Слава Фурта
ЗаговОр Рулевской.
(Анна Рулевская "ЗАговор покойников" http://www.proza.ru/2004/12/23-146)
Ах, как давно я не был на страничке Ани! А, оказывается, зря. Проморгал, проспал, прохлопал ушами момент появления этого рассказа.
Большинство вещей, которые пишет Аня, по крайней мере, весь цикл "Любовь литераторов" обладает одной непостижимой особенностью. Я абсолютно уверен в том, что это 100%-но продаваемый товар. Вместе с тем это удивительно хорошо сделано с точки зрения ремесла. А это, пардон, не совсем одно и тоже. И, наконец, проза Рулевской ещё и насквозь философична. Из рекламы: "Папа, а бывает философская ЖП?" "Что ты, сынок, это фантастика!"
В одну упряжь запрячь не можно...?
Очень даже. Нас в последнее время старательно убеждают в том, что настоящая литература должна быть... скучна. Что литература - это духовный путь, своего рода жизненный крест её создателя. При этом как-то забывается первичное значение слова "беллетристика". Так неужто не имеет подлинная литература права развлекать читателя, увлекать, отвлекать от всего, кроме самой себя, завораживать, привораживать...
Для Анны ответ на этот вопрос не то, чтобы ясен, а и сам по себе не стоит.
Когда-то давно я смело и нахально отнёс Анино творчество в разряд "пятизвёздочного" ЖП, определив про себя термин ЖП, как литературу, которую воспринимаешь исключительно по шкале "нра - не нра", будучи совершенно не в состоянии ответить на вопрос:"ПОЧЕМУ?" Происходит это, я думаю оттого, что мировосприятие мужчины и женщины окрашено в разные цвета спектра. Или от лени душевной?
Вот и попытаюсь я сейчас преодолеть душевную лень и гендерную разницу в восприятии, и разобраться, прежде всего, для самого себя: "Почему "нра"-то?"
Честно признаюсь, только начав чтение рассказа, я хотел было уйти с этой страницы. Ну не интересны мне лично ни светские хроники, ни клубы yuppie-путешествий. Не мой фасончик. А именно так перво-наперво рассказ с первых строк и воспринимается. Но чу...
Здесь не всё так просто. В четвёртом абзаце появляется замечательный персонаж, столетняя русская эмигрантка по прозвищу "baba". Ну, конечно, "baba" эта приворована Анной у самой жизни, поскольку выдумать такого нельзя, да и, кажется, что введена она в рассказ чисто для аппетиту, что показывают нам её из абсолютной авторской жадности – жаль, дескать, расстаться с таким раритетом. Ан, нет! Господа прокролики! Обратите внимание, как это талантливо сделано! "Baba" вводит в действие другого персонажа, на сей раз уже главного, синьору Лукрецию, которая считает, что "baba" по-русски означает исключительно красивую и статную женщину. И по этому штришку "проницательный читатель" догадается, что с синьорой Лукрецией, хм-м-м, не всё в порядке.
Дальше следует небольшой абзац, так сказать, светского свойства, в котором обсуждается возможность для другого главного героя, автора повествования, покинуть Родину, то бишь Россию, окончательно и бесповоротно. Глаз почти не цепляется за описание забавных бесед, происходящих (как можно себе нафантазировать) за тяжеленным дубовым обеденным столом в каком-нибудь романтическом итальянском замке. На автора-то ведь читатель всегда обращает внимание в последнюю очередь. Как вдруг…
"… была похожа на перезрелый персик. Сочная, румяная, слегка увядающая. Но именно эта тень увядания заставляла любого здорового хищника страстно желать немедленно вонзить в нее зубы. Я не сомневался в том, что сладкий сок синьоры Лукреции стекал бы на мой подбородок и даже проливался на грудь, но мои зубы, почти наполовину выбитые жестокими ударами судьбы, еще ныли от нестерпимой боли…"
Это про наших героев, дорогой читатель. Про автора, затесавшегося в аристократическое общество из самого, что ни на есть, совка, бродячего сценариста с невнятным прошлым и столь же невнятной нравственной позицией. Про синьору Лукрецию, респектабельную матрону, чисто по-южноиталийски богобоязненную (подчёркиваю, не по северному, север Италии – статья особенная) и преданную своему супругу, которого она уже двадцать лет возит в инвалидной коляске. Потрясающая эротика, загнанная в четыре невинные по вокабуляру фразы, и плюс к тому убийственная характеристика душевного состояния героя, данная вроде бы по ходу дела.
