Директор местной филармонии, Георгий Головкин, выбирался из здания городской думы, куда его вызывали «на ковер» к «Самому». Выбирался он с трудом потому, что дорогу ему преградили кордоны бастующих пенсионеров, требующих сохранения бесплатного поезда и зубного протезирования. Мокрый снег, вперемешку с дождём, припорошивший бастующих, делал пенсионеров, держащих «поплывшие» от влаги плакаты, жалкими и несчастными. Пенсионеры приняли директора филармонии, выходящего из здания городской думы, за большого начальника, дёргали его за рукава, срывали шапку, били по спине чем попало, обзывали «зажравшейся скотиной» и почему-то «жидовской мордой». Но директор не обращал внимания на пенсионеров, обрушивших на него свой справедливый гнев, зажмурившись, он, теряя пуговицы, очки и шнурки от ботинок, пробирался сквозь толпу, как сквозь густой колючий кустарник, и думал о нелицеприятном разговоре, состоявшемся у «Самого».
В разговоре «Сам» был вне себя, тыкал директору и блестел лысиной, наводя страх:
- На носу Новый год, а у меня под окном, блин дырявый, забастовка, посмотри сюда - кричал «Сам», и пухлой рукой отодвигал занавеску, показывая в окно, - А все почему? Да потому, что закрыта твоя филармония. На амбарный замок, ядрена мать! Где благотворительные концерты для ветеранов? Где афиши, где музыка, где поп звезды? Люди должны ходить в филармонию, а не ко мне! ЛюдЯм нужны зре-ли-ща. Ты понимаешь это или нет, мать твою за ногу?
- Я и сам бы рад, но, вы же знаете, что у меня зал в разрухе: крыша дырявая, рояли отсырели, лепнина на голову падает, - превозмогая страх, оправдывался директор.
- Это у тебя у самого голова дырявая и крыша поехала, - не унимался «Сам».
- Дайте денег на ремонт…
- Что!? Да за деньги и дурак ремонт сделает! Только посмей не провести новогодние концерты – выгоню взашей, ты знаешь меня.
Без очков, без шнурков, без пуговиц, с надорванными рукавами пальто, да ещё почему-то в чужой облезшей шапке из кролика явился директор в свой кабинет, увешанный старыми, пожелтевшими афишами. В кабинете было холодно, на душе директора скребли кошки, а на обшарпанной столешнице, вперемешку с окурками валялись неоплаченные счета и претензии от инженеров, выполнивших работу по обследованию злополучной крыши. Директор выдвинул ящик стола, тоже переполненный окурками, счетами и претензиями, стал искать пистолет, полученный им на закате социализма от заезжего тенора в качестве оплаты за бутылку водки, но, не найдя оружия, наткнулся на брошюру и вытащил её из хлама. Брошюра называлась «Заключение о техническом состоянии конструкций покрытия здания муниципальной филармонии». Директор развернул брошюру на первой попавшейся странице и прочитал:
«…Концерты и массовые мероприятия не проводить по причине возможного падения на зрительские места штукатурного слоя потолка, утратившего свою первоначальную адгезию. Допускается проводить мероприятия в виде ограниченных репетиций на ограниченных площадях (сцене) при условии установки дополнительного навеса над местами пребывания людей и полного исключения ударной нагрузки, как то: барабаны, тарелки, литавры, прыжки в балетных номерах, нежелательно форте…».
Директор всхлипнул от собственного бессилия, высморкался в лежащую на столе претензию, предположил, что пистолет украли, и что сделали это, должно быть, оркестрант-ударник или балерун, скучающие и пьянствующие из-за отстранения их от репетиций. Он в сердцах запустил найденную им брошюру в стену, угодив в старую, засиженную мухами, афишу Ростроповича и Вишневской. И случилось чудо.
Удар брошюры в афишу знаменитого маэстро и вертящиеся в голове директора только что вычитанные им рекомендации отвлекли его от мыслей о суициде и неожиданно навели на интересную идею.
- Гениально!, - вскричал он и вместо желания наложить на себя руки, энергично потёр их, согревая ладони и находя, что не так уж всё плохо в прокуренном кабинете.
Суть идеи директора состояла в том, что он решился таки провести новогодний бал-концерт и ни где-нибудь, а здесь, в здании руководимой им местной филармонии. Но как! С участием самого Ростроповича и при этом придумал, как защитить публику, находящуюся в зале, от падающих с потолка промокших кусков некогда изящной лепнины. Почему Ростропович? Да потому, что на звезду толпами пойдут, и отбоя не будет от желающих поглазеть на заезжую знаменитость.
