Cломанный веер
Глава I,
где одна юная особа размышляет о сущности преступления.
Полюбили наши писатели преступления. На перемене в гимназии только и слышишь: «А читали Вы последнего Пинкертона, ах, расскажите, сделайте любезность, продолжение…» И все норовят описать пострашнее, как в жизни вовсе и не бывает (я-то знаю, мне папенька о каждом своем деле после рассказывает в подробностях). Понакрутят, поналепят, так что и сами развязаться потом не могут. А уж если русский писатель вздумает браться за криминальный сюжет, то уж непременно со смертоубийством, и преобязательно в столице, Москве или Петербурге, как будто других городов в империи не существует. Им уж ясно заранее, что в провинции, если и убивают, то пьяный приказчик своего Еремку (что, кстати, и в Петербурге не редкость) или купчиха старого мужа мышьяком травит. Где тут найти политическую подкладку или психическую патологию? Масштаб-с не тот.
Зато уж столичный казус газетчики наши так развернут, что читать тошно. Вот хотя бы последний случай с губернаторской дочкой Эверт-Колокольцевой. На что уже ясно было установлено, что дело рук студентов-бомбистов (и записки генерал предупредительные получал, и после в полицию конверт передали). Так нет же, приплели сюда английскую воспитательницу. Обнаружили вдруг, что жених девицы Колокольцевой, барон Солано (между прочим, испанский посол) обучался в ее классах в Мадриде. Что с того, скажете? Так ведь умудрились почти что и роман написать, разве что не в стихах. А тут и некий Фандорин удачно подвернулся, коллежский регистратор. И никаких он не благородных кровей – это уж вовсе чушь! – отец мой его деда знал, когда тот в лаптях у помещика Водовозова в соседнем уезде навоз месил. Видно, в Петербурге, на столичной службе, г-на Фандорина фантазия обуяла, начитался современных романов и пошла писать губерния. Тут уж кое-кто из наших подсуетился и про леди Эстер ему намекнул. Не с руки им, попечителям сиротским, чтобы иностранка их деток за свой счет воспитывала и у них доходные казенные статьи отбирала. Вот и получилось, как давеча с Николаевской железной дорогой, когда наши ямщицкие короли забеспокоились и строительству всячески мешали.
А с леди Эстер лично знаком был директор нашей гимназии Северьян Северьяныч Максимович (он у нас по четвергам обедает) и мнения о ней весьма высокого.
— Редкостная женщина, — говорит, – только сомнут ее чинуши наши просвещенные, не дадут развернуться.
Все и получилось, как по писаному, а уж насочиняли сверх того, не дай Бог. Я уж пробовала слово вставить, когда Лидочка Чарская Фандориным восхищалась, да куда там! Только что не визжат от восторга, а теперь, как его в желтый дом упекли, слезы льют и все карточки Фандоринские по лавкам выкупают. А со мной не разговаривают. Зато как у Петровых пожар случился и векселя пропали, бегали да выспрашивали:
— Катенька, а правда, что у Семена Парфеныча типография тайная была?
Вот дуры! Ну при чем здесь типография, когда Петровы ваксой торговали? А пожар был от молнии. Не верят и дуются, что я молчу.
Вот я и подумала, что следует мне вести записки законопреступных происшествий нашей губернии. Раз уж г-н Достоевский и г-н Антон Чехов криминалом не гнушаются, нам, простым гимназисткам, сам Бог велел. И будут теперь приставать, суну им протокол, пусть читают, а то замучаешься каждой по десять раз все пересказывать. А уж о чем писать в нашем городке найдется. Иной случай кажется совсем на вид простой, а за ним истинная душевная драма. И потом, что за мода непременно вставлять убийство? От кражи вреда не меньше, да и так хитро бывает обставлено, поневоле залюбуешься. Все, кончаю на сегодня писать. Папа? зовет в столовую.
Adieu.
И черноглазая дочка судебного следователя Т-ский губернии Катенька Ростовцева вспорхнула живей летейской тени с плюшевой банкетки, спрятала начатое сочинение в ящик секретера, щелкнула ключиком и, поправляя холстинковое палевое платье, опрометью кинулась вниз в столовую, стуча по лестнице новыми подковками на ботинках из магазина Елисеева.
Глава II,
где дочери судебного следователя грозит оказаться под арестом.
— Ну что, дщерь моя разлюбезная, Катерина Порфирьевна, изволили пожаловать? – Порфирий Петрович, отец Катеньки, слегка полноватый, но подтянутый господин с едва намечающейся проплешиной, уже сидел за столом с крахмальной салфеткой в воротнике и выстукивал черенком ножа марш из новой оперы Верди. Васенька, брат Катеньки, гимназист четвертого класса, тринадцати лет отроду, такой же черноглазый, как и сестра, прыснул в белую салфетку.
— Фу, папа?, эдак вы выражаетесь не авантажно, и не смешно вовсе, – сердито произнесла Катенька, подвигая венский стул и успевая быстро показать язык Васеньке. Порфирий Петрович нахмурился и ускорил темп египетского марша.
— Позвольте помочь Вам, – услышала Катенька низкий голос за спиной и не заметила, как стул отдвинулся, снова задвинулся, и она уже сидела на своем месте.
— У нас сегодня гости, Катерина Порфирьевна, – насупленно произнес папа?. – Статский советник Филоверитов Степан Игнатьевич, покорнейше рекомендую.
И Катенька увидела, как слева к столу подошел осанистый большой господин с серебристыми бакенбардами, блеснув Георгиевским крестом на орденской ленте. Катенька тотчас вспыхнула, вспомнив про язык Васеньке, а потому замешалась и не сразу сообразила встать и сделать приветственный reverence. Порфирий Петрович хмурился, Катенька опомнилась и почти уже вскочила, но тут седовласый господин предупредил ее.
— О нет, сидите, сидите. К чему эти китайские церемонии? Я знаю, что Катерина Порфирьевна – барышня воспитанная. (Тут у Катеньки противно засосало под ложечкой.) Васенька снова прыснул, но сразу же оправился, поймав многозначительный взгляд сестры.
— Ну, не будем долее оттягивать удовольствие, – встрепенулся Порфирий Петрович и располагающе улыбнулся, – прошу отведать с нашего стола, что Бог послал. Ариша, приступайте, – обратился он к девице, стоявшей по правую руку от него, и та пошла вкруг стола, разливая бульон из фарфоровой супницы, сначала господину статскому советнику, затем барину, а после барышне и Василию Порфирьевичу. Застучали столовые приборы, господа затрапезничали.
— Что слышно в Петербурге, Степан Игнатьевич? – обратился хозяин к гостю, ловко подрезая нежное крылышко цыпленка.
— Да все то же, не сидится молодежи на месте.
Катенька насторожилась (Так он, оказывается, Степан Игнатьевич, а совсем не Семен, глупая я, глупая! – успела подумать она.)
— Что ж, и воруют? продолжал опрос папа?.
— А как же без этого, – тяжко вздохнул советник.
— Вы в Петербурге служите? – не вытерпела Катенька и тут же смутилась.
— Степан Игнатьевич теперь определился у его превосходительства губернатора, – ответил папа,? даже не рассердившись.
— А по какой части? – осмелела Катенька.
— Извольте, по финансовой, – улыбнулся гость в усы и слегка наклонил голову на грудь. – Катерина Порфирьевна совсем взрослая стали, жениха уже сыскали?
Катенька метнула сердитый взгляд на папа?.
— Ах, да бросьте Вы, Степан Игнатьевич, какие женихи в семнадцать лет. Катенька дитя еще совсем, с Васей еще не наигралась, где ей амурами заниматься!
Катенька заерзала на стуле. С недавнего времени в любом обществе, где она находилась, о чем бы ни шел разговор, он неизменно сворачивал к теме брачных уз, что уже до смерти надоело нашей барышне и не на шутку ее сердило. Вот и теперь она с нетерпением поглядывала на отца в ожидании, чтобы тот прекратил эту бессмысленную беседу. Уж лучше бы о Петербурге!
Но советник не сдавался и, видимо, с удовольствие пустился в гименеевы прожекты, а папа?, следуя этикету, только поддакивал гостю.
— Что же рано, – благодушествовал Степан Игнатьевич, ожидая, чтобы подостыло горячее, аппетитное пом-де-фри с беконом. Самое время подумать. Только не об амурах, а о выгодной партии, – он многозначительно поднял вверх указательный палец. – Брак – штука серьезная, здесь впопыхах дела не решишь, нужно проверить, поискать. А то хватишься, а там уже и кавалеров не осталось.
— Никак, Степан Игнатьевич, статский советник, есть у тебя кто-то на примете, – хитро сощурился Порфирий Петрович, и шутливо погрозил гостю. Катенька так и застыла на месте.
— Дело, конечно, семейное, – начал было Филоверитов, как бы тушуясь.
— Да уж говори, не томи, коли начал, – нетерпеливо поморщился папа?.
— Хотя бы Польшиков Сергей Петрович, – чем не партия, – раздумчиво произнес наконец гость и выжидательно посмотрел на отца будущей невесты.
«Польшиков! Чего не хватало, - вся встрепенулась про себя Катенька. – Тефтеля стоеросовая. Он и обращения толком не знает. На днях шла из Елисеевского магазина, хоть бы дверь попридержал. Жених сыскался».
— Ах, папа?, – вдруг перебила она стариков, – мне что-то нехорошо, простите, голова кружится. Можно я пойду? – и как можно жалобней взглянула на отца. Но тому, вероятно, были уже не в новинку дамские хитрости.
— Погоди, Катюша, – заговорил он медовым голосом. – Сейчас я Васеньку пошлю за таблеткой. Возьми, Васенька, пилюльку красную с камина. А Ариша тебе воды даст запить.
