Рюмка бегом потащила меня к выходу, пнула другую дверь, и мы растворились в уличных сумерках, как два пиратских корабля, размахивая черным рюкзаком, как Веселым Роджером.

                ***

Добежав до первой же скамейки, мы рухнули на нее и принялись восстанавливать дыхание. Рюмка тут же подкурила две сигареты, воткнула одну мне в зубы и выпалила:

- Ну, рассказывай, проститутка, чего делали?!
- Картинки смотрели, - вяло, безнадежно призналась я.
- Ка-а-арти-и-инки они, мать их, сма-а-атре-е-ли! – передразнила Рюмка. – Видела я, чем вы там занимались! Опоздай я хоть на минуту, и твою репутацию пришлось бы восстанавливать силами целой сотни отборных матросов! Дура ты, расшпикаченная моя! Непоправимая дура! На, открывай! Ты думаешь, я несерьезно все это тебе говорю?! Вполне серьезно! Не вздумай палиться на работе! Да потому что! Не задавай дурацких вопросов! (я молчала) Можешь палиться где угодно, но только не перед людьми, от которых зависишь в финансовом смысле! Стопарь держи! Но не бойся, пики-перепили, я тебя вытащу из этого болота! Я тебе мужика найду! Нормально наливай, криворучка ты моя! Не смотри на меня так! У тебя все получится! Я тебя тренировать буду!

- Рюмка, заткнись, пожалуйста! – не выдержала ее монолога я, делая паузу для того, чтобы в этой тираде появилась хоть секундная передышка-для-выпить.

Мы махом выпили, Рюмка – звякнув зубами о свой фронтовой стопарь, я – хрустнув пластиковым стаканчиком. Рюмка наклонилась к моей голове, потому что уселась на спинку скамейки, а я на сиденье, занюхала моими волосами и решила, что сказала достаточно, чтобы образумить меня. Замолчав и попыхивая сигаретой, она уставилась в темное небо. Вот так вот просто у нее все делается: прибежать к тебе на работу, перепугать до смерти, вытащить за шкиряк, припереть в темную подворотню, сказать, что хотела, а потом пялиться в небо как ни в чем не бывало. Я с ужасом представляла, что там теперь делает бедная Татьяна Семеновна, так скоропостижно и в столь ответственный момент покинутая мной. Наверное, сидит в ступоре и пытается понять, откуда мы с Рюмкой такие дикие сбежали. Вернее, куда убежали и что там с несчастной порезанной тетенькой. Я в сотый раз сказала Рюмке, что о ней думаю, и предупредила:

- Ты по сути неплохой человек, но в один прекрасный день я все же решусь и обагрю свои руки твоей кровью, несмотря на совет профессора Преображенского доживать до старости с чистыми руками. Слушай, не мешай мне, а! Можно я буду делать то, что считаю нужным? Ты мне разрешаешь? Рюмочная, ты просто не имеешь права лезть в мою жизнь и мои отношения с людьми! Я же не лезу в твою койку, не ворошу белье, не держу свечку, не пытаюсь говорить, с кем тебе спать, а с кем не стоит! Почему же ты считаешь себя вправе решать за меня, что мне делать?!
- Ну и зря! – было развернутым рюмкиным ответом на мои излияния. Причем смысл его дошел до меня много позже.

                ***

 Всю следующую неделю Рюмка не звонила мне и не звала гулять, то есть вела себя обиженным образом. Наверняка, она разрабатывала новую программу моего перевоспитания. Я же пребывала в состоянии рабочего нон-стоп аврала и не замечала, что происходит вокруг меня. Рюмкино молчание казалось как нельзя кстати, редакция временно перестала галдеть, потому что день сдачи журнала неотвратимо приближался.  Я не чаяла дождаться конца недели, чтобы наконец-то просто отоспаться и не думать хотя бы час о том, что и как написать, куда воткнуть ту или иную информацию, чем забить место на одной полосе и как разгрузить другую.
В пятницу поздно вечером, когда я уже доползла до подушки и одним глазом начинала видеть сны, а вторым все еще искала, куда запропастилась кошка и не закрыла ли я ее случайно в ванной, голос подал телефон. «Нет, только не это!» - подумала я. «Ну что еще? Только не надо говорить мне, что сейчас опять придется думать!» Наиболее мертвым из многочисленных вариантов моего убитого голоса я пролепетала в трубку, изображая подыхающего от чумы бизона:

- Слушаю вас…
- Это я тебя слушаю, женщина, рождающая во мне исключительную степень ненависти! – проорала Рюмка.
- О, Ббббоооже! – отпустила последний стон я.
- Не поминай имя Господа своего всуе!
- Чего тебе, Рюмка?
- Вот-с, хотела поинтересоваться, как движутся твои дела на любовном фронте, - безразличным голосом ответствовала моя нравственная надсмотрщица.
- Никак.
- Ну и слава Богу! – В рюмкином голосе я услышала неприкрытую радость.
- У тебя как все? – Подчиняясь тщательно воспитанной во мне вежливости, спросила я.
- Ты знаешь, невегетарианский мой продукт, не очень как-то… Что-то хандра напала, мужчины пристают…
- С каких это пор тебе перестало нравиться внимание мужчин? – Я начинала просыпаться.
- Никто и не сказал, что оно мне перестало нравиться! Просто… просто скучно все это как-то… однообразно… «Привет, красивая! Пойдем выпьем!»… А потом сразу «Ты где была!? Бля, тишина должна быть в библиотеке!» и прочее… Мельчает мужик нынче, Пик ты мой радиостанционный! Гррррустно! Впрочем, тебе это не так уж интересно, да?
- Отчего же, рюмашечка? Евгенико-генетико-демографические исследования всегда меня особенно интересовали! Знаешь, даже когда я смертельно хочу спать и тщательно готовлюсь к тому, чтобы временно покинуть этот мир ради сновидений, я ни на секунду не забываю о том, как катастрофически быстро мельчает мужик в этой многострадальной стране! Жалко мне мужика, мать его за ногу! Невыносимо жалко! Спивается – это во-первых! Мельчает – это во-вторых! И не интересует больше никого – это в-третьих! Спокойной ночи, дорогая моя! Изволь звонить до наступления полуночи, и тогда наше общение приобретет гораздо более насыщенный и полноценный характер! – Я подумала о том, что быстро начала заражаться рюмкиной манерой говорить именно с тех пор, как Татьяна Семеновна стала неизменным объектом моих размышлений.
- Ты так все на свете проспишь, дорогая, - абсолютно серьезно, без подъебки произнесла Рюмка и положила трубку. А я незамедлительно провалилась в сон, где меня минутой позже посетили: 1. Татьяна Семеновна, катающаяся в одних кожаных штанах на дельфине по океанской глади, 2. Рюмка, разбивающая свой бесценный стопарь об асфальт прямо у меня под ногами, 3. Семен Константинович, кричащий в телефон Татьяне, чтобы она, извращенка чертова, не смела возвращаться из командировки, пока не одумается и не родит ему пятерых внуков, 4. сцена, в которой Рюмка неистово пытается втиснуться между мной и Танечкой, распихивает, растаскивает нас, раздирает одежду и кусает мои руки, крепко обнимающие стерву, которая на самом деле вовсе и не стерва, а просто напуганная девчонка, 5. лужа из слез, капающих с дерева.

Я всегда чутко относилась к тому, что мне снится, и пыталась растолковать, что бы все это значило, но утром в субботу я не успела этого сделать, потому что проснулась от истеричного долбежа пятками и трезвона в мою дверь. Сначала я подумала, что случился пожар и началась немедленная эвакуация. Еще толком не придя в себя, я нарисовала в своем воображении храброго пожарного с почему-то лопатой наперевес, искаженным от жара лицом и орущего во всю глотку: «Открывай, Наталья! Открывай! Шпикачка! Пикачурка! Пи-ка-чу-шеч-ка! Открывай!» Сон постепенно отступал на второй план, сознание прояснялось и уже наяву я услышала:

- Открывай, мать твою! Пикачундель, открывай, это я, любовь твоя! – оказалось, это буянила Рюмка. Она голосила на весь подъезд и не преставала колошматить по пластиковому покрытию двери.

