День выдался жарким. Воздух был таким горячим, что обжигал вокруг себя все живое и неживое. Ласточки порхали почти над нашими головами. Соня говорила, что это к дождю. Она одна из всех нас знала все приметы, и никто с ней не спорил. Миша хотел ее оспорить, небо-то чистое, без одного облачка, но Сергей его одернул, мол, не вмешивайся. Все мы шли на озеро, оно манило нас своей красотой и прохладой. Как и положено взяли с собой полотенца, по бутылки пива и пол палки колбасы на четверых. До озера оставалось всего пять километров, а мы все уже изнывали от жары, которую наши бабушки не как не прогнозировали. Особенно этим летом, так как зима была теплая, и в начале февраля почки начали набухать так, что Миша думал, в конце месяца, точно будет весна. Так и оказалось. Весна пришла рано, и местные власти не успели к ней подготовиться (как обычно и к зиме не успевают). Но это в прошлом. Сегодня мы шли на озеро, местные называют его карьер, но для нашей дружественной компании - озеро. Я сняла свои босоножки, и шла босиком. Асфальт был горячим, и медленно идти просто невыносимо. Соня посмотрела на меня, и тоже сняла туфли, и тут же вскрикнула:
- А, горячо! – замахала она руками.
- Как ты хотела? Такая жара стоит… - Улыбнулся Миша.
- Я поэтому и иду в шлепках. А то давно бы снял – согласился Сергей Крюков.
- Да ты у нас герой! – надулась Соня.
- А мне нормально… - сказала я, и пожала плечами.
- Ясное дело! - ответили они все в один голос.
- Ребята! Пиво-то как пить будем? – поднимая сумку, спросил Крюков.
- Запросто! – теперь и я ответила вместе со всеми. А Сережка пожал плечами.
- Я имею в виду, оно же сейчас закипит на такой жаре! – возмутился он.
- Да, теплое пиво пить отвратительно, но которое закипит еще хуже – вслух рассуждал Миша.
- Что делать будем? – обратилась ко всем девушка не большого роста с волосами, покрашенными в черный цвет.
- Бежать до озера! – предложила я.
- Отлично! Кто последний тот… - подхватил Крюков.
- Будет час охлаждать пиво! - добавила я,
- Чур, босиком бежать! – внес предложение Миша.
- Ладно, - снимая, босоножки и шлепки, с вымученными лицами согласились Сережка и Соня. И мы все на раз два три побежали по раскаленному асфальту.
Было щекотно, и горячо. Казалось, бежали по раскаленным углям. Только пятки сверкали. Солнце бежало с нами, и не хотело отставать. Миша выдвинул теорию, что оно хочет всех нас опередить, а мы будем охлаждать пиво, отчего все побежали еще быстрее. Крюков на бегу рассказывал нам пошлые анекдоты, отчего, не смотря на хорошее воспитание, все смеялись. Облака начали вырисовываться на нежно голубом фоне. Соня их заметила первой, и задыхаясь, громко крикнула:
- Я же говорила! Я же говорила, гроза будет! А мне никто не верил.
- Ну, говорила. Ее то еще нет? – меняясь местами со мной, прокричал Лохин.
- Миша! Оставь ее в покое! Как бы ты у нас не сидел в озере с пивом. Отстаешь друг! – вырываясь, вперед сделала замечание долговязому парню с густой копной рыжих волос. Мои ноги несли меня легко. Асфальт горел под ними, и при всем желании сбавить темп я не решалась.
- Аня! – сделали замечание теперь мне, - ты не расскажешь нам что-то новое?
- Да, расскажи – поддакнул Сергей.
- Что вам рассказать? – удивилась я.
- Что нибудь новое! – требовали все.
- Потом как нибудь. Сейчас не удобно, согласитесь?
- Да, на бегу, не очень – отозвалась Соня, и мы затихли на некоторое время.
Наконец, обозначился поворот к озеру. Первым его увидел Миша, о чем всем громко крикнул. До самого озера оставалось не больше семи метров. Солнце заснуло, и издавало некий "храп". Облака превратились в грозные тяжелые тучи, и воздух стал более свежим. Появился редкий запах азота, и Соня опять нам напомнила, что будет гроза. Это уже не требовало подтверждения. С меня слетела соломенная шляпа, и пришлось пробежаться за ней немного назад. Ветер хотел поиграть со мной в салочки, но получил резкое "нет!". Дорога поменяла свой цвет с раскалено-черного на прохладный серый. Бежать было приятней. Деревья почти отсутствовали в этой части города, где мы находились. Кое-где мой глаз замечал невысокие кустарники и одинокие княжеские ивы. Наша компания из четырех оболтусов вместе завернула на песчаную тропку, ведущую к озеру. Миша отставал, и мы решили, что будет жестоко оставлять его в воде вместе с пивом. Тем более как и предупреждала нас Чапаева Сонька, будет гроза. Сильная гроза.