Васенька стоял, протягивая злосчастную пилюльку, а Ариша уже бежала по коридору с графином: «Бегу, барин, бегу», – тарахтела она.
— Все же погода влияет на организм, – резонно заметил Степан Игнатьевич, – особенно на юный. Мы-то с Вами, Порфирий Петрович, не на марципанах выросли, закаленные вояки. А нынче что…
— Ах, Ариша, ну давай же стакан, – постанывала Катенька, на все корки ругая про себя папа?, – дай я сама налью, ну что же ты все путаешься, под руку попадаешь.
Тут Катенька с Аришей принялись одновременно посягать на стакан, в результате чего он выскользнул из рук и разлился прямиком на Катенькино палевое платье.
— Ну до чего ты неловкая, Ариша, – сердилась Катя, втайне празднуя победу над папа?. – Что мне теперь делать прикажешь? Папа?, я вынуждена оставить вас, чтобы переодеться.
— Вода не сало – высохло и отстало, – совсем уж некстати пошутил Степан Игнатьич.
— А и правда, Катюша, Бог с ним, – живо встрепенулся папа?. Неужто ты десерт пропустишь, да и про женихов не дослушаешь. Посиди с нами, стариками, – ласково приговаривал Порфирий Петрович, невинно поглядывая на дочь.
— Нет уж, папа?, простите, – еле сдерживаясь, чтобы не поджать губки, возразила Катенька, – мне мокро. не могу я сидеть в луже. Извините, Степан Игнатьич, – церемонно присела она и гордо прошествовала к лестнице.
— Дело житейское, – сожмурился гость.
Васенька же знай себе хихикал в крахмальную салфетку.
—Ну-с, голуба, и не стыдно Вам, Катерина, Порфирьевна, отца перед уважаемыми людьми позорить, – выговаривал Катеньке папа? час спустя, когда летняя коляска именитого гостя скрылась в сумраке по направлению к Миллионной, где изволили квартировать г-н статский советник Филоверитов Степан Игнатьевич. — Девка на выданье, а ведешь себя, как дитя неразумное.
—Что Вы, папа?, все с этим выданьем, – не вытерпела Катенька. – Мы уж с Вами, кажется, говорили, а вы снова за свое. Надоело.
—Все-то вам надоело, – сердито пожал плечами Порфирий Петрович, – тебе люди добрый совет дают. — (Катенька только фыркнула.) — И не фыркай, не фыркай. А ты фокусничаешь… Нынче воскресенье будет, посиди-ка у себя в комнате, поразмысли о своем поведении.
—Папенька, как же, а служба? – испуганно встрепенулась самовольница.
—Небось без тебя елей не засохнет, дома помолишься, ты ж у нас болезная, – буркнул следователь, скрепя родительское сердце вышел из комнаты дочери и повернул в замочной сважине ключ. — Папенька, – протянул он. – Ишь надумала. – Он вынул ключик, повернул его обратно и, махнув рукой, пошел вниз по лестнице.
Глава III,
где обнаруживаются светлые стороны вынужденного затворничества.
Что ни говори, а везде есть положительные стороны. Давеча я думала, как мне писать мои записки за совершенным недостатком времени: то в гимназию бежать, то в обсерваторию, то к Чарской готовить шарады для младших классов, то в магазин за лентами. А в воскресенье того хуже: с утра в церковь, а потом Арише помогать пироги закатывать. Зато теперь времени полно, и хоть папа? не хватило духу меня запереть, мне все равно выходить без надобности, а если что, позову Ваську, он без дела день-деньской мается. А папа? пусть помучается – будет знать, как не по делу командовать.
Я вот что думаю. Поскольку газета сегодня (выходной) не выходит, для начала можно приняться за казусные происшествия из недавнего прошлого, о подробностях которых еще не всем все известно. А после, когда папа? успокоится, взяться за новинки. Но пусть только слово про Польшикова! Запрусь навечно.
И чем он хорош? Не урод, конечно, но внешности самой обыкновенной, характера неопределенного, поди выпивает втихомолку. Одевается, правда, из Петербурга. Но иначе ему было бы и странно: все-таки держит городской пассаж, да еще мельницу в придачу. В Петербург часто ездит по банковским делам (папа? говорил), а в театре, наверно, и не был ни разу, про музей и речи нет, журналов не выписывает. Дом и тот не сумел толком построить. Даром, что три этажа – все смешал: тут вам и вазоны, и львиные морды, и антик, и готик, а в общем – черт знает что. Эх, всем ты хорош, да дурак набитый!
Ладно, сантименты в сторону – за дело. Возьмем прошлую неделю. «У купца Калашникова отравили бульдога.» Ну и что с того? И потом, откуда известно, что именно отрави?ли? Ах, ну вот же, внизу: «Агриппина Тихонравова, вдова потомственного мещанина Андрея Петрова, уже не раз обращалась в участок с жалобой, что ее сосед, купец первой торговой гильдии Калашников Сидор Кузьмич, содержанием охранных собак мешает ее спокойному досугу, ибо в ночное время собаки гремят цепью и лают. На все обращения к нему Тихонравовой Калашников грубо отвечал, что в своем дворе он хозяин. В минувший четверг г-жа Тихонравова обнаружила необычайную тишину, а на следующий день к ней ворвался купец Калашников и обвинил ее в убийстве любимого английского бульдога Рекси.
Как выяснилось при вскрытии, на котором настоял хозяин животного, собака умерла от употребления мышьяка вместе с пищей. Однако показания к виновности Тихонравовой отсутствуют. Причиной же попадания в пищу бульдога мышьяка мог стать мышьяк, который разбрасывают по двору для травли крыс». Тьфу ты! – прервала чтение юная сыщица. – Нечего сказать происшествие. Если так и дальше пойдет, впору будет составлять сборник провинциальных анекдотов. И что за выражения такие: «обнаружила необычайную тишину», «собака умерла от употребления мышьяка». Выписать и отослать в петербургский «Будильник». Смотрим дальше. Помнится, папа? говорил недавно о краже с поджогом. Где же это было? – И Катенька принялась ворошить стопку «Т-ских ведомостей», однако поиски неожиданно прервал легкий стук в дверь, за которым последовал веселый голосок ее лучшей гимназической подруги Лидочки Чарской, живущей неподалеку, на Симеоновской улице.
Глава IV,
повествующая об управлении чужим сердцем посредством деревянного веера.
—Здравствуй, Катенька, – Лидочка впорхнула в комнату, благоухая свежестью, словно майская роза, и такая счастливая, как будто только что наелась штольверковых шоколадных конфект. — Ах, ты не представляешь, до чего чудесно на улице, – продолжала Чарская, стаскивая с рук светлые лайковые перчатки.
Катенька мрачно взглянула в окно. Погода, и правда, стояла замечательная. Солнце золотило кроны лип, едва колыхаемые ветром, по небу пробегали редкие облачка, и вдобавок ко всему на все голоса разливались птицы.
—«Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора…» – смеясь, процитировала Лидочка и с размаху уселась на диван, так что взлетел вверх подол светлого шелкового платья и открылся край кружевного подъюбника. — Ой, – тут же вскочила она снова и подбежала к Кате, – Порфирий Петрович сказал, что ты больна. Как ты себя чувствуешь?
—Великолепно, – буркнула Катенька. Она вдруг пожалела, что осталась дома, когда все такие нарядные и красивые гуляют по улицам.
—Что же ты не была в церкви? – чуть наклонила голову набок Чарская. – Опять поссорилась с папа?? – и в глазах у нее блеснул огонек. – По какому же поводу?
Катя нахмурилась и сложила по-наполеоновски руки. — Расскажи, лучше, что нового в городе.
—О, новостей полно, – задорно начала Чарская. – Зина в который раз собирается замуж (Катенька при последнем слове вздрогнула, но Чарская отнесла это на счет сквозняка и захлопнула форточку, щелкнув по ней протянутым веером). У Карсевской новый тюрнюр, совершенно жуткий, между нами говоря. Скворешников вернулся из командировочной и уже успел шепнуть мне, что привез нового Бальзака и Боборыкина. У Польшикова новая трость и новый управляющий (здесь Катенька поморщилась, но Чарская как раз повернулась к ней спиной и ничего не видела), вернее… – Чарская закусила нижнюю губу и сделала эффектную паузу, – управляющая, говорят, из Кисловодска.
—Да что ты! – вдруг оживилась затворница.
—Представь себе, – усмехнулась Лидочка. – И еще мне велено передать тебе конверт. – Здесь она жеманно присела и протянула подруге сложенный вдвое листок.
—Польшиков устраивает бал на следующей неделе по случаю нынешнего урожая, – продолжала Чарская, пока Катя читала.
«Уважаемая Катерина Порфирьевна! Прошу Вас быть на моем празднике 16-го числа сентября месяца. приглашение вас и Вашему отцу уже послали. Приезжайте непременно. Ваш С.П.» - было написано витиеватым почерком.
—Кстати, – обернулась Чарская, как будто никакой записки и не было, – ты ничего не говоришь про мой веер.
—Веер, какой веер, – ничего не понимая, пробормотала Катя.
—Да вот же, – и Лидочка ловко раскрыла резной каркас, обтянутый розовым шелком.
—Премилая вещица, - кивнула Ростовщева.
—А главное, чрезвычайно практичная, – поспешила согласиться Чарская. – Недавно в одном дамском журнале, кажется, бабушкином еще, я нашла любопытную статью, что-то вроде «Искусство управлять чужим сердцем посредством веера, или язык любви».
—Да-а, - рассеянно протянула Катя, садясь на банкетку, и, видимо, плохо слушая товарку.
