Директор местной филармонии, Георгий Головкин, выбирался из здания городской думы, куда его вызывали «на ковер» к «Самому». Выбирался он с трудом, потому что дорогу ему преградили кордоны бастующих пенсионеров, требующих сохранения бесплатного проезда и бесплатного зубного протезирования. Мокрый снег вперемешку с дождём, припорошивший бастующих, делал пенсионеров, державших «поплывшие» от влаги плакаты, жалкими и несчастными. Пенсионеры приняли директора филармонии, выходившего из здания городской думы, за большого начальника, дёргали его за рукава, срывали шапку, били по спине чем попало, обзывали «зажравшейся скотиной» и почему-то «жидовской мордой». Но директор не обращал внимания на пенсионеров, обрушивших на него свой справедливый гнев. Зажмурившись, он, теряя пуговицы, очки и шнурки от ботинок, пробирался сквозь толпу, как сквозь густой колючий кустарник, и думал о нелицеприятном разговоре, состоявшемся у «Самого».
В разговоре «Сам» был вне себя, тыкал директору и блестел лысиной, наводя страх:
- На носу Новый год, а у меня под окном, блин дырявый, забастовка, посмотри сюда - кричал «Сам», и пухлой рукой отодвигал занавеску, показывая в окно, - А все почему? Да потому, что закрыта твоя филармония. На амбарный замок, ядрена мать! Где благотворительные концерты для ветеранов? Где афиши, где музыка, где поп-звезды? Люди должны ходить в филармонию, а не ко мне! ЛюдЯм нужны зре-ли-ща. Ты понимаешь это или нет, мать твою за ногу?
- Я и сам бы рад, но вы же знаете, что у меня зал в разрухе: крыша дырявая, рояли отсырели, лепнина на голову падает, - превозмогая страх, оправдывался директор.
- Это у тебя у самого голова дырявая, и крыша поехала, - не унимался «Сам».
- Дайте денег на ремонт…
- Что!? Да за деньги и дурак ремонт сделает! Только посмей сорвать новогодние концерты – выгоню взашей, ты знаешь меня.
Без очков, без шнурков, без пуговиц, с надорванными рукавами пальто, да ещё почему-то в чужой облезшей шапке из кролика явился директор в свой кабинет, увешанный старыми, пожелтевшими афишами. В кабинете было холодно, на душе директора скребли кошки, а на обшарпанной столешнице, вперемешку с окурками валялись неоплаченные счета и претензии от инженеров, выполнивших работу по обследованию злополучной крыши. Директор выдвинул ящик стола, тоже переполненный окурками, счетами и претензиями, стал искать пистолет, полученный им на закате социализма от заезжего тенора в качестве оплаты за бутылку водки, но, не найдя оружия, наткнулся на брошюру и вытащил её из хлама. Брошюра называлась «Заключение о техническом состоянии конструкций покрытия здания муниципальной филармонии». Директор развернул брошюру на первой попавшейся странице и прочитал:
«…Концерты и массовые мероприятия не проводить по причине возможного падения на зрительские места штукатурного слоя потолка, утратившего свою первоначальную адгезию. Допускается проводить мероприятия в виде ограниченных репетиций на ограниченных площадях (сцене) при условии установки дополнительного навеса над местами пребывания людей и полного исключения ударной нагрузки, как то: барабаны, тарелки, литавры, прыжки в балетных номерах, нежелательно форте…».
Директор всхлипнул от собственного бессилия, высморкался в лежавшую на столе претензию, предположил, что пистолет украли, и что сделали это, должно быть, оркестрант-ударник или балерун, скучающие и пьянствующие из-за отстранения их от репетиций. Он в сердцах запустил найденную им брошюру в стену, угодив в старую, засиженную мухами, афишу Ростроповича и Вишневской. И случилось чудо.
Удар брошюры в афишу знаменитого маэстро и вертевшиеся в голове директора, только что вычитанные им рекомендации, отвлекли его от мыслей о суициде и неожиданно навели на интересную идею.
- Гениально! - вскричал он и вместо желания наложить на себя руки энергично потёр их, согревая ладони и находя, что не так уж всё плохо в прокуренном кабинете.
Суть идеи директора состояла в том, что он решился-таки провести новогодний бал-концерт и не где-нибудь, а здесь, в здании руководимой им местной филармонии. Но как! С участием самого Ростроповича! И при этом придумал, как защитить публику, находящуюся в зале, от падающих с потолка промокших кусков некогда изящной лепнины. Почему Ростропович? Да потому, что на звезду толпами пойдут, и отбоя не будет от желающих поглазеть на заезжую знаменитость.