Не успели оглянуться, как Крюков расстелил полотенца на травке, а потом хорошо разбежавшись, вошел в воду. Послышались довольные крики счастья. За ним и я, с Соней быстро сняв халаты, побросав полотенца кое-как, с визгами бросились в прохладную нежность. Вот оно счастье после прочти двух часового похода по жаре в тридцать градусов! Озеро сохранило свою прохладу, несмотря на жару стоящую уже вторые сутки напролет. Лохин Мишка вначале подошел и попробовал воду, от чего увидев это, мы «водоплавающие» рассмеялись. Миша смутился, и крикнул нам что, но я уже отдалась воде, лениво плавая на спине, и не слышала. Когда опять нашла взглядом Мишу, он все еще стоял на песчаном берегу, приставив ко лбу руку, и смотрел вдаль. Никто не придал этому значению, и мы еще раз посмеялись над бедным Михой, который не умел плавать и ужасно боялся воды. Разве что ноги помочит, или зайдет по пояс в воду, и тут же обратно к берегу мчится, будто боится, что его водяной утащит. Про себя мы его прозвали «водянка». Он знал свое прозвище, но не обижался. Заметив наши насмешливые взгляды, что-то крикнул, но я нечего не услышала. Соня с Сергеем барахтались как дети. Я лениво плыла на спине, наблюдая за ними. Когда я повернулась обратно к нашему одинокому спутнику, стоящему на берегу, заметила, что Мишка также стоит и смотрит вдаль, но лицо стало намного серьезней. Он мне помахал рукой, но я проигнорировала его предупреждение.
Солнце скрылось за тучами, и тень вышла из своего ущелья. Ветер рвал тучи на рваные куски. Трава низко пригибалась к земле, боясь, что гнев ветра обрушится и на нее. Искала помощи, но напрасно. Я почувствовала вначале легкую рябь на озере, а потом в считанные секунды поднялись волны, и выбросили нас на сушу как беспомощных рыб. Мое полотенце любовно обвило дерево рядом стоящее с Мишей, и извивалось танцуя какой-то странный мистический танец. Соне и Сергею повезло меньше, их полотенца улетели прямо в озеро. Михаил стоял и смотрел на нас с некоторым беспокойством. В руках держал спасенное им пиво, и свое полотенце. На лице ясно читалось непонимание происходящего. Пол часа назад было жарко как в аду, а через секунду нас ждала грозная гроза. Соня опять решила напомнить, что именно она предупреждала нас, а мы всё не верили. Что ж, виноваты. Сергей сорвался, и прикрикнул на нее, от чего у девушки появились слезы. Мы с Мишей как-то восстановили равновесие, и сели на траву, помяв её изрядно своими задницами.
- Что делать будем? – усаживаясь на траву, спросил Сергей
- Надо искать убежище… - предложила Соня.
- Согласна – поддержала я.
- Но где его искать? Здесь же голое место? Даже деревьев нет? – воскликнул Миша.
- Надо что-то придумать. Не идти же обратно в такую погоду? Сейчас и дождь ливанет… - не успел произнести Сергей, как по мгновению волшебной палочки посыпались первые крупные капли дождя.
- Ну вот, дождь… - подставляя руку под небо, проговорила Соня.
- Так что делать-то? – вытирая руки о намокшие шорты, в нетерпении спросил Миша.
- Шалаш! – почти выкрикнула я, как гениальную мысль.
- Какой шалаш! Муля! – обращаясь ко мне, повернулся Сережа. – Ни деревца… - и он провел рукой по горизонту.
- Да, шалаш не пойдет… - себе под нос ответила Соня. – А может здесь, кто-нибудь живет?
- Кто тебе здесь жить будет? – смеясь, спросил Миша.
- Зайцы, например… - смутившись, ответила Соня.
- Давайте быстрее, что-то решать! Вон уже там молния сверкнула! – торопила я друзей.
- Стоп. Короче – начал Сергей – поскольку других соображений нет, я предлагаю вот что…
Крюков выложил нам свой план вкратце. Миша должен был найти какие-то палки, желательно длинные, и сухие; Соня и я должны собрать несколько больших листьев; а он сам найти такое место, чтобы молния не могла в него попасть. Сила дождя нарастала, и пока мы все искали то, что нам было необходимо по плану, вымокли до нитки. Минут через десять каждый принес то, что сумел найти. Мы общими усилиями соорудили что-то вроде шалаша, под каким то деревом. Сверху накрыли полотенцами дыру, которая не должна был образоваться, и завалили большими листьями, что мы с Чапаевой принесли. Самое главное, что мы поместились все. Гроза разбушевалась не на шутку. Волны на озере достигли метровой высоты. Благо Сергей нашел место для нашего «шалаша» подальше от воды. Хотя некоторые брызги все-таки долетали к нам. У Миши нашлись спички в кармане. Но из всего коробка оказались только три сухие. Нам повезло, мы сделали маленький костерчик, и могли греть руки.
Сидя внутри наспех сделанного нам шалаша мы тесно прижимались друг - другу стуча от холода зубами. Наша крыша заметно протекала. Почти рядом с нами вспыхнула молния. Вспышка яркого света нас ослепила. Минута прошла, прежде чем зрение соизволило к нам вернуться. Ветер трепал наше жилище, и мы знали, что долго так не продержимся. Наш костерчик постепенно угасал, и мы молча сидели и наблюдали за ним. Наши тела, мокрые и холодные тянулись друг к другу, пытаясь согреться.