—Ну смотри, если я закрываю лицо так, – не сдавалась Чарская, – это значит «подите сюда, я хочу Вам что-то сказать», если я складываю веер, это значит «наш разговор окончен», складываю несколько раз и назначаю время встречи.
—Весьма конспиративно, - пробормотала Катенька.
—Ты не в восторге, — уверенно заключила Чарская.
—Извини, Лида, но мне правда что-то нездоровится, – и Катенька слегка коснулась рукой головы.
—Все поняла, поговорим завтра. Позвать тебе Аришу? – Катенька только мотнула головой. – Не грусти, – на прощание улыбнулась Лидочка, поцеловала подругу и скрылась за дверью.
Катенька снова взялась за переданный ей листок с подписью С.П., в задумчивости посмотрела в окно и легла на кушетку с твердым намерением никуда не выходить и пролежать так весь день до самого вечера.
В комнате стоял сладкий аромат розового масла.
Глава V
о вреде многоей мудрости.
(Портрет Катеньки Ростовцевой)
Сказать, что Катя Ростовцева была приятной барышней – значит не сказать о ней ничего. Катенька была чрезвычайно хорошенькой, и имела случай в этом убедиться каждый раз, как смотрелась в зеркало. Хотя, надо признать, что в зеркало барышня заглядывала не так часто, однако сегодня был исключительный случай: юная Ростовцева готовилась на бал.
С утра были тщательно вымыты мылом и слегка напудрены уши и шея, подстрижены ногти; потом Катенька следила за тем, чтобы Ариша аккуратно гладила бальное платье (светло-голубое шелковое с белым воротником) и ненароком не прожгла тонкое кружево; после она выбирала ленту в прическу, а теперь ждала, когда принесут горячие щипцы завить локоны. Вообще черные волосы Катеньки слегка вились сами по себе, но для порядка их все-таки следовало хорошенько прожечь щипцами.
У Ростовцевой это был уже второй бал. Первый состоялся в доме губернатора на Медовый Спас. Собираясь к Польшикову, Катя терзалась противоречивыми чувствами: ей не хотелось и хотелось идти одновременно.
Года три тому назад, пока были живы родители Польшикова Петр Фаддеевич и Марфа Михайловна Катенька была частой гостьей в их доме как лучшая подруги племянницы Марфы Михайловны Лидочки Чарской, однако после смерти стариков девицам стало неудобно посещать дом холостяка. Лидочка, правда, навещала Сергея Петровича на правах родственницы по праздникам вместе с матерью, его двоюродной теткой.
В прежнее время Сергей Петрович веселил юных гостей, но, оставшись сиротой и занявшись коммерцией, как-то сразу поскучнел, что не мешало ему оставаться первым женихом губернии.
Катя, никогда раньше не получавшая записок от Польшикова, была не столько смущена, сколько сердита на него за неожиданное проявление интереса к ее особе (по правде говоря, гимназистка давно уже вздыхала по молодому географу Скворешникову).
Теперь, обмахиваясь голубым, в тон платья, веером в обширной зале Польшикова, Катенька старалась не прервать совершенно пустой разговор с Зиной Шилоносовой, только чтобы не оказаться рядом с Сергеем Петровичем, за передвижениями которого она наблюдала краем глаза.
Заиграла мазурка. К девицам с ловким поклоном подлетели канцеляристы, и они закружили на гладком полу гостиной. Прибывали новые гости: директор гимназии Максимович, Лидочка с родителями, управляющий банком Суловский с супругой. Катенька освежалась лимонадом, когда к ней незаметно приблизился Польшиков. Грянули звуки вальса. Сергей Петрович застыл в поклоне. Катенька отставила стакан и лихорадочно принялась складывать и раскладывать веер.
—Позвольте пригласить Вас, – чуть шепелявя произнес кавалер.
—Ах, Сергей Петрович, нельзя ли позже, – Катенька закашлялась в веер, – я что-то устала.
Сергей Петрович, на удивление барышне, радостно поклонился и исчез в водовороте лент и мундиров. Катя же, окинув залу скучающим взглядом, вышла из комнаты и направилась, памятуя детские посещения, к кабинету, где Польшиковы хранили свою библиотеку. Но стоило ей войти и остановиться у двери, как чьи-то пуки схватили ее и прижали к себе. Катенька рванулась что было сил и с размаху ударила в лицо неизвестного жуира сложенным веером.
—Боже мой, за что, – пролепетал нечаянный обидчик, которым оказался никто иной как сам хозяин дома.
—Вы?! – расширила от удивления и негодования и без того большие глаза Катенька.
—Кто же еще, - смущенно пробормотал, поправляя галстук, Польшиков. – Вы же сами изволили назначить мне свидание в кабинете.
—Интересно, каким образом? – немедленно осведомилась Ростовцева.
—Самым интригующим, (Катенька вздернула брови) – посредством веера.
Катя помолчала и вдруг захототала, окончательно напугав кавалера:
—Ах, это наверно, все Лида, «язык любви», «управление сердцем».
Польшиков стоял, ничего не понимая, а потом сам рассмеялся:
—Правда, Лида.
—Но поверьте, Сергей Петрович, это чистое недоразумение, – наконец произнесла Катя.
—Что же делать – верю, – развел руками Польшиков, – и готов просить прощения. Вот, чтобы загладить свою вину, я вам кое-что покажу. – И несостоявшийся любовник, все еще немного ошарашенный, направился к сейфу. Впереди его ждали новые испытания.
Глава VI,
в которой наконец-то появляется труп.
—Идемте, идемте, - оживился Сергей Петрович и даже потирал от предвкушения удовольствия руки. – Нет, – вдруг он остановился, – заключим пари. Я настаиваю, что Вы никогда ранее не видели то что я сейчас Вам продемонстрирую.
Катенька пожала плечами – только пари не хватало!
—Ставка – пять рублей! – продолжал веселиться Польшиков. И давайте пожмем друг другу руки, как честные люди.
Катя без всякого желания протянула ему ладонь.
—Тра-ра-ра, – напевал спорщик, орудуя английским замком. – Тра-ра-ра-ра-ра-ра-ра, – голос его внезапно затих.
Катенька заглянула через плечо Сергея Петровича и поняла, что выиграла пятерку: дверца сейфа была открыта, и в железном ящичке одиноко светлела мятая трехрублевка.
—Бой мой, – Польшиков побледнел и схватился за сердце.
—Сергей Петрович, сядьте скорее, – испугалась Ростовщева.
—Воздуха, воды, – стонал Польшиков.
Катя плеснула в стакан из графина и бросилась открывать окно. Отдернув гардину, она застыла, словно соляной столп – перед ней, выпрямившись, стоял директор гимназии Северьян Северьяныч.
—Сергей Петрович, подите сюда, - только и смогла пролепетать гимназистка. После того, как подошел Польшиков, Северья Северьяныч почему-то неуклонно стал падать лицом вниз.
—Осторожно, - закричала Катенька, отскочив в сторону.
Польшиков инстинктивно выставил руки вперед, стараясь удержать директора, тут вдруг послышался шум, дверь распахнулась, и на пороге возникли Порфирий Петрович, новая управляющая леди Форестер и статский советник Филоверитов.
Сергей Петрович тем временем, пытаясь совладать с ополоумевшим директором, уцепился за что-то на его жилете. В ту же минуту гимназический корифей шмякнулся на пол, а в руках хозяина оказался тонкий нож для разрезания писем.
—Бросьте сейчас же, - кинулась Катенька к оцепеневшему Польшикову, не заметив вошедших. Нож выскользнул из рук, разбрызгивая красные капельки по светлой обивке кресел.
Катенька повернулась, прослеживая траекторию падения предмета, и только тут заметила застывшие при входе три фигуры, наблюдающие происходящее, а именно сцену убийства директора женской гимназии Максимовича Северьяна Северьяныча.
—
— Позовите приказчика, – скомандовал Филоверитов, пока Порфирий Петрович приходил в себя, завидев дочь в окровавленном платье. – И пусть пошлет в участок, – крикнул советник убегающей горничной. —Так-с, теперь, думаю, Вам, миссис Форестер, следует попросить гостей удалиться по причине…э… - тут он задумался, - ну хотя бы сердечного приступа у г-на Польшикова. А то эдакий шум выйдет. Нам же нужно незамедлительно покинуть помещение и запереть дверь до прихода полиции. И ничего ни в коем случае не трогать руками, не так ли? – И Степан Игнатьич выжидательно посмотрел на своего приятеля, который совсем позабыл в настоящую минуту, что является следователем городского суда.
—Да-да, конечно. Катенька, поднимайся, изволь. – И Порфирий Петрович машинально протянул руку дочери.
Когда все наконец вышли, Степан Игнатьич щелкнул ключиком. И Катенька вдруг вспомнила, что Лидочка Чарская обещала сегодня показать ей альбом со стихами Случевского, восходящей звезды Петербурга.
Глава VII,
где Т-рь посещает звезда столичного сыска.
«Ну теперь времени у меня предостаточно. Велено сидеть в комнате до приехда г-на следователя из Москвы. Губернатор, как только узнал о происшедшем (ах, не верится до сих пор!), рекомендовал папеньке делом не заниматься и велел отправлять телеграмму в столицу. Папенька сидят совсем расстроенные, целыми днями пасьянс раскладывают (Ариша рассказала). Лидочка вчера прислала записку, обещается помочь. Чем же мне теперь поможешь? Принесли газету: «Дочь следователя Ростовщева в тайном сговоре со своим покровителем т-ским коммерсантом Польшиковым. С.П. зарезала директора женской гимназии. Причиной тому отказ директора выдать золотую медаль выпускнице 7-го класса Ростовцевой Е.П.» Я опозорена навеки. Хорошо еще, г-н губернатор поддался на уговоры папенькиного приятеля Филоверитова Степан Игнатьича и позволил мне быть под домашним арестом. Куда как хуже Сергею Петровичу сидеть с ворами да пьяницами. У меня же надежда только на провидение. Бог милостив. Да хоть Васенька от Лиды порой записку принесет. Ей тоже нелегко, бедняжке, слегла с корью, а обо мне беспокоится. Боже, спаси и сохрани!»