Следует сказать, что директор до своего филармонического директорства работал эстрадником оригинального жанра. Он выступал с фокусами, а стало быть, морочил людям голову или попросту врал, как сивый мерин. Распиливал женщин, вытаскивал куриц из цилиндра, дурил, завязывая узлы на верёвках, а на самом деле незаметно подменивал их, вытаскивая другие верёвки из двойных рукавов своего фрака. Давно это было, но опыт оболванивания публики не пропал бесследно. И вот теперь, неожиданно для себя, тряхнув стариной, он надумал подменить маэстро местным эстрадным актеришкой, мастером художественного слова Аскольдом Заболотным, последнее время выступавшим подшофе с пошлыми стишками и надоевшими до чертиков, заезженными пародиями на Леонида Ильича и Владимира Вольфовича. Чтец был талантлив и, если бы не пристрастие к зелёному змию, то пошёл бы он далеко и уж точно добился бы телевизионной популярности, а не прозябал в гнилой филармонии.
Директор чувствовал, что чтец Заболотный не откажется от предложения выступить в роли Ростроповича, потому как задолжал директору некоторую сумму, а возвращать или отрабатывать её не торопился, находясь в запоях и объясняя причину запойного состояния собственными переживаниями за судьбу филармонии. Весьма оригинальной была и идея защитить головы зрителей от камнепада, под стать фокусам с экзекуцией женщин и вылетающими курами,– раздать всем участникам бала-концерта зонтики. Да, да, вы не ослышались, самые простые зонтики от дождя, непременно разноцветные, как новогодние конфетти или серпантин, - зонтики станут и новогодним украшением, и средством защиты зрителей. Нужно потребовать от зрителей держать зонтики только раскрытыми и только над головой, и предупредить, что закрывший и убравший зонтик зритель якобы лишится главного сюрприза в конце бала. А падающие куски штукатурки с зыбкого потолка можно обыграть, как «снег на голову», и выдавать призы принявшим этот «снег» не на голову, а на свой раскрытый зонтик.
Фарс, придуманный директором, представился ему делом интересным, заманчивым и вполне осуществимым.
- Насчет призов можно будет соврать, - думал он, - да и сюрприз главный замылить тоже. Но вот где взять столько зонтиков, чтобы обеспечить ими всех зрителей? Вопрос оставался без ответа.
Директор долго соображал, обхватив голову руками, но ничего нового придумать не мог, и не найдя никаких подсказок на других висевших на стенах старых афишах, поднялся и пошёл в артистические уборные, чтобы поискать там чтеца Заболотного и посветить его в свои планы. Проходя зрительским вестибюлем, он натолкнулся на безобразную надпись, сделанную черной краской на бледно-голубой стене: «Ющенко – голова, Янукович – х..». Надпись эта была бы не замечена в другой ситуации (как-никак зал филармонии давно пустует и почти ремонтируется), но теперь, находясь в преддверии концерта, директор рассвирепел и стал вспоминать украинцев, сотрудников филармонии, возможных авторов лозунга.
Он вспоминал фамилии, оканчивающиеся на «ко», но почему-то кроме виолончелиста Когана никто на его на ум не приходил, и тогда он решил для порядка удержать за ремонт стены из зарплаты несчастного музыканта, всплывшего в памяти директора.
Чтец Заболотный был найден задремавшим, но тотчас же растолкан, выведен из сонного состояния и срочно введён в курс дела. Он, как и полагал директор, не отказался от затеи, а поддержал её, и даже сделал несколько удачных уморительных попыток спародировать маэстро. Они вдвоём переместились в известный нам кабинет, запаслись пивом и развили идею концерта путём бурного её обсуждения. Заболотный уговорил директора выступать лично, первым номером, вспомнить и показать несколько фокусов из так называемого «золотого фонда мага Головкина». Решено было привлечь местное контральто, тучнеющую Нинель Бурасовскую, для исполнения «Коней-Зверей» Блантера и еще народной «Еду к Любушке своей» под аккомпанемент остатков симфонического оркестра, лишенных ударных и тарелок. Затем наметили исполнение нескольких тем из «Щелкунчика» тоже силами «обрезанного» оркестра. Пришли к обоюдному согласию, что дирижировать оркестром должен непременно Хамзат Вагизов, второй дирижер филармонии, славившийся своей специфической пластикой и до неприличия комичными подергиваниями, по их мнению, как нигде уместными на новогоднем концерте. Гвоздём программы должно стать выступление самого Заболотного, загримированного под Ростроповича, с байками о совместной жизни с певицей Вишневской, с раздачей автографов и, конечно же, игрой на незабвенной виолончели. Вот только игра на сцене будет без звука, одной только мимикой, а по-настоящему в это время станет играть виолончелист Коган, но за кулисами. Такая вот идея.