Сергей смотрел на небеса и, думал о чем-то своем. Вид у него был серьезный. Соня прижалась ко мне, и мы тупо смотрели на бушующую стихию вне нашего убежища. Полотенца собрали достаточно влаги, и капли стали назойливо капать нам на голову. Мы вспомнили про пиво. Крюков достал сумку с нашими вещами.
- Ребята! – воскликнул Сережа, - у нас же колбаса есть!
- Ой! А мы и забыли про нее. А ну давай ее сюда! - протянул руки Лохин Мишка.
- Ребята! Дамы первые – отобрала я колбасу у наших парней.
- Эй! Анька! Давай честно дели! – оборвал меня Крюков.
- Мы по старшинству, по совести или по честному делить будем? – спросила я, вытирая каплю со щеки.
- Как положено, дели! – пробуднил Миша.
- А давайте каждый сам себе отломает?! – предложила Чапаева Сонька.
- Давайте ее сюда, а то слюни только распускаете, – отобрав у меня палку колбасы, выступил Миша.
Мы пустили колбасу по кругу, и каждый отломил себе часть. Сергей высунул пиво, и раздал всем по бутылке. Ветер налетел на нас, и одарил холодным дыханием. Я почувствовала, что мурашки побежали по коже.
- Как открывать будем? – спросила Соня, смотря на бутылку пива.
- Зубами! – захихикал Мишка – и в один момент открыл «Балтику».
- И мне также открой – протянули мы с Соней пиво - здоровые зубы у тебя, Лохин!
- Чистить надо «жемчугом»! Рекламу видели? Вот то-то же!
Мы рассмеялись. Ливень стал тише, но еще качал свои права. Сергей начал рассказывать разные байки из жизни, а потом опять повествовал свои анекдоты, от которых совсем не хотелось смеяться, но мы смеялись, чтобы его не обидеть. Прошло время, и мы немного согрелись. Гусиная кожа прошла, но немой озноб нет. Колбаса с пивом быстро разошлась по нашим желудкам, и удобно там улеглась. Когда у всех закончились шутки, вспомнили про меня.
- Аня! Ты обещала нам рассказать кое-что… - начал Миша.
- Да-да! Я тоже помню. Расскажи что – нибудь.
- Что вы, ребята. Я так без подготовки не могу. Приходите завтра ко мне домой, я прочитаю…
- Нет. Так не пойдет. Давай, Аня! мы тебя слушаем.
- Ну ладно, - согласилась я нехотя, – слушайте, называется этот рассказ «Дикий сад».
- Кому посвящаешь? - спросил Крюков и Чапаева Соня в один голос.
- Соня, тебе.
- Все, слушаем. Тихо там, на заднем плане! – обратился Сергей к Соне и Мишке.
***
Село, в котором жила семья Кутузовых называлась Пустошка. Она располагалась на территории Псковской области, и вся местность была удивительно красивой и богатой растительностью. Только большая влажность усложняла приятный климат для многочисленный отдыхающих в летнее время. Малая речушка без названия основательно расположилась возле их кирпичного трехэтажного дома: летом речка вызывала восторг у детей, и взрослых; осенью – шокировала обилием комаров; а зимой - украшала пейзаж, и наделяла окрестность таинственным и загадочным видом. Дом находился в окружении леса. Со всех сторон виднелись: березы, осины и иногда встречались долгожительницы прекрасные ели.
Николай Степанович специально построил дом так далеко от посторонних глаз, ему всегда хотелось тишины и покоя. Он был человеком военным, весь его род состоял только из военных, других профессий не существовало. Темная копна тяжелых волос свисала с его аккуратно постриженной челки. Брови были густыми и срастались на переносице. Руки были в мозолях, сильными. Сейчас ему уже под пятьдесят, наверно. Его жена – Ирина младше его на десять лет. Это была обычная русская женщина, которая могла все делать: и пахать, и вышивать и детей воспитывать. В ней сочеталось много жизненно-необходимых качеств, и не знаю, как все эти качества уживались в одном человеке. В детстве у ее родителей было пианино, и благодаря ее матушке, Ирина долго не соглашалась переехать в такую глушь, но Николай Степанович решил, что у них будет сад. Его родители, Царство им небесное, мечтали о саде в своей молодости, но так и не воплотили мечту в жизнь. Единственным же желанием, просьбой родителей было, чтобы у их сына имелся сад. Конечно, трудно по началу разрабатывать землю, тем более местность была не очень хорошей. Но это не пугало тогда еще молодых Николая Степановича и его жену Ирину. Было вложено много средств, терпения и сил, прежде чем появился Николай Степанович, поговаривал, мол, его прабабка была крепостной крестьянкой, и возможно эта любовь к земле от нее. Подчас, когда с последней яблони собрали урожай, у маленького Саши появился брат Лев, с одобрения повитухи. Родители часто его называли Лёвушкой. Иной раз маленького белобрысого мальчиша называли «урожай от яблони», и Ирина с Николаем Степановичем долго смеялись до слез.