Торпедой выскочив из постели и не успев ничего надеть на голое тело, я подлетела к двери, открыла ее и за грудки втащила Рюмку в квартиру:

- Не смей, слышишь, не смей никогда долбасить так в мою дверь! Не смей орать на всю ивановскую! Не смей приходить в 8 утра в субботу без предупреждения! Веди себя, в конце концов, прилично, ****ь! Что ты себе позволяешь? Ты что себе думаешь, а? Почему я должна в свой выходной день с самого утра приближаться к инфаркту миокарда по твоей милости? Ты позвонить не можешь?

Проигнорировав все мои вопросы, Рюмка медленно стянула кроссовки, что редко случалось с ней в моем доме, поставила их на полочку (подвиг) и томно произнесла:

- Дорогая моя, в обнаженном виде ты просто неотразима. Твой темперамент хлещет через край и топит меня в своей неповторимости. Твои фразы своей стройностью и полновесностью заставляют меня задумываться о чем-то вечном, простирающемся за пределы моего понимания, о том, что ты несравненно лучше, выше, благороднее меня… меня, так беспардонно ввалившейся в твой дом в 8 часов субботнего утра, чтобы сварить тебе кофе, помочь принарядиться, привести себя в полный порядок для похода в одно культурное заведение, где ты не была с самого детства и куда тебе жизненно необходимо сходить именно сегодня, причем через час нам уже нужно выйти из дома, потому что представление начинается в 10.

Я почувствовала, что идиотизм ситуации захлестывает мое сознание, и прошептала:

- Какое представление?
- Ну, представление, шоу или выступление артистов и их подопечных, перфоманс, если хочешь. Одевайся, по дороге все расскажу!

Внезапно желание сопротивляться у меня пропало. Я поняла, что это будет трудно и, скорее всего, бесполезно. То, что вся эта затея – полный бред и как всегда закончится странным образом, я  тоже прекрасно осознавала, но и видела, что Рюмка настроена весьма решительно и пребывает в том своем настроении, когда останавливать ее нужно только с помощью дюжины «БЕЛАЗов». Планов на этот день у меня не было, и я подумала – пусть делает, что хочет, только бы не убивала и не топталась на моих ушах.

- Что надевать? Куда идем-то? – поинтересовалась покорным голосом я.
- Подойдет даже передничек поварихи-первоклассницы, но ты можешь выбрать одежду по своему вкусу, - дала Рюмка весьма ценную инструкцию.

Она сварила кофе, впихнула его в меня, поправила воротничок моей рубашки, случайно прикоснувшись к моей груди и не заметив этого, отметила, что я плохо завязала один из шнурков, взъерошила мне волосы в художественный беспорядок, подвела к зеркалу, показала, покрутила, сама оценивающе рассмотрела со всех сторон и, удовлетворенно щелкнув языком, сказала: «Двинули, паровоз!»

Через час я поняла, какую глупость совершила, доверившись Рюмке. Она привезла меня в… цирк. Билеты она достала из нагрудного кармашка своей куртки, потрясла у меня перед глазами и заявила, что если я с ней не войду в это чертово здание, то должна буду выдать ей стоимость одного пропадающего билета, поскольку она-то идти в цирк намерена! Скажите на милость – что мне было делать? Я ненавижу цирк, не выношу вида замученных животных и не испытываю особого восторга перед ловкостью акробатов, по ночам просыпающихся от нечеловеческих болей в позвоночнике! Я не люблю визжащих от восторга детей и сопровождающий действие оркестр, сидящий среди зрителей и оглушающий звоном медных тарелок. Однако и платить за это безобразие я не собиралась. Решив, что смогу уйти по прошествии трети представления, я покорилась и, чинно приняв рюмкину руку под свой локоть, шагнула на ступени куполовидного зоопарка.

Как я и ожидала, ощущения мои были не ахти. Похмельный конферансье объявил, что сейчас мы все умрем от того, что увидим, и мне вдруг смертельно захотелось еще раз посмотреть на солнце и зелень весенних березок. Рюмка теребила мой рукав и, тыча пальцем в направлении арены, горячим шепотом возвещала:

- Смотри, сейчас пойдут мартышки! Чудовищно умные существа! Они даже могут носить штаны в домашних условиях и ни разу их не описать!
- Я тоже так могу.

Я все ждала момента, когда можно будет сослаться на желание выйти, не вызвав сомнения в том, что в туалет мне действительно надо, но Рюмка церберски следила за мной и за тем, сколько минут прошло с начала этого безобразия. Она видела, что я готова использовать любую возможность, только бы не смотреть, как абсолютно белый и замученный дрессировками тигр только усилием воли сдерживается, чтобы не откусить голову человеку, заставлявшего его прыгать сквозь горящий обруч.

                ***

Мне пришлось досидеть это до конца. Вежливо расталкивая возбужденных зрелищем детей, я пробиралась к выходу, мало заботясь о том, поспевает за мной Рюмка или нет. Внутренне кипя от того, что один из выходных дней пропал даром и к тому же привел меня в крайнюю степень раздражения, я хотела как можно быстрее добраться до дома, запереть дверь, отключить телефон и хоть несколько часов уделить себе, точнее, тому, что давно ждало моего внимания – книгам, которые давно надо было прочитать по программе, фильмам, которые сама давно хотела посмотреть, и просто тишине, в которой уже тысячу лет хотелось посидеть, не делая ничего. Но, Господи, разве я не знала, что, будучи в таком настроении, Рюмка не даст мне спокойно лечь и умереть?!

- Следующим пунктом нашей развлекательной программы является культурный поход на берег дивной по своей неповторимой красоте реки Ангары, где мы используем любую возможность напиться в зюзьку, поговорить о вечном и динамике развития действия в контексте этого самого вечного! – отрапортовала Рюмка.
- Нет! Я еду домой!
- Нет, ты идешь со мной и занимаешь свои мысли тем, что, возражать и отказывать такой женщине, как я, грех!

Если бы не визг тормозов стремительно подлетевшего к нам автомобиля, я бы высказала Рюмке свое мнение по этому поводу. Ощущение дежавю внезапно заполнило мое сознание, и как сквозь сон я увидела Татьяну Семеновну, выскочившую с водительского места, подбегающую ко мне, властно хватающую меня за руку и, что-то шепча мне на ухо, тянущую к машине. Я решила, что, раз начав сегодня с утра подчиняться, продолжу это занятие хотя бы потому, что сопротивление отнимает уйму сил. Однако ситуация явно требовала разъяснения, и я уже готовила гневную вопросительную тираду в Татьянин адрес. Вообще-то, у меня выходной день и какое она, к черту, имеет право хватать меня за руки и тащить, куда ей вздумается?! Она что же – решила действовать рюмкиными методами? Раз увидела, как это делается, и понеслась?

- Татьяна Семеновна, - ядовито начала я, - Татьяна Семеновна, что все это значит? Куда мы едем?
- Сейчас, сейчас все объясню. Ты извини. Здесь недолго. Дело государственной важности. Срочняк, одним словом. Отец сказал, что если я тебя не найду, он мне ноги оторвет. Там правка какая-то пришла. Вернее, звонили из Магнитогорска, нужно убрать одно, поставить другое. Короче, я не знаю. Я тебе звонила, там автоответчик.

Здесь замечу, что на автоответчике я оставляю на всякий случай рюмкин телефон, потому что друзей у меня всегда было мало, да и те из них, которые имеются, никогда не смогут точно сказать, где я. Только Рюмка в состоянии назвать наиболее вероятное место моего пребывания. Поэтому, даже не уведомив ее об этом, я записала речь с ее цифрами. Однажды сама попав на автоответчик, Рюмка уже взялась набирать предложенные цифры, но когда телефон с упомянутым номером, лежавший в ее ладони, в ответ на запрос выдал озадаченную тишину, моя героиня поняла, в чем дело. Потом долго жала мне руку, расхваливая шикарную шутку и спрашивая на полном серьезе, не специально ли для нее я придумала столь занимательную штуковину, и жутко расстроилась, когда я – тоже серьезно – ответила, что нет. Наверное, стоило быстренько сориентироваться и поддакнуть, но мне было лень и, если честно, последствия этого признания тоже немного пугали. Рюмка человек непредсказуемый…

- Там номер чей-то, - продолжала частить Татьяна Семеновна, - и мама, старушка, бабушка или кто она, говорит – в цирк с тобой. Я сначала не поверила, а потом глядь – точно в 10 начинается - поехала. Но меня не пустили внутрь. Пять минут хотя оставалось, а потом я потеряла, вернее не нашла в толпе. И только сейчас вот увидела…
Ты отцу не говори, где я тебя нашла, а то он уволит нафиг сразу! – совершенно по-детски озорно улыбнувшись, заключила она свое продолжительное высказывание.