Допивая пиво, директор с чтецом обоюдно нашли ещё одно потрясающее решение - где и как взять зонтики. Понятное дело: одна голова хорошо, а две, да ещё и заполненные пивом, лучше. Придумали послать заведующего буфетом Лапидуса на базу «Главгалантерейторга» с просьбой отпустить буфетчику пару-тройку сотен зонтиков под реализацию, а после концерта вернуть их обратно, сославшись на низкую покупательную способность посетителей филармонии.
- Класс! - вскричали в унисон директор и Заболотный, ударили друг друга по рукам и раскупорили филармонический «н.з.» - бутылку текилы «Olmeca Blanco», припасенную для дорогой антрепризы.
Подготовка к балу-концерту началась на следующий день. Под гарантийные письма директора филармонии заказали афиши с изображением всемирно известного маэстро (Боже, какой скандал!). Зрительские кресла вынесли в подвал, а вместо них установили добытые Лапидусом столики «аля-летние кафе» (демократичный вариант устройства зала). В центре зала поставили елку, а на сцене собрали три разноцветные торговые палатки с целью безопасности выступающих. Портреты композиторов, висевшие в настенных картушах и подмоченные протечками кровли, сменили на найденные в городской библиотеке портреты писателей, напоминавшие демонтированных композиторов. Чайковского поменяли на Тургенева, а Римского-Корсакова на Панаса Мирного. Мерзкую надпись на стене вестибюля, как ни старались, не смогли закрасить, каждый раз она упорно проступала сквозь наносимый слой краски и её заклеили бумажными снежинками. А когда филармонию украсили новогодней мишурой, зажгли елку, гирлянды и фонарики, стало мило, сказочно и фантастично, и даже падающий потолок перестал внушать страх и опасения, а грозно нависающие лепные украшения воспринимались невинными воздушными облаками.
- Эффект Доплера, - высказал своё впечатление Заболотный, пребывающий в творческом подъеме. Никто не знал, кого и что имел в виду эрудированный чтец, но показать невежество сотрудники филармонии не пожелали, а потому согласно закивали головами, выражая своё мнение бурными возгласами: «Потрясающе!».
Наступил час «Х». За кулисы притащили оттертое от пыли иллюзионное оборудование – ящики, в которых распиливают женщин, столик с двойным дном, из которого извлекается курица, саму курицу, привязанную за ногу, верёвки, обручи, карты, цилиндр без дна. Здесь же ждали своей участи быть распиленными две изящные особы, найденные в студенческом общежитии и облаченные в расшитые бисером купальники с минимально возможной площадью закрываемых частей тела. Здесь «отрабатывал» движения дирижёр Вагизов, дирижируя беззвучным пространством.
Хуже вышло с Заболотным. Как ни старались гримёры, сходство с маэстро не получалось, чтец выходил похожим на Горбачева, даже без очков. Выход подсказал сам гримируемый – выступать в костюме Деда Мороза. На этом и остановились, отметив находчивость Заболотного и появившийся винный перегар из его рта.
Зрители заполняли фойе, большей частью это были пенсионеры, приглашенные лично «Самим» за бесплатно, чем «Сам» благополучным образом разрешил проблему снятия пикетов у входа в городскую думу. Пришел и «Сам» в красной бабочке, шикарном смокинге с торжественным блеском лацканов и лысины. В воздухе пахло приятным волнением и менее приятным запахом пота, по всей вероятности, следствием отключенной горячей воды. При входе в зал раздавали зонтики, предупреждая, что зритель, закрывший зонтик, проиграет и не получит приз в конце бала. Гардеробщики и смотрители шныряли между столиками и зорко следили за тем, чтобы зонтики не закрывали. Осыпающиеся кусочки лепнины воспринимали, как новогоднюю «изюминку» администрации.
Прозвенел третий звонок, под аплодисменты вышел директор в манишке и фраке, раскланялся, уложил в ящик обнаженную особу, и тут вдруг начались странные вещи. Дно ящика проломилось, и особа с грохотом рухнула на пол, теряя при этом свой купальник. Ящик забыли укатить за кулисы, и из второй его половины неожиданно вылезла вторая особа, раскрыв тайну фокуса. Стол с курицей перепутали, вынесли другой, а вместо курицы на свет божий директором были извлечены использованные презервативы и пустые бутылки из-под дешевого вина, складываемые в двойное дно загулявшими актёрами. Стол с упрятанной в него курицей по ошибке был поставлен в зал, за ним буфетчик стал торговать бутербродами и пивом. В самый неожиданный момент курица выпорхнула из стола, до смерти перепугав Лапидуса, разлила пиво и с громким кудахтаньем стала носиться по залу.
