Жизнь и любовь – две абсолютные величины. И как же тогда одна может дополнять другую, если обе совершенны? Другое дело сон – это необъятное, необъяснимое действо, придуманное человеком, но в то же время человеку неподвластное…
Воздух был сшит из небольших кусочков спокойствия, тишины и тайны, как лоскутное одеяло. Я осторожно, чтобы не порвать нитки, распарывала швы и перекраивала пространство под себя. Сегодня случится необратимое. Я знаю. Еще утром я уловила едва различимые волны, которые исходили… нет, это был лишь намек, лишь один кадр, оставшийся в подсознании, и больше не воспроизводимый. Но утро на этом не закончилось. Пробило полдень, а оно продолжалось. И в час, и в два. И уже казалось, что оно никогда не кончится и вся жизнь превратится в один сплошной утренник. Должно непременно что-то произойти, чтобы наступил день!
… - Отпустите меня! – громкий красивый голос.
- Спокойнее, спокойнее, - голос тоже громкий, но совершенно некрасивый.
- Нет, я не понимаю, какое вы имеете право меня здесь задерживать? Что я вам сделал? - продолжал первый человек.
- Успокойтесь, вам здесь помогут, вы придете в себя, остынете.
- Да, вовсе я не хочу остывать! Нет, это совершенно немыслимо! Дайте мне телефон – я позвоню своему адвокату!
- Хорошо, хорошо, будет вам и телефон и адвокат, пойдемте вон туда.
Вот, кажется, и начался день.
Крики в коридоре смолкли.
И опять: новый человек, и опять новая судьба. Так уже было. Как так? Не знаю. Я не знаю их мира дальше того конца коридора, где сквозь окно виден цветной мир. Там он разделен на несколько осколков: желтых, синих, красных, и кажется настоящим.
Но все же, что так взволновало меня сегодня? Мое предчувствие не могло оказаться ложным. Это, наверное, он – человек с красивым голосом. Это он спутал все линии реальности, которые я так бережно вырисовывала.
Я встала с кровати и уже почти подошла к двери, как услышала:
- На самом деле, это большой риск. Это незаконно.
- Я же не прошу вас о многом, продержите его здесь пару недель – не больше, а потом отправьте на все четыре стороны. Вы – врачи, у вас есть право на ошибку.
- Но…
Разговор продолжался и дальше, на несколько ином, бессловесном уровне, но был мне уже неинтересен. Я босиком, чтобы никого не потревожить, пошла другое крыло. Его комнату я нашла сразу – от нее веяло чем-то прекрасным, но мне неведомым. Дверь открывается бесшумно, и вот я уже стою, прислонившись к косяку. Холодно – сквозняк - и очень тихо. Немузыкально. Спиной ко мне сидит, ссутулившись человек, абсолютно лишенный слуха, а, следовательно, совершенно ничего в жизни не слышащий. Сейчас он повернется и только тогда увидит меня, а я…
- Что ты тут делаешь? – строго спросил он.
И вот тогда, в тот самый момент, когда он повернул голову и обратился ко мне, я вздрогнула. В мою душу будто ударила молния, и мне захотелось вскрикнуть от боли и сделать резкое движение руками. Но вместо этого я лишь встала еще прямее, и взгляд мой наполнился озоном.
- Ну, чего ты стоишь? Уходи!
- Ты несчастен, - промолвила я и медленно, будто в каждой секунде целая жизнь, ушла.
- О, Боже, - донесся его возглас, - только этого мне не хватало! Я здесь сойду с ума!
Этот человек чужой. Весь как будто бы зеркальный – только отражает и не принимает ничего извне. Как можно?
Я вернулась к себе. Музыка по-прежнему звучала и давала мыслям возможность настроится на нужный лад. Чтобы не заснуть, а прожить ночные часы, нужно стать абсолютно невесомой. Это значит – вокруг ни добра ни зла, ни черного ни белого, одна бесконечность. И пусть сейчас еще не ночь, я вращаю стрелки часов, я зажигаю звезды, я закрываю руками солнце лишь для того, чтобы жить, лишь для того, чтобы найти ответ.
***
Когда ночь закончилась, я открыла глаза. Все то же чувство беспокойства и нетерпения витало в воздухе, и я не могла его поймать. Тогда я решила не просыпаться и не прерывать свое нахождение во сне, но это мне не удалось. Все мое существо бодрствовало, и я не знала, как вернуться к прежней жизни.
