По ночам мороз до минус семи, днем плюс два-четыре, и по всему было видно, что паводок, которого ждали многие службы района, не состоится. После длительных снегопадов на полях скопилась уйма снега, но теперь стало ясно, что весь он понемногу уйдет в устье Дона и залив, вместе с розоватым реагентом, которым дорожники посыпали проезжую часть в одном южном городке, и паводковая комиссия останется без работы.
По берегу залива будут валяться сулы и чебаки (по местному сказать), а тюлька, как на витрине, ровным валком уляжется по линии прибоя.
Промокшие ноги месили снежную кашу, а мысли в усталой голове пытались сложиться в какой-то определенный план действий.
Было время, когда учителям, инвалидам войны не давали вторую группу. Потом стали давать, но отец как-то привык к своему положению и не занялся этим вопросом вплотную. А теперь понадобилось лекарство, которое инвалиды второй группы могли получать без проблем.
Несколько дней назад отец после двухлетней переписки получил справку из Военно-Медицинского музея о ранении, теперь нужно было побывать во многих учреждениях, прежде чем отец станет инвалидом ВОВ второй группы. Тогда симпатичная тетя в белом халате торжественно вручит коробку со страфантином, вечером забежит медсестра Вера, отец будет рассказывать фронтовые истории, а Вера натянуто улыбаясь, будет искать иглой вену, потом вздохнет облегченно и введет несколько кубиков жидкости. Уложим отца на высокие подушки и бросим шубу поверх ватного одеяла.
Потом придет тепло и солнце, душистая сирень и рыбалка и та, перед которой все равны, отступит, по крайней мере, на полгода. В теплое время года он всегда себя лучше чувствовал. Но это были мечты, которые могли родиться в усталом мозге после ночных смен и дневных недосыпаний. Стыдно сорокалетнему мужику мечтать как первокласснику.
Сейчас нужно зайти в юридическую консультацию, потом райсобес, потом нарсуд, потом… Потом, видимо, все нужно будет начинать сначала.
В юридической консультации адвокатов не было (все на суде), в райсобесе инспекторша не дала рот раскрыть, заявив, что ближайший приемный день завтра, в четверг, с 9 до 12, и лучше попрощаться без эмоций. Хотел предложить ей пива, чтобы снять похмельный синдром, но передумал. Не на базаре все-таки.
Пошел на стоянку, сел в свой «Москвич», включил зажигание и открыл пачку «Ростова». Прогревая двигатель, думал о том, что буду прятать глаза и плести что-то несерьезное, чтобы не волновать больного человека.
На заднем сидении удобно устроилась дочь, Танюшка. Ну, эта из породы победителей, раз с таким аппетитом уплетает пломбир. Холод собачий, «Москвич» остыл, но ее это мало волнует: «Папа, расскажи, как я родилась. Ты уже рассказывал, но я забыла. Там еще кошка была, по-моему, ее звали Люська».
Люська
Худого и грязного котенка подобрала на улице молодая женщина и принесла домой. Оказалась, кошечка. Ее помыли, накормили и отвели место. Назвали ее Люськой. Выросла кошечка грациозной, очень опрятной и ласковой. В старом доме на берегу Волги, где молодая чета снимала квартиру, водилось множество мышей. Люська неутомимо охотилась на них. Обитатели дома в один голос утверждали, что Люська брала по две мыши одновременно. И это было правдой. К тому же кошка могла безошибочно предугадать приход хозяина или хозяйки. Стоило им сойти с автобуса, как кошка срывалась с теплого коврика у печи и неслась к двери. На приход других людей она не реагировала.
Однажды мужчина, оставшись один, решил отдохнуть перед ночной сменой. Он прикрыл «вьюшку» (заслонку у печи) и лег спать. Проснулся от дикого визга кошки. Люська стояла на задних лапах у кровати и с отчаянием рвала когтями край одеяла.
«Взбесилась, что ли?» - проговорил мужчина. Сердце его гулко колотилось, в висках пульсировала тупая боль. Он взял кошку за шиворот и тяжелыми шагами вышел в коридор, открыл дверь, бросил кошку в снег и, глотнув морозного воздуха, понял, что отравился. Тугие потоки угарного газа, вырываясь из комнаты, подтверждали его догадку. С тех пор Люська стала полноправным членом маленькой семьи. Спала, где хотела, ела, то, что хотела.