Неудавшиеся фокусы зрители восприняли как хорошо подготовленные розыгрыши, и наградили отчаявшегося было директора шквалом аплодисментов и криками: «Браво!».
Выступление оркестра и певицы прошло более-менее гладко, если не считать факта, когда дирижер Вагизов, находясь в экспрессии и совершая специфические телодвижения, стал исполнять чечетку под «Щелкунчика», заглушая при этом звучание инструментов. Но и это было встречено зрителями, как новогодний сюрприз, и тоже отмечено хлопками.
После антракта, во время которого зрители с удовольствием развлеклись поимкой перепуганной курицы, воцарилась томительная тишина, ожидали кумира.
На сцену вышел Дед Мороз с виолончелью, и мастерски пародируя жуткий дефект речи маэстро, чему помогало принятое перед выступлением спиртное (язык заплетался натуральнее), поздравил всех присутствующих с наступающим. Зал встал и стоя в течение четверти часа, приветствовал лже-маэстро, отчего даже директор, стоявший за кулисами и знавший лично многих знаменитостей, заплакал.
И опять случился конфуз. Виолончелист Коган, которому предстояло играть за кулисами, в знак протеста обвинению в написании нецензурного слова заперся в туалете. Оркестранты после успешного, на их взгляд, выступления разбрелись по грим-уборным и срочно приступили отмечать успех, а за кулисами остался лишь валторнист Крылович, страдавший циррозом и потому ничего не отмечавший. В срочном порядке директор заставил Крыловича играть, а во время этого безобразия лже-маэстро изображал вдохновенную игру, извлекая из виолончели, к недоумению публики, звуки духового инструмента. Директор, в ожидании скандала, замотался в занавес, но лже-маэстро вновь оказался на высоте, объяснив публике, что достиг таких вершин мастерства, когда может заставить звучать виолончель валторной. И снова были овации, и последовавшие за ними россказни лже-маэстро о его житье-бытье.
Заболотный впал в раж и от заученных отрывков из книги «Галина» перешёл к анекдотам о Ростроповиче, и даже не очень приличным. Он рассказал, как один маститый педагог поспорил, что если не вырастит из подающего надежды вундеркинда второго Ростроповича, то будет гадом. Мальчик освоил только половину премудрости - стал заикаться, а педагог, гад, должен был знать, на что покушается. Потом маэстро поделился секретами, что храпит ночью только темами симфоний и что просит Галину его будить, если храпит не в такт…
К концу концерта зрители, окончательно обалдев от близости кумира, возжелав увидеть его без атрибутов Мороза, потрогать и понюхать, потянулись к сцене. Заболотный, потеряв равновесие от напирающей на него публики и выпитого спиртного, рухнул на зрителей, и толпа понесла его в фойе, раздевая на ходу. Всем было невдомёк, что маэстро как две капли воды похож на чтеца местной филармонии.
В фойе ожидал сюрприз. Отстранённые по причине аварийности потолка оркестранты, ударник Михеев, тарелочник Либерман и балерун Полещук, не желая быть невостребованными, устроили ритмические танцы народов мира. Звуки и прыжки, на которые вышли все зрители, были столь энергичны и сильны, что приглушили грохот от рухнувшего в зале потолка. Когда из дверей зала в сторону фойе медленно, словно дым, поползло облако пыли, сделалось тихо и жарко.
- Это салют! С Новым годом!, - закричал, скорее от неожиданности, нежели от находчивости, побледневший директор.
- Шампанского всем и бесплатно!, - подхватил протрезвевший Заболотный.
И снова поднялся шум, началось всеобщее ликование, образовалась очередь за халявным шампанским, которое зрители разбирали из буфетных запасов Лапидуса.
Публика расходилась довольная, прихватив с собой зонтики и шампанское. Директор, не представляя себе, как и чем он будет рассчитываться с Лапидусом после праздника, успокаивал себя: «Живем один раз».
Последняя информация. Георгий Головкин, окончивший цирковое училище, находясь в вынужденном отпуске, предлагает услуги постановщика праздничных шоу (особенно новогодних). Приглашайте, не пожалеете! С Новым Годом!
Декабрь, 2004 год