Bogdan Suceavă
"Istorie duminicală"
Traducere de Andrei Alecsandru
Младший стоял на дверном пороге, с раскрасневшимися после маминой головомойки щеками. И даже не плакал. Стоял, держа в левой руке потрёпанную книгу – учебник по истории с облупившимся Михаем Храбрым на обложке.
– Скажи и ты что-нибудь, Григорий, – потребовала женщина. – Как будто это не твой ребёнок! Позорит и себя, и нашу семью.
Григорий засунул руку в карман брюк. Спичек не было.
– Он же не выучил ничего ни сегодня, ни вчера! Если останется на второй год и на этот раз, что будем с ним делать?
Григорий вышел в сени и наклонился над плитой, чтобы прикурить. Это была уникальная плита, которую он деталь за деталью вынес с комбината уже шесть лет назад. Она была даже более удачной импровизацией, чем старая.
– Да, – сказал он терпеливо. И, обращаясь к младшему, добавил: – Что у тебя на завтра, божий ты человек?
Тот покачнулся слегка под взглядом своего отца, как будто был пьян.
– Да скажи же что-нибудь! – не отступала мать.
– Освободительные войны румынского народа.
– Очень хорошо, – похвалил Григорий, смутно припоминая, что такой раздел изучается где-то в курсе истории.
Откуда-то издалека донёсся сиплый гудок товарняка. С тех пор, как закрыли комбинат, поезда ходили всё реже.
– И, – протянул Григорий, – что с этими войнами?
– Румынский народ – это народ честный и храбрый, – ответил младший. – У него есть добродетели. Он никогда никого не захватывал, лишь защищался, когда нападали враги.
Григорий улыбнулся, пыхтя папиросой в углу рта:
– Добродетели, враги... Та-ак, очень хорошо. Давай дальше.
– Штефан Великий был добрым и справедливым и честным и мудрым. Он написал книгу: «Учения для сына моего Феодосия», в которой учил своего наследника быть справедливым и добрым.
Григорий вышел во двор и провёл тыльной стороной ладони по лбу.
– Что ты делаешь? – удивилась женщина. – Уходишь из дома вместо того, чтобы слушать сына!
– Видишь же, что знает. Если тебе нравятся эти уроки, то слушай сама.
Махнув рукой и горько причитая, женщина отвернулась.
Григорий вышел на пыльную дорогу и посмотрел в сторону холма. Деревня казалась потерянной где-то в средневековье. Трудно было поверить, что совсем недалеко отсюда шумит Бухарест – в каких-нибудь двадцати километрах. Из трубы дома напротив валил чёрный густой дым. В остальном же покосившиеся дома в этот обеденный час казались совершенно покинутыми даже собственными тенями.
Ни о чём не думая, Григорий медленно побрёл к одному из дворов на вершине холма, где обычно коротал часы, когда появлялось свободное время. И, вообще-то, жаловаться было не на что – свободного времени было полно. Григорий с удовольствием затянулся папиросой. С тех пор, как стал безработным, приходилось курить всякую дрянь, из папирос нужно было тянуть изо всех сил, чтобы почувствовать вкус табака.
– Добрый день, – сказал Григорий как будто без охоты.
– Добрый и тебе, – ответил Иордаке.
Григорий поднял край калитки и сдвинул её с места. Затем вошёл во двор. На калитке висела дощечка, на которой было написано мелом: «Продаём напитки».
– По маленькой? – спросил хозяин.
– Да. Как обычно.
Иордаке вошёл в дом и вернулся с небольшой стеклянной бутылью, в которой плескалась маслянистая жидкость. В другой руке хозяин нёс и стакан. Во дворе стояло два столика. Григорий сел за один из них и задумчиво глянул на пустое поле, заросшее сорняками. Хозяин вынул пробку из бутылки и налил немного в стакан. Затем поставил и стакан, и бутыль перед Григорием на стол, и, не говоря ни слова, вернулся к крыльцу, где начал что-то закручивать в тиски.
Григорий опустошил стакан одним глотком и закрыл глаза. Затем, как будто проснувшись, ещё раз окинул взглядом пустое поле и спросил:
– Что это ты там мастеришь?
– Ничего, – ответил тот. – Не работаю в воскресенье, чтобы не грешить. Правлю гвоздь из забора.
В этот момент послышался визг шин. Григорий повернулся и вновь глянул в сторону пустующего поля. Сразу за домом Иордаке начинался пустырь, а чуть дальше виднелись, словно свечи, вставленные в горизонт, несколько тополей, сторожившие долину Арджеша, там, где находился недостроенный канал, который, по проекту, должен был соединять Бухарест с Дунаем. Возле соседнего дома лежал перевёрнутый кузов трактора. Остатки деталей, ржавые болты, полоски резины заполняли это место. Именно туда направил свой взгляд Григорий, словно в ожидании, что мёртвый трактор заведётся и поедет.
