Инопланетянин

- Соловьи, розы… Очень весело учиться в МГУ и по уши влюбиться в клубную певичку!
Он недовольно потёр указательным пальцем покрасневшую переносицу и снова принялся вникать в талмуд химии. Формулы плыли перед помутневшими стёклами очков и никак не хотели пришвартоваться в мозгу.
- Ну, давай, давай, думай!.. Изотопы-дейтерии нестабильны, особенно изотопы водорода, имеющие атомную массу 3 — тритерии… Бомбардируя азот альфа-частицами большой энергии, испускаемыми радием...
Вдруг что-то забулькало, застучало и прямо под ухом резко щёлкнуло – вскипел электрический чайник.
- Вот черти полосатые! - пробормотал студент, захлопнул толстенную книжищу и неожиданно чихнул от взлетевшей с неё пыли.
- Девять уже? На улице холодина… Чёрт с ней с этой химией!.. У неё выступление в одиннадцать, надо пойти обязательно… Как она на меня смотрела, как пела! Неделю назад, а кажется, будто вчера! Какая улыбка!..
Он перевернулся на живот и откинул со лба копну чёрных волос.
- Решено! Подарю ей не только розы, но и самую дорогую помаду. А то её не очень вкусная… Ха-ха!!! - и он расхохотался своей шутке.
Студент лежал на полинявшем диване, смотрел в телевизор, но ничего не понимал из того, что там говорили.
- “А теперь с нами на связи наш частный корреспондент на Урале…”
- Наверное сидит сейчас, готовится, чай пьёт… она… Чёрт! У меня у самого вода уже закипела! Пора глотнуть для согрева.
Он скатился на давно немытый пол, по которому были разбросаны листы бумаги, огрызки ручечных колпачков и клубочки пыли. Студент опять поленился встать и надеть тапочки, и на коленях дополз до низенького журнального столика. Схватив пакетик с заваркой и бросив его в чайник, он снова задумался, потом снял запотевшие от водяного пара очки и положил подбородок на спинку дивана.
- У неё большие, ненасытные глаза, а брови… брови как корни логарифма, выведенные завкафедрой на доске!.. Золотые, блестящие волосы, новенькая обложка по Анатомии!.. О-о, моя голова! Анальгину мне, анальгину! Ещё идти куда-то?! Да нет, это же дело святое… Принести радость даме… в качестве помады…
Студент машинально взял с дивана свой учебник и стал его листать. Но уставшие глаза не узнавали даже знакомые разрисованные физиономии учёных химиков. А строгие атомы на графиках криво и смешно танцевали румбу.
- “…пожар удалось потушить только через три часа после возгорания. На складе…” - гудело за диваном на полу.
Вскоре нервные окончания дали знать, что Москва — не Африка, а вздутый линолеум — не гавайский пляж.
Студент взобрался на свой законный диван, поджал под себя длинные худые ноги в потёртом на коленях трико и продолжал ломать голову. Причём он вскоре сообразил, что ни о чём не думает, а просто следит за жирным коричневым тараканом, который нерешительно петляет вокруг его булочки на столе. Хлебушек лежал там ещё с четверга и сегодня, в воскресенье, уже не представлял собой богатства.
- А пусть жрёт, тварь проклятая! Всю ночь спать не давал…
Я поймаю таракана,
Посажу на дно стакана.
Пусть помучается, гад,
Холодильный бюрократ!..
Сашка, придурок, придумал тоже поэму. Хорошо ему с Анькой живётся, пропал бы без сестры…
Ах, какая женщина, какая женщина,
Мне б таку-у-ю-ю…
Вот, пение! Чуть не забыл… Время есть?.. Всё равно собираться пора. До клуба на автобусе, а там вниз по улице первый поворот налево, сто семь шагов, и на месте. Ладно не на метро… хотя нет, жалко, там теплее… Ноябрь проклятый, все силы из меня высосал, и сессия скоро... А я эту чёртову химию ввек бы не видал. И чего только отца послушался? Шёл бы себе в техникум, сидел бы сейчас дома спокойно, не надо было бы костюм носить…
Серый пиджак и брюки того же цвета висели в шкафу. На одной дверце поблёскивало пыльное зеркало. Другая, с огромной трещиной по периметру, жалобно скрипела в такт сквозняку. Три галстука кальмарами свисали со второй вешалки: два чёрных и один серый в полосочку. Свитера, джемперы и рубашки в разных позах ютились на днище шкафа. Те, что покапризнее и требуют глажения, были аккуратно сложены друг на друга в углу. Все остальные, взъерошенные и обиженные на хозяина, валялись кто как.
На шкафу воздвиглась кипа тетрадей с отогнутыми краями и изрисованными обложками. Наследство школы уже после первого курса перекочевало в долгий ящик на антресолях.
- Милая моя, солнышко  лесное,
Где, в каких краях, встретимся с тобою.
Милая моя, щас к тебе приеду,
Только деньги возьму… т-а-а-к. А где деньги?