Из речи Татьяны Семеновны я поняла лишь главное –  что она нашла меня через рюмкину маму, и что нужно что-то срочно сделать на работе. Настолько срочное, что Семен Константинович приказали вызвать меня, хотя такого еще в моей рабочей практике на этом месте не случалось. Впрочем, он известный мастер вгонять людей в кипиш, к тому же специалист по жонглированию апельсинами чужих чувств и ощущений, так что вполне могло статься, что Танечка сильно преувеличила силу спешки, в которой мы пребывали. Скорее всего, она больше боялась просто меня не найти, чем торопилась доставить пред папу на ковер. Все-таки она знала его лучше, чем я. За полгода на этой работе я натерпелась всякого, но наверняка и представить не могла, на что способен ее артистичный родитель в домашних условиях.

Приехав на работу и увидев, что именно от меня требовалось, я поняла – Семен Константинович в который раз решил убедиться в своем всесилии, многовластии и вездесущности, а Татьяна Семеновна просто была рада вырваться из своей безвыходнОй рекламной работы и съездить проветриться. Впрочем, блеск ее прохладно-прозрачных глаз выдавал и несколько иного рода радость, причиной которой мне вдруг почему-то расхотелось быть.

Лишь десятью минутами позже я поняла, почему: еще на проходной боковым зрением я отметила наличие нового человеческого явления в нашей конторе. В субботу это было приятно и странно одновременно. Татьяна, наша престарелая уборщица, бывшая кагэбэшница и, по печальному совпадению, тезка шефской старшей крови, давно сообщила мне, что собеседования по приему на работу в наше «заведение» Семен Константинович обычно проводит по субботам – возможно, от нехватки времени на неделе или по какой-то другой, непонятной нашим скромным умам причине. Так вот, на проходной я заметила НЕЧТО, даже строением тазового аппарата отдаленно напоминавшее особь женского пола. В остальном новоявление представляло собой гремучую помесь К.Ривза и П.Суэйзи, если можно себе такое вообразить. Короткий еж черных волос венчал высокий лоб, украшенный параллельной бровям чуть заметной морщинкой, и небесно-голубые открытые глаза, активно приглашавшие погулять по ним продолжительным восхищенным взглядом. Однако у меня не хватило на это времени, потому что в сей незабвенный момент Татьяна Семеновна решительно увлекала меня за руку в направлении рабочей обители своего несравненного отца и только на секунду – во время прохождения вертушки – отпустила мои заледеневшие пальцы. Бедная моя расшатанная непомерными дозами алкоголя психика не могла выдержать одновременного присутствия двух столь пленительных женщин. Цирк и Рюмка остались далеко в прошлом дне.


                ***

Если бы я могла сказать Семену Константиновичу, что я думаю по поводу всего произошедшего, то выразила бы ему человеческую признательность за столкновение с нашей новой веб-дизайнером Пивасилисой (толкование позже), но и не забыла б упомянуть идиотизм вызова меня на работу в субботу: текст, на который пришла правка из Магнитогорска, находившегося в другом часовом поясе и отстававшего от нашего времени на 3 часа, вполне мог быть поправлен и отослан утром в понедельник. Даже так уральцы располагали бы возможностью прислать еще хоть три штуки правок, а мы все равно успели бы сдать номер в типографию вечером понедельника же. Тот факт, что я все учту, изменю пару фраз и отошлю текст в субботу, в далеком от нас городе никто не смог оценить по той простой причине, что в нем, несмотря на все магнитно-магнитогорские бури, тоже живут люди, имеющие обыкновение отдыхать по выходным. Но появление Пивасилисы по яркости впечатления перевесило шефский маразм.

Уборщица Татьяна (о, качество советской разведки!) поведала мне, что «новенький» принят на должность «иллюстратора» (ответственность за выбор термина я полностью возлагаю на Татьяну) и что зовут его просто – Вася. Что он мировой парень, потому что при знакомстве с ней сразу же спросил, кто здесь так превосходно моет окна, на что зардевшаяся аки девица от смущения старушка ответствовала средневековым штампом «Ваша покорная слуга». Судя по вопросу, Пивасилиса грозила составить Рюмке серьезную конкуренцию. Я задалась целью, если Вася оправдает мои ожидания, свести их на ринге и посмотреть на бой титанов.

                ***

Понедельник столкнул меня с успешно заверенным текстом и Пивасилисой. Не вынимая рук из карманов широченных штанов, она ввалилась в редакцию и лениво расплылась в кресле напротив Надежды Васильевны. Непомерно растягивая отдельные гласные и проваливая в бездну целые слоги, она изрекла:

- Доступ ко всему. Подпись Семена м-м-м Констан-и-ы-ча. Э-э-ктронные версии ж-на-ла на-а.
- Что?! – встрепенулась от своей счет-фактурной летаргии Надежда Васильевна.– Что Вы сказали?!
- Веб-дизай-ер новый. Я. Э-э-эктронные версии ж-на-ла за пять лет на-а.

Надежда Васильевна истратила 10 секунд на переваривание выплывших из строго-красиво очерченных губ этого «оно» звуков и взвизгнула:

- Зачем?
- Сайт бу-у делать.
- Чей?! – Надежда Васильевна затупила.
- Наш. Конторы. Гм. Предприя-и-я.

Не дожидаясь ответа, Пивасилиса поднялась с кресла, медленным оценивающим взглядом обвела комнату, скользнула им по страдающей бальзаковским возрастом Ирине Николаевне, корректору, чуть задержалась на Родионе, верстальщике, по мне, по Маше-красавице-курьеру и вернулась ко мне. Неожиданно вежливо и четко она произнесла:

- Извините, можно Вас на пару слов в коридор?

В коридор на работе я обычно выхожу в двух случаях – когда иду в туалет или покурить. Поскольку я сомневалась, что получила приглашение совершить совместный поход до сортира, то рефлекторно запустила руку в ящик стола и сунула в карман пиджака пачку сигарет. Маша ревниво проследила за моим движением – мы всегда курим вместе и даже Родиону редко удается увязаться за нами, чтобы послушать душевные разговоры о том, какая сволочь этот Герасимов, что не остановил вчера машину, чтобы Маша смогла посмотреть и оценить всю прелесть деньпобедного салюта.
В коридоре Пивасилиса оставила дурную манеру внятно выражаться:

- Курить. Сигарет нет. Зажигалка. Пожалуйста.

Я молча указала на лестницу, по которой надо было спуститься к черному ходу, ведущему во внутренний двор, где мы обычно курим. Пивасилиса сделала приглашающе-пропускающий жест рукой, демонстрируя крайнюю степень галантности. На улице она протянула мне теплую ладонь и представилась:

- Вася. Василиса в миру.

Мне не хватило выдержки. Я прыснула, не отрывая взгляда от ее забавной и симпатичной физиономии, которой щетка волос придавала еще большую комичность, и от ее глаз, рассыпающих фейерверк небесно-голубых веселящих искр.

- Очччень приятно, - давясь смехом, - ответила я и забыла назвать свое имя.


                ***

За две минуты до конца рабочего понедельника раздался звонок внутреннего телефона. Надежда Васильевна, подняв трубку, послушала пару секунд и в полной растерянности во взгляде протянула трубку в мою сторону, не издав ни звука. Я подошла и услышала:

- Корреспа-дента просят в кабинет пра-ра-ммистов, - и короткие гудки.