Ну, догадайся же читатель, о чём речь пойдёт! Дак нет. Уводит Анна от предмета, скрывает его за кисеёй, да даже лучше сказать, портьерой дальнейшего повествования, потому что появляются на сцене очень колоритные продюсеры, никак не желающие давать денег на кинопроект, в который вовлечён наш герой. Увод читательского внимания в сторону – своего рода акт литературной магии. ЗаговОр. Ворожба. Вот и Анна. Она не прописывает сюжет, а заговаривает его, ворожит.
Предположу на мгновение, что некто, прежде чем читать рассказ Ани, возьмётся за мой сумбурный текст. Наверняка у него, у бедного, к этому моменту может сложиться впечатление, что я пересказал, ну, скажем, содержание первого тома "Саги о Форсайтах" или чего-нибудь в этом роде. Ничуть не бывало. Весь рассказ насчитывает 18 285 знаков с пробелами. Минимализм в использовании изобразительных средств – отличительная черта прозы Рулевской. Вот и почёсываю я задумчиво затылок. Ведь аристократическое бунгало века эдак семнадцатого, в котором происходит действие, явственно стоит в глазах. Откуда? Почему? Ведь в рассказе нет НИ ОДНОГО ОПИСАНИЯ! Шаманит Аннушка :о). Впрочем, этот секрет я знаю – ощущение присутствия создаёт магическое повторение звучных итальянских имён: Вичентини-Орниани, Лорендзаччи, Кристальди и Гримальди и иже с ними.
А что дальше? А дальше – некая история внутри истории, которая и дала название рассказу – "ЗАговор покойников". История о том, как двое аристократов, связанных узами брака (увы, не между собой), социальными устоями, и длительным адюльтером (друг с другом) пишут послания в вечность. Творят историю своей любви с прицелом на то, чтобы всплыла она и перевернула вверх тормашками дома Вичентини-Орниани и Лорендзаччи вверх тормашками после их смерти. "Бобо мертва, но шапки не долой!" Премиленький гламурный сюжет, если бы не одно обстоятельство…
В том, что история любви Франческо и Маргериты перетряхнёт судьбы действующих лиц, не могло быть никакого сомнения. Каждый извлёк из неё дивиденды по максимуму. Хотя бы режиссёр Фердинандо Асканио (по кличке "Федя"), отказавшийся от брака с аристократкой Марией-Анджелой в пользу дочери слесаря Марии-Грации. Всё это было бы забавно, но не более того. И вот последние аккорды.
Автор: …Мне нужно, чтобы вы поговорили со мной. Мне не спится…
Лукреция: Знаете, я стала все чаще думать о том, насколько моя собственная жизнь проста. Когда я умру, мои дети не узнают обо мне ничего нового. Никаких пикантных тайн. И, знаете... Мне почему-то грустно от этого.
"…Я – тридцатипятилетний неудачник, способный разгильдяй и пофигист, слабый, инфантильный, самовлюбленный и беспринципный, и она – мать моего молодого друга, почти пятидесятилетняя, но слишком красивая; чопорная, верная, преданная, чересчур, слишком безупречная...
…слишком сладкая…"
Помните, что история повторяется дважды, один раз в виде трагедии, другой – в виде фарса? Фарса ли? Покойники, бывшие когда-то вполне живыми и перевернувшие мир живых, и двое живых, принявшиеся сочинять свою любовь, обратившись к опыту мёртвых. Через ЛЮБОВЬ от СМЕРТИ к ЖИЗНИ и обратно от ЖИЗНИ в СМЕРТИ, и тоже через ЛЮБОВЬ. Ворожит Аннушка, заговаривает. Круг замыкается. Змей Уроборос кусает собственный хвост. ЖИЗНЬ – вечна, как и СМЕРТЬ, и обе эти ипостаси существуют лишь благодаря ЛЮБВИ.
Давно в полях уж призраки пропали,
Лишь мрак услышит их, и то едва ли.
Двум призракам напомнил старый сад
О том, что было много лет назад.
(Ш.Бодлер)
Ш-ш-ш-ш… Ветер. Занавес.