Следует сказать, что директор до своего филармонического директорства работал эстрадником оригинального жанра. Он выступал с фокусами, а стало быть, морочил людям голову или попросту врал, как сивый мерин. Распиливал женщин, вытаскивал курей из цилиндра, дурил, завязывая узлы на верёвках, а на самом деле незаметно подменивал их, вытаскивая другие верёвки из двойных рукавов своего фрака. Давно это было, но опыт оболванивания публики не пропал бесследно. И вот теперь, неожиданно для себя, тряхнув стариной, он надумал подменить маэстро местным эстрадным актеришкой, мастером художественного слова Аскольдом Заболотным, последнее время выступающим подшофе с пошлыми стишками и надоевшими до чертиков, заезженными пародиями на Леонида Ильича и Владимира Вольфовича. Чтец был талантлив и, если бы не пристрастие к зелёному змию, то пошёл бы он далеко, и уж точно добился бы телевизионной популярности, а не прозябал в гнилой филармонии. Директор чувствовал, что чтец Заболотный не откажется от предложения выступить в роли Ростроповича потому, как задолжал директору некоторую сумму, а возвращать или отрабатывать её не торопился, находясь в запоях и объясняя причину запойного состояния собственными переживаниями за судьбу филармонии. Весьма оригинальной была и идея защитить головы зрителей от камнепада, подстать фокусам с экзекуцией женщин и вылетающими курами – раздать всем участникам бала-концерта зонтики. Да, да, вы не ослышались, самые простые зонтики от дождя, непременно разноцветные, как новогодние конфетти или серпантин, станущие и новогодним украшением, и средством защиты зрителей. Нужно потребовать от зрителей держать зонтики только раскрытыми и только над головой, и предупредить, что закрывший и убравший зонтик зритель якобы лишится главного сюрприза в конце бала. А падающие куски штукатурки с зыбкого потолка можно обыграть, как «снег на голову», и выдавать призы принявшими этот «снег» не на голову, а на свой раскрытый зонтик.
Фарс, придуманный директором, представился ему делом интересным, заманчивым и вполне осуществимым.
- Насчет призов можно будет соврать, - думал он, - да и сюрприз главный замылить тоже. Но вот откуда взять столько зонтиков, что бы обеспечить ими каждого зрителя-участника необычного действа?
Директор долго соображал, обхватив голову руками, но ничего нового придумать не мог, и, не найдя никаких подсказок на других висящих на стенах старых афишах, поднялся и пошёл в артистические уборные, что бы поискать там чтеца Заболотного и объявить ему свои намерения. Проходя зрительским вестибюлем, он натолкнулся на безобразную надпись, сделанную черной краской на бледно-голубой стене: «Ющенко – голова, Янукович – х..». Надпись эта была бы незамечена в другой ситуации (как-никак зал филармонии давно пустует и почти ремонтируется), но теперь, находясь в преддверии концерта, директор рассвирепел, стал вспоминать украинцев, сотрудников филармонии, возможных авторов лозунга. Он вспоминал фамилии, оканчивающиеся на «ко», но почему-то кроме виолончелиста Когана никто к нему на ум не приходил, и тогда он решил для порядка удержать за ремонт стены из зарплаты несчастного музыканта, всплывшего в памяти директора.
Чтец Заболотный был найден задремавшим, но тот час же растолкан, выведен из сонного состояния и срочно введён в курс дела. Он, как и полагал директор, не отказался от затеи, а поддержал её, и даже сделал несколько удачных уморительных попыток спародировать маэстро. Они вдвоём переместились в известный кабинет, запаслись пивом, и развили идею концерта путём бурного её обсуждения. Заболотный уговорил директора выступать лично, первым номером, вспомнить и показать несколько фокусов из так называемого «золотого фонда мага Головкина». Решено было привлечь местное контральто тучнеющую Нинель Бурасовскую для исполнения «Коней-Зверей» Блантера и народной «Еду к Любушке своей» под аккомпанемент остатков симфонического оркестра лишенных ударных и тарелок. Затем наметили исполнение нескольких тем из «Щелкунчика» тоже силами «обрезанного» оркестра. Пришли к обоюдному согласию, что дирижировать оркестром должен непременно Хамзат Вагизов, второй дирижер филармонии, славившийся своей специфической пластикой, и до неприличия комичными подергиваниями, по их мнению, как нигде уместными на новогоднем концерте. Гвоздём программы должно стать выступление самого Заболотного, загримированного под Ростроповича, с байками о совместной жизни с певицей Вишневской, с раздачей автографов и, конечно же, игрой на незабвенной виолончели. Вот только игра на сцене будет без звука, одной только мимикой, а по-настоящему в это время станет играть виолончелист Коган, но за кулисами. Такая вот идея.
