Раздался оглушительный, лязгающий звук – что-то упало и со звоном рассыпалось, разбившись вдребезги. Настя вздрогнула и открыла глаза – опять этот чертов будильник! – сон оборвался на самом интересном месте; только, что там разбилось и звук этот слился со звоном будильника, Настя не могла уже вспомнить. Да и весь сон вспоминался не очень отчетливо, хотя и оставил приятное, светлое впечатление. Настя сладко потянулась и, закрыв глаза, старалась восстановить образы, навеянные сном...
– Настя! Ты же опять проспишь, вставай! Неужели ты не слышала, как звенел будильник?
Мама. Настя лениво пробормотала: «Доброе утро» и хотела, было повернуться на другой бок, но безжалостная мамина рука сорвала одеяло и швырнула на съежившееся от холода тело халат. «Как хорошо, – подумала Настя, – что мама уходит на полчаса раньше. Как надоели ее советы, опека; чувствуешь себя школьницей. И откуда у человека столько энергии с утра?». Все еще потягиваясь и зевая, Настя наблюдала через открытую дверь, как мать носится по квартире, давая мимоходом указания папе, как всегда флегматичному и неторопливому.
Укутавшись в халат, который не был таким теплым и уютным, как одеяло, Настя подошла к окну и в начавшемся пробуждаться осеннем дне не нашла ничего привлекательного: моросил мелкий и наверняка холодный дождь, порывы ветра срывали с деревьев еще оставшиеся листья и швыряли в оконное стекло. Мысль о том, что вскоре нужно будет выходить на улицу, вызвала у Насти пробежавшую по спине мелкую дрожь и заставила еще плотнее укутаться халатом и втянуть шею.
Настя любила принимать очень горячий душ, так, что пар валил из дверей, на что даже уравновешенный и всегда спокойный папа делал замечания и вообще рекомендовал мыться по утрам прохладной водой, с чем дочь всегда соглашалась, но вода при этом холоднее не становилась. Испытывая блаженство от обдающих тело горячих струй, Настя думала о предстоящем дне и, прежде всего, о том, что приятного ее может сегодня ожидать. Вита, как всегда, предложит начать день с сигареты (отказаться?) – уже стало привычкой во время маленького утреннего перекура поболтать и поделиться последними сплетнями. Больше, конечно, болтает Вита; вчера они расстались не так поздно и у нее еще, видимо, успело произойти много разных событий, пусть малозначащих, но преподнесенных Витой с таким мастерством, что заслушаешься. Дальше – работа; приятного мало, но придется повозиться: скопилась куча бумаг и Настя намеревалась, наконец, с ними окончательно разобраться. Затем обеденный перерыв и – работе, считай, конец. После работы ее будет ждать Сергей, Серж с машиной и отвезет ее домой. По дороге будет приставать с поцелуями и договариваться о времени и месте встречи на вечер... Стук в дверь:
– Настя, ты уже полчаса моешься, – голос мамы был раздраженным.
Открылась дверь, мама подставила руку под струю воды и быстро убрала:
– Ты с ума сошла! Кипяток! – дверь закрылась.
Настя уже вытиралась, когда послышался крик: «Все, я ухожу!» и с грохотом закрылась дверь. «Ну, наконец», – облегченно вздохнула она.
...Что же еще приятного сегодня? Мысли о Серже были совершенно обыденными и, мало того, они даже раздражали Настю, словно речь шла о какой-то малоприятной, но неизбежной обязанности... Ах, вот; сердце Насти забилось несколько учащенно – или ей показалось это? – но она вспомнила (как можно было это забыть?!) об одной встрече. Встреча эта, впрочем, могла и не состояться, да и встречей это вряд ли можно назвать...
– Доброе утро, папа. Это мой кофе?
