Когда я проснулся, взгляд мой уткнулся в елку, разлапистую и неуклюжую и мятно пахнущую хвоей. Она воцарилась совсем рядом с моей измятой постелью и острыми хвоинками тыкалась в щеку. Какой дурак ее сюда притащил, Дэн или Малой, я не знал. Я вообще плохо помнил, что было прошедшей ночью. Голова гудела, избыточное кровяное давление пульсировало в висках, и вместе с этой пульсацией то накатывала, то уплывала тупая боль от принятого за ночь. Не удивлюсь, если мы срубили ее несколько часов назад в нашем общажном скверике. Дэну вообще башкирку сносит по пьянке, он порой такого наворотит, что с похмелья никак поверить не может. Ее же, чертовку, еще и украшать надо. А где взять игрушки-то? Ну и хватили мы вчера! А все из-за денег, из-за этих вонючих бабок, которые я не привез. Да, я влип, и вместо того, чтобы что-то делать, я просто напился как свинья, медленно, основательно. В комнате был бардак, пол-бутылки водки стояло на тумбочке, на столике валялись заскорузлые остатки закуски, в наполовину полном стакане была какая-то мутная жидкость, ей мы, наверное, вчера запивали. Вставать не хотелось, но лежать больше было нельзя - голова начинала кружиться, нос втягивал густой спиртной аромат, вырывавшийся из спящих легких моих соседей по нашей общажной дыре. Я хотел было распахнуть форточку, но в дверь продубасили, и со стоном я потянулся открывать. Комната плыла перед глазами, плясала польку, и когда я наконец дотащился до ручки и открыл дверь, в проеме уже никого не было. «Козлы», - подумал я, - «шутить с человеком в похмелье!» Я наполовину высунулся из комнаты, чтобы посмотреть по сторонам, и вдруг все исчезло. Очнулся я на улице, было довольно холодно, немного ниже нуля, голова мерзла и звенела как школьный звонок. Меня крепко держали за руки, я практически висел на чужих плечах. Правый глаз был почему-то узким, как щель. Из тумана выплыла черная дверь, я увидел перед собой проем салона и почувствовал мощный толчок в спину. Дверь справа открылась, чьи-то брюки въехали мне прямо в лицо, а руки крепко схватили меня за воротник рубашки, так что отскочила верхняя пуговица, встряхнули и начали приподнимать в положение сидя. Я сел, мое левое плечо упиралось во что-то большое и твердое, но поворачивать головы я не стал. Руки мои зажали, я даже дернуться не мог и молча сидел и смотрел на сиденье впереди. Из-за спинки водительского кресла торчала только черная тряпочная кепка, четыре пальца правой руки лежали на руле, мизинец был оттопырен. «Говоришь, нет денег, урод?» - спросили слева. Видит бог, я такого не говорил. Я просто не приехал вчера и ничего не привез. Черт, да я даже стипендию не получал. Такую астрономическую сумму и занять-то было нереально. «Ребят, у меня их правда нет, честное слово. Но я напишу родителям, они вышлют, а так сразу где же я...» «Заткнись», - сказали мне справа и что-то быстро промелькнуло в воздухе - скорее всего это был локоть - и въехало мне в зубы. В глазах потемнело, но на этот раз на мгновение, а голова моя, наверное, спружинила о спинку. Вообще-то, боль в верхней челюсти была адская, и когда я провел языком по зубам, один или два были неровные и какие-то острые, должно быть, немного раскрошились, а внутренняя сторона верхней губы была совсем рыхлой и вся в мягких лохмотьях кожи. Рот был влажным, вниз на подбородок стекало, это было неприятно и похоже на обильный насморк, когда сопли струйками сочатся из носа. Во рту у меня хлюпало, а сфинктер вдруг непроизвольно расслабился, и желудок стал звучно извергать скопившиеся за недолгий пьяный сон газы. Под конец, перед тем как мой кишечник снова стал себя контролировать, газовая смесь стала больно уж теплой и, как мне показалось, какой-то густоватой. У меня появилась мысль, не напустил ли я чуть-чуть в штаны, хотя, вполне возможно, это было и не так - в любом случае, проверить это я не мог. «Этот пи..