Допивая пиво, директор с чтецом обоюдно нашли ещё одно потрясающее решение, где и как взять зонтики. Понятное дело: одна голова хорошо, а две, да ещё и заполненные пивом, лучше. Придумали послать заведующего буфетом Лапидуса на базу «Главгалантерейторга» с просьбой отпустить буфетчику пару-тройку сотен зонтиков под реализацию, а после концерта вернуть их обратно, сославшись на низкую покупательную способность посетителей филармонии.
- Класс!, - вскричали в унисон директор и Заболотный, ударили друг друга по рукам, и раскупорили филармонический «н.з.» - бутылку текилы «Olmeca Blanco», припасенную для дорогой антрепризы.
Подготовка к балу-концерту началась на следующий день. Под гарантийные письма директора филармонии заказали афиши с изображением всемирно известного маэстро (Боже, какой скандал!). Вынесли сидения в подвал, а вместо них установили добытые Лапидусом столики «аля-летние кафе» (демократичный вариант зрительских мест). В центре зала поставили елку, а на сцене собрали три разноцветные торговые палатки с целью безопасности выступающих. Портреты композиторов, висящие в настенных картушах и подмоченные протечками кровли, сменили на найденные в городской библиотеке портреты писателей, напоминающие демонтированных композиторов. Чайковского поменяли на Тургенева, а Римского-Корсакова на Панаса Мирного. Мерзкую надпись на стене вестибюля, как ни старались, не смогли закрасить, каждый раз она упорно проступала сквозь наносимый слой краски, и её заклеили бумажными снежинками. А когда филармонию украсили новогодней мишурой, зажгли елку, гирлянды и фонарики, стало мило, сказочно и фантастично, и даже падающий потолок перестал внушать страх и опасения, а грозно нависающие лепные украшения воспринимались невесомыми снежинками.
- Эффект Допплера, - высказал своё впечатление Заболотный, находящийся на творческом подъеме. Никто не знал, кого и что имел в виду эрудированный чтец, но показать невежество сотрудники филармонии не пожелали, а потому согласно закивали головами, выражая своё мнение бурными возгласами: «Потрясающе!».
Наступил час «Х». За кулисы вытащили оттертое от пыли иллюзионное оборудование – ящики, в которых распиливают женщин, столик с двойным дном, из которого извлекается курица, саму курицу, привязанную за ногу, верёвки, обручи, карты, цилиндр без дна. Здесь же ждали своей участи быть распиленными две изящные особы, найденные в студенческом общежитии и облаченные в расшитые бисером купальники с минимально возможной площадью закрываемых частей тела. Здесь «отрабатывал» движения дирижёр Вагизов, дирижируя беззвучным пространством.
Хуже вышло с Заболотным. Как ни старались гримёры, сходство с маэстро не получалось, чтец выходил похожим на Горбачева даже без очков. Выход подсказал сам гримируемый – выступать в костюме Деда Мороза. На этом и остановились, отметив находчивость Заболотного и появившийся винный перегар из его рта.
Зрители заполняли фойе, большей частью это были пенсионеры, приглашенные лично «Самим» за бесплатно, чем «Сам» благополучным образом разрешил проблему снятия пикетов у входа в городскую думу. Пришел и «Сам» в красной бабочке, шикарном смокинге с тожественным блеском лацканов и лысины. В воздухе пахло приятным волнением и менее приятным запахом пота, по всей вероятности, следствием отключенной горячей воды. При входе в зал раздавали зонтики, предупреждая что зритель, закрывший зонтик, проиграет и не получит приз в конце бала. Гардеробщики и смотрители шныряли между столиками и зорко следили за тем, что бы зонтики не закрывали. Осыпающиеся кусочки лепнины воспринимали, как новогоднюю «изюминку» администрации.
Прозвенел третий звонок, под аплодисменты вышел директор в манишке и фраке, раскланялся, уложил в ящик обнаженную особу, и тут вдруг начались странные вещи. Дно ящика проломилось, и особа с грохотом рухнула на пол, теряя при этом свой купальник. Ящик забыли укатить за кулисы, и из второй его половины неожиданно вылезла вторая особа, раскрыв тайну фокуса. Стол с курицей перепутали, вынесли другой, а вместо курицы на свет божий директором были извлечены использованные презервативы и пустые бутылки из-под дешевого вина, складываемые в двойное дно загулявшими актёрами. Стол с упрятанной в него курицей по ошибке был поставлен в зал, за ним буфетчик стал торговать бутербродами и пивом. В самый неожиданный момент курица выпорхнула из стола, до смерти перепугала Лапидуса, разлила пиво и с громким кудахтаньем стала носиться по залу.