Стены коридора напоминают мне две параллельных плоскости, два параллельных мира, разведенных когда-то высшей силой. В каждом из них свои секреты, за каждой дверью ключ. Но я не причастна ни к одному из миров. Я шествую меж ними, наполненная свободой и трепетом, и никогда не касаюсь чужих жизней. Моя цель – это цветное окно. Я бегу к нему, закутавшись в шерстяной жакет, ведь уже зима – уже нельзя быть легкомысленной – и, достигая своей цели, дотрагиваюсь пальцами до стекла и замираю, врастая в него.
… Вадим сидел на кровати и безжизненно смотрел в одну точку. Весь его мир, вся жизнь, с таким трудом сложенная, будто карточный домик, рассыпалась или, по крайней мере, накренилась и находилась в большой опасности. Спокойствие, которое было неотъемлемой частью того места, где он сейчас находился, убивало его и лишало решительности. Мимо его распахнутой двери пронеслась девушка в белом, его вчерашняя посетительница, с которой он был не слишком любезен. Тогда Вадим, поразмыслив немного, поднялся и вышел из палаты.
Аня стояла неподвижно, и силуэт ее размывался и сиял на фоне окна. Под ее рукой, наверное, зимнее кружево уже давно растаяло. Было что-то в ее облике всеобъемлющее и вечное. Услышав приближающиеся шаги, Аня обернулась, и Вадим увидел, что стекло, несмотря на прикосновение, осталось незыблемо белым и замерзшим – какие, видимо, должны быть холодные ладони у этой девушки, - подумал он и зажал ее руку в своей.
- Греть надо не руки, а сердце, - сказала она в ответ на это.
- В таком случае, ничем не могу помочь, - бросил он, потом спокойно добавил, - меня зовут Вадим.
- Я знаю, - так же ответила девушка, - мне уже сообщили.
- Кто? – удивился Вадим.
- Мои сны.
- Ну, допустим, - закрыл тему он, - а кто, собственно, ты?
- Аня.
- Аня, - повторил Вадим.
- Аня, - повторила она и для большей утвердительности кивнула головой.
А потом ушла, медленно покачиваясь в тон ветру. Пока она растворялась в воздухе, Вадим стоял и смотрел ей вслед. Окно плакало под его горячими руками.
- Извините, пожалуйста, - услышал Вадим голос за спиной.
- Да.
- Это вы недавно разговаривали с Аней? – продолжала медсестра.
- Да, а что?
- Просто это редкий случай. Она обычно никого не подпускает к себе. И поэтому с ней совершенно невозможно установить контакт, - в голосе девушки в белом халате чувствовалось многоточие.
- А чего, собственно говоря, вы от меня хотите? – удивился Вадим.
- Не оставляйте ее. Она совершенно одинока. Ни с кем не разговаривает, спит все время.
- А что с ней? Почему она здесь?
- Она не верит в реальность. Для нее главное – сон. В нем вся ее жизнь, но почему – никто не знает. Пожалуйста, не оставляйте ее, - еще раз попросила девушка и ушла.
Оставшись один, Вадим провел рукой по волосам и направился в сторону Аниной комнаты. Оттуда доносилась красивая воздушная музыка, дверь была полуоткрыта.
«Что я здесь делаю, - думал он, - что я здесь забыл, что потерял в этой палате?». А еще он думал о том, что ему бы сейчас стоит дозвониться до своего адвоката, выбраться отсюда и уж точно никогда не вспоминать о больной, вечно спящей девушке.
Он приоткрыл дверь. В палате она была одна, видно потому, что другим пациентам музыка мешала. Все такое же выражение недосказанности царило на ее лице. Спящая, она предстала пред ним уставшей нимфой, прилегшим на облако ангелом. Вадим склонился над ней, словно проверить спит ли она, и, удостоверившись в этом, подошел к окну и выключил приемник.
Аня отреагировала мгновенно. Тотчас же резко поднялась с кровати, и в глазах ее застыл ужас. Она, не понимая происходящего, то скидывала, то опускала голову, а щеки ее краснели и покрывались алмазами.
- Где? Почему ее нет? – задыхалась Аня.
- О чем ты? – Вадим был напуган. Он крепко сжал ее запястья и теперь пытался различить причину происходящего в ее глазах.
- Музыка! Музыка! – уже кричала Аня.