И вот наступило время, когда женщина, тронув спящего мужа за плечо, сказала: «Пошли, кажется, началось…». Мужчина молча оделся, и они двинулись по ночной улице, освященной редкими фонарями. Люська бежала следом, мяукал жалобно и протяжно, словно понимала, куда идут люди. Мужчина изредка останавливался, гнал ее домой, но Люська немного отстав, снова и снова догоняла людей. Вскоре вошли в просторный двор роддома. Мужчина осторожно постучал в окно…
Когда мужчина вышел на улицу, под ноги ему метнулся серый комок. Всю дорогу Люська важно шагала впереди, словно это она сама выполнила очень важное дело.
А через неделю мужчина встречал жену в вестибюле роддома. Когда они пришли домой, Люська забегала по комнате, замяукала жалобно, с тревогой глядя на белоснежный сверток.
«Ревнует» - догадался мужчина. Женщина подошла к кроватке и позвала кошку:
«Посмотри, какая она хорошенькая». Люська стала передними лапами на край кроватки. Долго и внимательно смотрела на спящую девочку. Потом, уже совершенно спокойно, улеглась на своем коврике у печи и прикрыла глаза, всем видом своим признавая нового человека.
……………………………………………………………………………………………………
Поначалу казалось, что все так просто. Тяжелое увечье под Сталинградом, запись в военном билете, справка из Военно-Медицинского Музея, осколки, некоторые из которых находятся в теле отца и справедливость всех записей может установить любой хирург. Или комиссия, раз уж такой порядок.
Однако выяснилось, что все записи в военном билете нужно заверять справкой, поскольку они могли быть записаны со слов. Все неточности может ликвидировать суд. Нужно только собрать доказательства для суда. Вот только какие именно в собесе не знали. Но это должна быть очень веская бумага.
Туманилось сознание, болела голова, «Москвич» глотал километры по дороге к поселку, избитой за зиму бульдозерами, коварно скрывающей под талой водой, то глубокую ухабину, то плотный слой спрессованного снега, скользкого как олимпийский каток.
Вечером, после процедур, отец снова «ударился» в воспоминания. На этот раз он рассказывал про
СТАЛИНГРАДСКИЕ ТРОФЕИ
На рассвете, после солидной артподготовки, поднялись бойцы 17-ой отдельной роты в атаку. Врываются в траншею – там тишина. Все живые еще до начала атаки удрали вглубь обороны. Есть несколько контуженных и раненых, остальные – покойники. Группа бойцов остановилась у пулеметного гнезда. Было на что посмотреть. Куча стреляных гильз, пулемет, абсолютно целый, пулеметчик в позе стрелка, у бедра молитвенник, а головы нет. Осколком срезало. Как он хотел жить этот «герр гефрайтор»! Со святой книгой и пулеметом, со стрельбой и молитвой – только жить! Постояли и пошли строиться. Бойцы этой роты были минерами, и эта атака была только частью их солдатского труда. Если другие подразделения занялись укреплением позиций в районе второй линии обороны, они приступили к разминированию минных полей. Два отделения остались на данном участке, а остальные переместились на пару километров в сторону Волги.
Трудная это была работа. Немцы тогда широко применяли так называемые «сюрпризы» - мины с двойным взрывателями, один – сверху, для танка или пехотинца (нажимного действия), другой – для минера (натяжного).
Сначала убирают дерн, очищают верхний взрыватель, выкручивают его, а потом ножом подкапывают мину снизу, чтобы потом достать кусачками тот самый проводок, который поставил для минера его «германоязычный коллега». Работали без отдыха, ценя время. В сумерках построились и двинулись в «расположение». Когда уже почти стемнело, послышался гул «юнкерсов». Залегли на всякий случай. Неужели налет? Да нет! С самолетов сбрасывали на парашютах какой-то груз. Видимо этот груз предназначался для окруженной группировки. Или штурманы ошиблись, или связь подвела, но боеприпасы и продовольствие летчики сбросили на освобожденной территории. Наверное, все-таки связь была вроде нашей. Вспомнилась утренняя артподготовка, когда телефонистка «Ада-из-Сталинграда» не могла дозвониться до дивизиона, и снаряды, долго и бесполезно, замешивали землю и металл на крови потомков готов и даков.
Вскрыли несколько тюков. Патроны, консервы, сигареты. Шнапса не обнаружили. Жаль. Прибыв в расположение старшина тут же доложил командиру роты о ходе работ по разминированию и трофеях. Но лейтенант сразу напомнил ему о количестве всякой мелинитовой дряни вокруг и приказал с утра пораньше продолжить работы в усиленном темпе, а о трофеях забыть на время. Но старшина так не думал. Человек он хозяйственный и должность у него хозяйственная, так что решил проверить содержимое тюков самостоятельно.