Неудавшиеся фокусы зрители восприняли как подготовленные розыгрыши, и наградили отчаявшегося было директора шквалом аплодисментов и криками: «Браво!».
Выступление оркестра и певицы прошло более-менее гладко, если не считать факта, когда дирижер Вагизов, находясь в экспрессии и совершая специфические телодвижения, стал исполнять чечетку под «Щелкунчика», заглушая при этом звучание инструментов. Но и это было встречено зрителями, как новогодний сюрприз, и тоже отмечено хлопками.
После антракта, во время которого зрители с удовольствием развлеклись поимкой перепуганной курицы, воцарилась томительная тишина, ожидали кумира.
На сцену вышел Дед Мороз с виолончелью, и, мастерски пародируя жуткий дефект речи маэстро, чему помогало принятое перед выступлением спиртное (язык заплетался натуральнее), поздравил всех присутствующих с наступающим. Зал встал и стоя в течение четверти часа приветствовал лже-маэстро, отчего даже стоящий за кулисами директор и знающий лично многие знаменитости, заплакал.
И опять вышел конфуз. Виолончелист Коган, которому предстояло играть за кулисами, в знак протеста обвинению в написании нецензурного слова заперся в туалете. Оркестранты после успешного, на их взгляд выступления, разбрелись по грим уборным и срочно приступили отмечать успех, а за кулисами остался лишь валторнист Крылович, страдающий циррозом и потому ничего не отмечающий. В срочном порядке директор заставил Крыловича играть, а во время этого безобразия лже-маэстро изображал вдохновенную игру, извлекая из виолончели, к недоумению публики, звуки духового инструмента. Директор в ожидание скандала, замотался в занавес, но лже-маэстро вновь оказался на высоте, объяснив публике, что достиг таких вершин мастерства, когда может заставить звучать виолончель, как хочет. И снова были овации, и последовавшие за ними россказни лже-маэстро о его житье-бытье.
Заболотный впал в раж и от заученных отрывков из книги «Галина» перешёл к анекдотам о Ростроповиче и даже не очень приличным. Он рассказал, как один маститый педагог поспорил, что, если не вырастит из подающего надежды вундеркинда второго Ростроповича, то будет гадом. Мальчик освоил только половину премудрости - стал заикаться, а педагог, гад, должен был знать, на что покушается. Потом маэстро поделился секретами, что пукает только темами симфоний, и что просит Галину его будить, если храпит не в такт…
К концу концерта, зрители, окончательно обалдев от близости кумира, возжелав увидеть его без атрибутов Мороза, потрогать и понюхать, потянулись к сцене. Заболотный, потеряв равновесие от напирающей на него публики и выпитого спиртного, рухнул на зрителей, и толпа понесла его в фойе, раздевая на ходу. Всем было невдомёк, что маэстро как две капли воды похож на чтеца местной филармонии.
В фойе ожидал сюрприз. Отстранённые по причине аварийности потолка оркестранты, ударник Михеев, тарелочник Либерман и балерун Полещук, не желая быть невостребованными, устроили ритмические танцы народов мира. Звуки и прыжки, на которые вышли все зрители, были столь энергичны и сильны, что приглушили грохот от рухнувшего в зале потолка. Когда из дверей зала в сторону фойе медленно, словно дым, поползло облако пыли, сделалось тихо и жарко.
- Это салют! С Новым годом!, - закричал, скорее от неожиданности, нежели от находчивости, побледневший директор.
- Шампанского всем и бесплатно!, - подхватил протрезвевший Заболотный.
И снова поднялся шум, началось всеобщее ликование, образовалась очередь за халявным шампанским, которое зрители разбирали из буфетных запасов Лапидуса.
Публика расходилась довольная, прихватив с собой зонтики и шампанское. Директор, не представляя себе, как и чем он будет рассчитываться с Лапидусом после праздника, успокаивал себя: «Живем один раз».
Последняя информация. Георгий Головкин, окончивший цирковое училище, находясь в вынужденном отпуске, предлагает услуги постановщика праздничных шоу (особенно новогодних). Приглашайте, не пожалеете! С новым Годом!