Почуяв начало развития событий, я потратила 2 минуты на игру в Солитера, собрала рюкзак, распрощалась со всеми, включая Машу, с которой мы всегда вместе ходим на остановку, и вдавила педаль акселератора в пол. Я направлялась узнать, что настоящее имя Пивасилисы действительно Василиса (человеческое спасибо маме с папой!), что Вася – это уменьшительно- и неизменно ласкательное для уха женского тематического населения имя, что ПИВ(О)асилиса – это жизненное кредо данного суперчеловека, совпавшего со мной в любимом напитке и способного даже немного переплюнуть меня в степени возможности оставаться на ногах после пяти литров…

                ***

Татьяна Семеновна застала нас выходящими с «работы» в 9 вечера при том, что рабочий день закончился 4 часа назад, и проводила – меня – тоскливо-безнадежным, а Пивасилису – ненавидяще-завистливым взглядом. Интересно, что она сама делала в это время на работе?!
Мы с Пивасилисой миновали проходную и вышли в «свет», являя собой дивное зрелище – пара непонятной половой принадлежности, «одно» из которых одето в прилично-нарядный щегольской летний костюм в едва заметную полоску, а «другое» демонстрирует полный пофигизм в плане туалета и прекрасно чувствует себя в безразмерных штанах, с утра откопанных где-то в беспорядочных залежах одежды, пестрой кофте-футболке, наводящей на мысли о праздничных представлениях в восточных странах, и полуторатонных говнодавах о рифленой подошве, шнурки которых мало того, что различались между собой, так еще и били в глаза с левой ноги – кислотно-салатным, с правой – фламинго-розовым цветами. Мы направлялись на соревнование, которое стало первым в наших с Пивасилисой питейных отношениях. Оно носило гордое название «Кто кого перепьет и кто кого домой потащит». Расположившись на богатой всеми оттенками зеленого травке набережной, мы откинулись по-тайно-вечерски  на свои левые локти и приступили к неспешному разговору, из которого я почерпнула огромное количество важной и интересной информации. Оказалось, что Пивасилиса – девочка, сбежавшая от ига родителей из деревни в пятнадцатилетнем возрасте. Договорившись о ночевках в квартире тетки по матери, она умудрилась пристроиться в школу, закончить ее и даже поступить в политех на факультет АСУ. Благополучно окончив его пять лет спустя, она, по выражению самой Пивасилисы, «пошла в мир», где и забрела на тропу веб-дизайна. Необходимость накопить некоторый опыт в этом деле и привел ее в нашу контору, где все работают на престиж, а не за деньги. Поскольку любопытство не порок, а естественное право каждого уважающего себя шпиона-интернационалиста, я сочла необходимым осведомиться о наличии у Пивасилисы дамы сердца. Поперхнувшись пивом от такой наглости, она сказала, что кроме моего образа ее сердце пока никто и ничто не тревожит. «Гм» - подумала я, вспоминая выражение, что в каждой шутке есть доля правды.

                ***

Три недели подряд я убеждалась в том, что Вася – редкий кадр. Ее житейская и творческо-питейная биография были полным подтверждением моих мыслей. Постепенно я поняла, что Татьяна Семеновна и оглушительное молчание Рюмки меня волнуют так же мало, как смерть профессора Хавкина в дебрях Индии в начале XX века. Пивасилиса заполнила мое сознание до отказа невообразимой манерой выражаться, богатством жестикулярных вариаций и необъяснимой способностью делать так, что я чувствую себя абсолютно спокойно в ее присутствии – с ней не было ни постоянного мандража, как в обществе Рюмки – ожидании, что та выкинет какой-нибудь асоциальный поступок, ни обжигающего холодка по спине от близости Татьяны Семеновны, не было того понимания, что если рядом с тобой женщина, то это неизменно значит, что она хочет оказаться с тобой в постели.
Ступив в один из самых прекрасных дней моей жизни на тропу однополой любви, я как-то раз и навсегда, безоговорочно отвела себе роль рулевого и не ожидала, что кто-то, кроме меня, может взять на себя все «мужские» обязанности и заставить меня, наконец, перестать думать о том, что именно я должна выбирать кинотеатр, концерт или кафе, в которое пойдем, об обстановке, в которую я приведу свою даму, о том, что … обо всем. С Пивасилисой я пребывала в твердой уверенности, что все как-то само собой разрешится, сделается, устроится. Я смотрела на ее руки и впервые осознавала, что этот непонятный вариант – мужские или женские – мне нравится ничуть не меньше, чем точеные пальчики некоторых особ с их неизменно кокетливой манерой держать сигарету, скользить по моим волосам или пробегаться по клавиатуре. У Пивасилисы были тонкие кисти ухоженного гея. Естественная смуглость их мне нравилась гораздо больше, чем все, что я успела увидеть до сих пор. Ее манера двигаться меня завораживала, я любила смотреть, как она подкуривает, сначала неглубоко, а потом сильнее затягивается и, смешно прикрыв верхней губой нижнюю, выпускает дым. Мне нравилось, как она подтягивает привычным и уже незаметным для нее самой жестом свои безразмерные штаны. Я откровенно веселилась, глядя на то, как она, отдавая дань воспитанию и удобству, поправляла сползшую лямку бюстгальтера и при этом смешно морщилась. Мне нравилось, как движутся ее губы, когда она говорит. И, самое главное, мне нравилось то, что она говорит. Я затрудняюсь сейчас обозначить темы разговоров, которыми она меня заинтересовала, – дело не в этом. Мне нравилась ее манера коверкать и глотать слова. Нравилось, что она способна провалить фразу так, что, искореженная, она все же несла смысл, до которого тебе нужно было докапываться еще несколько секунд, а когда ты понимал, что это простая, не перегруженная философией и открытиями речь, то уже радовался просто тому, что она слетела с ее уст, а тебе хватило мозгов ее понять.
Я тихо заболела Пивасилисой, пока еще не отдавая себе отчета в этом. Я расстраивалась, если после работы она не звала меня гулять, если в обеденный перерыв я уходила из столовки раньше, чем появилась она, если рабочий процесс нас не сталкивал в течение более, чем двух дней… Да и как он мог нас сталкивать? Ее работа касалась моей только в том плане, что каждый раз, помещая на сайт аннотации к статьям, она была вынуждена подписывать мою фамилию. Всеми проблемами, касающимися наших компьютеров, занимался другой человек. Дмитрий Викторович, как оказалось, был двоюродным братом Пивасилисы, причем она узнала об этом в тот же день, как сообщила мне. На самом деле, вся контора уже давно шуршала, что именно Дима привел Васю к нам. Впрочем, это не важно.
Я и Пивасилиса отличались редкой способностью оказываться в курсе дел позже всех остальных, что, пожалуй, и оградило нас от тех разговоров, которые уже несколько дней витали в воздухе. Жадная до необычностей и похождений в целом, контора уже давно окрестила нас Геем и Кардой, а мы все еще ничего об этом не знали. И не узнали до тех пор, пока Пивасилиса не уволилась, а я не засобиралась увольняться. Но думать об этом еще было рано, потому что ровно через три недели с начала нашего знакомства мы впервые завалились к Васе домой. В тот вечер она выиграла соревнование в перепитие – да и то, только потому что был будний день. Завтра нам надо было на работу, и мне совсем не хотелось дышать перегаром на своих интервьюируемых, а она могла работать над сайтом в любом состоянии – с перегаром или без. Решив, что в одинокой квартире я буду ночевать гораздо скучнее, чем у нее, я согласилась на Пивасилисины уговоры: она снимала частный дом в центре (один из так называемых «архитектурных памятников», которые уродовали своим убогим видом весь город, но не подвергались сносу потому, что были построены сколько-то там сотен лет назад). Добираться до него было совсем недолго и, главное, пешком. Я согласилась.
Внутренняя обстановка разительно отличалась от того, что дом являл собой снаружи – это было вполне приличное двухкомнатное помещение, скромно, но вполне прилично меблированное, центрально отапливаемое и весьма уютное. Цепким взглядом я выделила из всей обстановки проигрыватель – обыкновенный винильно-пластиночный – по которым я испытываю ностальгию с самого детства. Перехватив мой взгляд, Вася двинулась к этому монстру, который по сравнению с моим домашним маленьких чудом – магнитофончиком – был просто шестиметровым кадиллаком. Не спеша и долго раздумывая, она выбрала пластинку. Откуда она знала, что если поставит альбом Element of Crime, то полностью угодит мне, в курсе было только ее шестое чувство. Окунувшись в прошлое и уйдя нетрезвым взглядом в узор на обоях, я забыла о Васином присутствии. До моего слуха отрывчато доносились звонкие кухонные звуки, рождая во мне не осознанное до сих пор чувство голода. Я растворилась в любимых звуках и очнулась лишь тогда, когда прямо под моим носом что-то очень вкусно запахло. Оказалось, что осмотрительная Вася по дороге успела купить «вакуумную колбаску», то есть простейший закусон, любовно уложенный теперь на кусочки хлеба и предлагаемый мне. Честно – такая трогательная маленькая забота способна впечатлить меня гораздо больше, чем приглашение в дорогой ресторан с шикарным меню и отменно профессиональным поваром. Я благодарно глянула на Васю и одним махом проглотила два бутера, внезапно почувствовав, как сильно я голодна.
Пока я поглощала скромное, но от того не менее вкусное угощение, Вася скрылась в «отделении» дома, которое, по всей видимости, выполняло функции ванной комнаты. Во всяком случае, оттуда неслись звуки льющейся воды и довольное фырканье существа неожиданно для меня желанного. Размышления о том, что если сейчас Вася предложит мне ночь «чистой и страстной любви», то я непременно откажусь, вдруг развеселили меня. Если меня что-то веселит, я смеюсь. Я и засмеялась. На мой голос из ванной, торопливо вытирая на ходу влажные волосы и обернувшись вторым полотенцем, показалась Пивасилиса. С улыбкой глядя на меня, она поинтересовалась, что в ее доме так сильно меня рассмешило. Я, непорочная душа, выложила ей то, о чем думала.