Недовольный шелест газеты и невнятное мычание дали понять, что утренний разговор с отцом исчерпан. Настя с пониманием относилась к стремлению последнего успеть прочесть все, что писали его любимые газеты и журналы за время, которое ему всегда удавалось выкраивать с трудом и, поэтому, не стала отрывать предка от столь серьезного занятия, а погрузилась снова в свои мысли. Какая же встреча заставила так сладко сжаться ее сердце? Настя, конечно, понимала, что все это, в общем, было несерьезно и даже глупо. Дело в том, что она всегда ходила на работу пешком: расстояние было небольшое, и Настя при любой погоде делала эту утреннюю разминку – она любила ходить, а потом фигура там и все прочее. И вот уже несколько дней подряд она стала обращать внимание на одного молодого человека, который встречался ей по дороге на работу. Это всегда было примерно в одно и то же время, каждый день, на одном и том же месте. Настя выходила из переулка и ей навстречу шел этот самый молодой человек, чаще всего один. Он был высок и строен, темные волосы спадали до плеч, а иногда они были схвачены резинкой в изящный хвостик на затылке; глаза были большими и выразительными. Когда она читала о каких-нибудь романтических героях, она воображала их именно такими.
Первый раз она даже не заметила его – думала о своем, была рассеяна и, лишь поравнявшись с ним, она подняла глаза и... встретилась с взглядом незнакомца. Это было только мгновение, но взгляд этот целый день не выходил у нее из головы. На второй день Настя забыла об этом взгляде и о его владельце, она даже не могла вспомнить, как он выглядел, но лишь увидев его снова, она сразу узнала его и почувствовала, как легкое волнение охватило ее. Произошедшее затем заставило Настю безотчетно страдать весь день: он даже не посмотрел в ее сторону; значит, тот взгляд был просто случайным? Но несмотря ни на что, она, все же, думала о нем, его образ неотступно преследовал ее. А в последующие дни Настя поняла, что он тоже обращает на нее внимание, она это видела и чувствовала...
Напомнив папе, что он уже опаздывает, Настя не спеша оделась и села к зеркалу, чтобы сделать последний штрих в оформлении своего внешнего облика. Облик был – если говорить без скромности, – неотразимым. «Пусть только попробует не обратить внимания», – не без гордости думала Настя.
Почти вовремя Настя вышла на улицу и убедилась, что погода не была такой угрюмой, как это показалось ей из окна. Небо посветлело и даже солнце обещало показаться вскоре из-за обрывков туч, и лишь неласковый ветер гнал по земле не успевшие просохнуть листья.
Впереди был поворот и Настя ощутила привычное уже волнение; вот она сейчас выйдет за угол и увидит его. Сердце забилось сильнее. «Идиотка!». Настя остановилась, достала зеркальце и, проклиная ветер, легким движением поправила прическу. Пешеходов было немного на этой тихой улице, многие лица были уже знакомыми – они изо дня в день встречались Насте на этом привычном маршруте. Приближались две мужские фигуры, в одной из которых Настя сразу узнала его. Они шли, жестикулируя и оживленно разговаривая. Сердце Насти, которое минуту назад бешено стучало, теперь, казалось, остановилось; она почти не дышала, всматриваясь в такое близкое и такое далекое лицо. А вот и он увидел ее; он перестал говорить и шел, прямо глядя Насте в лицо, в то время как его товарищ продолжал что-то ему рассказывать. Время замедлилось и расстояние сокращалось так, словно они плыли навстречу друг другу, преодолевая сопротивление воздуха, ставшего вдруг густым и тягучим. Внезапно наваждение исчезло, они приблизились и Настя, не выдержав, опустила глаза и прошла мимо. Через несколько шагов она решилась оглянуться. Медленно повернув голову, Настя резко, как будто ей в глаза ударил луч прожектора, повернула ее обратно: он также оглядывался в этот момент!
– Что это ты такая возбужденная? Глаза горят, – встретила Настю Вита. Она стояла перед зеркалом и докрашивала губы яркой помадой.
– Да нет, ничего. Дай мне сигарету, – неожиданно для самой себя, попросила Настя.
– Не-е, мать, что-то с тобой не то, – прищурив хитрые глаза, заметила Вита, укладывая в сумочку косметичку и доставая пачку дорогих сигарет. – Неужто Сержа с утра встретила?
– Да отстань ты, – Настя затянулась сигаретой и, закашлявшись от едкого дыма, хотела было ее выбросить. Вита все не отставала с дурацкими вопросами.