- Послушай, Анечка, послушай, - шептал Вадим.
Но ничто, никакие уговоры на нее не действовали. Вадим хотел дотянутся до окна, чтобы все вернуть на свои места, но высвободить руку не было возможным – Аня вырывалась, теряла равновесие. Нечеловеческими усилиями Вадиму удалось нажать на кнопку приемника. Мелодия пролилась в комнату. И в эту самую секунду Аня ослабла и в забытье упала на кровать.
Вадим же еще долго стоял и смотрел на ее спутанные волосы, в ее заплаканное лицо. Он видел женские истерики и не раз. Но таких искренних молящих глаз, такой светлой душевной боли – никогда. А еще его удивляла причина произошедшего. Музыка, в его понимании, никогда бы не могла стать предлогом для таких сильных эмоций. Он постоял еще немного и вышел.
…Вечер выдался холодным и унылым. Вокруг чего-то не хватало, будто тот, кто занимается мирозданием, сегодня взял отпуск или просто слишком устал и лег спать. Последнее было более чем верно. Но этот кто-то все-таки просыпается и продолжает свою работу: плести кружево чужой жизни.
- Очень красивый вечер, - сказала Аня, встав напротив, - незавершенный. Его можно дофантазировать.
Она посмотрела куда-то вдаль, и взгляд ее застыл в верхнем углу палаты. Пару секунд она просто стояла, молча и бездействуя, а потом зашептала что-то в пустоту, стала перебирать пальцами воздух. Мир наполнился волшебством. Вадим же, проявив свою крайнюю нетактичность, отвлек ее от общения с вечностью.
- Аня, скажи, почему сегодня днем, когда я выключил музыку, ты… так расстроилась, а здесь, у меня, ты спокойна?
Аня, будто ожидавшая этого вопроса, ответила на него, не раздумывая:
- А это твой мир. Ты его создаешь – а я принимаю. А там, - она неопределенно взмахнула рукой, - мой мир. А мой мир основан на музыке. Это прекрасная декорация для любого действа. Ты так не считаешь?
Вадим помолчал немного, а потом так смело сказал:
- Научи меня!
«… Я улыбалась. Я чувствовала, как мои губы, раскрытые для поцелуя, но его не находящие, выливались во всепоглощающую улыбку, которая передавалась всему окружающему. Я чувствовала, что его горячая, в противоположность сердцу, рука этого человека лежала в моей ладони. Происходило что-то тревожное и необъяснимое. Я терялась…»
Они молча дошли до ее палаты, и Аня так же, не отпуская его руки, провела его внутрь.
- Ты понимаешь, что значит эта музыка? – спросила Аня.
- Нет, а что?
Поднимаясь на цыпочки, ему на ухо:
- Об этом нельзя говорить
Потом громче:
- Музыку надо не слушать, а осязать.
Она посадила его на стул посредине комнаты и завязала глаза. Мир для Вадима потух, и он остался наедине с музыкой, которую, как сказала Аня, нужно не столько слушать, сколько чувствовать. Вадим сидел и думал о том, что пролетят минуты сладостной для Ани музыки, она снимет с него повязку и спросит об ощущениях, а он виновато улыбнется и скажет глубокомысленное «да». А он так не хотел ее сегодня разочаровывать...
«… Я знала, будто когда-то читала об этом в книге: все его мысли, все его сомнения. Одно то, что он пришел сюда, он – высший человек, одно это стоит того, чтобы посвятить его в мою тайну, открыть ему свою душу, душу мира», - думала в свою очередь Аня.
Вадим почувствовал холодные Анины пальцы на плечах, а потом на щеке, а потом на губах, они скользили по его коже, перебирали струны его тела, и вот уже не музыка, а пронзающая насквозь игла, уже не простые скрипки, а издерганные плачущие. Казалось, что на тон выше, и порвутся не только струны, но и душа. А потом, видимо, открылось окно, и Вадим почувствовал легкую дрожь – зима в этот раз была холодной. Аня взяла его руку и словно поманила к себе, но тут же отпрянула. И вот он уже минуту, а может, и больше сидел неподвижно, боясь спугнуть ощущения всевозможности.
А потом Аня открыла ему глаза. Что-то невообразимо новое присутствовало во всем: и в Ане, и в этой палате, и в зиме за окном…
***
Эту ночь Вадиму не спалось. Услышав впервые все многоголосье мира, он уже не воспринимал тишины. Она казалась ему бездушной и враждебной. Да и как же могло быть иначе?