- И что – ты готова отказаться от этого суперпредложения? – С серьезной миной и лукавым блеском в глазах спросила она.

- Вася, радость моя, - пьяно лепетала я, - ну кто же откажется от такого счастья – ощутить твои руки на своем теле? Ты знаешь много таких дурочек?

- Всего одну, - вдруг помрачнев, еле слышно ответила Вася.

- И кто же эта несчастная? – Нетрезво хохоча, осведомилась я.

- Ты.

Пьянь моментально слетела с меня. Я почувствовала, что все выпитое мной – откровенный пустяк перед этими, кажется, невольно вырвавшимися у нее словами. Поняла, что это – не игра и не заигрывание со мной, что я, отдавшись спокойствию в Васином присутствии, забыла о том, что она тоже может быть серьезной и, ежевечерне засыпая, мечтать о ком-то. Только смущало, что это именно я – я, ничем особым непримечательная, я, рождающая в мыслях только образ «коварного ненасытного самца», я, дурацкая, нерасчетливая, непрактичная, я, по большей части слушающая, чем говорящая, я, неинтересная мне самой, стала интересной ей – всей такой замечательной и веселой, неутомимой шутнице и будущему компьютерному гению, ей, по сути ни разу не показавшей ни единого намека на то, что я могу интересовать ее.

- Пожалуй, ты права, Вася. Но я несчастна не как большинство людей, страдающих от неразделенной любви, жизни в разных городах, финансовых проблем или физических болезней, - начала я. – Я несчастна по другой причине, и ты сейчас скажи мне честно, почувствовала ты это во мне или нет. Я несчастна оттого, что ощущаю собственную неспособность кого-то любить. По-настоящему, открыто и самозабвенно.
- Именно поэтому мне грустно сейчас, - сказала она, - потому что я знаю - тебе в данный момент ни к селу и ни к городу то, что чувствую я. Что ты, в принципе, можешь провести со мной ночь, но она будет значить для тебя так же мало, как все твои связи в последние – сколько лет? месяцев?
- Пять лет.
- Тем более.

Я предпочла промолчать, потому что знала одну бесповоротно верную вещь – я заболела Васей, но как долго это будет продолжаться, я не знала сама.
- И, несмотря на это, - услышала я где-то очень близко к своему уху, - я хочу, чтобы эта ночь у нас была. Чтобы ты, однажды разобравшись в себе, перекопав в памяти все любови и интрижки, выбрала меня, однажды поняла, кто именно тебе нужен. Надеюсь, это буду я. Только я хочу, чтобы ты не опоздала.

Ее еще движущиеся при этих словах губы тихонько коснулись мочки моего уха, перешли в мягкое, настойчивое и нежное наступление, постепенно захватили шею, губы; руки в еле сдерживаемом порыве освободили меня от рубашки; пальцы, охваченные нервной дрожью, расстегивали ремень и пуговицу моих джинсов… Я не видела смысла и не находила в себе сил сопротивляться – да и к чему? Лгать самой себе в том, что я ее хотела, я не могла; нежелание упустить свое счастье – если оно явилось в лице Васи – затмевало все перечисленное.

                ***
Утром писклявый внутренний голосок с издевкой спросил: «Ната-а-а-а-ша, и где же это ты раньше была? И чем это ты думала? Уж не левой ли пяткой?» Действительно, Вася превзошла мои ожидания и к тому же заставила меня серьезно задуматься: чем я раньше занималась с девушками в постели? Уж не в настольный ли теннис играла? Нет, - сказала я себе, - пожалуй, это были шахматы!

                ***
Радости нашей конторы не было предела: всех только и было обсуждений, что наши с Пивасилисой счастливые лица, причем счастливые не от каких-то профессиональных успехов, а заметно удовлетворенные лица исключительно в присутствии друг друга. Татьяна Семеновна, похоже, махнула рукой на все происходящее и только иногда провожала меня тоскливо-безнадежно-брезгливым взглядом, как бы давая понять, как отрицательно она относится к неверным мужчинам.
Рюмка молчала, как рыба об лед. Но я еще не забыла об обещании, данном себе самой, свести ее на «ринге лингвистов» с Пивасилисой, теперь – моей милой Васей, моим ласковым зверем, нежность рук которого я не могла вспомнить, не ассоциируя этого со сладкой судорогой, оставлявшей меня обездвиженной на постели и не позволявшей не то что шевельнуть ногой – даже родить хоть какой-то, кроме нечленораздельного, звук.

                ***

Только недавно я осознала, что телефон Рюмке нравился гораздо больше всех иных технических достижений человечества. Очередной ее звонок-как-всегда-невовремя в клочья порвал мой наичувственнейший эротический сон с участием Васи. На этот раз я готова была Рюмку убить. Превратив свои руки в звук, отправить их по проводам и добраться, наконец, до ее тонкой шейки, сражающей своей белизной половину мужского населения города.

Я успела произнести только начало привычной фразы:

- Рюмка, мать твою…
- Заткнись и слушай, - непривычно спокойно и даже как-то угрожающе прервала она мой едва начавшийся спич.
Я замолчала, стопятнадцатым чувством уловив, что этот разговор по степени серьезности будет превосходить совокупную серьезность всех наших разговоров, начиная с момента знакомства в колясках у подъезда. С расстановкой диктора, энергично начитывающего тренировочный диалог-упраженение для иностранцев, Рюмка отпечатала в мое ухо:

- ЧТО? Ты! Делаешь?!

Я затруднилась с ответом даже не потому, что не понимала, о чем идет речь, а потому что не могла решить, с чего начать свой рассказ.

- Что конкретно ты хочешь знать, Оля? – Я почувствовала, как на том конце провода Рюмку тюкнуло, словно током, этим «Оля». «Оля» означало, что наш обычный шутливо-идиотский, несерьезный тон сегодня не прокатит, и виной тому траги-театральная интонация ее собственного  вопроса. Впрочем, насчет театральности я, пожалуй, переборщила, но из рюмкиных уст, с тех рюмкиных губ, которые я знала, подобные слова слететь не могли. Значит, это была не Рюмка, а Оля, Ольга Рюмина, Рюмина Ольга Владимировна.

- Я хочу знать, что ты делаешь такого важного, жизненно-воздушно-необходимого, не подлежащего отлагательству и повременению, такого всеобъемлющего и минутопожирательного, что за три месяца ни разу мне не позвонила?

Решив сразу расставить все точки над i, не юлить и не оправдываться, я сказала

- Я влюбилась в сногсшибательную девушку. Все мои мысли и время заняты ею. Ни одной секунды мне не хочется посвящать ничему и никому, кроме нее. Этого достаточно, чтобы ответить на твой вопрос?

Но Рюмка никогда не получила бы своего героического прозвища не только из-за умения оригинальничать в процессе распития спиртного, но и по причине в целом нестандартного устройства мыслительного аппарата. В следующее мгновение она огорошила меня вопросом:

- Дорогуша, у тебя какое зрение?
- Цветное,  - не задумываясь, брякнула я.
- Спасибо, это я знаю. Я имею в виду, есть ли у тебя отклонения в сторону плюса-минуса?
- М-м-минус полтора, не меньше, - я наивно обрадовалась хоть какой-то определенности.
- Боюсь расстроить,  но врачи явно обманули тебя на последнем медосмотре. Ты как минимум слепа на оба глаза, и медицина тут, похоже, бессильна.
- Да в чем дело?! – взорвалась я. – Ты можешь нормально по-русски сказать, чего хочешь?!
- Могу. Подожди немного.