– Ну ладно, не хочешь говорить – не надо. А что у меня вчера было!
Настя, уже не рискуя экспериментировать с сигаретой, рассеянно слушала содержательный рассказ подруги о проведенном вчера вечере с ее новым знакомым, которого звали Антон и в котором Виту восхищало все, начиная от приятного голоса и заканчивая носками ослепительной белизны. Настя машинально пыталась поддерживать разговор, но мыслями постоянно возвращалась к утренней встрече. Ей хотелось думать об этом, это доставляло ей какую-то необъяснимую радость, хотя временами казалось, что все это она просто выдумала, нафантазировала; но, вспоминая его взгляд, такой реальный и такой многозначительный, несомненно, адресованный только ей, Насте, она чувствовала, что с ней что-то происходит. Таких ощущений она не испытывала раньше, даже тогда, когда считала, что влюблялась всерьез.
День так и прошел, с мыслями о нем – совершенно ей незнакомом человеке. Уже в конце рабочего дня Настя вспомнила, что ее будет ждать Серж и она решила каким-то образом попытаться отделаться от него. К ее счастью, отделываться не пришлось, поскольку Серж, прибыв вовремя и поцеловав Настю в любезно подставленную щеку, извинился и сказал, что он, к величайшему своему сожалению («Ура!», – мысленно подпрыгнула Настя), вечером занят и может только отвезти ее домой и – увы, – на сегодня им придется расстаться. Настя постаралась сделать слегка обиженный вид и сказала, что хочет пройтись, так как неважно себя чувствует. Они немного постояли еще, разговаривая; Серж держал Настю за руку и она, делая над собой усилие, нежно улыбалась.
Когда машина Сержа скрылась из виду, Настя решила не идти сразу домой, а погулять по городу. Она не сразу себе призналась в этом, но все же главной причиной была маленькая надежда встретить своего незнакомца. Он - если бы они вдруг случайно встретились - должен был обязательно к ней подойти и заговорить о чем угодно; ведь она уже наверняка знала, что он заметил ее, может быть, также думает о ней, хотя бы потому, что она думает о нем и – чудеса ведь возможны! – это передается ему. Правда, Настя действительно чувствовала себя скверно: немного болела голова и, похоже, начинался насморк. Это вызвало у нее досаду и, безуспешно побродив по улицам, да к тому же еще и изрядно промерзнув, Настя направилась домой. Как и следовало ожидать, позже к вечеру поднялась температура, и Настя сразу же оказалась в заботливых руках мамы, чувства которой усиливались в высшей степени во время болезни любимой дочери. Впрочем, наутро, поняв, что быстро это не пройдет, Настя с удовлетворением рассталась с чрезмерным проявлением этих чувств, как только мама ушла из дому.
Дни болезни, хотя простуда была и легкой, тянулись долго и тяжело: упорно держалась повышенная температура и врач велел лежать. Книги и телевизор не могли полностью развеять скуку и раздражительность и Настя с большим удовольствием предавалась мечтам, глядя в окно, где осень уже сменила яркие краски на более тусклые и мрачные и солнце редким гостем появлялось среди серых туч.
Интересно, думала Настя, вспоминает ли он ее, заметил ее исчезновение? И перед ее глазами снова возникал образ незнакомца, взгляд его красивых глаз, взгляд, предназначенный только ей. В воображении рисовались различные варианты возможной (она даже считала – неизбежной) встречи. Настя разыгрывала диалоги, представляла места, где они будут встречаться и у нее в ушах, казалось, явственно звучал его голос, нежный, мужественный и любящий; он называл ее по имени. Только вот это имя. Она почему-то не любила своего имени, хотя столько лет жила с ним и должна была бы слиться с ним и считать своим единственным и подходящим только ей. Но имя не нравилось. Даже в устах мамы оно звучало с каким-то (так ей казалось) скрытым издевательством – Настя, Настька, Анастасия.