р че, обосрался?» - раздалось слева. «Оч ко не бось иг ра ет. Пра виль но де ла ет» - голос справа был хриплым, очень медленным, безжизненным. Мне почему-то представилась Юлька, точнее, это я смотрел сам на себя ее глазами, и мне было очень противно и гадливо и я знал - знал за нее - что теперь я бы и близко к себе не подошел. Мое лицо задергалось (я его, конечно, не видел, но представлял, как трясутся губы как у больного паркинсонизмом, а ресницы быстро-быстро моргают), и глаза стала туманить теплая соленая жидкость. Теперь потекло и из носа. «Эта сволочь сейчас весь салон загадит» - слева появилась тряпка и грубо прошлась по моей физиономии. Когда ее убирали, она была вся мокрая и красная. Слезы больше не вытекали, но лицо все еще подергивалось, я старался давить рыдания и повторял про себя: «Хватит, хватит...» Все это время мы продолжали ехать, и я чуть повернул голову влево, чтобы посмотреть в окно. За окном по встречной полосе под серым зимним небом несся поток машин (судя по их обилию, это было какое-то шоссе), край глаза вроде бы различал крупную голову, по-видимому, с очень короткой стрижкой, хотя совсем повернуть голову мне почему-то не хватало решимости. «Хо чешь кру то Но вый Год от ме тить?» - спросил парень справа. Я не знал, стоит ли мне отвечать и ждал, и тогда он ответил за меня, так же медленно и тихо, как и раньше: «От ме тишь...» Водитель всю дорогу молчал, у меня появилась было мысль узнать, куда мы едем, но я никак не мог решиться спросить, а в памяти всплыло лицо Юры, его блестящие глазки; влажные от водки губы говорили: «Дурак. Я просто знаю. Да никто тебя не собирается убивать, теперь таких беспредельщиков мало.» Все крутилось в голове, вспомнился Костян с моего факультета и то, как позавчера черт меня дернул поехать с ним кататься в такой снегопад, да еще за руль напроситься. И скорость была не очень, и тормознул-то не сильно, но по снегу понесло прямо на встречку, а там этот... Я вообще-то в тачках не особенно разбираюсь. Уже потом Костян сказал мне, что это был вроде бы... “ягуар” что-ли. И я повернул голову направо и увидел, как он, развернув только лицо, неподвижно смотрел в окно и лишь глаза бегали за уплывающими предметами, и завитки волос на затылке были рыжеватыми, а левая щека немного полной, словно бы припухшей. Я сидел на заднем сиденье джипа с совсем заплывшим правым глазом, с окровавленными губами и нижней челюстью, с мокротой, сочащейся из носа на кончик языка, выталкивающий изо рта зубные крошки, я думал о Юльке из триста девятой, она все время улыбалась, когда на меня смотрела, а я никогда не мог понять, как же она относится ко мне на самом деле; у нас с ней еще ничего не было, но она обещала отмечать Новый Год с нами, и Дэн с Малым обещали, что мне в подарок они выметутся на два часа из нашей дыры, а потом я вдруг представил, как она проведет языком по моим раскрошенным зубам, когда мы будем целоваться, и мне опять стало противно. В салоне было тепло, но я был всего лишь в одной рубашке и мог замерзнуть, когда меня выкинут; я ведь очень часто болел, еще с детства. И как потом мне добираться обратно, в таком виде, без копейки денег? «Теперь таких беспредельщиков мало.» «Спасибо тебе, Юрка, успокоил, а кто же это по твоему, а?» «Ребята, я все понял, я правда все понял. Родители высылают мне... У них есть... Они найдут. Я позвоню им сразу же. Они вышлют.» «Ты пос мот ри, ка кой он у нас ум ный. Да?» Тот, что был справа, обернулся ко мне. Лицо его было круглым, как я и думал, в крупных порах. Зрачки голубых глаз были маленькими, как точки. «Ну, все понятно», - сразу подумал я. «Все понятно». Мы ехали уже минут сорок и скоро оказались во дворе жилого дома. Меня наклонили и связали руки за спиной. Двое, что сидели со мной, ушли в сторону дома, шофер в черной кепке и «пилоте» прогуливался на улице. Машина остывала, и стекла начали покрываться ледяной коркой. Минут через десять сквозь узоры переднего бокового окна я различил темные пятна. Они перемещались, то приближаясь, то становясь дальше. Еще через минуту дверь справа открылась, и ко мне подсел рыжий. «Зна чит так, у род. Счи тай, что те бе кру пно по вез ло. Кру пно, по ни ма ешь, по то му что дя дя сей час за нят. Зав тра ров но в семь ты бу дешь там, где те бе ска за ли. С день га ми. И за пом ни, у род, се год ня бы ло пер во е и пос лед нее...» Я кивал головой, и думал, что все это непременно когда-нибудь закончится, как страшный сон, когда у него в кармане раздалась соловьиная трель телефона, и он снова вышел. В первое мгновение мелькнула мысль, что уже можно идти, но я тут же вспомнил про связанные руки и потом я подумал, что они, наверное, все же подбросят... если не в общагу, то хотя бы к метро. «Спрошу червонец на проезд», - подумал я, все равно терять уже было нечего. У меня началась мелкая дрожь, нервы были натянуты, как