Отец Льва и Сашки считался человеком военным, но с деятельностью знаменитого Кутузова, ничего общего не имел. Просто однофамилец. Его работа заключалась в ведении ведомостей военных поселений, и докладывалась раз в пол года в Москву. Он много работал, хотя до выхода на заслуженный отдых оставалось тогда еще почти шесть лет. Рано утром он обычно выходил в сад с кружкой крепкого кофе, и просто ходил по бетонным, извилистым дорожкам, думая о самом сокровенном. Часто подходил то к одному, то к другому деревцу и заботливо его осматривал, нет ли вредителей? Красивые, стройные с обильной кроной деревья обуты в одинаковые белые сапоги. Известь порой доходила до талии деревца, и Николай Степанович мило хвастал, какой у него детище. Жена приносила ему некоторые документы, и по своему обыкновению широкоплечий, красавец мужчина садился на одну из миниатюрных лавочек, и погружался в сферу своей деятельности. Задумчивый взгляд то смотрел в бумаги, то менялся на ласковый, смотрящий в сад, полный любви и нежности. Летом весь день проходил на воздухе. Ирина с детьми уходила на речку, что протекала почти возле самого дома, а Николай Степанович шел в сад: это место предавало ему сил, это место успокаивало и, лечило его душу, в этом месте все казалось чудесным, чистым, невинным. Жизнь замирала, и вселяла надежду на спокойное, лучистое будущее - без войн и катастроф, без слез и боли, без потерь и лжи. Птицы пели над головами, и пели они о счастье, о гармонии, о любви… Это прекрасно, если легкий ветерок небрежно шевелил его волосы. Но не один Николай Степанович чувствовал это тепло, дети подолгу резвились в этом уголке счастья. Прятки в саду, вот любимая игра Александра и Левы. Сад смеялся вместе с ними. Звуки разные: от милого щебетания соловья и песен ветра до веселого, задорного смеха сыновей семьи Кутузовых наполняли сад.
Семья жила в гармонии, любви, спокойствии, понимании и благополучии. Обычно дети просыпались под стук назойливого дятла, который упорно сидел на одной из яблонь, той, что находилась ближе всего к окну Сашиной спальни. Солнце сияло. На протяжении всего этого времени в семье не происходило ссор, драк, не слышались оскорбления. Не было слез.
Саша вырос, ему уже восемнадцать, с детства любимая слива, ту которую его мать, посадила перед его появлением, стала кустистее и приносила больше плодов. У Льва тоже появилось любимое дерево – яблоня. Он ухаживал за ней, а старший брат – за сливой. Уже у повзрослевших детей в саду были их любимые места, и места эти были красивы, что летом, что зимой… Юноши построили деревянный домик в их части сада, и в теплую погоду там жили. Братья ухаживали за папиным детищем, облагораживая землю, собирая вредных жуков. Те дни были самыми счастливыми в их жизни.
Неожиданно из столицы пришло Николаю Степановичу письмо. Когда вскрыли, оказалось, ему предлагали повышение. И радость и тоска заполнили сердце Николая Степановича. Повышение! Как долго он его ждал, и вот мечта может стать реальностью. Мечта жить в Москве, ходить в театры, жить себе в удовольствие… Но как же сад? Как же сад? – спрашивал себя Николай Кутузов. Мечта его родителей осуществилась, а как же его мечта увидеть столицу и повышение? Ради чего он замкнулся в себе, и не спит ночами? Ради чего карпит над этими жалкими документами? Каково будущее его и его детей? Они выросли и не могут больше находится в изоляции, им надо выходить в люди… Примерно такие мысли не давали Николаю спать всю ту ночь. Про письмо все знали, и теперь терпеливо ждали, что же предпримет их отец и муж? Что он выберет? Терзания мучили душу, и Николаю Степановичу казалось, что этого будет мало. Ведь бросить сад, бросить то, что создавалось годами… Да, выбор стоял не легкий перед ним. Видя душевные переживания, Саша подходил к отцу и говорил, что какое бы он не принял решение, вся семья с ним. Прожить пятнадцать лет в Пустошке, построить дом, обрести сад… Нет, он согласен бросить все, все кроме… сада. Кроме сада, которой не был для него просто кучей земли с деревьями, он его любил, быть может, сильнее, чем все остальные.
Через три дня решение было принято. Едут. Едут в далекую им Москву. Никто не решался променять повышение на пусть дивный, любимый сад, такой же семья Кутузовых могла бы вырастить и в Москве, только будут ли они это делать? Встал вопрос о продаже дома.
