Горбун рассказ

Галина Шефер
     И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле,
     поднял руку свою к небу и клялся Живущим во веки веков,
     Который сотворил небо и всё, что на нём,
     землю и всё, что на ней, и море и всё,  что в нём,
     что времени уже не будет…
                Откровение св. Иоанна Богослова.
                Глава Х, 5-6.

Когда старик вошёл в город, было хмурое туманное утро. Холодный ветер гнал низкие тучи. Озябшему путнику ничего не хотелось, кроме кружки вина и уютной тёплой постели. В холщовой сумке звенело несколько медных монет, но он не спешил их тратить. Старик хотел, чтобы его кто-нибудь пожалел, приютил, несмотря на его уродство.
Он был совсем немощен, и тугие порывы ветра немилосердно трепали высохшее тело. Одежда, давно превратившаяся в лохмотья, нисколько не защищала от холода. Сумка с жалким скарбом  больно била старика по горбу, который возвышался над спиной огромным уродливым выростом. Этот горб не давал бедняге распрямиться, и, униженно скорчась, не поднимая глаз, слезящихся от ветра, старик брёл по улице, надеясь, что встретит хотя бы в этом городе чуткую душу.
Город неспешно просыпался. В домах зажигались огни. Старику безумно хотелось заглянуть в какое-нибудь окно и насладиться зрелищем тепла и уюта. Прошлёпав по лужам к ближайшему дому, он приблизился к окошку и робко прильнул лицом к стеклу.
Там, за окном, царил полумрак. На печи дымилось варево, и молодая женщина помешивала его ложкой. Соблазнительно пахло горячей пищей. Старик вздохнул и сглотнул слюну. Он давно ничего не ел и был бы рад даже куску чёрствого хлеба. Почувствовав его взгляд, хозяйка обернулась к окну, ложка выпала из рук прямо в чан, горячие брызги попали на голые руки, и женщина вскрикнула от внезапной боли и страха. Тут же откуда-то появился мужчина, женщина показала ему на окно, и он метнулся из дома. Хлопнула дверь, и старик, отскочив от окна, услышал грубые ругательства. Ему прокричали, чтобы он убирался, или сейчас спустят собак. И тут же послышался лай и глухое ворчанье, смешанное со звоном цепей.
Старик поспешил отойти от дома. Народа на улицах становилось всё больше. Мимо проскрипела нагруженная тыквами телега. Старик побрёл вслед за ней и вскоре вышел на городскую площадь.
Завидев нищих, стоящих у входа на рынок, он приблизился к ним и молча стал рядом. Вдруг один из нищих отделился от своих и направился к старику. Ещё издали горбун расслышал, что нищий что-то невнятно бормочет, и только, когда тот приблизился вплотную, его слух поразило злобное шипенье.
- Прочь отсюда, горбатое отродье, - брызжа слюной, говорил нищий. – И чтобы духу твоего здесь не было.
Старик недоумённо вгляделся в нищего. Так и есть, тот обращался к нему, глядя на чужака с нескрываемой ненавистью. Старик, не пытаясь возражать, сгорбился ещё больше и поплёлся на рынок.
- Куда тебя несёт? – раздался крик над его головой, и что-то, просвистев, ожгло старику плечи. Бедняга поскользнулся и упал прямо под колёса телеги, въезжающей в ворота рынка. Одна рука попала под колесо, раздался хруст сломанных пальцев, и острая боль пронзила дряхлое тело. Старик поднял глаза. На телеге стоял огромный детина с плетью в руке и, даже не оглянувшись на придавленного, направлял лошадь в ворота.
В толпе раздались смешки.
- Глядите-ка, горбун! Видели такого урода? – люди сбегались смотреть на него, как будто никогда не видели горбатых. Никто не помог старику подняться. Все только показывали на него пальцами и бурно галдели.
Старик с трудом встал, и, даже не стряхнув с себя грязь, побрёл дальше. Вдруг сзади раздалось улюлюканье, и что-то тяжёлое толкнуло старика в горб. Он оглянулся и не поверил своим глазам: люди, дико крича и беснуясь, кидали в него камни.
- Горбун! Урод! – вопила толпа. - Убирайся отсюда! Наш город не место для уродов!
