Угрюмый, беззвучный, день наступал нехотя, с сомнением, прихватив с собой скуки ради преддверие долгого почти осеннего дождя в неподвижном тучном небе.
Он вышел наружу, постоял немного на крыльце, глянул на пустынную дорогу. Спустился к скамейке под яблоней, присел, достал сигарету. Спешить было некуда, он медленно курил, смакуя как последнюю каждую затяжку. Бросил окурок, раздавил его ногой. Спросонья, несмотря на горячий чай с гренками на завтрак, казалось неуютно и зябко, слабые вздохи ветра заставляли поеживаться. Трава была мокра росой, растоптанные старые ботинки, разжалованные в тапочки, промокли пока он возвращался в дом. Включил на терраске приемник, выудил из кучи хлама истрепанный, без обложки, журнал, устроился в доисторическом кресле. Непонятный замес легкой оркестровой музыки и сводки новостей, с легким треском рвавшихся из динамика, утомлял, нарушая глубокую дрему пасмурного утра. Статья о мексиканских индейцах не увлекала, часы показывали семь, день впереди непривычно пуст, а тоска уже скреблась в окно, далеко спрятанные ненавистные мысли вновь предательски щекотали мозг. Решение пришло легко и внезапно, принеся даже радость, что нашлось занятие на лишний, выпавший из общего ряда день. Отбросив чтиво, одел высокие болотные сапоги, шерстяной свитер, брезентовую штормовку. Отыскал под столом небольшую корзину, высыпал из нее картошку в эмалированное ведро. Перочинный нож, сигареты, спички, - все рассовал по карманам куртки. Выпил щедрую кружку ледяной колодезной воды, вытер рот рукавом, зашагал на холм, в сторону дороги к лесу.
Стоял июль, на самой своей середине, раскаленный и безветренный, с пересохшими губами, как неожиданно холодный циклон с далеких морей облачил его в серую мокрую сутану.
Он брел по безлюдному проселку, курил, размахивал беззаботно пустой корзиной. Сквозь свинцовые тучи, застывшие как на холсте и готовые вот-вот дать течь, пробивался невидимый самолет. Гул двигателей, лишь пуская легкую рябь в неподвижной утренней тиши, напоминал о чужой и далекой чьей-то жизни. Впереди по ходу появились поросшие сорной травой горы намытого песка, пока скрывавшие огромный овраг - цель его пути, знакомый с детства затерянный грибной рай. Овраг образовался давно, когда-то здесь добывали песок, несколько лет назад разработки перекинулись дальше, карьер забросили и глубокий безобразный шрам заживал молодой рощицей. Свернув с дороги, он спустился в карьер. Внизу, в травяных джунглях, роса лежала особенно густо и брюки, не защищенные выше колен сапогами, быстро вымокли. В небольшой ложбине раскидистые стебли полыни и чертополоха доставали почти до груди, обычный русский березовый лесок походил на сказочные тропики. Как хорошо и удачно, что удалось выбраться в деревню именно сегодня! Подобные дни следует не спеша пить маленькими глотками, он любил дожди, было спокойно в поделенном пополам с непогодой одиночестве. Все исчезало, сегодня, вчера, завтра, он продирался сквозь заросли вглубь, ощупывая взглядом склоны и не существовало в тот момент иной реальности. Вот уж ложбина растеклась круглой, желтой от гречихи поляной, а дальше, минуя изумрудные лезвия камыша, вдоль заболоченного берега сонного пруда, можно попасть на небольшой холм к трем одиноким растрепанным осинам. Там повезло почти сразу - под ногой вспыхнул красно подосиновик. Гриб был молодой и крепкий, стоял не таясь, на виду , гордый собой. Именно такие он любил больше всего, нагнулся, погладил алую бархатную шляпку в капельках росы, смахнул с нее крохотного незадачливого жучка и, внутренне противясь, срезал гриб перочинным ножом. После он долго кружил по карьеру, как мальчишка радовался каждой удаче и увлекшись не заметил как загрустил в перешепте с листвой мелкий неуверенный дождь. Три четверти корзины были прикрыты когда захотелось передохнуть. Он сел прямо на траву и закурил, пряча в ладони от капель огонек сигареты. Усталости не испытывал, просто некуда было торопиться. Двинулся дальше вдоль берега и не прогадал - места оказались совсем нехожены, в зарослях, в непролазной чаще, было застигнуто врасплох целое семейство сопливых незаметных маслят, а чуть поодаль толпилась вокруг кочки вызывающе яркая гурьба подосиновиков. Он смотрел на них и улыбался. Как-то странно, неуместно стоять вот здесь, с корзиной в руке, промокшим почти до нитки, с потухшей сигаретой в зубах, на карьере, будто на другой планете, привалившись спиной к старой березе, разглядывая мох под ногами, срезать отцовским ножом свои любимые грибы. Они такие крепкие, когда берешь их в руку... Странно находиться здесь после всего, что было... После многолюдного и душного вчерашнего дня, когда он трясся в автобусе, читал газету, протискивался в вагон метро, обедал в кафе возле бульвара, и когда все произошло, когда ЭТО случилось. Выше сил было перешагнуть через ужасную черту, немыслимо до крика вновь пережить прошедшее вчера. После того как сказано много слов, хорошо молчание. Имеет он право позволить себе позабыть обо всем лишь на один свободный хмурый день!
Обойдя весь карьер, не ошибаясь в грибных местах, ничего не оставив по праву хозяина следующему грибнику, он выбрался на размытую пьяную дорогу. Слабая изморось перешла в шквал воды, грязь чавкала под ногами, капли падали в лужи, напоминая маленькие взрывы. Мокрый как дождь он вернулся домой. Быстро согрел чай, достал из холодильника бутерброды. Пока вода вскипала, переоделся в сухую одежду. В доме было тепло и уютно от кое-как расставленной мебели, разбросанных в беспорядке вещей, синих лепестков газа под чайником, непогоды за дверью, стука ветвей яблони по стеклу...
Наспех, но с аппетитом поев, он улегся на старую тахту, прихватив книгу. Прочитав полстраницы, отвернулся к стене. Проспал часа два. Поднялся, умыл лицо и сунув в зубы сигарету принялся чистить грибы и картофель. Пока варился суп и поспевало жарево, день приблизился к берегу вечера. Он страшно проголодался и не жалел, что обед приходится ко времени ужина.
Дождь лил не переставая, будто кого-то оплакивал. Он вышел наружу под струи. Спустился со ступенек, свернул за дом к реке, прихватив плащ. Только что закончился его одинокий пир и самочувствие было отменным. Берег оказался пуст, лишь вдалеке на воде застыл в надувной лодке одинокий рыбак. Небесные слезы неожиданно иссякли и дождь затих в кустах сирени. Он не сразу это заметил - беспорядочно блуждал где-то во вчерашних лабиринтах и вдруг понял, что не достает привычного уже шума, ставшего частью его самого. Сбросил капюшон, присел на лодку, вверх дном доживавшую век у мостков-причалов. Да, он любил такие дни, такую погоду, это его время, особенно когда невыносимы воспоминания и нет от них спасения. Он ощущал легкость - время не пропало даром, завтра же он попытается начать все сначала, забудет ЧТО накануне так страшно обрушилось на плечи.
Дождь снова ожил в чернеющем небе и сыпал щедро по реке осколки хрусталя. Он брел к дому, на свет окна, допивая последний глоток гаснущего дня, так нужного перед тем как решишь начать все сначала.