Сравнительно быстро на объявление откликнулась среднего возраста пара. У них не было детей, и они хотели уйти от этих проблем купить частный домик, где можно было отдыхать и ни о чем не думать… Срок отъезда в Москву, сильно поджимал семью Кутузовых, и решение продать дом этой паре перешло в действие. Через неделю встретились, и обговорили, что через десять дней новые жители въедут в дом. С раненным сердцем Николай Степанович отдавал свой дом, сад чужим людям. Он боялся, что этим людям дом окажется холодным, отчужденным, странным, не хорошим. Но больше всего переживал за сад. Этому уголку требовалась ласка, внимание, любовь и уход. Увидев Серафиму, он сделал вывод, она ни за что не войдет в его сад, и сад погибнет… Талая надежда оставалась на ее мужа, Илью Петровича. Этот мужчина показался Николаю Степановичу более сердечным, более порядочным, и владелец надеялся, этот человек не даст погибнуть его саду. Хотя с такой женой, гром – баба, как у Ильи Петровича … возможно всё.
Как все документы оформили, семья Кутузовых уехала в Москву. С тяжелым сердцем они покидали свое село, а главное - они бросали сад. В поезде Лев спросил у отца:
- Папа, надеюсь, эти люди позаботятся о нашем саде…
- Надеюсь… - со вздохом ответил Николай Степанович. И с грустью в глазах, посмотрел на мелькающие перед их окном деревья.
- Теперь сад станет диким - присев рядом с мужем ответила Ирина. Все поняли ее мысль, и на лицах вновь появилась знакомая мне грусть…
- Аня! смотри, гроза проходит... – поднимаясь с колен, выкрикнул Миша.
- Тш!!! – шикнула на него Соня.
- Ребята! Смотри, солнце проснулось! – опять сказал Лохин.
- Да, закрой же ты рот, Лохин! - не выдержал Сергей.
- Да, Миша, помолчи, а?
- Аня! Давай сокращай свой рассказ, смотри как хорошо!
Да, действительно. Солнце вернулась с обеда, и тут же нашло себе занятие - утирало своим теплом слезы траве. На наших мокрых, холодный лицах появились его блики, и играли с нами. Озеро засеребрилось, пытаясь поймать отражение солнышка. Ветра почти не было, потому, как мы его совсем не ощущали. Тучи с недовольством освобождали голубое, ясное жаркое небо. Все мы вернулись в реальность – в мокрую реальность, и уже не жили вместе с нашим садом. Миша ерзал на пятой точке, и никак не мог дождаться конца «Дикого сада». Ему хотелось опять с разбега войти вводу, и закричать от удовольствия. Парень он был у нас смешной, озорной, может, поэтому находился в нашей компании… Соня решила не обращать внимания на него, и дергала меня за руку, чтобы я продолжала дальше.
-Аня, давай, что дальше то произошло? – и я опять принялась вспоминать все то, что я записала в свою тетрадь полгода назад.
- Хорошо…
- Что поделать? Такова жизнь… - утвердительно произнес Николай Степанович.
Поезд уносил их все дальше и дальше от их дома от их сада…
На небе виднелись разводы алого, желтого и фиолетового цветов. Возникло чувство, что все эти краски размыл чудак дождь, и остался доволен своей работой. Солнце лениво шло к закату, и кажется, зевало. Стояла глубокая осень. Деревья почти сбросили свою пеструю одежду и стояли почти обнаженные, ради приличия прикрывались тремя – двумя листочками. Клен не стеснялся своей наготы, и всем ее охотно демонстрировал. Вот мол, какой. Илья Петрович, мужчина средних лет, с густой рыжей бородой сидел на веранде дома, и не спеша, курил папиросу. Его газета «Комсомольская правда» была открыта точно по середине, но он ее не читал. Даже не смотрел на нее. Перед ним стоял круглый стол, сделанный еще Николаем Степановичем, на нем стояла кружка с пивом. Пена ожидающе смотрела на обладателя, и трепетно ждала своей участи. Илья Петрович смотрел на речку, которая блистала в лучах заходящего солнца. Он думал о саде. Его жене сад не нравился, и Серафима Николаевна желала бы его уничтожить, выкорчевать, и засадить все цветами. Большими усилиями рыжебородому мужчине удалось взять пару дней подумать, и можно сказать, отодвинул гибель сада. Сам он был не против живого зеленого друга, в котором пели птицы, росли яблоки, сливы и вишни. Сколько варенья его жена могла бы сделать, но… Но, увы! Илья Петрович мог просто любоваться садом, также по утрам ходил по бетонным дорожкам, как Николай Степанович, только без кофе, заломив руки за спину. Он не мог понять, чем же сад не нравился Серафиме? Сад чувствовал перемену в семье, чувствовал отношение к себе, и начинал болеть. Хандра окутала сад своими крылами, и все реже и реже птицы прилетали в него, все реже и реже прилетал дятел, и стучал любимое дерево Саши. Сад казалось, заснул, и, если его не разбудить, он погибнет. Илья Петрович порой был на себя зол, возникало чувство, идущее откуда-то от сердца, что не он хозяин, что он не мужчина, что жена правит миром, а не Он! Самолюбие, честь, гордость … где же все эти чувства? Куда спрятались? Ау!
- Что делать, если у нас век женский пошел… - как бы в оправдание робко прокралась мысль в мозг Ильи Петровича.