гитарные струны. Все снова сели в машину, на те же места, меня снова прижали с двух сторон, и мы плавно тронулись. Левая нога упиралась во что-то, я опустил взгляд вниз - это был старый аккумулятор, скорее всего семидесятипятиамперный, судя по размеру, весь грязный, с проржавевшими клеммами. Какого ляха они его сюда втащили? Всю дорогу я думал, где достать деньги. Сначала - родители. Позвонить. Сколько они будут идти? Конечно, не успеют завтра к вечеру. Это будут остальные, на потом. А завтра хотя бы половину, хоть часть. Им нужны бабки, подождут. Обойти всю общагу, назанимать. Мало. Юра. Может быть, что-то. Но очень мало. Дэн, Малой - почти ничего. Друзья Дэна. Бог их знает. Просить, просить, спрашивать, рассказать им все. Помогут. Собрать хотя бы часть. Хоть часть. А еще я думал, что Новый Год полетел к чертям собачьим. Мы стояли на светофоре, справа остановилась девятка. К заднему стеклу прилипло детское личико, малыш смотрел на джип широко открытыми глазами и лупил по стеклу ладошкой. Из глубины салона появилось лицо молодой мамы, она была хорошенькой, она была блондинкой, она поцеловала малыша, схватила за ладошку и что-то шепнула ему, наверное: «Ну хватит, сынок, отобьешь ручку.» Я подумал, что когда-то был вот таким же и ждал от Нового Года только чуда и радости, и все кругом любили меня, и любви вокруг было даже больше, чем я мог понять и принять тогда. Хотелось плакать, по-женски, скривив лицо и причитая, слезы подступали, но я сдержался. Мать часто говорила мне, что безвыходных положений не бывает. Я не очень верил во всю эту народную мудрость, но сейчас был как раз такой случай, когда хотелось верить. Во что-нибудь. Я хотел спросить про метро, но потом решил, что лучше молчать и лишний раз не нарываться. Мы съехали с шоссе, шины зашуршали по снежной корке. Меня уткнули головой в плечо рыжего, в черную кожу куртки, и стали развязывать руки. «Черт, как же я буду выбираться из этой глуши?» Я не мог представить себе, как, изуродованный и раздетый, я буду пробираться через весь город. Дверь справа открылась, рыжий вылез, и меня стали выталкивать в спину. Когда меня выволокли, и я встал на ноги, руки почему-то все еще были связаны, и тот, которого я так и не разглядел, все копошился сзади. «Ребята, все, мне можно идти?» «Пошли», - сказал рыжий и развернулся. Все было припорошено снегом, мы шли через мостик, он был весь в снегу, на заснеженных перилах сидел ворон и смотрел немигающим черным глазом. «Ничего себе, Новый Год. Вот тебе и новое тысячелетие», - подумал я. Тело под рубашкой жгло от холода, я подумал, что теперь точно заболею. «Провожают, сукины дети... Быстрей бы они, гады.» На мостике я поскользнулся, и сзади натянулась веревка, наверное, меня привязали к заднему. Мы переходили через речушку, вода под мостом еще не успела замерзнуть из-за течения, дальше начиналась тонкая зеленоватая ледяная корка, которая становилась все белее и толще и еще дальше была запорошена снегом. Мы подошли к ворону совсем близко, птица лениво сорвалась с перил, и, спикировав, села прямо на лед. Начинало темнеть, мне надо было еще в этом году позвонить родителям, а я находился в это время черт знает где с какими-то ублюдками. А Юлька, Дэн, Малой? А обещанная пустая комната в общаге? Господи, каким же я буду этой ночью? Рыжий остановился, а тот, что был сзади, толкнул меня на перила, и я полетел с моста в черную ледяную воду, и пока вода не сомкнулась, я увидел белое небо, спокойное и тихое, и ворона, сорвавшегося со льда в это небо. Первой быстрой мыслью было, что я точно схвачу воспаление легких. Под водой небо казалось зеленым, все тело обожгло, и я сразу же глотнул этой ледяной речной воды и стал задыхаться. Что-то тяжелое сильно ударило меня в спину и потянуло ко дну, за связанные руки. Почти сразу я уперся ногами в дно, тут было неглубоко, и я еще видел мутно-зеленый воздух вверху; я оттолкнулся ногами от ила, и течение понесло меня - прямо под лед. Вода стала заполнять легкие, грудь жгло и раздирало, я стал извиваться всем телом, но меня все равно тянуло на дно. Глаза мои, наверное, почти вылезли из орбит, когда я, наконец, захлебнулся. Когда лед сверху сделался толстым, и под ним стало совсем темно, я был уже мертв.
Весной, когда растаял снег, меня не нашли, потому что меня держит на дне тяжелый старый аккумулятор.
Я и сейчас все еще лежу там.