Он встал с кровати и пошел в Анину комнату. Музыка обняла его уже в коридоре, но она была еще еле слышна. Хотелось большего. Он, стараясь не разбудить ее, осторожно отворил дверь и, пройдя сквозь комнату, сел на подоконнике. За спиной его под светом фонарей искрились заснеженные плечи деревьев.
«…Этой ночью я проснулась и увидела на своем окне ангела. У него были серебряные крылья. Он напевал мне мелодию неба, будто призывая подать ему руку. Но я молчала и не двигалась. Ведь одним взглядом, одним движением ресниц можно напугать реальность. Она сместит свои цветные стекла так, что настоящее покажется миражом, а фантазия – действительностью. Но ангел мой не улетал, он смотрел на меня своими огромными глазами, и я впервые пожалела, что он – настоящий. Все то, что бывает в жизни, неосуществимо во сне. Никогда. И значит, даже если я и увижу его в своих сновидениях, то только как картинку, которую я запомню сегодня. Он не будет существовать, жить, не будет дышать. Любить. Меня».
***
- Мои сны заполняют всю комнату и порой они становятся такими плотными, что падают и разбиваются, и наваливаются своей мощью, и не дают дышать, - говорила Аня.
Она стояла напротив Вадима и водила руками по его темным волосам. Он же сидел, уткнувшись лицом в ее живот, и думал, какие у нее сейчас глаза. Скорее, он даже не думал, а четко представлял себе ее слегка наклоненную вправо голову и рассредоточенный, сакральный взгляд. Всегда, когда она говорила о чем-то для нее важном, она принимала это положение и голос ее становился прозрачен и чист.
- Они иногда приходят ко мне, - продолжала она.
- Кто? – спросил Вадим.
- Образы из той жизни. Недавно я видела ангела…
***
И эту ночь Вадим провел у ее кровати. Эта девушка своей тайной ворожила его и манила к себе. И, хотя он не верил ни в ангелов, ни в демонов, все равно он шел, словно под гипнозом, туда, откуда доносилась чарующая мелодия, туда, где время казалось чьим-то неудачным экспериментом. Он снова сел на подоконник и стал вслушиваться в песню ветра. Ветер пел, а ангела не было. Да и вообще никого рядом не было, даже медсестер, привидениями проявляющихся в темном ночном коридоре. Вадим еще раз огляделся, но, не увидев никого кроме Аниной тени, закрыл глаза и тотчас провалился в сон.
***
…Утро пролилось на мир молоком из переполненной чашки. Все та же неизведанная тревога нарастала в моей душе и искала реализации. Я заламывала руки и кусала губы – он мне не снится!
…Чтобы скрыть свое волнение, Аня направилась прямо к тому человеку, который это самое волнение и вызывал. Она застала его стоящим у распахнутого окна в одной рубашке.
- Холодно, - заметила она.
- Ты не понимаешь! Там – жизнь! – воскликнул Вадим.
- Какая жизнь? Я ее не знаю.
- Да неужели ты никогда не хотела свободы…
- Мне никогда не снятся кошмары, - зачем-то заметила она, а потом разъяснила, - а знаешь, почему?
- Почему?
- Потому что там, - указав взглядом на мир, - их слишком много, - сказала она и села на кровать.
Он присел перед ней на корточки, пристально посмотрел ей в глаза.
- А я вот твоих снов никогда не увижу.
- Увидишь, - твердо сказала она… и поцеловала его, - твоя душа во мне, а моя в тебе, я вижу твоими глазами, а ты видишь мои сны, - будто заклинание шептала она.
«Было страшно и безысходно. Я знала, что гублю себя. Я знала, что это случится, что когда-нибудь я отдам свою душу, свой покой человеку, только для того, чтобы сделать его жизнь ярче и красочнее. На что глаза? Они всего лишь два зеркала, что им покажут, то они и отразят. Я и без этого чувствовала, его приход. Он появился, словно вместе с зимой, словно вместо зимы. Немыслимо, нелепо. И вот я уже вижу его жизнь, я вижу уникальность этого мира, и готова все бросить ради минуты свободы…»
***
Ночью в старых зеркалах не отражаются даже наши лица, не говоря уже о тайных мечтах и призраках. Ночью не тьма накрывает город, а Земля отворачивается от Солнца. Тьма не чужеродна, она естественна, пассивна и первоначальна. Тьма только фон для любого действа. И для Вадима она была такова. Он сидел на подоконнике и смотрел на спящую Аню.