У Миши затекла нога, и он зашумел. Соня приставила палец к губам. Она думала, что я не заметила. Лохин поменял ногу, и положил подбородок на руку, сделав невинный взгляд. Взгляд Крюкова был очень задумчивым, и никто не знал в точности, где он находится: там, в диком саду, или здесь, с нами? А может вообще где-то в другом месте? Несмотря на это я продолжала свой рассказ, и никто теперь не обращал внимания, что происходит вне нашего шалаша. Все были втянуты во внутрь дикого сада. Мне было приятно.
Задрав ногу на ногу, Илья Петрович бережно сделал глоток, и опять отставил кружку. Его голова болела от ссор с Серафимой. Ему не хотелось убивать сад. Посмотрев куда то вдаль, дальше речки, на сонное солнце, он захотел хотя бы попытаться поговорить с женой. Хотя бы попытаться.
Решительно встав со стула, с кружкой пива в руках, мужчина пошел в гостиную. Его жена сидела за письменным столом, и видимо, писала письмо своей сестре. Она пыхтела, прикусив нижнюю губу. Встав в проеме, Петрович обратился к жене:
- Милочка! Чем занимаешься?
- Глаз нет? Ослеп? – резко начала разговор Серафима – письмецо пишу сеструшечке Аннушке…
- Понятненько... – отпивая из кружки, произнес мужчина.
- Чего хотел-то, старый хрыч? – подняв глаза, также строго спросила жена.
- Поговорить... – робко, тщательно выговаривая каждую букву, произнес Илья Петрович.
- Ну... – Мужчина подошел к столу.
- Ну? – повторила Серафима, не отрываясь от письма, - Ну?
Леонтьев открыл настежь окно, и смотрел в сад.
- Я поговорить хочу... – начал он, делая большой глоток.
- Да, говори ты, старый! Говори!
- Я о саде...
- Нет! И слушать не хочу! Терпеть не могу его! – замахала руками гром – баба.
- Он же красивый...- вступился Илья Петрович.
- Много ты понимаешь!
- Серафимушка, голубушка моя...
- Старый льстец! - опять взмахнула руками жена
- Давай поступим так: оставим его в покое.
- Но...
- Серафимушка, голубушка, не наглядная ты моя...
- Хорошо! Но не подходи и близко к нему! К саду твоему!
- Но он же диким станет!!!
- Вот и будет у нас «дикий» сад!
- Но, милашечка...
- Не испытывай мое терпение, сокол мой – и она посмотрела ледяным взглядом.
- Хорошо, хорошо, голубушка – поспешил согласиться бородатый мужчина – и поднял руки вверх, будто к спине приставили оружие – сдаюсь!
- То-то же! – хмыкнула Серафима.
***
Прошла осень, наступила зима. Снег мило искрился, переливаясь всеми цветами радуги. Солнце спало, и, поэтому постоянно возникало ощущение, что всегда были сумерки. Речушка возле дома оказалась скована жестоким льдом, и с нетерпением ждала весны. К ней иногда прилетали какие–то птицы, маленькие и серые такие, и река радовалась гостям. Илья Петрович не знал, как они называются, даже в книге искал, что-то подобное, но так и не нашел. Он часто сидел на веранде, надев теплую фуфайку и шапку, смотрел на реку. Как обычно кружка пива и «Комсомольская правда» были с ним неразлучными друзьями.
Сад скучал, скучал по ласке и вниманию, по солнцу и хозяину. Он стал диким. Илья Петрович хотел помочь ему, но Серафима строго следила за ним, и даже заставила заколотить двери, ведущие в него. Рыжебородому мужчине ничего не оставалось делать, как повиноваться желаниям жены. Они стали часто ссориться, по любому поводу, из-за какого то пустяка. Странная печаль, невидимая взглядом, но ощутимая сердцем поселилась в их доме. Как-то все шло не так, все чаще и чаще были слышны незаслуженные обвинения и упреки. Возникали обиды, ссоры и, наконец, слезы. Случалось то, чего раньше не могло произойти. Порой целыми неделями Серафима не говорила с мужем, и он, мучаясь, не мог нечего поделать.
Вот Илья Петрович сидел на веранде, и думал о странном поведении своем и жены. А раньше, как все было замечательно! И откуда вся эта нечисть, странная печаль появилась? Мысль, что так мстит ему сад, по началу казалась ему нелепой, но со временем... это стало очевидно. Прожив еще около полгода, Илья Петрович уже не сомневался в своем обвинении. Опять хотел поговорить с женой, и объяснить ей все. И в один из летних дней, он быстро вошел в комнату к Серафиме, и выпалил свое предположение. Она лежала на кровати, вся бледная, больная. Странное недомогание, слабость не давали ей встать с кровати и спуститься вниз, сходить на реку, или приготовить пищу.
- Голубушка, как ты? – садясь на край большой кровати, и беря ее руку, обратился к ней Илья Петрович.
- Я умираю... - закрытыми глазами ответила она.
- У тебя дорогая, просто слабость, это пройдет.
- Нет! Я умираю! – открыв глаза, повторила рассерженно Серафима.
- Я знаю, как тебя вылечить, голубушка... – начал Илья Петрович.
- Как? – приподнимаясь на локти, проявила интерес женщина.
- Все дело в саде, дорогуша.