В трубке раздались короткие гудки, а я почувствовала себя безмозглым азиатским тушканчиком, застывшим, как соляной столпик, посреди бескрайней пустыни в недоумении, у кого бы здесь спросить, «Который час?». Так, с коротко гудящей трубкой в руке, я просидела минут двадцать, не зная, что и подумать обо всех этих рюмкиных офтальмологических исследованиях. Только начав выходить из оцепенения и положив, наконец, трубку, я двинулась в сторону балкона, чтобы покурить. Резкий звук дверного звонка вернул меня в действительность.
Видимо, что-то в моей внешности или поведении вынуждает людей думать, будто со мной можно обращаться, как с ватной куклой. Решительно толкнув дверь, а заодно и меня внутрь квартиры, Рюмка левой рукой ухватила меня за рубашку на груди, сжав ткань в жестком маленьком кулачке, а правой прижав мое плечо к стенке прихожей. Дверь самостоятельно щелкнула язычком замка, как будто подчиняясь воинственному рюмкиному настрою. Поскольку ростом и комплекцией меня природа не обидела, а Рюмка в стандартном прыжке доставала мне до подбородка, наша скульптурная композиция выглядела весьма оригинально.

- Ты спрашивала, чего я хочу, - начала она. – Так вот, если зрение не позволяет тебе этого увидеть, я скажу, чтобы информация поступила в твой мозг через ушные отверстия: Я хочу тебя! Не просто хочу твоего тела – я люблю тебя! «Давно, отчаянно и нервно» - как сказала поэтесса Ольга Рюмина. Давно. Отчаянно. И нервно. Я хочу, чтобы ты звонила, разговаривала со мной. Хочу, чтобы ты не только смотрела в мои глаза при разговоре, но и видела, что в них написано… Ты меня хотя бы слышишь?! Понимаешь?! Я. Люблю. Тебя. И если ты думаешь, что я отдам тебя какой-нибудь богатенькой папиной дочке, то ты жестоко ошибаешься!
Внезапно оборвав свой монолог, Рюмка неожиданно сильным движением рванула мою голову к своим губам и подарила незабываемым по причине стремительности и безудержно сладким по причине искренности поцелуем. Почувствовав, что не могу  не отвечать на него, я истерично пыталась оторваться, но мои старания выглядели поистине киношно… «Если маленькая женщина чего-то хочет, то непременно возьмет» - сказал безвестный гений, сально улыбаясь…
Когда мне удалось вырваться, я подумала, что, продлись этот поцелуй еще хоть секунду, Рюмке не составило бы труда затащить меня в постель. 
На помощь пришла спасительная мысль: Вася!

- Рюмашечка, с каких это пор ты разлюбила мужчин и охотишься на беззащитных женщин? – Попыталась поставить разговор на шутливые рельсы я.

- Не паясничай. Я откровенна с тобой.

Пережитое возбуждение окончательно отпустило, в работу безуспешно попытался включиться мозг.

- Рюмкин, ты серьезно? – Зачем-то спросила я, прекрасно осознавая, что настолько серьезно Рюмка еще никогда со мной не говорила. Я мечтала выбить себе хоть минуту на размышление.

- Ты знаешь.

- Слушай, но… - я не представляла, как повести себя в этой ситуации. Для меня была полной неожиданностью и суть дела, и то, что я ничего не замечала, и то, что Рюмку прорвало именно сейчас, когда я наконец-то почувствовала, что нашла своего человека - Ваську, которую ждала черт знает сколько времени, Ваську, которая вдохнула в меня жизнь и ведет теперь сквозь мои душные душевные потемки к едва виднеющемуся вдалеке свету. – Но ведь… Как же так?.. Ты же никогда… Ты же хотела меня вернуть на «путь истинный»… «Сотня отборных матросов» для восстановления моей репутации, «мужика тебе найду», «тренировать тебя буду», «у тебя все получится»… А сама… Оль, как же так? Ну, объясни хотя бы, почему ты раньше-то мне ничего не сказала?!

- Просто я хотела проверить временем, могу ли без тебя… и можешь ли ты без меня. Ты можешь. Я – нет.

Как-то вяло ее руки оторвались от моей рубашки и бессильно опустились. Такой я Рюмку никогда не видела. Защемило-заерзало-закопошилось внутри: странно все это… нет во мне ничего такого-этакого, чтобы два совершенно особенных человека, замечательных (Рюмка, конечно, по-своему) человека практически одновременно признавались мне в нежных нерушимых чувствах. Тонкий голосок запел внутри «Конча-а-а-ай прибедняться!» Параллельно заплясал в голове «Онегин»: «Но я другому отдана, и буду век ему верна…»
Красноречие оставило меня, как делает всегда в особо важные моменты, и я выдала «идеально» подходящую для сложившейся ситуации фразу:

- Оль, я вовсе не с Танечкой. Я с Васей. Василисой. Пивасилисой. – Я готова была откусить себе язык, но продолжала. – Я люблю ее.

Заткнулась, наконец.
Рюмка сбледнула.

- Кто такая?
- Не «кто такая», а коллега по работе! – Я бросилась грудью на амбразуру.
- Смотрю, мои уроки прошли для тебя даром, - задумчиво проговорила она. – Сколько раз тебе повторять – не заводи шашней на работе…
- Это не шашни! – Я взвизгнула от возмущения. – Это НЕ шашни! Это любовь! Я люблю ее!
- Бла-бла-бла… Понятно, пациент. Подтверждаю Ваш диагноз. Сестричка выпишет Вам рецепт, обязательно выкупите лекарство. До свидания! Если что, звоните – я всегда на связи. – Рюмка речево начала быть похожей на саму себя, но внешне напоминала печального Чипполино за решеткой. – Я буду ждать, когда ты одумаешься и поймешь, что, – внезапно она запела, - «что никто никогда-а-а, что никто никогда-а-а… не любил тебя так, как йя-а-а, не любил тебя так, как йя-а-а…»

Уже повернувшись ко мне спиной и открыв дверь, она рукой изобразила в воздухе фигуру, своим смыслом имевшую, по всей видимости,  нечто вроде «Не могу постичь, как Господь Бог держит на белом свете таких дур, как ты, Наташа!»
Как ни странно, но настроение у меня не испортилось.

                ***

Тот факт, что в моей жизни начало происходить нечто совершенно невообразимое, уже на следующий день подтвердила внезапной активностью Татьяна Семеновна. Звонок в редакции раздался без пяти двенадцать, то есть за пять минут до обеда-похода в столовку. Надежда Васильевна, кажется, начинала привыкать к тому, что меня по телефону вызывают весьма странным образом. Не говоря ни слова, она ткнула трубкой в моем направлении и спрятала глаза в монитор.
У Татьяны Семеновны был необычный голос: он напоминал заливистую девически-подростковую песню и в то же время был низким и грудным. Рома Каримов, как обозвать это сочетание?!

- Наташа, зайди ко мне. У меня для тебя важная информация.
- Хорошо, Татьяна Семеновна.

«Маркетинг» располагался на втором этаже грязно-розового здания, имевшего два входа: один – с улицы – для посетителей магазина конторы, другой – из внутреннего двора. Второй вход был лестницей с металлическим каркасом и деревянными ступеньками. Лестница была очень крутой, и всех новичков заранее предупреждали, чтобы они были осторожны и не ломали на ней ноги. Раньше я была в этом отделе лишь однажды. В тот раз я успешно преодолела лестницу и жутко этим фактом гордилась. Сегодня мне не повезло. Не поднимая головы и про себя считая, сколько ступенек в этом адском сооружении, я стремительно поднималась, не потрудившись взяться за перила. Предпоследняя ступенька сказала мне «гы!». Поняв, что сейчас раскроЮ физиономию, я отчаянно замахала руками, пытаясь за что-нибудь ухватиться. Неожиданной опорой оказалась чья-то рука. Татьяна Семеновна стояла на площадке вверху, не замеченная мной. Наверное, она не хотела, чтобы я повредила свое дивное лицо или переломала конечности, поэтому вышла встречать. Я благодарно оперлась на ее руку – блин, почему у всех теплые, а у меня вечно ледяные? – срочным сообщением в голове.
Татьяна Семеновна привела меня в свой кабинет и предложила на выбор два кресла. Я выбрала то, что у окна – так ей приходилось смотреть на меня против света, что заставляло ее слегка щуриться – мне это нравилось.