«Я схожу с ума по ней… или просто схожу с ума, - думал Вадим, - вдруг все душевнобольные люди вовсе не больны, а только таковыми притворяются, потому что их знание намного правдивее и светлее? А, может, и не притворяются, а так и живут, и смотрят на нас с сожалением, на нас, неспособных всего понять, на нас, неспособных любить до потери пульса?»
И мысль его парила в пространстве, закручивалась в спираль, а потом распрямлялась, звеня. В какую-то секунду она остановилась, потому что в окно влетел призрак. Он был почти неосязаемый, скорее сгусток воздуха, нежели неприкаянная человеческая душа. Он спускался на луче лунного света, пока не коснулся Аниной бледной руки. И тогда, пригласив на танец ее душу, он закружил ее в красивейшем танце, лучшим из всех, что был создан мирозданием. И Анина пышная юбка взмывала на ветру, как скрипичные смычки, и опускалась, подобно успокоенной волне…
***
Утром на этаже царило оживление. Все пациенты собрались у двери одной из палат и завороженно смотрели на происходящее. Аня парила во вчерашнем танце. Вадим сразу же узнал в Ане сегодняшней Аню вчерашнюю с тем же взглядом, с тем же разворотом головы и положением пальцев. Это зрелище, казалось, продолжалось бы еще не один час, но пришли врачи и увели большую часть людей на процедуры, остальные разошлись сами. К Вадиму же подошел незнакомый ему человек в белом халате:
- Торонов Вадим?
- Да, это я. А кто вы?
- Сегодня утром приходил ваш адвокат, он уладил все ваши дела. Прошу простить нас за все причиненные неудобства. Вы можете собрать вещи и уходить.
- Спасибо, спасибо большое, доктор. Тут же последую вашему совету – только у меня есть одно незавершенное дело, - бросил он и побежал в Анину комнату.
Она спала. Ничто не нарушало ее гармонии с миром.
…Вся жизнь мне сегодня кажется, как стекло, прозрачной. Тысячи лет до нашей встречи, тысячи лет после – ничто не изменит ход времени. Наша встреча – это пересечение двух бесконечностей, соединение двух галактик, поцелуй двух людей, - думала я в тот момент, когда он целовал меня. Он пришел бы стелить мне под ноги небо, даже против воли, только потому что я когда-то неосознанно подумала об этом. Жизнь – одна большая дорога к исполнению единственного истинного желания. Кажется, я загадала верное…
Вадим целовал ее страстно, нежно. Она плавно поднималась с кровати, а минутой спустя, он уже кружил ее в танце, в музыке, навеянной ветром. Он никогда не умел танцевать, но сегодня он знал, что каждое его движение верное, каждое слово нужно. В какой-то момент Аня широко открыла глаза и, будто выдохнув из себя весь воздух, осела на его руках. Потом внезапно встрепенулась, оглядела все вокруг и выбежала в коридор. Вадим догнал ее у витража. Она стояла, распахнув окно, и радовалась зиме. Потом повернулась к нему и сказала:
- А улица и там, и там, - она указала рукой на противоположное, обычное окно, - одинаковая, - своим движением она толкнула чашку, оставленную кем-то на подоконнике. Чашка упала, и вместо нее одной получилось много осколков. Но Аня не заметила.
- Я покажу ее тебе! И не только ее – все вокруг! – звучал голос Вадима, - эту жизнь.
- Твою жизнь? Ах, я ее совсем не знаю! Но там будешь ты! И мне больше не надо будет спать, чтобы мельком, оставаясь незамеченной, увидеть тебя! Я ведь знаю – каждое событие существует лишь в одном мире. И моя любовь тоже. А в таком случае, - она резко обернулась вокруг своей оси, - сон – это только миг, это игра света и тени! Он не самодостаточен! Жизнь – это самая абсолютная величина. А потому только она сопоставима с любовью! А потому, я буду жить. Я буду наполнять каждую твою минуту музыкой и, теряясь в километрах без-образных слов, все равно находить нужные!…
Теперь ее сердце успокоилось и потеплело. Каждая зима когда-нибудь кончается. Каждая зима – это всего лишь увертюра к весне.
Люби! Люби – и тогда любой мир ляжет к твоим ногам…