Несколько раз заходил Серж, они приятно беседовали, пили чай. Сергей очень нравился маме; Настя же не знала, как она к нему относится. Во всяком случае, никаких особенных чувств по отношению к нему она в себе не ощущала. Бывали минуты, когда Насте хотелось прогнать от себя прочь всю эту сентиментальную дурь, все эти фантазии, мечты, которые приходят в голову разве что только школьницам. Ей даже смешно было с самой себя и она время от времени обещала себе, что будет думать о Серже и вести себя с ним будет поласковее. Увы, ничего этого не получалось...
Скоро от болезни не осталось и следа и, возвращаясь однажды с прогулки, Настя отметила – и не без удовольствия, – что лицо ее обрело прежнюю свежесть, а румянец, который так скрашивал и без того симпатичное лицо, был вполне здоровым. Завтра – на работу.
Настя снова шла по знакомой улице и, выходя из-за поворота, за которым она обычно встречала своего незнакомца, ощутила то же волнение. Да, несомненно, это был он. Настя даже остановилась на мгновение; затем, овладев собой и назвав себя ненормальной, продолжала идти. Он шел не торопясь и еще, похоже, не увидел ее среди идущих по этой узкой улице пешеходов. Ветер трепал его длинные волосы, из-под расстегнутого пальто болтались длинные концы небрежно накинутого на шею черного шарфа. Наконец, он увидел ее и тут же ускорил шаг. Настя еле сдержала себя, чтобы, поддавшись вдруг какой-то силе, не подбежать; она уже решила для себя: сегодня или никогда. Так или иначе, она должна покончить с этим. О, чудо! Он улыбался. Настя невольно приостановилась и оглянулась. Значит, улыбка принадлежала ей. Еще секунда и он стоял перед ней. Ее рука оказалась в его руке, сердце остановилась, все вдруг исчезло; был только он и его голос:
– Здравствуй, Анастасия.
Настя почувствовала, как проходит охватившее ее поначалу оцепенение, теплая волна прошла по ее телу, она улыбнулась и впервые поняла, как прекрасно звучит ее имя.
Хотя все произошло так внезапно – совсем не так, как она себе представляла, – Настя чувствовала себя счастливой. Весь день не покидало ее это ощущение. Игорь – так его звали – оказался ничуть не хуже того, который был создан воображением Насти, она успела убедиться в этом в теперь уже настоящую первую встречу.
Чтобы день закончился быстрее – вечером они должны были встретиться! – Настя переделала даже лишнюю работу, выглядела озабоченной и, под предлогом сильной занятости, избегала разговоров с проницательной Витой, хотя иногда ей хотелось похвастаться своим новым знакомым.
Весь вечер они провели вместе с Игорем. Он рассказал Насте, что влюбился в нее, как только увидел и мечтал о встрече с ней, ища подходящего предлога. Он был очень расстроен, когда в один из дней она пропала, и думал, что больше не увидит ее.
– И ты что, даже не стал бы меня искать? – спросила Настя.
– Я нашел тебя, – улыбнулся он и добавил, – а еще раньше мне приснилось твое имя.
Они встречались каждый день. Настя чувствовала, что Игорь, так же как и она, безумно радовался, встречая ее; она видела, как блестели его глаза, она знала, что он – так же как и она – жил ожиданием встреч. Казалось, они могли часами смотреть друг на друга и не насмотреться, говорить и не наговориться, молчать и понимать друг друга лишь глазами. Когда он целовал ее, она чувствовала, как у нее вырастают крылья и держат ее; земля пропадала и, если бы не крылья, она провалилась бы куда-то в бездну. Они расставались, а она так, на крыльях, и добиралась домой, плывя по воздуху. Дни, такие однообразные и часто скучные, теперь были такими насыщенными и интересными, что Настя удивлялась: как она могла жить так? Как люди вообще могут так жить, без любви? Каждое событие теперь, каждая мелочь играли свою роль, все было в мире устроено в совершенстве и все вокруг было только для них двоих. Раньше ее смешили напыщенные и глупые слова о любви, песни и стихи о несчастной и о счастливой любви; она не могла это все принимать всерьез и взаправду, хотя считала, что и она пережила любовь, по-настоящему любила, любили ее. Но это все было не то. А сейчас все, что бы она не слышала про любовь, ей было все понятно и близко; это все было о них, о ней, о Насте и об Игоре. Дни летели быстро и Насте казалось, что времени на встречи выпадает до обидного мало, как бы часто и подолгу они не встречались. Казалось, что даже всей жизни будет мало.