- Завтра весь АУП собирается для коллективного фото, оно понадобится к юбилейной статье, - официальным тоном начала Татьяна, - посмотри, какое освещение в общем зале  и приготовь нужную пленку. Кроме того, меня не устраивает мое старое фото, которое всегда помещают перед моими материалами. Мне нужно новое. Я хочу, чтобы его сделала ты. Мне нравится, как ты фотографируешь. Сделаем кадров пять-шесть, я потом выберу лучшее. Еще: по той екатеринбургской фирме… Ты хотела сделать о них статью… Так вот, это будет рекламный материал, понятно? Они так захотели. Деньги проведу через редакцию, хоть и я их раскрутила. Типа подарок. Это все.

- До завтра, Татьяна Семеновна.

Она забыла, как пользоваться телефоном?

                ***

Коллективное фото удалось – это я поняла, еще не видя результата на бумаге. С фотографией Татьяны все было несколько сложнее – у меня дрожали руки. Во-первых, мне не нравилось, как она уложила волосы, но сказать ей об этом означало добровольно проглотить килограмм цианистого калия. Дочь шефа была вне конкуренции даже в шесть утра с тягчайшего похмелья. А если кому-то не нравится, то он просто извращенец. Во-вторых, она пожелала фотографироваться в кресле в весьма вальяжной позе… типа пришла на светскую вечеринку, сижу-отдыхаю, тяну вино, у вас проблемы? Хотите поговорить об этом?  Я пыталась намекнуть, что фото на рабочем месте и делово-официальное, доброжелательное и спокойное лицо подойдут для этого случая гораздо больше, но… Я сделала десять вместо пяти кадров. Фотосессия проассоциировлась у меня в голове с Плейбоем. Странно, к чему бы это?
Кульминацией событий был кадр номер десять. Поскольку кресло, в котором располагалась Татьяна Семеновна, было очень низким, с высоты моего роста кадр получился бы просто смешным. Идеальным вариантом было фото «с колена». Так я его и сделала. Проблемой стал Семен Константинович, пробегавший в это время по отделу и замерший в недоумении перед открытой дверью Таниного кабинета. Его бесценное дитя со взглядом откровенной шлюхи сидело в низком кресле, нога на ногу, а перед ней «похотливый фотограф», одной коленкой на полу и с застывшей на губах фразой: «Татьяна Семеновна, уберите руку с бедра, пожалуйста»… Минуту постояв в дверях и трезво оценив ситуацию, Семен Константинович хмыкнул и задумчиво изрек: «Ф-ф-ф-ф-а-а-тографы!» Татьяна залилась краской, а я отряхнула коленку, поднимаясь.
Немного оправившись от неожиданного появления папА, Татьяна Семеновна выскребла себя из кресла, поблагодарила меня и выразила надежду, что не очень отвлекла меня от дел. Я реверансировала и собиралась уходить, когда она остановила меня Санта-Барбарской фразой:

- Стой. Я должна что-то сказать тебе.

Театрально выдержав паузу, я максимально вежливо произнесла:

- Слушаю Вас, Татьяна Семеновна.

- Хочу пригласить тебя на кофе сегодня после работы…

У меня сложилось впечатление, что она силком выдавливает из себя слова.

Я понимала одновременно две вещи: первая - я не могу ей отказать по множеству причин, вторая – мне придется как-то сказать об этом Васе. Деловой кофе с дочерью шефа? Нет, Вася не дура! У нее наметанный глаз, и она без труда поймет, что рабочую информацию мы можем обсудить в рабочее время. Обратить все в шутку? Блин, дурацкая ситуация!

- Татьяна Семеновна…
- Давай на «ты», хорошо?
- Таня, у меня есть планы на сегодняшний вечер. Я могу позволить себе не больше получаса после работы. Устраивает?
- Вполне.
- Договорились. Жду твоего звонка.

Я шла через двор и кусала губы. Отрывать драгоценные минуты от того времени, что я могу провести с Васей, находиться в обществе ставшей неинтересной мне Татьяны и даже знать заранее, о чем пойдет речь – это было весьма мучительно. Но я вдруг вспомнила, как мы с Рюмкой кинули ее тогда в пустом темном здании наедине с дурацкими картинками, и мне стало по-детски стыдно. Ладно, полчаса не время!

                ***

Расписать для непонятливых, о чем пошла речь за кофе? Думаю, не стоит. Скажу только, что я была явно не на высоте, промямлив: «Тань, у меня есть любимая девушка. Мне никто не нужен, кроме нее…»

                ***

Мы ехали с Васей в драбосралистой маршрутке типа ПАЗ ко мне домой. Раскачиваясь на поручнях, щипали друг друга за филейные части, и сам черт был нам не брат. Сентябрело на глазах. Пожелтевшие листочки врывались в открытые окна автобуса и метили к нам на плечи. Мы кокетливо отмахивались. Я чувствовала себя счастливой. Вася выглядела так же. Она была в одном из тех своих настроений, когда может разыграть спектакль, выступая по очереди в каждой из многочисленных ролей, изобразить радио, сообщающее о катастрофическом снижении поголовья крупного рогатого скота в одном из хозяйств Иркутской области, вынуть из кармана опасную бритву и начать сбривать волоски на руках… это ее настроение я называла театральным. Вася сказала:

- Смотри, сейчас будет представление, в ходе которого ты узнаешь, как недоброжелательно относится основная масса населения к так называемым сексуальным меньшинствам, – и повернулась к висевшей с другой от нее стороны незнакомой девушке.

Я не успела раскрыть рта, чтобы предупредить ее о своем внезапном открытии - по другую сторону от Васи висела на поручне Рюмка… Бой титанов, над проведением которого я так долго думала, начинался спонтанно и непреднамеренно. Вася, тщательно выговаривая слова и с каждым слогом постепенно повышая голос, заговорила:

- Девушка, а что Вы делаете сегодня вечером?

Рюмка не из тех, кто теряется. Она еще не видела меня, когда произносила свою первую фразу, чудовищно сдобренную одесскими интонациями, и точно копировавшую соответствующий выговор. Обращаясь к незримой для нас собеседнице, она как бы всплеснула руками и заголосила на весь автобус:

- Сарочка, нет ты глянь, шо на белом свете делается! Таки никуда не деться от этих чертовых извращенцев! Понабьется в приличное транспортное средство всяких лабиальных лесбианитов, Владимир Владимирович Н. нагадь им в карман! А шо, собственно, Вы имеете мне предложить, дорогуша?
- Однако позвольте Вам заметить, уважаемая, что Вы пГоявили поГазительную неспрГаведливость, характеГизуя меня как амоГального индивида в культурном социуме! – парировала Вася со всем советским людям известной картавостью. – Имею же Вам пГедложить незабываемый вечер в обществе владельца бРонированного поезда, оснащенного кондиционеГом и стГатегическим запасом шампанских вин!

Внимание всех пассажиров автобуса моментально обратилось на нас. Я предвидела, что добром это не кончится, тем более что Рюмка, наконец, заметив меня, быстро прокрутила в голове нашу с ней последнюю встречу, сопоставила факты, догадки, предположения и на долю секунды смешалась. Моментально собравшись и нацепив не менее театральное, чем у Васи, лицо, она ринулась в бой с удвоенной энергией.

- Ты только послушай, шо онО мне предлагает, Сарочка! Оно почему-то уверено, шо приличные дамы знакомятся с агрессивными извращенцами прямо в автобусе и немедленно начинают распивать их кислые шампанские напитки! Декаданс, Сарочка! Де-ка-данс! Полнейшее падение всех моральных устоев и правил! Целое поколение, помешанное на тупящих музыкальных бубнелках, терроризирует приличных граждан в общественных местах! Милочка, Вы хотя бы представляете себе, кого Вы имеете честь пригласить в свой занюханный бронированный поезд?
- ТГепещу от нетеГпения узнать это, дГажайшая! – Воскликнула Вася и закатила глаза.
- А честь Вы, я сомневаюсь, шо имеете! Разве шо честь подалась в продажные девки! Так вот, честь Вы даже если и имеете, то разговариваете… впрочем, вот и моя остановка! Всех благ и до новых невстреч, меньшИнство Вы мое!