Очередной камень попал в лицо и больно рассёк старику губу. Обезумев от страха, горбун бросился бежать, но всё время падал, поскальзываясь на грязи, и с каждым его паденьем хохот и улюлюканье становились громче, а град камней - гуще. Один из камней скользнул по виску, и старик, как подкошенный, рухнул в склизкую базарную жижу.
Очнулся он оттого, что его волочили за ноги. Голова больно билась о булыжную мостовую. Комья холодной грязи летели прямо в лицо. Рука, волочившаяся по земле, безумно болела, и каждое соприкосновение её  с мостовой причиняло нестерпимые мучения.
Наконец, его бросили. Обессилев, несчастный и не думал о том, чтобы подняться. Не было сил даже открыть глаза. Старик не знал, сколько он пролежал, но когда пришёл в себя, была уже ночь. Широко распахнув от невыносимой боли глаза, он смотрел на нависшие мрачные тучи. Внезапно в просвете меж туч сверкнула яркая маленькая звезда, и старик приковался к ней взглядом. Горячая слеза скатилась по щеке горбуна, и вдруг он услышал рядом чьё-то судорожное дыханье. Звезду заслонила тёмная тень, и старик в ужасе закрыл глаза, ожидая новых пыток.
Но чьи-то тёплые руки приподняли его голову, подсунув под неё что-то мягкое. У губ появилась чаша с холодной водой, и старик потянулся к ней пересохшими губами. Капли, стекая по бороде на лохмотья, приятно холодили горящие раны. Чашу убрали. Старик присмотрелся и увидел рядом с собой девочку лет восьми. Она взирала на него полным сострадания взглядом и тихо гладила рукой по грязным седым волосам. Заметив, что он глядит на неё, девочка вздрогнула и отдёрнула руку.
- Ты никому не скажешь?  - зашептала она. – Они убьют меня, если узнают, что я пожалела тебя. Они подумали, что ты мёртв, и ушли. Но ты дышал, только слабо. Я тоже думала, что ты умрёшь, но уже скоро утро, а ты жив. Тебе надо уйти. Можешь подняться? – она протянула старику руку.
- Я сам, - прошептал горбун, пытаясь встать. Это не удалось ему, и он снова упал. Рука со сломанными пальцами сильно распухла и горела, словно в огне.
- Скоро рассвет. Тебе надо уйти, – снова зашептала девочка.
И, правда, небо постепенно серело. Старик разглядел наконец-таки девочку. Она была очень бедно одета, не в лохмотья, но близко к тому. Её волосы растрепались, а на грязном лице змеились дорожки от слёз.
- Не плачь. Я ухожу, - старик снова попытался подняться, но, задохнувшись от боли, бессильно упал на землю.
Восходящее солнце застало страшную сцену. К телу мёртвого горбуна прильнуло маленькое худое тельце. Плечи девочки вздрагивали. Она горько плакала над мёртвым скитальцем.
* * *
Солнце поднималось всё выше. Яркий свет заливал всё вокруг.
Он опустился на колени, смиренно потупив взор.
- Встань, - повелели ему.
Он поднялся, и тут же двое в белых одеждах подошли и сняли с него лохмотья. Горб распустился, и два белоснежных крыла игриво распахнулись навстречу солнцу.
- Это уже слишком, - прогремел негодующий голос. – Они стоят у выхода с мечами, уже готовы, чтобы пойти и истребить их всех. Никогда ещё люди не заслуживали столь страшной кары. В них умерла любовь и жалость, - рука взмахнула, и сотни людей в белых одеждах двинулись в просвет, навстречу огненному солнцу.
Внезапно всё пространство огласилось криком, и испуганные голуби вспорхнули вверх, под самый купол.
- Пощади! – ангел упал ниц пред сияющим троном, и, не смея поднять лицо, зашептал: - Там девочка. Маленькая девочка. Она плакала надо мной. Она омыла мои раны и дала мне напиться. А когда я умер, рыдала надо мной, как над родным отцом!
Рука взмахнула, и люди в белом остановились, словно прислушиваясь к чему-то, не решаясь переступить порог.
- Стойте! – раздался голос. И голуби, снова заметавшись под куполом, слетели вниз, к подножию сияющего трона. – Не торопитесь. Ещё есть время.
А солнце поднималось всё выше и выше, заливая светом землю, обнимая её своими тёплыми, любящими лучами. И на площадь пред воротами рынка опустилась стая белоснежных голубей, закружилась, разбившись на кучки, заволновалась в торжественном танце.