Порфирий Петрович сидел мрачный. С минуты на минуту должен был приехать следователь Муромчанинов из Москвы. Кабинет Сергея Петровича до сих пор стоял опечатанным. Ростовцев, конечно, сразу же поверил рассказу дочери об ужасном недоразумении, сделавших ее и Польшикова преемниками трупа. Однако вся очевидность была против несчастных детей (так их называл убитый горем отец). Теперь он ждал с нетерпением приезда Муромчанинова Александра Елистратыча, чтобы начать дело. Г-н губернатор, учитывая заслуги Порфирия Петровича и не без влияния советника Филоверитова, позволил отцу подозреваемой участвовать в расследовании убийства, потрясшего весь город, и даже соблаговолил дать адрес Ростовцева московскому светилу, чтобы тот незамедлительно проследовал прямо к своему коллеге.
Порфирий Петрович оживился. За окном мелькнула порядком потрепанная коляска. Из нее вышел грузный господин, позвонил в колокольчик, но Ариша, уже и без того заметившая приезжего, мчалась открывать.
—День добрый, день добрый, - гундосил господин, входя в гостиную и всю ее наполняя запахом свежего дегтя и французского шипра. – Что ж, богаты и ваши пенаты.
—Не угодно ли чаю, - вежливо откланялся Ростовцев.
—Пожалуй, а можно чего и покрепче, – благодушно рассмеялся гость, мгновенно обжившийся на стороне. «Присылают черти-кого, – медленно выругался Порфирий Петрович, – только приехал – водки просит. Оттого и порядку в юридическом деле нет…» —В дороге-то пообмерз, – заметив мрачный взгляд хозяина, тут же конфузливо поправился приезжий.
Час спустя Порфирий Петрович, поминутно поторапливая столичного гостя, который, по правде говоря, совсем было расположился подремать часок-другой после обеда, сопровождал его к дому Польшикова.
Горничная Аглая открыла и, робко взглядывая на вошедших, повела их к кабинету.
—Что же понятые? – спросил Муромчанинов.
—Извольте, леди Форестер, управляющая делами Сергея Петровича, и господин Глущенко Петр Петрович, его приказчик, – представил Профирий Петрович.
—Давно ли служите? – осведомился приезжий.
—Никак нет-с. Наняты недавно, третий месяц пошел, – с готовностью ответствовал приказчик. – Долго ли нас задержите? А то, знаете ли, дела-с.
—Не долго, голубчик, а сколько нужно, – резонно заметил Александр Елистратыч и позвал стоящего поодаль жандарма, – ломай, малый, не жалей.
Сорвав сургучные печати и отворив двери, «малый» впустил следователей и понятых в кабинет. Оглядев помещение, Муромчанинов обратился к своему коллеге:
—Вот что, Порфирий Петрович. Историю мне доложили. Понимаю твое отцовское переживание, а потому доверяю тебе руководить во всем, я же для порядку буда за тобой приглядывать да советовать, ежели нужно. О заслугах твоих в Москве наслышаны, так что действуй, - и Елистратыч дружески хлопнул Ростовцева по плечу.
Тот поначалу растрогался, но вскоре собрался и проговорил:
—Хорошо бы комнату осмотреть на предмет отпечатков и орудие убийства в экспертизу направить.
—Действуй, Петрович. Ничего, что я так по-простому? – спохватился Муромчанинов.
—Что же, оно и удобней, - поспешил согласиться Ростовцев. – Понятые, постойте у двери. – И миссис Форестер с приказчиком смиренно застыли в указанном месте.
Порфирий Петрович тщательно осмотрел стол, обратил внимание на капельки крови, темневшие на обивке кресел, поднял чистой тряпочкой разрезательный нож для писем и аккуратно поместил его в пакетик. Затем подошел к окну, оборванная в день убийства гардина трепетала. Порфирий Петрович решительно отбросил ее на край секретера – форточка была открыта, и свежий сентябрьский ветерок врывался в кабинет. На ручке оконной рамы зацепился маленький обрывок светлого шелка. Порфирий Петрович вздохнул, поместил находку в конверт и продемонстрировал ее Муромчанинову. Тот бросил взгляд на улику и уверенно заключил:
—Веерный шелк. Таким барышням в театре бутафорию мастерят. Было одно дельце. Да-с…– и бывалый сыщик, казалось, о чем-то вспомнил.
Глава VIII,
где первые звенья происшедшего соединяются в цепь.
—Что же мы имеем, – рассуждал Александр Елистратыч, сидя в вольтеровском кресле Ростовцева и втайне наслаждаясь теплом и уютом вечерней гостиной, протягивая ноги к камину и попивая не совсем дурной портвейн из запасов хозяина. —Если верить показаниям м-ль Ростовцевой и подозреваемого, то мы имеем картину следующего содержания.
В полдевятого пополудни Сергей Петрович заходит в кабинет в надежде на, пардон, долгожданное свидание с м-ль Ростовцевой, Вашей дочерью. В кабинете он один, ничего странного не замечает и готовится сыграть маленькую шутку с барышней, напугав ее.
М-ль Ростовцева около того времени, заскучав танцами, по ее собственному признанию, пожелала что-нибудь прочесть и направилась в библиотеку, где она, еще ребенком, неоднократно бывала ранее. Не могу не откомментировать, дорогой коллега, - произнес Александр Елистратыч, особенно напирая на двойное л в слове коллега, - но стремление к многоей мудрости обернулось для м-ль большой печалью. Пардон, отвлекся. Войдя в кабинет, ничего не подозревавшая Катерина Порфирьевна чуть не до смерти была напугана объятиями г-на Польшикова. Кое-как разъяснив недоразумение, причиной которого стало неумелое обращение м-ль с предметом дамского туалета, то бишь веером, и одновременно обширные познания Сергея Петровича в амурном обращении, так вот, обнаружив правду, фигуранты мирно беседовали. Причем, чтобы загладить неловкость, Сергей Петрович решил продемонстрировать Екатерине Порфирьевне нечто удивительное, недавно им приобретенное: демидовскую золотую диадему с бриллиантом в форме розового бутона. Но, открыв сейф, хозяин не обнаружил положенной в него драгоценности, равно как и пятидесяти тысяч рублей ассигнациями, приготовленными к уплате за покупку усадьбы под Москвой. После пережитого шока Сергей Петрович начал задыхаться, и Катерина Порфирьевна кинулась открывать форточку. Тут был обнаружен г-н Максимович. Не сразу поняв, что г-н Максимович мертв, м-ль в испуге позвала Сергея Петровича. Тот принялся тормошить убитого (если верить Сергею Петровичу, то Максимович был уже мертв), и он, убитый, стал падать на г-на Польшикова. Пытаясь его удержать, Польшиков уцепился за что попало, то есть за нож, торчавший у Максимовича между ребер. Так, по словам Польшикова, нож оказался у него в руках. Тут появились Вы, советник и леди Форестер. Кстати, что привело вас в кабинет?
—Леди Форестер великодушно позволила осмотреть новую оптическую трубу, подаренную ею г-ну Польшикову, – пробормотал Порфирий Петрович.
Муромчанинов кивнул.
—Так появились вы и стали свидетелями странной сцены: Сергей Петрович стоит с ножом в руках, и нож, и руки его окровавлены, в ногах лицом вниз лежит чье-то тело, чуть поодаль сидит Катерина Порфирьевна, на ее платье также заметна кровь. Из всего сказанного может возникнуть три вопроса. Первый – говорят ли правду фигуранты? Второй – если да, то кто убийца? И третий – имеет ли отношение к убийству кража диадемы?
Репутация м-ль Ростовцевой и г-на Польшикова не позволяет усомниться в правдивости их рассказа. К тому же непонятен мотив убийства, если принять во внимание причины, по которым Польшиков и Екатерина Порфирьевна оказались в кабинете (опять же при условии, что мы им верим). Однако отпечатки пальцев на ноже свидетельствуют прямо против Сергея Петровича, и здесь даже показания м-ль Ростовцевой ничего не решают. Более того, если Екатерина Порфирьевна будет настаивать на своем, обвинитель может вменить ей лжесвидетельство. Итак, наша задача теперь, как я думаю, – продолжал Муромчанинов, – искать укравшего диадему. Мы опросим всех гостей и домашних. - Вот ведь шельма выбрал день! – вставил он. – Видимо, он и является убийцей Максимовича. Заодно не помешает выяснить, что привело бедолагу в кабинет. Кстати, – встрепенулся следователь, – что? по части Вашей находки – веерный шелк, кажется?
—Да-с, - мрачно ответствовал отец арестованной, - веерный, так точно. У Катеньки осмотрели все веера – ничего похожего не нашли. Да ведь она бальный свой, как идти в библиотеку, в гостиной оставила.
—Вот, еще зацепка! – торжествующе воскликнул Муромчанинов. – Найти порванный веер и его владелицу! Кто-то еще мог быть в кабинете до убийства.
—Но как же, - растерянно пробормотал т-ский сыщик.
—Форточка, уважаемый Порфирий Петрович. Не забывайте о форточке, - многозначительно произнес Александр Елистратыч. – Свидетель или даже убийца мог дождаться вашего ухода, открыть окно, выпрыгнуть (окна-то совсем низко!) через форточку, прикрыть раму и уйти восвояси, никто и не заметил. Ведь гостей г-н Филоверитов сами приказали отправить по домам. Вот давайте с гостей и начнем. проверим на алиби. Пока оно только у Вас и г-на советника, ну и, соответственно, леди Форестер, вас сопровождавшей.
