Они спрашивают : - Ты сможешь? – Не знаю, - говорю я. – Ты справишься? - задают они вопрос. Что им ответить? Какого черта, да мне плевать на это! Но они вновь и вновь задают вопросы, которые бессмысленны, надуманны. Выкроенные узоры в словесной ограниченности. Плетутся вокруг кружевами, один за другим, их все больше, эдакий дикий танец повседневности. Со своими правилами, напыщенностью и обязательно глубоко скрытым себялюбием. Ответить, мол, да? Но ведь это не так. На все сто процентов, даже можно несколько лишних накинуть, потому что где-то я не то, чтобы не согласен, я совсем другой кое в чем. Сказать: - Нет! Можно, но кому от этого будет польза? Мне? Мне и так по другому. Им? Вызову скорее обиду, чем то, на что я рассчитываю. Сказать : - Не определился, не знаю, может быть. Хороводам кружев не будет конца. Запеленают в серую бездыханную мумию, стянут, покорят. У них ведь цель в этом. Хорошо, когда у кого то есть цель. Даже такая. Так можно, конечно, можно. Но что делать с их стремлениями мне? Принять, раствориться в бездушном танце, единым махом заглушить в себе, чтобы больно, но ненадолго? А потом и самому пуститься в пляс, в надежде, что так лучше, спокойнее. И все друг друга понимают или делают вид, потому что много таких, действительно много, и в этом есть их общее. Возможно, тут есть даже радость. Я смотрю на нее через призму и не могу взять в толк, какова она на вкус. Когда то знал. Вкушал и пробовал беспрестанно. Мне не стыдно и не жаль. Я такой был, я таким жил. Вернуться? Поднять белый флаг и пойти вдоль заковыристых перекрестков навстречу, вернее назад. Они будут рады? В чем-то да. Какая- то нота будет нестись торжеством, оглашая окрестности гласом победы. Победа радует таких , как они, всегда. Их музыка сольется с моими неуверенными поверженными звуками и станет чем-то непонятным. Там будет слышна жалость, немного облегчения, и думаю, призыв на мотив военного марша. Я стану таким же? Опять же нет. Во мне останется нечто, которое не в состоянии выжечь даже они. Атавизм, которому больше не проявиться, но который ищет выхода, не понимая, что вокруг выстроен каркас. Вроде бы непрочный, явно не проявляющийся, но он есть и работу свою делает. Стражи, наблюдатели и «понимающие» - это замок, ключ который я выброшу сам. Мне дадут такое право. Я не злюсь на них, не держу обиду. Они такие, потому что иначе их не станет. Они так думают. Так принято думать. Отцы и матери, родственники, предки. Они не виноваты. Разубеждать их не хватит жизни, мне бы себя успеть полностью. Я сам эгоист. Но я не пытаюсь переделать других, чтобы это стало нормой, я хочу, чтобы бал проходил без меня, мне неинтересен король. Но мысли-желания не пропадают. Мои-их, мои-их. Наши. Танцуют, кружат, подобно пушистым снежным хлопьям. Вверх-вниз, направляемые ветром, который, похоже, забавляется. И хлопья беснуются, влекомые непонятным, а затем оседают на ветвях продрогших деревьев. Много их, действительно много.