Кожаный кошелёк с крокодилом, купленный на всю первую стипендию напополам с бутылкой пива, был самой модной вещью в комнате с первых же дней её освоения. А, нет... Не только. Была ещё блестящая ручка “Parker”, гордо высившаяся в бабушкином гранёном стакане на подоконнике. Студент писал ей только три раза в жизни: проверял в магазине, потом вступительный экзамен (за который получил твёрдую счастливую “четыре”). И ещё поздравление маме на день рождения.
Джинсы, ещё с десятого класса, легко налезли на него и даже не возражали против пояса, создавшего студенту модельную талию. Если бы не эти “60” с ремнём, джинсы слетели бы по пути в клуб. Олимпийка “Adidas”, свитер из бараньей шерсти, болотная замшевая куртка на спинке стула — и студент готов.
- Какая у меня фигура, да-а-а. А на голове чёрти-что! Ну оброс, орангутанг-гомосапиемс! Завтра пойдустричь-ся! Он посмотрел на себя в зеркало, провёл по нему ладонью, и полоска изображения резко прояснилась на фоне остальной мути.
- Шарф позавчера Антону отдал на футбол. Не принёс ещё, шпызик! Я же не виноват, что на нём “Динамо” написано! Теперь пойду студиться на мороз. Так, часы? Время ещё есть... Розы! Где тут розы? Розочки мои… розочки красные… Вот вы милые-мои-хорошие, вкусные вы мои, ароматные-аппетитные. Четыре горячих ужина с вечерним чаем за вас отдал… Угу, помада в переходе… “24 часа”, по пути возьму. Где деньги?
Студент поставил три красные свежие розы обратно в пластиковую бутылку с водой и подошёл к деревянному стулу. В кармане замшевой куртки лежал “крокодил”. В “крокодиле” было семь кармашков, один на липучке. За липучкой триста пятнадцать рублей четырнадцать копеек.
- “Oriflame” двести семнадцать рублей ровно. Итого девяносто восемь рублей четырнадцать копеек мне на месяц до стипендии. Угу-гу…
Тут он глубоко задумался и застыл над своей курткой в позе волка. Даже формулы высшей химии никогда не могли так избороздить его лоб морщинками. После двух минут усиленных размышлений, он выпрямился и твёрдо сказал:
- Жизнь — за любовь! И двести семнадцать рублей тоже!..
Часы пропиликали половину десятого. За окном прогремел грузовик, и за тонкой стеной завыла соседская собака.
- А! Вот дурак! Чай остыл! Нет? Горячий? А, ну слава богу. Пора подкрепиться.
Холодными как у трупа пальцами он взял пластиковую кружку (все остальные на редкость часто бились в этой квартире), опрокинул в неё отрывок содержимого  чайника и повёл носом, закатив глаза. Ресницы вдруг взметнулись вверх, взгляд замер… и раздалось громкое “гха-а-б-чхи”!
- Где платок? - прогнусавил потухший и захрипевший голос, ладони поставили кружку обратно на стол, и пальцы нервно затеребили пуговицу на воротнике.
- “New Line Cinema” представляет. Фильм Стивена Спилберга. “Инопланетянин”, - где-то далеко в ответ прогнусавил телевизор.
- А, опять свою фантастику гоняют, - по-хозяйски прокомментировал студент и бросил платок на подоконник. Оттуда, задев “Parker”, тот плавно приземлился на пол у батареи.
- Народ русский не спит от ваших фильмов!
Студент ещё раз посмотрел на электронные часы, выключил верхний свет, сел на диван и покорно уставился в телевизор. Кружка чая опять оказалась в ледяных ладонях.
…За окном дул сильный ветер, бился грудью в стекло и завывал от досады. Дохленькая занавеска, привязанная к горячей шумящей батарее, осторожно шевелилась и отражала луну. Комната прогрелась от наконец-то включенного отопления и от паров из трижды наполненного электрического чайника. Диван был полностью развёрнут к телевизору и застлан одеялом. Из-за его спинки высился маленький пухлый уголок подушки, в котором кое-где торчали тонкие белые шипчики перьев.
Синими и жёлто-красными, неясными бледными бликами отражался на тёмных стенах экран телевизора. Комната то ярко освещалась, то затухала. Мутное зеркало со свежей четырёхпалой полоской показывало расплывчатые силуэты Голливуда. Где-то уютно хрустело свежее печенье. На полу на тапочках лежал том “Высшей химии”. Неподалёку мучился несварением желудка таракан. Электронные часы выводили зелёными кристаллами девятнадцать минут двенадцатого.
Глаза студента редко моргали, слезились. Длинные ресницы гладили стёкла очков. В зрачках отражались яркие картинки. На губе задержалась крошка печенья — заинтересовалась фильмом.
- У, опять реклама! Даже ночью свои шампуньки-шоколадки-йогурты пихают! Итак есть хочется и без них! А розы, розы-то как пахнут, о-бал-деть! Фиг вам, нашли дурака. Я всё-таки в МГУ учусь, нечего за всякими там певичками шататься на ночь глядя в такую холодину. Вот возьму и завтра обеспечу себе нормальный обед, с курицей гриль, соусом, картошечкой жареной… ах! Какой я стал богатый, триста рублей с копейками! Вот отсижу три пары, отвечу, что помню, и устрою себе праздник!