Глава IX,
где проверяются дедуктивные способности женского ума.
(Допрос свидетелей.)
Сегодня папа? пришел выпить со мною вечернего чаю и рассказать, как продвигается наше дело. Весь день он и Александр Елистратыч занимались посещением бывших гостей Польшикова в надежде хоть как-то развеять туман вокруг череды неожиданных преступлений. Гостей оказалось тридцать человек. Кроме них в доме было еще десять человек прислуги, приказчик и леди Форестер. Почти все приглашенные постоянно находились на глазах друг у друга и не покидали парадных комнат , то есть столовой и гостиной, в течение всего вечера. О чем свидетельствовал и приказчик Польшикова, вышедший объявить об окончании приема и заметивший среди гостей всех, кроме, естественно леди Форестер, папа?, г-на Филоверитова, меня и Сергея Петровича, ну и несчастного г-на директора. Несмотря на эти свидетельства, Александр Елистратыч все же допросили каждого на предмет необычных происшествий. Никто, однако, ничего не заметил (чему я не удивляюсь, ибо обыватели наши ленивы и нелюбопытны). Немногим больше дали показания прислуги. кухарка с помощницей толклись на кухне. Горничная Аглая и дворецкий Семен бегали из кухни в столовую, переменяя блюда. В посторонние помещения никто из них не заходил (это следует из перекрестных показаний).
Правда, папа? остался недоволен Аглаей. Она, по его наблюдению, что-то знает (слишком волнуется), но от страху боится сказать.
Каково же было удивление папа? и г-на Муромчанинова, когда, после вечернего чаепития, горничная вдруг объявилась у нас на крыльце, чтобы передать «нечто важное г-ну следователю». Девушка явно смущалась и дрожала от испуга и только, когда папа? велел принести ей чаю с наливкой, осмелела и заговорила. Сведения ее оказались крайне важными и касались отсутствия кого-либо из бывших на празднике в доме.
По словам Аглаи, из гостиной отлучались три человека. когда горничная несла из кухни поднос с мороженым, в кабинет вошла леди Форестер, она не закрывала двери, и ничего предосудительного Аглая заметить не успела, вскоре на пороге в гостиную англичанка обогнала горничную. На часах была половина девятого. Это Аглая помнит точно, так как хозяин приказал подавать сладкое именно в это время. Обнося гостей мороженым, Аглая не нашла среди них Петра Петровича, приказчика. Куда тот отлучался, она не знает, но по возвращении на кухню, проходя по коридору мимо кабинета, она его не видела. Она стала свидетелем того, как в кабинет заходил г-н Максимович. было около девяти. Позднейшие события ей известны из уст леди Форестер.
Итак, Александр Елистратыч считает необходимым проверить алиби приказчика, ибо леди Форестер, открыто вошедшая в кабинет и так быстро из него вышедшая, вряд ли могла взломать сейф и совершить кражу на глазах горничной и дворецкого, поминутно сновавших мимо кабинета по коридору. Не откладывая на завтра, так как промедление, по словам Александра Елистратыча, в данных обстоятельствах смерти подобно, оба служителя закона оделись и направились в дом к г-ну Польшикову, чтобы учинить допрос приказчику, который впал уже в объятия Морфея. Спросонья он мало, что понял, бормотал невпопад, ничего не мог вспомнить, потом на прямой вопрос, отлучался ли он после половины девятого в течение часа, отвечал, что запамятовал. И только благодаря настойчивости папа?, признался, что, действительно, выходил на просьбу кучера Еремки, привезшего известия от управляющего мельницей. Папа? кинулись к Еремке, но тот, налакавшись остатков с барского стола, находился в таком глубоком состоянии полного забытья, что добиться от него чего-то, кроме подергивания правой ногой, было невозможно. Обо всем этом папа?, зная мое волнение и несмотря на поздний час, сообщил мне с позволения Александра Елистратыча. Отныне приказчик взят на подозрение. Завтрашняя беседа с Еремкой все прояснит.
Мне же не дает покоя еще одна улика. Найденный на оконной раме обрывок шелка. Чей он, как оказался на раме, связана ли его владелица с убийством и кражей или это коварная случайность, подобная той, что так трагически свела меня и Сергея Польшикова у тела г-на директора?
Если бы я обладала познаниями в дедукции мистера Холмса и хоть какой-либо свободой передвижения! Мне кажется, я готова догадаться, в чем тут дело. Надежда на Лиду. Вася принес записку, где она пишет, что совсем почти здорова и через день-другой сможет выполнять все мои поручения. Скорей бы.
Глава Х,
где выясняется тайна одной смерти.
С утра Порфирий Петрович поспешил навестить кучера Еремку. Тот сидел мрачный на кухне и жадно хлебал огуречный рассол, то и дело морщась и ругаясь в сторону кухарки. Порфирий Петрович немедля приступил к делу.
—Скажи-ка, любезный, – начал он. – Правда ли ты приехал с мельницы к дому Сергея Петровича в прошлое воскресенье около девяти часов вечера?
Еремка крикнул:
—Где же помнить, тому три дня.
Порфирий Петрович нахмурился и для верности стукнул кулаком по столу:
—Ты, любезный, не шути, а отвечай, как положено перед законом.
—Положено, так положено, – забормотал Еремка, – точно помню, был, ехал. С мельницы. Тимофей Ильич послал к им, Петру Петровичу то есть. Спросить, когда товар везти, к утру или ввечеру, на продажу. Приехал. Вижу: свет, шум. Гуляют, значит, господа. Послал Степку, мальчишку, спросить Петра Петровича. Те долго не выходили. Не найти их, значит, было. Потом вышли. Я передал. Сказали, к утру везти. Я тотчас обратно. Доложить. А к утру вернулся. Ну и в обед позволил немножко, после дела то есть. Все как есть, истинный крест.
—Сколько же ты ждал Петра Петровича?
—Ну уж не вспомню. Недолго, кажись, час, а то и полтора, – задумался Еремка.
—Ну а вышел Петр Петрович каков?
—Как всегда, похожий на себя, только шикарней намного. Да вообще тёмно было.
Порфирий Петрович велел звать Степку. Степка оказался разговорчивым мальчишкой:
—Посылали, а как же. Я – к Аглае. Она занята была. Тогда к дворецкому Семену. Тот уж искал-искал Петра Петровича, никак, четверть часа искал. А потом вышли. Мне пятачок и до свиданья.
—Где же Петр Петрович были?
—Говорят, по надобности выходили. Мне не докладывали.
—Ладно, иди, пострел, – и Порфирий Петрович, закончив допрос, в задумчивости покинул кухню.
Петра Петровича он обнаружил в бакалейной лавке городского пассажа. Тот, завидев г-на следователя, тотчас вышел за стойку.
—Имею к Вам некоторые вопросы.
—Непременно, – как-то потерялся приказчик, – не удобней ли в бухгалтерской?
—Вот что, – приступил Порфирий Петрович. – Есть свидетели, которые говорят, что видели, как Вы покидали гостиную около девяти. В это время могло произойти убийство и кража. Где Вы были?
—Приезжали с мельницы. Я выходил.
—Однако же Вас долго не мог найти мальчик Степка из прислуги. Вы еще куда-то выходили?
—Ах да, – сконфузился Петр Петрович. – По нужде. Приключилась небольшая гастрономическая неприятность.
—И Вас не было четверть часа, а то и более? – нахмурился Ростовцев.
—Нужда-с, – виновато оскалился приказчик.
—Пожалуйте-с, однако, на допрос к двум часам в управу, – откланялся следователь и вышел.
Александр Елистратыч тем временем допрашивал соседа г-на Польшикова купца первой гильдии Калашникова.
На вопрос, не видел ли тот посторонних во дворе, негоциант отвечал, что ложится рано и по темноте во двор не выходит. Более того, как отравили любимого пса Рекси, охранять дом некому, выходить страшно, нового же сторожа завести не позволяет свежая горечь утраты старого друга.
—Другими словами, - делился своими догадками москвич, - в кабинет через двор Калашникова мог проникнуть любой посторонний. Вспомните, ведь и окно было открыто. Или, - многозначительно приостановился Муромчанинов, - вор и убийца мог совершить преступление, выпрыгнуть во двор и вернуться в дом с черного входа.
—А следы под окном? – вставил т-ский коллега.
—К сожалению, безрезультатно. Пока я ехал из Москвы, всё затоптали, сам черт не разберет. Но версия вполне правдоподобна. Представьте себе. Приказчик – свой человек в доме – наверняка знает и о приобретенной диадеме, и о пятидесяти тысячах рублей в сейфе. Он улучает момент, когда в доме шумно, полно людей, проникает в кабинет, вскрывает сейф, забирает содержимое, ретируется через окно, затем огибает дом, заходит обратно через черный ход как ни в чем не бывало. Тут он узнает, что его ищут. Нам он говорит о несварении желудка. Очень тонко продуманный ход, между нами говоря. Сортир как раз со стороны черного хода. Там преступник на время оставляет украденное и спокойно возвращается к гостям. Позже он вернется и все заберет.
—Но Максимович? – воскликнул Ростовцев.
—И этому есть объяснение, – кивнуло столичное светило, – Максимович – случайна жертва. Мне удалось узнать, что г-на директора и г-на Польшикова связывали деловые отношения. То есть Сергей Петрович меценатствовал в пользу гимназисток. Видимо, г-н Максимович ожидал разговора с г-ном Польшиковым по финансовому вопросу. И вот дождался собственной смерти, оказавшись случайным свидетелем кражи. Жаль, что он замолчал навеки.