Серж Настю не волновал; этот вопрос с самого начала был предоставлен на разрешение дипломатичной Вите, которую Настя попросила поговорить с ним и что Вита с готовностью и пониманием выполнила. Настя не хотела обременять себя объяснениями и ее мало заботила реакция Сержа, который после нескольких назойливых звонков, наконец, исчез. Труднее было с мамой; Насте никак не удавалось убедить ее, что Сержа она не любит.
В полдень одного из выходных дней Настя уже была с Игорем и те часы, которые прошли до их встречи, были для нее мучением, но мучением, исполненным сладостного ожидания. Они были вместе и впереди был вечер.
Они вышли из уютного кафе и Настя немного сомневалась: принять ли ей предложение Игоря съездить к его другу-студенту, живущему где-то за городом в общежитии? Серьезных причин отказываться она не находила, но почему-то в ее голове маячили смутные сомнения, немного пугающие ее.
– А вот и такси. Садимся! – Игорь распахнул дверцу и сомнения Насти остались витать вместе с легким снегом, опускающимся на вечернюю улицу.
Общежитие было расположено в живописном месте, среди огромных деревьев старого парка. Насте очень понравился этот парк – она давно не бывала здесь. Понравилась ей и уютная комната на двоих, где жил друг Игоря. Кроме этого самого друга, который их встретил и, пожимая Насте руку, назвал себя Константином, в комнате находились еще двое – парень и девушка, представленных Константином как гости. Все они оказались интересными и веселыми людьми. После «культово-ритуального», как выразился Костя и «железно-традиционного в этом доме» чаепития, Вадим и Марина (так звали гостей), выразив сожаление, ушли; Костя достал откуда-то бутылку сухого вина («вам от меня») и, шепнув что-то Игорю на ухо, также оделся и быстро выскользнул за дверь.
– Он вернется только завтра, – улыбнувшись и немного помолчав, сказал Игорь.
Настя пожала плечами и тоже улыбнулась. Чувствуя, как у нее снова вырастают крылья, Настя поднялась и приблизилась к сидящему на кровати Игорю. Уткнувшись лицом в ее живот, он обнимал ее, а она гладила его голову, запуская пальцы под длинные черные волосы. Она чувствовала его сбивчивое дыхание и слышала, как стучит ее собственное сердце.
Его ласки были божественны, слова, лившиеся из его уст, были волшебной музыкой. Он шепотом повторял ее имя – Анастасия, – и это слово ласкало слух Насти, как никакое другое.
Когда за окном начало светлеть, они уснули. И, казалось, только на минуту успев забыться сном, Настя услышала, как кто-то осторожно стучит в дверь. Она лежала на плече Игоря и вставать ей совсем не хотелось; она лежала бы так весь день, чувствуя рядом дыхание любимого человека... Но стук повторился настойчивее и голос, принадлежавший Косте, возвестил:
– Горячий кофе! В постель не подаю. На размышления пять минут.
– Неужели эта ночь закончилась? – Игорь открыл глаза и привлек Настю к себе.
С трудом выбравшись из постели, они оделись и впустили ожидавшего за дверью Костю с дымящимся чайником в руках. Еще спустя полчаса они ушли. Игорь довел Настю домой, они долго и тепло прощались и, договорившись о новой встрече, не могли оторваться друг от друга.
Настя, как и прежде, жила ожиданием новой встречи, ее мысли были только о нем и она не понимала все это время – с тех пор, как встретилась с Игорем, – куда девались ее прежние заботы, мысли, увлечения – все было заполнено одним человеком, ни для чего другого в ее сердце места не оставалось.