- Опять, опять ты со своим садом! Надоел! Я его ненавижу!
- Мне кажется, если он перестанет быть диким, если опять почувствует доброту и любовь, то у нас опять все будет хорошо: мы не будем ссориться, ты не будешь болеть, мы...
- Перестань! Ты несешь чушь! – резко оборвала его больная.
- Может и чушь, но я уверен, все дело в саде! - почти выкрикнув, произнес Илья Петрович - даже птицы не прилетают больше!
- Я хочу, чтоб он был ДИКИМ!
- Но он сердит на нас! Он болеет, ему больно, и он делает так, чтобы мы, люди, тоже это чувствовали! Как ты не понимаешь, ему будет хорошо, и нам тоже!
- Чушь! Тебя послушать, так это все натворил сад! Какой то бездушный дикий сад! Смешно!
- Да. Вот именно! Только пойми, сад-то с душой, Серафимушка!
- Ты хочешь сказать, что сад виноват во всем? И в моей болезни?!
- Возможно...
- Ха! С душой! Если дикий сад с душой, то почему он причиняет нам боль? Почему я болею, почему все как будто вымерло вокруг, и к нам никто не приезжает в гости? Почему?
- Ему больно...
- Мне тоже больно, но я тихо лежу и молчу! И я хочу, хочу, чтоб сад был Диким!
- Тогда нам придется продать дом другим людям! - разведя руками, сказал, Илья Петрович.
- Отлично! Завтра можешь начинать заниматься его продажей! Этот дом нечего хорошего мне не сделал, а сад чуть не убивает меня! Я с радостью избавлюсь от него! И купи дом БЕЗ САДА! - почти надрывалась Серафима Николаевна – хочу дом без сада, запомни! Я не позволю, какой-то дряни мне указывать, что мне делать!
Илья Петрович уже в конце сентября нашел хороших покупателей на дом. Серафима нехотя одобрила выбор мужа, но оставаться больше в этом доме и с диким садом уже не могла и не хотела. Ей казалось, что этот дом причинил ей, не мужу, а именно ей какое-то страшное зло. Поэтому узнав, что новые жители никогда не жили в собственном доме, она стала настойчиво хвалить дом, и особенно сад. Илья Петрович смотрел на нее, и не мог не удивляться переменам, которые происходили с ней. Серафима даже показала речку, так ее расхвалила, что сама смутилась. Осматривая дом, Дмитрий Михайлович увидел заколоченную дверь, которая вела в сад. Высокий брюнет с львиной осанкой подошел к двери и вежливо спросил:
- А что здесь? Я сморю, дверь заколочена?
- А... там...- начал Илья Петрович
- Сад, там, сад – не заостряя внимание на вопросе, легко ответила Серафима.
- Сад? А как же...
- Он дикий – развеял сомнения Илья Петрович.
- Почему «дикий»? – пытаясь рассмотреть, что же за дверью снова спросил новый житель дома.
- Я так захотела! – не без гордости ответила Серафима.
- Сколько вы здесь живете? – спросил Апраксин.
- Год, может полтора
- И вы не разу не выходили в сад?
- Нет – резко ответила жена Ильи Петровича.
- Нет, я был, в нем может, раза четыре, а потом жена сказала мне забить вход в сад – как бы оправдывался Илья Петрович.
- Понятно – ответил высокий мужчина в красной куртке.
- Что понятно? – подходя к новому жителю так близко, что были видны его волоски в носу, обратилась Серафима.
- Просто понятно - отходя от женщины, как-то раздраженно ответил Апраксин.
- У вас есть дети? – неожиданно задал вопрос Илья Петрович.
- Да. Дочь и сын.
- Вам повезло. Это хорошо, что они у вас есть – подходя к заколоченной двери, мечтательно произнес Илья Петрович.
- Это мне повезло с ними, они самое дорогое, что у меня есть.
- А жена? Я смотрю, она с вами не приехала? – опять говорил Илья Петрович.
- Ее нет.
- Как нет? - удивилась Серафима - такой мужчина и без женщины?
- Она мне оставила детей, и я благодарен ей за это. Там, где она сейчас … ей лучше. И Юля всегда рядом со мной и с ними. – новый житель дома и обладатель сада, повернулся к окну, и посмотрел на детей.
- Маша, Андрей! Идите, посмотрите сад!
- Какой сад? Он же дикий? - запереживала бывшая хозяйка сада.
- Вот этот. Илья Петрович, ломайте дверь!
- Но...
- Не волнуйтесь, мы покупаем этот дом, и вам не придется ставить новую дверь, и тем более, заново заколачивать.
Дверь выломали, и взор уперся в сад. В дикий сад - он еще держался, он еще дышал, он еще живой. Немая тишина, ни птиц, ни смеха, ни стуков дятла. Но сад не был мертвым, он спал, и его лихорадило.