—Но Польшиков не слыхал ни о какой встрече! – воскликнул Порфирий Петрович.
—Уважаемый коллега, – остановил его Муромчанинов, – он попросту не успел. Посредником между г-ном Максимовичем и Сергеем Петровичем обыкновенно выступала леди Форестер, управляющая делами патрона и большая любительница просвещения. Она и на этот раз должна была как бы невзначай привести г-на Польшикова в кабинет, где бы он встретился с г-ном директором. Кстати, она заходила предварительно в кабинет, чтобы заранее выложить на стол дарственные бумаги. Именно этот казус описала горничная Аглая. Кстати, – отвлекся Муромчанинов, – Вам не показалось, что горничная как-то уж очень сильно переживает случившееся в доме.
—О, – откликнулся Ростовцев, – Вы не знаете наших секретов. Аглая, поговаривают, внебрачная дочь Максимовича, матушка ее скончалась при родах. Девочку воспитывали в имении Польшиковых, а потом отправили в город.
—Да уж, – задумчиво крякнул Александр Елистратыч. – Последнее время, – продолжал он, очнувшись от короткого размышления, – Польшиков весьма неохотно делился от щедрот своих, потому леди Форестер, искренно сочувствовавшей делу женского образования в России, Приходилось идти на всяческие ухищрения, чтобы способствовать великодушию хозяина. Она и тут спланировала все как нельзя лучше. В момент предполагаемой кульминации переговоров на пороге кабинета появлялись досточтимый г-н статский советник Филоверитов и Вы, сопровождаемые леди Форестер. Она радостно восклицала: «Вы присутствуете при моменте великого бескорыстия и щедрости!» Оказавшись под столь мощным психологическим давлением, Сергей Петрович подписывал все необходимые, приготовленные заранее, бумаги и – вуаля! – истина торжествовала.
—Александр Елистратыч, когда Вы все успели? – в восклицании всплеснул руками Ростовцев.
—План прекрасный, но его нарушает жестокий вор и убийца, – нахмурился Муромчанинов. – И вместо дуэта просвещения и коммерции, вашему взору предстала совсем иная картина.
Тут Ростовцев побледнел.
—Но мужайтесь, коллега, – продолжил следователь. – Преступник найден, найдутся и доказательства. Ваша дочь и Сергей Петрович будут оправданы. Я уже послал рапорт в Москву с просьбой уточнить некоторые моменты биографии любезного Петра Петровича. День-другой терпения – и правда выяснится. Приказчик сознается, будьте уверены. Не мешало бы учинить обыск. Займитесь, пока я допрошу его. Уже время.
Часы в гостиной били два часа.
—
«Господи, я спасена, – записала этим вечером Катенька. – Александр Елистратыч допросили приказчика. Тот, конечно же, упирается. но всё против него. Папа? с понятыми делали обыск и нашли в комнате приказчика новую пачку десятирублевых ассигнаций, всего тысячу рублей. Где он их взял и были ли еще деньги, тот не отвечает. Однако и найденного достаточно, чтобы арестовать подозреваемого. Сергея Петровича наконец выпустили. Я же вдруг вспомнила, как давеча смеялась над заметкой про смерть английского бульдога. Только теперь ясно, что это было первое убийство, расчищавшее злодею путь к новым преступлениям. Так всегда неожиданно, но неизбежно нам открывается истинная суть вещей.»
Глава XI,
где неизбежная истина претерпевает изменения со стороны вещественных доказательств.
—Как я рада, – бросилась обнимать подругу Лида Чарская, словно молния, взлетевшая на второй этаж. – Мы снова вместе. Порфирий Петрович сказал мне, что виной всему приказчик. Стоило подозревать его с самого начала: недавно нанят, никому не известен. Сегодня с маменькой мы навестили бедного Сергея Петровича.
—Как он? – встрепенулась Ростовцева.
—Ага, – шутливо погрозила пальчиком Лида, – вижу, что криминальные авантюры послужили доброму делу, и ты уже не так категорична в отношении mon pauvre cousin. О, не маши руками, – засмеялась шутница. – Сегодня, кстати, мы званы на обед к нашему узнику по случаю его благополучного освобождения.
—Мне не до этих глупостей, на которые ты изволишь намекать, Лида. Если уж по правде – когда бы не твои глупые эксперименты по части любовных ухищрений, – и не делай большие глаза – ты прекрасно понимаешь, что я говорю о злополучных знаках веером, – нам с Сергеем Петровичем не пришлось бы пережить столь много неприятных минут. Признайся, ты подсунула ему дурацкую статейку из бабушкиного Revue.
—«Нам с Сергеем Петровичем!» - передразнила Лида. – Вы делаете успехи, mademoiselle. Но ежели ты так настроена, спешу сообщить тебе, что не подкладывала, как ты выражаешься, дурацких статеек. И моя роль в этом случайном спектакле ничтожна. Я, правда, теперь вспоминаю, за обедом у кузена накануне праздника как-то обмолвилась о нравах старины, находясь под впечатлением прочитанного. Но сие известие вызвало интерес лишь у леди Форестер, которой я обещалась принести старинный Revue. Может, она забыла его на столе в кабинете, и кузен нечаянно прочитал эту несчастную «Азбуку любви». К тому же, будучи человеком смекалистым, чего даже ты отрицать не можешь, – настойчиво заметила Лида, – он мог предположить, что это ответ на его записку к тебе. Ты забыла?
—Ах да, – поморщилась Катя, – та, что ты приносила накануне бала от Польшикова.
—Он решает, что я, исполняя роль посредницы, выполняю твою просьбу. И далее все развивается согласно протоколу. Спорю, что так оно и было. В чем, кстати, легко убедиться, спросив моего дорогого cousin?а.
—Все же, Лида, это не умаляет твоей вины. Признайся, что втайне ты была не прочь посводничать.
—Какие гадости ты говоришь! Если и хотела, то подшутить над твоей глупой надменностью. Надеюсь, ты имела случай убедиться, что кузен вовсе не так дурен. Уверяю, то была исключительно шутка. И потом, я уже наказана провидением. Помнишь мой чудесный шелковый веер? Так вот, он безнадежно испорчен. Кстати, это случилось в день преступления. Сломана планка, но это еще полбеды – ее можно заменить, вдобавок вырван кусок шелка. Другой такой ткани уже не найти. Сергей Петрович выписал веер из Брюсселя мне на именины.
—В чем же тут провидение? Тебе следовало быть аккуратней, а не размахивать им, как мельница.
—Ты сегодня злая, очень злая, – справедливо заметила Лида. – Если хочешь знать, я виновата совсем чуть-чуть. На время вальса я оставила веер лежать на буфете. Все же он достаточно тяжелый и мешает в движении, а когда вернулась, его не было. Мы с maman все обыскали, но напрасно. Тут заиграли кадриль, меня снова пригласили, а когда я вернулась, веер опять лежал на буфете. Я хотела освежиться, развернула его и увидела жалкую картину. Мой чудный розовый веер был порван прямо посередине. Скорей всего, кто-то не утерпел и взял его посмотреть, нечаянно сломал и, испугавшись, положил на место, – заключила Лида. – Что с тобой? – она удивленно воззрилась на Ростовцеву, которая уставилась в одну точку, шевеля губами.
—Так, значит, это был твой веер… - наконец более-менее внятно произнесла она. – Вот что: собирайся и пойдем, время не терпит. Быстрее.
И ничего не понимающая Лидочка кинулась вдогонку подруге.
—
—Куда мы бежим? – запыхавшись от быстрой ходьбы, спрашивала Лида. – О, дом кузена, – она вопросительно взглянула на подругу, но та уже вовсю звонила в дверь.
Горничная Аглая отворила, испуганно глядя на вошедших, ожидая вновь увидеть полицию.
—Леди Форестер дома? – торопясь, спросила Ростовцева. – Доложите о нас.
Англичанка вышла в кабинет, распространяя вокруг себя аромат лаванды и шурша крахмальной юбкой.
—Good day, mademoiselles. Чем могу служить? Прошу простить, но я чрезвычайно занята и хотела бы слышать вас быстрыми.
—О, мы не задержим Вас, миссис.
—Please,. – и управляющая указала барышням на банкетки.
—Леди Форестер, – начала Катя, – Вам известно, что я стала жертвой ложного обвинения в преступлении, совершенном в этом доме. Теперь, когда справедливость, кажется, восстанавливается, я горю желанием узнать все в мельчайших подробностях, чтобы смыть пятно позора, легшее на меня. Надеюсь, Вы не сочтете мою просьбу странной и проясните некоторые обстоятельства того вечера.
—О, мое бедное дитя. Безусловно, я готова, of course. Вам столько пришлось пережить. Я вся к вашим услугам. Глаша, чаю, – позвала управляющая и выжидательно взглянула на юную гостью.
—Леди Форестер, скажите, приходилось ли Вам что-либо читать о веерах в последнее время?
—О, – удивленно произнесла англичанка. – О веерах?
—Да-да, именно. Об истории, о нравах старины, где так важна была эта часть туалета, – уточнила Чарская. – Помните, я еще рассказывала о бабушкином Revue в пятницу накануне праздника.
—О да, я припоминаю, – оживилась мистрис. – Ваш рассказ о смекалке дам прошлых времен действительно заинтересовал меня. Я даже спросила эту статью и, признаться, с большим интересом читала ее.
—Где Вы ее читали, не вспомните?
—Вероятно, в кабинете, – пожала плечами леди Форестер. – Знаете, между счетами иногда необходимо проветрить ум легким сочинением.
—Так Вы могли оставить журнал на столе в кабинете?