Когда он не встретил ее в назначенное время, Настя особенно не расстроилась; она отправилась домой, зная, что просто опоздать он не мог и непременно позвонит ей и все объяснит. Но звонков не было и Насте стало тревожно и не по себе. Она раздражалась, ни с кем не хотела разговаривать, хотя понимала, что один день еще ничего не значит. Но и этот день прошел, а он не появлялся. К вечеру, когда Настя, в полной растерянности, лихорадочно размышляя о том, как ей лучше поступить и что предпринять, в дверь позвонили. Несказанно обрадовавшись – наконец! – она бросилась к двери и увидела огромный букет роз, а за ним грустно улыбающееся лицо Константина.
– Это – тебе, – сказал он, передавая растерянной Насте цветы и маленькую картонную коробочку.
– Где он? – почти выкрикнула она.
Но пока Настя мешкала с букетом, Костя уже бежал вниз по лестнице. Она бросила все в прихожей и побежала за ним.
– Костя! Костя! – выбежав из подъезда, отчаянно кричала Настя, но тот не отзывался. Было темно и она не знала, в какую сторону бежать за ним.
Вернувшись домой, она почувствовала, что ее душат слезы, но она сдерживала себя. Она села на стул отдышаться и увидела на полу серебристую картонную коробочку. Внутри оказалось изящное кольцо с бриллиантом и Настя не удержалась, чтобы тут же не одеть его на палец. Секунду полюбовавшись прекрасно смотревшимся на ее пальце подарком, Настя взяла в руки букет и нашла между цветами маленький конверт. Она схватила его и бросилась к себе в комнату, забралась на кровать и с замиранием сердца вытащила из конверта небольшой листик бумаги.
«Родной мой, любимый мой человек! Не знаю, сможешь ли ты простить меня, – Настя, еще не зная, что он хотел ей сказать, почувствовала, что больше не может сдерживать слез. Она упала ниц на кровать и разрыдалась. Плакала она долго, не останавливаясь, в каком-то исступлении, почти доходя до экстаза, как бы упиваясь нахлынувшим на нее горем. Затем, обессилев, она повернулась на спину, и какое-то время лежала, всхлипывая и уставившись тупо в потолок, ни о чем не думая. Нащупав, не глядя, письмо, она поднесла его к лицу, но слезы, стоявшие еще в глазах, мешали ей читать. Она отвела руку с письмом в сторону и ей снова захотелось плакать, но Настя все же взяла себя в руки, села, вытерла слезы и дочитала до конца. – Я знаю, что поступаю ужасно, что вина моя перед тобой огромна, – писал Игорь, – и все же я знаю, что по-другому я не смогу. Я никогда так не любил и я верю, что буду любить тебя всегда, до конца. Я знаю, что любовь нельзя удержать навечно и поэтому мы расстаемся на самой ее вершине, чтобы сохранить нашу любовь в ее расцвете и оставить это чувство на всю жизнь, чтобы жить этим чувством и наполнять им все дни нашей жизни. Я бы не смог пережить превращения нашей любви в привычку, в обыденность, в охлаждение – слишком велика она для этого, слишком сильна и слишком возвышенна. Она сжигала мою душу, она сводила меня с ума и, может, погубила мой рассудок. Я люблю тебя! Я буду помнить каждое твое слово, каждый твой взгляд, каждый жест; я буду помнить тебя счастливой, такой, какой ты была в нашу последнюю встречу и такой красивой, какой ты была всегда. Прости».
Слез уже не было. Настя вдруг очнулась, смяла в руке листок, бросила на пол и стала яростно топтать его ногами.
– Подонок! Убийца! – исступленно повторяла она.
...Будильник все трезвонил, а Настя не находила в себе сил дотянуться до него рукой и отключить этот опостылевший звук. Вошла мама, остановила будильник и, ничего не сказав, вышла. Настя не спала; она не помнила отчетливо, спала ли она ночью. С той поры, как они расстались с Игорем, она плохо спала, ей ничего не снилось или она ничего не могла вспомнить. Наступавший день не предвещал ничего, что заставило бы Настю с радостным предвосхищением подойти к окну и улыбнуться начавшему пробуждаться весеннему утру. В одном она была твердо уверена: вечером она придет домой, зароется лицом в подушку и будет плакать, плакать...