А ночью выпал снег. Глубокий и пушистый. И старшина шагал по свежему снегу в очень даже неплохом настроении. Шапка на затылке, на груди боевые награды. Наган справа, в районе правой ягодицы, под наброшенной на плечи шинелью. Хорош дядечка! Хоть на вечер в клуб "кому далеко за 30". Идет по полю с саперной лопаткой в руке (автомат в блиндаже оставил), там сугроб раскопает, там тюк вскроет. Подошел к окопчику с безголовым ефрейтором. Поднялся на бруствер, взглянул вниз, а там три эсэса сидят, его на мушке держат. «Свежие», недавно с самолёта. Старшина сначала растерялся. Замахнулся лопаткой:
-Сдавайся, Фриц!
А те смеются:
-Шёл бы ты, солдат, своей дорогой. Шлёпнем ведь.
Но старшина уже успокоился. Закурил трофейную сигаретку:
- Шлёпните - меня искать будут. По свежему снегу быстро найдут. Отпустите - сам поиск организую. Сами понимаете - сначала стрелять будем, а потом кричать "хенде хох".
Подумали немцы и решили сдаваться. Так и пошли гуськом впереди старшины. В плен пошли. А старшина сильно не расстраивался. Ведь этот трофей лучше других.
Ночью отец умер. Приезжала «скорая», фельдшер сделал несколько уколов, сказав при этом домашним, что до утра отец не доживет. Позже пришла Вера, сделала укол, использовав последнюю ампулу страфантина, оставленную фельдшером. Отец успокоился и даже уснул. Потом дыхание прекратилось, и начались мрачные хлопоты.
Вместе с соседкой переодели покойного в смертное (мачеха еще лет семь назад приготовила), уложили на доски, покрытые белой простыней. Завели разговор о похоронных обрядах. Кладбище было видно их окна, но не хотелось вот так просто перенести через дорогу и все. Отец все-таки, к тому же ветеран войны и учитель с солидным стажем.
А потом решили пригласить верующих бабушек, они все в лучшем виде оформят. Все будет по обычаю и жене Татьяне не придется оставаться одной.
Утром махнул в город, дать срочные телеграммы родственникам, оформить на работе пару отгулов. Татьяна на рейсовом автобусе поехала в соседнее село, там, в похоронном бюро работники толковые. Могут все принадлежности без задержки предоставить.
Отослал телеграммы, взял отгулы. Потом пошел на базар, в рыбные ряды. Стоял Великий пост и, по обычаю, на поминальный стол готовили рыбный борщ. И обязательно из сулы. Купил несколько подходящих «хвостов» и пошел к выходу. В конце рыбного ряда увидел щук, свежих, еще шевелящих хвостами и жабрами. «Бракоша» разложил их так, чтобы показать товар если не лицом, то хотя бы рыбьей мордой. Эта рыба была выловлена, а отец как-то рассказывал об участии в районе Гумрака под Сталинградом в другом способе лова.
СТАЛИНГРАДСКАЯ РЫБАЛКА
В полночь Григория Николаевича с земляком разбудили. Их вызывал командир роты, лейтенант Дорошенко- молодой, строгий и страшно справедливый. Задание было обычным. Нужно было провести разведчиков через минное поле. Не тратя лишних слов и времени, приступили к выполнению операции местного значения. Григорий Николаевич впереди группы. Он выкручивал взрыватели, а землячок замыкающий. Он ставил эту инертную деталь на место. Сами минеры могли вернуться к своим и без этих "мероприятий", а разведчики появятся через пару дней. И другим путем. Что характерно, осветительные ракеты не вспыхивали над группой. Ракетчик что ли задремал? И когда разведчики словно привидения, быстрые и ловкие, преодолели немецкие траншеи, минеры расслабились слегка- первая часть задания была выполнена. Тут немецкому разведчику, видно, что-то страшное приснилось. Бабахнул из ракетницы, да не навесом над полем, а параллельно, как раз в сторону минеров. Ракета угодила земляку прямо в каблук, зашипела и долго не гасла. Землячок, в положении лежа стал исполнять "казачка", стал говорить шепотом всякие народные слова, привезенные из Ростова-на-Дону.
Проснулся ближайший пулеметчик и "резанул" трассой в сторону бойцов. Проснулись и другие пулеметчики, открыли огонь в том же направлении. Но минеры уже скатились в воронку, слегка отдышались. Посоветовались и решили, что этот "концерт" может продолжаться до рассвета, а там подключаться снайперы. Значит, нужно уходить уже сейчас. Поползли ужами вдоль немецких траншей в сторону балки. В балке оказались на рассвете. В этом месте (они это знали точно), часов восемнадцать назад, наша артиллерия накрыла румынскую роту. Трупы валялись в самых разнообразных позах, подобно куклам избалованного ребенка. Начали собирать документы. Это была их вторая обязанность, после всякого рода взрывоопасных предметов.