—Конечно. Если хотите, пошлю Аглаю за ним. Возможно, он там и лежит.
Катенька нетерпеливо кивнула.
Аглая вернулась из кабинета:
—Журнала с картинками нет, барышня.
—Какая досадность, – всплеснула руками Форестер. – Однако он не мог затеряться. Я обещаю вернуть его вам завтра. Должно быть, он в моей комнате.
—Леди Форестер, кто-нибудь, кроме Вас, интересовался статьей? – продолжила Катя.
—Пожалуй, что нет. Разве только г-н Польшиков: прочел самое начало и долго смеялись.
Лида торжествующе взглянула на компаньонку.
—Кто-нибудь еще? – спросила Ростовцева.
—Вас спрашивают, барыня, – в гостиную вышла Аглая. – С мельницы.
—Прошу меня извинить. Неотложное дело, – поднялась управляющая. – Продолжим в любое время.
—О, мы благодарны Вам, миледи, – девушки присели в реверансе и сопровождаемые Аглаей вышли на улицу.
—Неужели ты подозреваешь англичанку? – удивилась Лида.
—Суди сама, – Катенька расположилась в углу дивана и попивала чай с бубликом. – Какая удачная цепь совпадений! В деле оказывается случайно замешана дочь городского следователя. Но кто знает, случайно ли? И его отстраняют от следствия до прибытия нейтрального лица, чтобы избежать скандала и обвинений в сокрытии улик. Улики же самым наилучшим образом оказываются в руках преступника, свободно разгуливающего по дому. Как кстати Ростовцева оказывается у трупа, и как кстати эту сцену наблюдает ее отец! Но преступник получает еще один козырь: орудие убийства оказывается в руках жертвы ограбления. Слишком много удач. Теперь ответь мне. Кто был сведущ в делах Сергея Петровича более остальных? Кто знал о прочитанной им статье и его интересе к моей персоне? Кто мог спланировать и следить за нашим свиданием в кабинете? И, наконец, кто привел папа? и г-на Филоверитова в кабинет?!
—О Боже, – только выдохнула Лидочка. – Ну хорошо, а убийство?
—Опять же, о посредничестве леди Форестер мы знаем лишь из ее уст. Остается загадкой, почему г-н директор проник в кабинет, что он там делал. Но, похоже, это так и останется тайной. Прошлое миледи никому не известно. Возможно, она подделала рекомендательные письма и гастролирует от коммерсанта к коммерсанту.
—Катя, это слишком романтично. Ты же сама смеялась над фандоринской англичанкой.
—Стоит еще доказать, действительно ли леди Форестер англичанка, – заметила Ростовцева. – Мошенники подобного уровня легко меняют документы.
—Допустим, но мой веер. Его взяла леди Форестер? Зачем? И когда она успела убить директора, вскрыть сейф и незаметно вынести содержимое из кабинета? – попыталась осадить подругу Чарская.
—Это предстоит додумать. Но я чувствую – мы на правильном пути.
—Только не впутывай меня, ради Бога. Я предоставляю дело твоему папа? и г-ну следователю из Москвы. Желающих и без того предостаточно, – возразила Лида.
—Ты же обещала мне помощь! – возмутилась Ростовцева. – Хороша подруга.
—Кто еще вытащит тебя из криминальной трясины, – усмехнулась Чарская. – Кстати, пока ты говорила с Машей насчет чая, твой папа? сообщил мне несколько интересных фактов. Во-первых, – начала было Лида, но запнулась, – стоит ли тебе говорить, раз ты столь невысокого обо мне мнения?
—Брось, Лида. Я спущусь и спрошу папа?.
—Приказчик Петр Петрович, – со вздохом продолжила Лида, – не впервые служит в доме, где происходят крупные кражи. Александр Елистратыч получил сведения из Москвы, что лет пять тому назад приказчик был заключенным Бутырки по факту ограбления сейфа в одном из отделений городского банка. После вел жизнь тихую и честную, но всегда оказывался там, где пропадало что-либо ценное. Отпечатков, конечно, в комнате нет, но пачка ассигнаций налицо. Что касается леди Форестер, то ее, как гражданку иностранной державы, проверили тщательнейшим образом в первую очередь. Чиста, как бриллиант в демидовской диадеме. Так что, mon amie, на твоем месте я бы больше думала о выпускных экзаменах, чем тратила время на весьма сомнительные развлечения, – весело заключила Чарская, надкусывая свежий бублик.
—Ну это мы еще посмотрим, – задумчиво пробормотала Ростовцева. – Как ты думаешь, Лида, куда все-таки делись диадема и деньги Польшикова? Полиция обыскала весь дом и ничего не нашла.
—Похоже, ответ тебе известен, – усмехнулась Чарская.
—Не совсем. Но стоит предположить, что в деле замешаны несколько человек, а не один Петр Петрович, как механизм преступления начинает проясняться. В этой краже был исполнитель и руководитель, так сказать, мозг операции.
—То есть Форестер? – перебила Лида.
—Именно Форестер. Ей ведь не делали очной ставки с прежними хозяевами: Кисловодск не ближний свет. Вполне возможно, что и была настоящая Форестер. Помнишь Дефоржа в «Дубровском»?
—Ну и как мы это проверим? – безнадежно протянула Чарская.
—Естественно, мы не помчимся в Кисловодск, а будем искать улики. У нас есть ниточка. Сломанный веер. Вот послушай, как я все представляю. Для кражи был выбран день, когда в доме соберется полно народа. В разгар веселья Петр Петрович выходит, направляется в кабинет, слуги суетятся – им ни до кого, и они могли попросту не заметить Петра Петровича. Тем более, что у него есть помощник – англичанка. Она следит за гостями и кабинетом.
—Но Максимович?!
—Терпение, Лида, – Ростовцева с готовностью кивнула. – Форестер все же подневольная персона. Должно быть, на какой-то момент она была вызвана хозяином – пусть, для какой-то мелочи – и отвлеклась от наблюдения. В ту самую минуту в кабинет попал Максимович.
—Но зачем, Господи Боже ты мой?
—Возможно, он заскучал, как и я, возможно, решил взглянуть на ту самую трубу, на которую, якобы, леди Форестер привела любоваться папа?. Ведь Польшиков говорил о ней гостям, а директор часто бывал у него и чувствовал себя совершенно свободно. Максимович был случайной жертвой.
—Но как же он попал за занавеску? – вновь перебила Лида.
—Это же так просто. Он услышал шум открывающейся двери и инстинктивно спрятался. Может быть, он решил не упускать случая покопаться в бумагах Сергея Петровича. Тот ведь жаловался, что прибыль падает и отчисления в гимназию он вынужден прекратить. Петр Петрович работает с сейфом. Директор наблюдает из своего укрытия и лихорадочно соображает, как поступить: он законопослушен, но ему страшно. Он собирается себя обнаружить и напугать вора, но тот его замечает раньше. Он не новичок и действует быстро. Прежде чем тот успел закричать, приказчик втыкает ему разрезательный нож (первое, что попалось на глаза) точно между ребер. Заглядывает леди Форестер: узнать, как дела. Они вместе закрепляют труп у окна за занавеской. Затем приказчик ретируется через второе окно, поднимается к леди Форестер, оставляет содержимое сейфа и уходит. Но его обуяла жадность. Он прихватывает тысячу рублей. Дальнейшее нам известно. Его ждут на улице. Он разговаривает с кучером Еремкой и возвращается к гостям. Леди Форестер обычным образом покидает кабинет. В это время ее и видит Аглая, несущая мороженое.
—А как же быть с веером? – вдруг вспомнила Лида.
—Этому должно существовать весьма простое объяснение. Перед совершением кражи леди Форестер проверила кабинет. Нельзя забывать, что она женщина. Кстати, она могла всерьез заинтересоваться «Азбукой любви». Она берет посмотреть веер, лежащий на буфете. Но тут ей дает знак приказчик, и она направляется в кабинет. Она спешит и забывает положить чужую вещь обратно. Она проверяет помещение. Ее смущает открытая форточка, и она пытается закрыть ее. Но рукой ей не дотянуться, и она использует твой веер. Кстати, ты тоже так делаешь. Веер зацепился за ручку рамы и сломался, а форточка так и осталась открытой. Уже не было времени с ней возиться. В кабинет могли зайти, а леди Форестер не хотела, чтобы ее лишний раз видели. Кстати, я все думала, почему после убийства, когда мы вышли из комнаты, я вдруг вспомнила о твоем альбоме. Я увидела кусок розового шелка на раме. Когда ты была у меня с запиской от кузена, то точно так закрыла веером окно.
—Бесподобно, – прошептала ошеломленная Лидочка.
—Это еще не все. Увидев меня, идущую в кабинет, наша миледи мгновенно задумала презабавную штуку: сделать подозреваемой дочь следователя. Возможно, еще раньше она видела Сергея Петровича. Это был подарок судьбы. Она заводит беседу с папа? и советником, придумывает предлог завести их в кабинет и сделать свидетелями убийства. План удается. Преступник торжествует.
Кстати, вполне допускаю, что и приказчик ни при чем. Англичанка могла знать о его темном прошлом и подкинуть ему тысячу как улику. Вот и все.
—Что же теперь делать?
—Пожалуй, что рассказать папа?, и пусть он и г-н Муромчанинов продолжат следствие. Правда, лучше мне все это записать, чтобы разложить по полочкам. Ты пока спустись вниз и скажи, что я готовлю сюрприз к ужину.
Лидочка кивнула и, вся красная от волнения, вышла из комнаты.
Глава XII,
где торжество правды оборачивается крушением едва начавшейся карьеры.
