Поговорим о том, каким числом следует титуловать себя в научных трудах? Что лучше: научное «я» или научное «мы»?
Предвижу, что сам факт того, что этот вопрос поднят, возбудит неудовольствие многих. Такое опасение, однако, не должно служить доводом в пользу молчания, ибо сам предмет моих рассуждений не может иметь однозначного толкования – правила здесь не открываются, а устанавливаются по договоренности. Мы можем приводить соображения, как pro, так и contra, и, тем не менее, не добиться согласия. По этой причине я намереваюсь повести рассуждение в демократическом ключе, не скупиться на доводы в поддержку обоих взглядов, хотя и изначально оповещаю читателя, что душою стою на стороне «я».
Прежде всего, следует сказать об академическом этикете вообще – какая смысловая нагрузка на него возложена? Рискну привести список, причем не стану возражать, если кто-либо возьмется его исправить или дополнить.
1. Этикет регламентирует форму изложения материала таким образом, чтобы она следовала общим правилам построения доказательств и выводов.
2. Этикет регламентирует форму научных текстов и так, чтобы, по возможности, привести ее к единообразию. Эта функция этикета облегчает систематизацию приращения научного знания.
3. Этикет призван ограничивать эмоциональную окраску научных дискуссий – таким образом, чтобы, в идеале, оставлять в них место лишь рациональным доводам.
4. Этикет поддерживает систему иерархических отношений в научном сообществе.
5. Наконец, он призван поддерживать прагматические интересы ученых – например, - авторское право.
«Вне конкурса» не позабудем вспомнить и такую функцию этикета: его соблюдение служит необходимым условием принятия претендента в сообщество ученых.
Нет никаких причин оспаривать саму необходимость этикета, как такового. Такое желание, если бы возникло и реализовалось в действии, - в предельном случае привело бы лишь к анархии – и ни к чему другому. Но, однако же, есть частные стороны академического этикета, которые, на взгляд автора, нуждаются в коррекции. Сюда относится и вопрос употребления «я» и «мы». И прежде чем перейти к его обсуждению, необходимо указать границы, в которых этот вопрос имеет смысл, то есть найти и исключить из рассмотрения ту область, где правомерность применения «мы» бесспорна.
Такая область, на первый взгляд, - все коллективные работы. Но верно ли это? Ведь к коллективным следует, пожалуй, относить три вида работ:
а) соавторство, как таковое;
б) описание экспериментов, выполненных группой ученых, между которыми, притом, может существовать иерархическое подчинение;
в) научное руководство.
Причем, во втором случае результаты, как правило, получены несколькими или многими людьми, а описываются одним или двумя-тремя. Из предложенных пунктов, в строгом смысле, бесспорен лишь первый – соавторство. Против правомерности обязательного употребления «мы» во втором и третьем случаях можно отыскать возражения. Необходимо привести такие рассуждения, чтобы требование применения «мы» в случаях, (б) и (в) в принципе утратило всеобщность. Для этого нужно найти хотя бы по одному опровергающему примеру.
Фальсификация для (а): Пусть имеется группа исследователей, результаты работы которой описаны одним из них. Но тогда возникает неопределенность: кто, собственно, подразумевается под «мы»? Весь коллектив думает так, как написано коллегой, или к выводам приходит только автор текста, пользующийся, в силу требований этикета, множественным числом? Кому, и в каких пропорциях ставить в заслугу результат исследований? Таким образом, если довести ситуацию до абсурда, понадобятся уточнения вроде: «Мы, в смысле, - мы» и «мы, в смысле, - я». «Мы» утратит однозначность содержания.
Фальсификация для (б): Пусть научный руководитель возражает против каких-то выводов автора текста. Тогда либо потребуется специальное указание на это обстоятельство, либо восстанавливается право автора писать «я» - в случае, если так думает только он один. Доведем уж и до абсурда, раз поступили так в первом примере: обязательное применение «мы» логически необходимо ведет к ситуации, когда каждая работа должна быть полностью прочитана и одобрена руководителем, что фактически есть цензура, а не руководство.
Таким образом, необходимость всегда писать «мы» уже опровергнута логически, и вопрос, стало быть, может рассматриваться только в контексте какой-либо пользы, ради получения которой имеет смысл пренебречь строгостью. Вернемся к этому ракурсу проблемы позже.
Давайте вспомним с вами еще один вариант, когда «мы» оправданно. Это – случай, когда пишущий так строит предложение, как я построил предыдущую фразу. Автор как бы совершает какие-то действия вместе с читателем, приглашает его к союзу, обращается к нему с предложением или вопросом.