-Григорий Николаевич, посмотри, ты когда-нибудь видел такое?- подал голос земляк. Григорий Николаевич до призыва в армию работал учителем географии. В роте об этом знали и солдаты помоложе звали его по имени-отчеству. А земляк вообще слышал, еще на пересыльном пункте, как бывшие школьники – переростки просили разрешения у него курить в открытую. Он подошел к убитому румыну, возле которого стоял земляк.
- Смотри. С виду восмиклассник. Худой и лопоухий.
-Ладно. Пошли. Мы их сюда не звали. Давай захватим по паре винтовок с патронами. Потом пригодятся. Немцы после завтрака, может быть, атаку начнут, так что винтовочки пригодятся для отстрела отдельных целей. И потопали вверх по ручью, который больше походил на маленькую речку. ППШ наизготовку, винтовки на правом плече, боезапас – на левом.
Попалась полуразрушенная дамба. Через размытую верхнюю часть ее вниз падал небольшой водопадик, а в его струе, переваливаясь через дамбу, "плюхались" в ручей громадные щуки, размером чуть меньше метра. Землячок загорелся:
-Эх, сандолю бы сюда! Григорий Николаевич, сам азартный рыбак, уже складывал оружие на траву.
-Зачем тебе острога? – потряс винтовкой, держа ее за цевье – У нас все есть. И заметь, земеля, рыбий глаз чем-то яблочко мишени напоминает.
За четверть часа настреляли десятка два "хвостов". Срезали прутья в кустах, которые использовали в качестве куканов. И снова пошли вверх по ручью, тяжело ступая под тяжестью оружия и рыбы. Прибыли в расположение, доложили: – Разведка в тылу противника, собрали документы. И еще. Не хотите ли взглянуть, товарищ лейтенант, что попадает в местные ручьи при подъеме уровня воды в реке Волге?
-Да знаю я. Старшина уже доложил. Сейчас приведите себя в порядок и отдыхайте. Вечером, на разводе, чтобы "усы торчком, чубчик матючком", как говорят в Ростове. Работы много, будем все дела ладить всей ротой, в полном составе.
Однако на разводе выяснилось, что Григорий Николаевич с земляком остались как раз не у дел. У них было особое задание. Нужно было получить у старшины "чувалы" и с рассветом идти к дамбе – стрелять щук.
…………………………………………………………………………………………………
Когда вернулся домой, в подъезде уже стояли деревянный крест и гроб, обтянутой синей материей. Возле отца хлопотали старушки, ворковали, пересыпая свою речь словами южнорусского диалекта, норовили вложить в руку покойника распятие, а пальца то не было, и бабушки долго совещались, как поступить в данном случае.
Привезли читальницу. Зажгли свечи. По всему было видно, что седая женщина, усердно бьющая поклоны в наскоро сооруженном святом углу, возле покойника, знала не только священное писание. У нее и диплом был и большой жизненный опыт. А главное ее жизненное кредо было человеколюбие и справедливость.
Когда стали прибывать родственники, могила была уже готова, поминальный обед «расфасован» по холодильникам соседей.
В церкви торжественно горели свечи. Периодически звенел колокол. Из двери храма видны были «Жигули», туго обтянутые чехлом. Батюшка-то ростовский, приезжал в храм только на службы. А священник был из тех, о ком говорят, что «есть на что посмотреть». Высокий, черноволосый еще не старый. Многие женщины приходили в храм, чтобы только посмотреть на него.
После погребения был поминальный ужин, приготовленный Татьяной, большим специалистом в области кулинарии. И хотя стоял Великий пост, рыбный борщ и жареная сула оказались довольно сытной едой.
А крепкая самогонка, очищенная по завету великого Менделеева, настоянная на дубовой коре и ореховых перегородках, развязала языки друзьям и родственникам. Был момент, когда казалось, что еще пару стопок и родичи запоют любимые песни покойника. Но ничего, обошлось. На следующий день, проводив последних родственников на вокзал, возвращался в поселок беспричинно «газуя» и нервно теребя баранку. В двух километрах от дома, на повороте, машину повело влево, разворачивая ее на 180 градусов. На миг вернулось былое хладнокровие. Когда правое заднее колесо коснулось сугроба на обочине, ударил по тормозу, не выключая сцепления. Машина остановилась, двигатель заглох. Остаток пути проехал осторожно, понимая, что теперь некуда торопиться.
Бросил машину у гаража, поднялся в квартиру. В комнате, где стоял еще запах ладана, улегся на диван и уснул, укрывшись шубой.
А документы, которые так ждал отец, пришли по почте ровно через сорок дней после его смерти.