Парень мчался на велосипеде, бешено вращая педалями. Скорость, с которой он нёсся, была приличной. Сразу за ним двигалась машина, иномарка, название которой Григорий не знал, металлически-серого цвета. Машина следовала в трёх шагах от велосипедиста, с той же скоростью, как бы подстерегая его. Парень не выдержал гонки и упал. Перевернувшись через голову, перелетел вместе с велосипедом на противоположный склон оврага. Машина остановилась напротив него.
– Смотри, смотри, что это они делают? – оставив тиски в покое, воскликнул хозяин.
– Не знаю, – ответил Григорий. – Это их дело.
Из машины вышли двое мужчин. Один был высоким, с типичным видом уголовника, второй – низенький, с усами, похожий на рычащего бульдога. Тот, что упал с велосипеда, корчился от боли где-то среди бурьяна. Со своего места Григорий видел его искажённое болью, вымазанное в земле лицо. Было не так и далеко.
Вдруг он резко вскочил и бросился бежать. Но, не пройдя и трёх шагов, запутался в стеблях и снова упал. Он не мог ступить на левую ногу, как заметил Григорий. Но это было не его дело, совать нос в такие подробности.
Один из вышедших из машины поднял руку, и в лучах солнца блеснуло лезвие. Всё случилось так быстро, что Григорий даже не успел сразу понять, что произошло. Всего лишь один-единственный удар. И молодой парень, валявшийся в траве, сразу же затих с раскинутыми руками. Остался лежать на земле и больше не двигался.
Низенький тип сказал что-то высокому. Тот наклонился и вытер кровь с лезвия о траву. Оглянувшись вокруг, они никого не увидели. Пустое поле и мёртвая деревня, в которой нет никого...
Оба направились к машине. Посмотрели и в сторону двора, в котором Григорий и Иордаке, оставшиеся незамеченными в тени виноградника, так и не двинулись с места. Наверное, сквозь листву те никого не увидели. Сели в машину и уехали. На том месте, где стояла машина, осталось лишь облако пыли.
– Ты видел? – сдавленным голосом бросил Иордаке. – Машина с ясскими номерами. «Ауди» цвета «металлик».
Перепрыгнув через тиски, Иордаке бросился к калитке, чтобы подбежать к пустырю, на котором в пыли остался неподвижно лежать беглец.
– Не знаю... – ответил Григорий таким же голосом.
Иордаке остановился, глянул на него и заметил, что тот спокойно наполнял стакан.
– Это же смерть человека! Ты что, не видел? Нельзя, чтобы так всё осталось...
– Но именно так и останется, – произнёс Григорий. – Потому что тот, кому перерезали горло, уже не воскреснет, а ты не станешь святым, если будешь помнить всё, что видел.
Опустошив второй стакан, Григорий быстро поднялся из-за стола, оставив на краю смятую купюру. Обращаясь к хозяину, который стоял у калитки, как прибитый молнией, не зная, переходить улицу, или нет, продолжил:
– Тебе будет тяжелее, если будешь думать об этом. Будет лучше, если всё забудешь.
Иордаке глянул на Григория и увидел его покрасневшие глаза. Он совсем не опьянел от выпитого.
– Полиция приедет и спросит.
– Возможно. Я сидел спиной. Как раз начал пить.
– Я его не знаю. Никогда раньше здесь не видел. Но может подняться шум. Это же смерть человека! У нас в деревне никогда не случалось ничего подобного! Бухарест недалеко, нагрянут журналисты...
Григорий вышел за ворота и направился к своему дому.
– Пойду посмотрю, выучил ли сын уроки. Учитель говорит, что с ним что-то не в порядке, мол, путает Штефана Великого с остальными воеводами.
– Матерь Божья! – взорвался Иордаке. – Здесь, в двух шагах, под нашим носом, убили человека! Закололи, как поросёнка. Ш-ших, ножом! В два движения, вот как ухлопали! Ты бы и в ладоши ударить не успел, вот так лишили жизни! А ты ещё можешь думать о своём!?
– Мы все запутались совсем, – сказал Григорий, развернувшись вполоборота. – Путаем свои дела с совершенно чужими. Это хуже всего. В то время, когда весь этот мир перевернулся задницей кверху, вот от чего уволь: следовать за ним.
Иордаке подумал, что прежде чем переходить улицу, стоит зайти в дом и позвонить. Не зная, как поступить, провёл рукой по мокрому лбу. Ещё раз оглянулся вокруг. По дороге шёл Григорий, ступая тихо и не поднимая пыли, как будто был невидим...
1995