Итак, исключаем из рассмотрения лишь два случая, в которых правомерность употребления множественного числа бесспорна, а именно:
- когда авторов текста более одного (причем между ними подразумевается полное согласие);
- когда множественное число – риторический прием.
Но, к сожалению, требование писать «мы» по каким-то инертным причинам спекулятивно и некритически переносится едва ли не на все работы. Исключение составляют (в том смысле, что так принято считать) лишь труды непререкаемых авторитетов.
Теперь я попрошу позволения привести наиболее «классические» доводы, которыми обычно снабжается требование писать о себе во множественном числе. Я говорю «прошу позволения», ибо располагаю только примерами, которые, разумеется, ничего не доказывают, но, по крайней мере, способны иллюстрировать тенденции.
Я был свидетелем, как одному студенту-дипломнику объяснили так: «Вы же не один работали». Этим аргументация и исчерпалась. Абсурд здесь в том, что дипломник пишет квалификационную работу, и должен писать ее сам (то же можно сказать и о кандидатских диссертациях). Кто же тогда, и зачем работал над его дипломом, если он должен был трудиться один? Может, подразумевается группа респондентов, в которой проводились исследования? Тогда, следуя этой логике, геолог должен сделаться приверженцем панпсихизма и говорить: «Мы с добытыми мной образцами породы считаем, что…» Этот пример служит иллюстрацией не только смешной стороны вопроса, но и печальной: не критичность со стороны студента, и недемократичность со стороны преподавателя, выдающего сомнительные правила за оплоты и цитадели.
Другой довод – иного, прагматического свойства. Говорится так: «Работу, написанную от имени «я» все равно не примут в печать». Причем, говорят с оттенком сочувствия, а смотрят при этом со значением: мол мы-то с вами понимаем… Во время такого разговора хочется запеть «Марсельезу». В этом примере можно увидеть, по крайней мере, то, как соображения практической пользы часто одерживают верх над иными соображениями.
Но, конечно, бывают доводы и более надежно подкрепленные:
«Множественное число свидетельствует о том, что за спиной автора стоит некая школа. Автор работы – представитель ее взглядов вообще, каковые можно обнаружить в его методах исследования, в теориях, на которые он опирается и проч.»
Это – самый мощный аргумент в пользу «мы», ибо такая школа – хочет или не хочет этого автор, - фактически всегда может быть прослежена в тексте. (Утверждение, что кирпич имеет форму параллелепипеда, свидетельствует хотя бы о том, что автор высказывания знаком с содержанием понятия «параллелепипед».)
Разновидность этого довода, окрашенная в более прагматические тона, вот какая:
«Когда мы пишем «мы», то отводим от себя опасность претензий со стороны оппонентов. Дескать, все вопросы не к нам, а к тем, на чьи работы мы опираемся: «Обратитесь к Аристотелю! Прием с восьми до пяти!»
Но для чего нам предлагают взобраться на плечи гигантов? Чтобы тянуться к свету или чтобы безопасно строить рожи тем, кто стоит внизу?
Последний аргумент ни в каких комментариях не нуждается, а вот о предыдущем стоит поговорить. Так ли уж он неопровержим? Что, собственно, изменится, если автор употребит «я»? Школы и направления, по-прежнему, будут видны, ибо меняется только «мы полагаем» на «я полагаю» - содержание рассуждения остается нетронутым. При этом открывается дополнительная возможность – теперь автор может осознанно заявлять о своей принадлежности к направлению – ему нужно только сказать «мы» вместо «я», чтобы сделалось ясно: в этом конкретном случае он говорит не только от своего имени.
Имеется, наконец, и еще один довод в пользу «мы», который можно было бы назвать «доводом сплочения». Сформулировать его можно примерно так:
«Множественное число призвано устранять хаос и анархию. «Мы» - показатель того, что научное сообщество рассматривает себя как нечто целое, некий «кластер», внутри которого больше сходства, чем различий».
«Мы», таким образом, приобретает характер общего организующего начала, возможно, бессознательного. Извините, - но предельный случай такого рассуждения – каста. Не думаю, что скажу что-то удивительное, если стану утверждать, что брахманы могут существовать только тогда, когда есть неприкасаемые. Зачем ученый мир так заботливо проводит белый круг, ограждающий его от скверны внешнего мира? И не оградит ли он себя, тем самым, от адекватности? Не сделается ли научное знание самоцелью, фетишем? Впрочем, нас едва не снесло в область этики и экологии… Разумеется, организующее начало «мы» может быть и положительным – я и не отрицаю такой функции этого местоимения, я лишь указываю на опасность.
Теперь, с позволения читателя, я попытаюсь привести рассуждения в поддержку моего мнения о том, что следует предоставить равное право писать как «мы», так и «я».