Рюмка ловко выскочила в распахнувшуюся дверь и оставила водителя с носом, не заплатив ни копейки.
Только в этот момент я поняла, что эта остановка – моя… Ухватив Васю за рукав, я стремительно потянула ее к выходу, не желая прекращать так замечательно начавшийся бой и упустить катастрофически быстро исчезавшую за горизонтом Рюмку.

                ***

Ко мне домой мы ввалились уже втроем. Оглушительно гогоча и вводя в ступор своими голосами всех соседей, мы упали в прихожей и корчились от смеха. Я сквозь слезы, выступившие на глазах от неудержимого смеха, настороженно поглядывала на Рюмку, не в силах превозмочь недоумение от того, как она может так себя вести после всех своих признаний. По логике, ее должна была душить ревность, а она, в свою очередь, должна душить Васю. Однако этого не происходило… Неожиданно Рюмка затянула песню, припевом которой выступили строки «У меня ***нюшки от моей татушки». Не в силах больше отвлекаться на серьезные мысли, я каталась по полу прихожей, боясь лопнуть от пересмеха. Вася, уловив смысл припева, звучно подвывала.

Когда, вместе с песней, утихла и общая истерика, Вася с вдруг посерьезневшим лицом безапелляционным тоном заявила:

- Будем играть в лошадок!

«А как же бой титанов?» - пронеслось у меня в голове, но Вася уже стояла на коленках, упираясь ладонями в пол, и  игогокала на чем свет стоит, приглашая первого смелого рыцаря объездить строптивого Буцефала. Почувствовав, что дама сердца и рыцарь в одном лице здесь я, я вскочила на ее спину, и Вася «неспешным галопом» поскакала в комнату. Рюмка семенила сбоку от нас и руководила действом:

- Лошадь, спину прямее! Не прогибаться! Пузо подобрать! Всадник, не размахивай пятками! Ты что – в первый раз в седле? Тоже мне Македонский! Да тебя любой перс плевком вышибет! Подбородок вверх! Забрало поднять! Дарий no pasara!

Неожиданно прервав речь, Рюмка обежала нас, плюхнулась на коленки и поперла танком на моего верного коня! Допустить поражения своей славной армии я не могла, поэтому, ухватив с журнального столика газету, я свернула ее и начала обхаживать Рюмку по спине. Лошади бодались и громко ржали.
Одолев злостных ахеменидов и покатав поверженного царя Рюмку из уважения к проигравшей стороне, мы сели на полу, тяжело дыша и по временам всхрюкивая от не оставлявшего нас хохота.

Рюмка сказала:

- Милый Буцефал, а не сгоняете ли вы дамам за пивом?

Вася игогокнула положительно и поползла в прихожую.
Когда дверь за ней хлопнула, с Рюмкиного лица сразу слетела веселость:

- Наташа, я вижу, сколь чуден и неподражаем твой конь на бранном поприще, но ты не женщина на сто процентов, ты не сможешь довести эту роль. Вася – от природы мужчина. Что ты будешь делать, когда пол сильный заговорит в тебе слишком громко?

- Он уже не молчит, и Вася его внимательно слушает, с удовольствием внимая тончайшим интонационным вариациям, - ответила я. – Рюмка, душа моя, оставим наши с Васей отношения нам с Васей. Попробуй просто порадоваться за меня, несмотря на то, что тебе тяжело. Ты же видела, как долго я металась, сминая простыни многочисленных постелей, и как сейчас потеряла интерес ко всем, кроме одной. Разве тебе это не говорит о многом и многом? Рюмочка, плюнь на меня, смотри на женщин и мужчин, тебя окружающих, - они готовы сложить к твоим ногам золотые горы, а ты не хочешь их замечать! Ну, скажи, что я могу сделать, чтобы разочаровать тебя и заставить оглянуться по сторонам?
- Спасибо, ты уже. Кажется, Буцефал потерял подкову. Что-то его долго нет.
- Просто он не знает, как дотащить все то, что мы способны выпить.

Васи не было сорок минут. Я, серьезно заволновавшись, обежала все близлежащие павильоны и узнала от одной из продавщиц, что «похожая на мальчика девочка» действительно заходила, но, задумчиво постояв перед витриной и ничего не купив, пошла, предположительно, в сторону автобусной остановки. Я начала тихо про себя истериковать, не зная, как объяснить Васино поведение и терзаясь мыслями о несчастьях, которые с ней могли случиться. Дотопав до остановки и убедившись в полном отсутствии там Васи, я печально побрела домой, уже не надеясь никогда увидеть любимую живой и улыбающейся. Ковыряя ключом в замке, я слушала тишину по ту сторону двери и теряла последнюю надежду, что мы где-нибудь разминулись по дороге, и Вася вернулась в мое отсутствие.
Мои брови от удивления подскочили вверх с поразительной скоростью, когда я увидела, что происходит в доме: на полу, перекрутив руки с бокалами в брудершафтном намерении, сидели Рюмка и совершенно не знакомая мне девушка. Тот факт, что это именно девушка, я установила по изящной золотой висюльке в ее ухе. Рюмка едва повернула голову в мою сторону и бросила:

- Василиса на кухне. – Блин, уже и это пронюхала, ищейка!
- Добрый вечер, - проявила вежливость гостья.

Я, все еще не в силах справиться с удивлением и на ходу отбиваясь от сотен вопросов, носившихся в моей голове, заглянула на кухню и была встречена лучезарной Васиной улыбкой и выражением крайней степени удовлетворенности собой на ее лице.

- Извини, солнышко, я задержалась, - говорила она, нарезая что-то на разделочной доске. - Ты очень волновалась, да? Рюмка сказала, что ты побежала искать меня с кривой саблей в зубах, намереваясь разрубить на куски, когда найдешь. – Вася виновато улыбалась, но я видела, что она чем-то очень гордится.

- Отложим рассечение тебя кривыми саблями на понедельник. Лучше скажи, что это за девушка у нас в гостях? Откуда она взялась?
- Эта? – лукаво улыбаясь и прикидываясь киношной дурочкой, спросила Вася. – А-а-а, это моя знакомая. Я встретила ее по пути и пригласила на чай. Ты не против?
- Видимо, придется резать тебя прямо сейчас, - пригрозила я. – Ну, да ладно, не хочешь говорить сейчас, ночью все равно вытрясу из тебя информацию. Главное – ты жива-здорова.

Минут через пять мы присоединились к гостям, вторично перезнакомились и выпили купленного Васей по случаю особо торжественного знакомства Рюмки с ее «кавалером» шампанского. Странно, что Рюмка не убила Васю за столь нахальное сводничество. Я смотрела на нее и не узнавала – Рюмка распушила павлином хвост и напропалую кокетничала с Димой – так звали нашу новую знакомую. Я поинтересовалась происхождением ее имени – получалось так, что из всех нас нормально звали только меня. Дима поведала печальную историю о том, что родители, вспомнив по случаю рождения дочери когда-то «пройденную» античную мифологию, назвали ее Дианой. Все детство бедняжка чувствовала себя второсортной болонкой, поскольку дети звали ее Динкой. В 16 лет она решила поставить крест на своей собачьей карьере и переименовалась в Диму. Так и живет. После какого-то по счету бокала шампанского, Рюмка уже поглаживала Диму по голове и ласково шептала на ухо что-то вроде «Митенька, а Вы любите дарить дамам цветы или автомобили?», на что Дима ласково отвечала: «Моей мечтой с самого детства было подарить любимой женщине ее любимую марку автомобиля, на заднем сиденье которого лежала бы охапка ее любимых цветов. Поскольку в моей жизни до сегодняшнего дня не случилось так страстно любимой женщины, то я никогда и не дарила, но теперь, теперь…» - не договаривала она, экстатично закатывая глаза. Я расслабилась, подумав, что с Димой Рюмкин талант не пропадет. К тому же, Дима подавала надежды на то, что сумеет заставить Рюмку не думать обо мне. Вася не ошиблась в выборе, «встречая» на пути в павильон многочисленных знакомых.