Маша первая выбежала в сад, заливаясь задорным смехом. Андрей побежал к ней, и они уже играли в саду. Появился в саду смех, детский искренний смех. Маше было всего семь, ее пухленькие светлые косички с большими голубыми бантами то и дело мелькали то у вишни, то у яблони. Ее брату немного больше – девять, но и он уже бегал по бетонным дорожкам сада, и дарил саду свою любовь. Дети остались в саду, а Дмитрий Михайлович вернулся в дом к людям, которые сад сделали диким. Серафима не сочла нужным выйти в сад. Женщина хороша в объеме, стояла у косяка выломанной двери, и смотрела как резвились дети. Это ей не понравилось, и она вошла внутрь, думая, сколько же запросить за дом и за сад. Немного погодя внутрь вернулись и мужчины.
- Я беру этот дом. Он нравится моим детям, а значит и мне, сколько вы хотите за него?
- Тридцать тысяч – ответил Илья Петрович, - как написали в объявлении.
- Хорошо. – и Дмитрий Апраксин вынул кошелек из темно-коричневых широких штанин.
- Постойте! В объявлении не говорилось о саде! – вставила Серафима.
- Я беру дом с садом. Сколько стоит сад? – обращаясь к Илье Петровичу, спросил мужчина.
- Двадцать тысяч! - выпалила Серафима Николаевна.
- Но, Серафимушка, цена была с садом, и это половина дома! Целые двадцать тысяч!
- Молчи, старый! Сад стоит дорого, потому что это не обыкновенный сад.
- А какой же? – удивился Апраксин.
- Дикий! - ответила гром – баба.
- Хорошо, вот, держите – и Апраксин вручил деньги Илье Петровичу, но Серафима тут же их отобрала, и демонстративно пересчитала. После чего одинокий отец спросил:
- Верно?
- Верно – сопя от удовольствия ответила женщина.
- Я вас прошу завтра покинуть мой дом – обратился новый хозяин к бывшим хозяинам.
- Мы уедем сегодня вечером, не волнуйтесь! – подняв верхнюю губу, как гончая, ответила жена рыжебородого Ильи Петровича.
Уезжая, Илья Петрович прокричал: «Берегите сад! Дикий сад! Он вас полюбит! Берегите его!», когда машина Леонтьевых скрылась из виду, Андрей побежал в сад, а Маша готовила чай. Через час вся семья сидела за круглым столом, что сделал еще первый владелец дома - Николай Степанович, и пила чай с мятой. Взор упирался в речку, которая серебрилась, и плескалась в лучах заходящего солнца. Ветер легонько гладил волосы, и откуда-то прилетела странница-бабочка, и осторожно присела на край стола. Дразня своими крылышками, она то разводила их, то сдвигала вместе, шевелила усами. Маша заметила ее первой.
- Папа! Смотри! Бабочка прилетела!
- Ой! Смотри, красивая… - и Андрей хотел взять ее в руки.
- Не трогай ее! Пусть посидит с нами. Может, это наша мама...
- А мама больше не придет к нам? – спросила Маша, делая большой глоток остывшего чая.
- Нет, не придет – ответил за отца мальчик.
- А зачем она тебе? Она всегда с нами, да сынок?
- Да.
- Но... – начала Маша.
- Хватит милые мои, наша мама всегда с нами и она оберегает нас. Она нас очень любит.
- Точно? – лихо повернулась Маша, и ее косички вяло ударили Дмитрия Михайловича по губам.
- Точно, солнышко, точно – и крепкий мужчина обнял их, и придвинул к себе, целуя.
- Папа, я тебя люблю.
- Я тоже, солнышко.
- Как думаешь, дикий сад выздоровеет? Он такой грустный – спросил Андрей.
- Конечно. Он не будет диким, мы его будим любить.
***
Прошло около года, и сад перестал быть диким. В саду пели песни птицы, вернулся дятел, и долбил все-то же дерево. Сад приносил богатые плоды. Сад дарил любовь, и ощущение безграничного счастья. Маша и Андрей как Саша с Львом выбрали себе по любимому дереву, и ухаживали за ними. Утром Дмитрий Михайлович выходил в сад с кружкой кофе, и просто сидел, наслаждаясь пением птиц, и ароматом. Мечтая и много думая о жизни, о прошлом и о будущем, Апраксин Дмитрий был благодарен саду. Однажды утром, как обычно сидя на скамейке, он заключил вывод, что китайская пословица верна. А звучит она так: «Если вы спасли кому-то жизнь, вы ответственны за это».
Мы сидели в сделанном нами шалаше, еще минут десять, каждый осмыслял то, что было сказано. Озеро также блестело, и опять манило нас броситься к нему в объятья. Гроза ушла, и след ее развеял ветер. Воздух нагрелся, и опять стал раскаленным. Первым пришел в себя Крюков, он толкнул Соню, и она вскрикнула. Ее голос вывел каждого из нас из своих дум. Пиво давало о себе знать, Лохин сказал:
- Мальчики налево, девочки – направо! - с этим лозунгом Миша быстро вышел из нашего убежища.
Мы с Соней переглянулись, и вышли на солнце. Сергей, выбежал вслед за нами.
Небо нам улыбалось, словно из рассказа я увидела бабочку. Соня потянулась, и повторила: - Если вы спасли кому-то жизнь, вы ответственны за это.
(с) Ю.Б. 2004г
Великий Новгород