Уже было показано, что это равное право будет полезно тем, что тоньше разграничит собственные взгляды пишущего и взгляды школы, которую он представляет. Против этого, однако, могут попытаться возражать следующим образом. Научное рассуждение тем и ценно, что, пройдя через ту же последовательность посылок, условий и выводов, любой желающий придет к тем же итогам. Разумеется, это справедливо. Если бы это было не так, никакого согласия и, стало быть, никакой науки вообще не могло бы существовать, но… справедливо это только там, где возможна однозначная трактовка фактов. Более того: за сами факты не всегда признается одно и то же. (Фраза: «А все-таки она вертится!» - для одного будет фактом, относящимся к Земле, а для другого – фактом, относящимся к биографии Галилея.) Наконец, где гарантия, что учтены все, и именно те, какие надо, факты?
Следовательно, те же итоги наблюдений и рассуждений наиболее вероятны в эмпирических исследованиях, в описаниях, и наименее – в построении теоретических объяснительных моделей. Предложенное возражение, как видим, не может быть справедливо, ибо не характеризуется всеобщностью. Логическая непротиворечивость – не гарант истинности.
Однако более тонкая претензия может заключаться в том, что я вношу в логическую последовательность элемент неоднозначности, имеющий не логическую, а психологическую природу. И если бы пришлось отбиваться от атаки, я бы, вероятно, воспользовался положением, что реальное, а не идеальное рассуждение не возможно без рассуждающего, но… к чему защищаться? Теперь я, как раз, намереваюсь говорить о психологической стороне вопроса.
Давайте трезво взглянем на вещи и подсчитаем плюсы и минусы употребления «мы» и «я», но сделаем это с позиции интересов одного человека, а не сообщества.
В пользу «мы» можно предложить вот что:
- множественное число дает автору психологическую поддержку, выраженную в более высокой его защищенности, и реализованную посредством снятия личной ответственности.
- оно способно (в большей степени, чем единственное) реализовать ту потребность, которую, согласно иерархии Маслоу, называют потребностью в принадлежности.
Никакой другой пользы я не смог разыскать. Причем, как видно, первая «польза» носит явно деструктивный характер – и коль скоро пришлось упомянуть Маслоу, то не грех вспомнить и о том, что «польза» эта ни коим образом не способствует самоактуализации личности.
В поддержку «я»:
- единственное число позволяет пишущему сохранить индивидуальность, то есть способствует развитию личности (в психологическом смысле этого слова);
- оно автоматически склоняет к большей ответственности за содержание высказываний, то есть без всяких усилий со стороны ученого сообщества повышает «качество продукта» научной работы.
Другие доводы в пользу «я», имеющие психологическую природу:
- Претензии к содержанию в этом случае могут носить персональный характер – автор высказывания – конкретный человек, а не некая «сила», дышащая у него за спиной.
- Употребление единственного числа устраняет априорное ощущение истинности того, о чем повествуют. Дело в том, что в нашем сознании заложен такой стереотип: большинство не может ошибаться. Мы можем противиться ему, опровергать его разумом, отвергать чувством (и совершенно правильно делать!), - но все это только лишний раз доказывает, что стереотип-то существует, - боремся мы отнюдь не с ветряными мельницами. Единственное число, таким образом, не давало бы позабыть, что мы все-таки имеем дело с мнением живого человека, которому, как известно, «свойственно ошибаться».
Разумеется, для грамотных специалистов, для акул научных дискуссий все сказанное менее значимо. Ясно, что эти соображения как бы «подсознательно» учитываются ими, что называется, в скобках, и за мычащим текстом им превосходно виден автор. Но ведь следует направлять взор и в перспективу – направлять его на то, чтобы расчистить путь новому поколению подлинных, а не инкубаторных ученых.
Таким образом, завершая рассуждение, автор этой статьи намерен внести предложения:
1) В учебных и квалификационных работах, выполненных индивидуально, преимущественно употреблять местоимение «я».
2) В иных письменных работах предоставить право в равной мере свободно употреблять как единственное, так и множественное число, если это не противоречит здравому смыслу и согласуется с контекстом.
***
Автор вполне отчетливо представляет меру академического сопротивления, которое будет оказано этой статье, прежде чем содержащиеся в ней мысли найдут приют в сердцах бескорыстных читателей. Однако, верно и то, что здесь не требуется никакого революционного изменения и официальных трибун для сбора голосов. Процесс демократизации, в этом смысле, обеспечивается сейчас такой неприятной для многих ортодоксов вещью, как Интернет. Не отрицая, разумеется, большой деструктивной составляющей этого общественного явления, следует все-таки признать за ним и положительные черты. Применительно к нашему вопросу, эта позитивность – в его стихийной составляющей.