—Ну что же, ждать долее мы не будем, прошу к столу, – и Порфирий Петрович, защелкнув крышку циферблата, опустил часы в нагрудный карман жилета и широким жестом пригласил всех садиться.
—Что на этот раз выдумала m-lle Ростовцева? – осведомился он у Лидочки Чарской.
—Она просит извинений за задержку и будет с минуты на минуту. Вас ожидает сюрприз.
—О, в этом я не сомневаюсь! – иронически заметил отец семейства и обратился к приглашенным на ужин – Александру Елистратычу Муромчанинову и своему давешнему приятелю советнику Филоверитову, – Что за оказия, Создатель, быть взрослой дочери отцом! Вам, господа, повезло не испытать этого счастья. Я же после кончины моей дорогой супруги никак не возьму в толк, в чем тут секрет – воспитать девицу. По сравнению с этим любой криминальный лабиринт покажется детской забавой.
—Папа?, – влетела в столовую Катя, – прошу прощения, но меня оправдывает важность причины, по которой пришлось задержаться.
—Что за важность? Изволь, поведай нам, – произнес Порфирий Петрович, поднимая бокал цимлянского.
—Не сейчас, за кофием в гостиной.
—Эдак заинтересовали, барышня. Ну, что ж, господа, не будет попусту тратить время в ожидании сюрприза.
—
Ариша принялась разливать в чашки дымящийся ароматный напиток.
—Ах, папа?, оставьте иронию. Речь пойдет о вещах серьезных. Вам известно, господа, – начала выступление Ростовцева, – как нелепо я оказалась втянута в давешнее законопреступление. Естественно, я сочла необходимым лично разобраться в обстоятельствах, так несчастливо для меня сложившихся.
При этих словах Порфирий Петрович нахмурился, Александр Елистратыч молча продолжал попивать кофий, а г-н советник подался вперед. Лидочка же вся запунцовела от волнения.
—Я прошу терпения выслушать мою версию происшедшего. Дабы не утомлять вас несовершенством моего ораторского искусства, я изложила свои размышления на бумаге и сейчас прочту их вам, – и Катенька сообщила все то, что перед ужином так живо объясняла Чарской у себя в комнате.
—Первоначально, – заключила она, – я была склонна думать, что приказчик и управляющая участвовали в ограблении. теперь же, проверив себя на бумаге, я убедилась в невиновности Петра Петровича и полной ответственности леди Форестер, или мнимой леди Форестер, – поправилась она, – в преступлении.
—Что же, все это любопытно и не лишено весьма проницательных наблюдений, – заметил московский коллега Ростовцева, – но как вы объясните отсутствие украденного в комнате миледи во время обыска?
—О, у нее было полно времени спрятать все за пределами дома.
—А улики?
—Я полагаю, этим займется следствие, – пожала плечами Ростовцева и села на свое место.
—Что же, Порфирий Петрович, – обратился к соседу Муромчанинов, – думаю, Екатерина Порфирьевна заслужила право быть посвященной в подробности и результаты следствия. – Тот мрачно кивнул в ответ, уже придумывая, как лучше наставить новоиспеченную сыщицу на путь истинный. – Спешу сообщить, что дело мы закрыли, и завтра с утра я отбываю в Москву. Арестованные же будут находиться в заключении под стражей в т-ской тюрьме до новых распоряжений.
Катенька только ахнула.
—Видите ли, Катерина Порфирьевна, Ваши предположения интересны и логичны, но действительность порой составляется в нарушение всякой логики. Признаюсь, и нас с Порфирием Петровичем смутил фейерверк совпадений, сопровождавших эти два преступления. Подозрение на леди Форестер пало сразу же, равно, как и на г-на Польшикова. Не удивляйтесь. Припомните, что Вы вошли в кабинет, когда он уже был там, а разыграть комедию человеку со способностями ловкого коммерсанта ничего не стоит. Был и мотив. Г-н Максимович был заинтересован в получении субсидий на гимназию через банк, где главным пайщиком выступал Сергей Петрович. Польшиков же сам нуждался в средствах и перестал помогать просвещению, что крайне возмутило г-на директора. Он пригрозил вывести на чистую воду махинации Польшикова с деньгами вкладчиков. Знавшая об их трениях управляющая делами Сергея Петровича леди Форестер пыталась уладить это дело. Тем более, что дама оказалась не лишена альтруистических начал. О своей миссии, в коей суждено было участвовать г-ну советнику и г-ну следователю, миледи рассказала правдиво. Но при этом она скрыла одну существенную деталь - об этом после.
—Но кто же убийца? – нетерпеливо воскликнули в один голос барышни.
—Ну это же очевидно. Даже странно слышать столь наивный вопрос от девиц высоких умственных способностей. Конечно же, приказчик. Все было так, как первоначально предполагала Катерина Порфирьевна, пока не увлеклась «иностранной версией». С небольшими варьяциями. Петр Петрович, действительно, был не один. Он был опытный взломщик, но работал с компаньонами, которые помогал ему сбывать краденое. Согласитесь, нелегко продать незаметно уникальную демидовскую диадему. Со своими подельниками Петр Петрович познакомился еще во время первого заключения, в Орле, девять лет назад. Позже они сошлись в Бутырке, где и разработали, как им казалось, беспроигрышный вариант действий. Они начинали честную жизнь по новым паспортам. Петр Петрович устраивался приказчиком, а его приятели на домашние службы. В течение нескольких лет кражи совершались удачно. Петр Петрович покидал хозяев под предлогом их неплатежеспособности. На этот раз ограбление нечаянно сопроводилось убийством.
—Вы говорили, что приказчик действовал не один, с кем же?
—С кучером Еремкой. Вспомните, он выходил к нему, чтобы по вопросу о мельнице. На самом деле – отдать диадему и часть денег. Еремка же поехал, как и говорил, обратно на мельницу и отдал все тамошнему приказчику Тимофею Ильичу. Он-то и занимался сбытом награбленного. Мельница далеко от города. Тихое место. Он н распилил диадему, вынул бриллиант и уже принялся по частям продавать ее в соседней губернии.
Катя и Лида молча потягивали кофий.
—Так что преступление было простым и довольно грубым. Правда, приказчик догадался отравить соседского бульдога, сообразив, что ему придется выходить через окно со стороны дома Калашникова. Украденное же он временно нигде не оставлял, а прямо пронес на крыльцо к ожидавшему его Еремке. Вот и вся история.
—Бедный Северьян Северьяныч, – пробормотала Катенька.
—Однако ж ему не следовало быть столь любопытным и идти в кабинет, не дожидаясь знака от леди Форестер, – заметил Александр Елистратыч. – он же пришел на полчаса раньше, чем полагалось, в надежде найти компрометирующие бумаги на своего бывшего мецената. Заслышав шум отпираемой двери, г-н директор ожидал увидеть Польшикова, а потому спрятался за гардину, надеясь, что его оппонент начнет избавляться от банковских бумаг и выдаст себя. Леди Форестер не видела м-ль Ростовцеву, но видела Сергея Петровича и подумала, что он внял ее просьбе и направился в кабинет ожидать г-на Максимовича. Потому миледи и привела вас, – Александр Елистратыч обратился к мужчинам, – в кабинет.
—Боже, как все нелепо! – воскликнула Чарская.
—Как в жизни, – с печальной улыбкой ответствовал Муромчанинов. – Что ж, дамы и господа, но завтра мне рано вставать, ехать с донесением в Москву. Прошу меня простить, я вас покину. Чрезвычайно благодарен за ваше прелестное общество, но поверьте мне, мир преступлений отнюдь не привлекателен, а довольно однообразен и неприятен, обратился он к дамам. – Желаю всем спокойной ночи и позвольте откланяться, – затем Александр Елистратыч вышел из гостиной и отправился в комнату, отведенную ему т-ским коллегой, для мирного почиванья.
Поутру Порфирий Петрович и Катенька вышли на крыльцо проводить столичного гостя в дальнюю дорогу. Когда коляска скрылась за поворотом, несостоявшаяся сыщица вдруг остановила отца, повернувшего обратно в дом:
—Папа?, а как же Лидочкин сломанный веер?
- Так веер, оказывается, принадлежал Чарской! – воскликнул пап`а.
—Катенька от досады, что проговорилась, прикусила губу.
—Да оно теперь неважно, – продолжил папа?, и с души девушки свалился камень, – пусть ругается с горничной Польшикова. Это она не утерпела. Она так заинтересовалась рассказом Лиды во время обеда, что даже унесла к себе журнал, который читала леди Форестер. Горничные никогда не прочь поиграть в барышень. Аглая тихонько взяла веер и уединилась на несколько минут в кабинете – самой тихой комнате, куда, как она полагала, никто не мог зайти. Она немного побаловалась с чужой игрушкой, а, когда увидела открытую форточку, решила захлопнуть ее так же изящно, как это делала барышня Лидия Михайловна. Тут она наткнулась на труп, дернула веером, сломала планку и тотчас убежала из кабинета, дрожа от страха. От страха же и молчала, открывшись только леди Форестер, та так и не выдала служанку, но мы и сами догадались по тому, как она сбивалась.
—Бог мой, папа?, как все просто! – разочарованно вздохнула Катя.
—Именно страсть к авантюрам погубила Максимовича и чуть не подвела леди Форестер и Аглаю, – откликнулся следователь, – к тому же две юные барышни забыли о своих главных планах на будущее и совсем забросили гимназию. Боюсь, как бы не вызвала меня к себе ваша классная дама m-me Селиверстова, – покачал головой Порфирий Петрович.
—Обещаю сегодня же взяться за ум, – воскликнула Катенька и картинно изобразила позу повиновения из последней шарады.
Дочь и отец одновременно прыснули от смеха и пошли пить утренний чай с горячими Аришиными пышками.