Что рассказать тебе, подружка? Ты просишь написать о своей жизни – чем живу, что вижу, с кем встречаюсь? Все как-то эфемерно, знаешь ли, и какие-то пятна конкретики вряд ли смогли бы с точностью отобразить весь ход бездонного и такого ограниченного времени, который мы называем «жизнью». Непомерная ноша внезапно свалившегося на меня счастья заволокла меня какой-то томно-сладкой дремой, слегка оглупила и разбаловала. Счастливые люди всегда кажутся немного глупцами, правда? Иногда, в приступе пьяного бреда, я пытаюсь надеть на себя траурную одежду надуманного страдания, за что на утро, в момент отрезвления, мне безмерно стыдно перед тем, кто дарит мне мое счастье каждую секунду своего бытия. Тогда я прошу прощения и зарываюсь лицом в его золотые кудри-маленькие серпантинчики, а он нежно целует меня в плечи и называет своей «булочкой».
Знаешь, иногда меня пугает эта удушающая красота жизни. Да, именно. Она меня душит, лишает меня кислорода и заставляет учащенно и глубоко вдыхать воздух. Может, из-за того, что я не могу обнять всю прелесть окружающих меня моментов, не могу схватить их, пронзить иголкой, как бабочек, и сохранить в своей коллекции. Я пытаюсь вдохнуть их глубже, вобрать в себя, почувствовать внутри и, выдохнув, оставить хоть толику в себе. Эти бесценные капли вечной красоты мира. Я бы назвала это совокуплением с красотой и, да простят меня все святые, занятием любовью с божественным.
Двойственность, присущая всем, внезапно слилась во мне в одну цельную субстанцию называемую, вероятно, гармонией. Все эти метания вверх и вниз, вглубь и в стороны, все эти философские дрязги Степных волков как-то оставили мою душу. Она сейчас довольствуется малым: роскошной нежностью цветов, жужжанием беспардонных мух, запахом свежего кофе, крошками печенья на сладко-липких от варенья губах, ласковыми объятиями друзей и родителей, сонными утренними поцелуями любимого… Словом, всем тем, что ранее в потоке будничной суеты и стенаний оставалось второстепенным и незамеченным, обиженно удаляясь в тень моих, как мне казалось, великих смыслов жизни.
Туда ли я иду? Не знаю. Я никогда не умела жить будущим, находя упоение в ностальгии по прошлому. Геттевское «остановись мгновение», пожалуй, вот, чем я живу сейчас. Ох, как много раз я хотела произнести эти слова в том апреле, когда мы с тобой праздно гуляли по Парижу. Париж… Ты же знаешь, для меня это не название города – это отдельная ниша в моем сердце, которую никто и ничто в мире не сможет заменить. Город моего подсознания, мой вечный бред и пьянящая тоска. Город-мужчина, лишивший меня покоя, нагло влюбивший меня в себя, подчинив меня себе целиком и без остатка. Единственный раз я изменила любимому. Как сладострастна, какая испепеляющая была эта измена, навеки оставив на мне отпечаток распутства. И в моменты, когда я томно закрываю глаза и, погрузившись в негу воспоминаний, хитро-сладко улыбаюсь, я думаю о нем, о герое моих самых волшебных грез, я думаю о Париже! И я знаю, что такой, каким увидела его я, такой, каким я его знаю, каким он оказал честь и предстал передо мной лично, -- такой Париж только мой, внутренний, сокровенный, всеобъемлющий, любимый… Прости, я вновь замечталась, как дурочка, способная часами описывать своего возлюбленного, не обращая внимание на то, что ее слушатели скучают и нервно курят одну за одной.
Быть может, мой экзистенциальный оптимизм уже стал раздражать тебя, что вполне понятно, учитывая твою меланхолию. Но позволь мне вложить в это письмо частицу своего счастья и поделиться с тобой. Пусть станет она крохотным пирожным-капуччино, которое тебе на маленьком подносе вместе с бокалом Бордо и чашечкой кофе принесет милейший гарсон в каком-нибудь уютном бистро, где сидишь ты, печальная и прекрасная, перебирая тонкими пальцами длинную сигарету. Ведь делиться с друзьями радостью – это, черт возьми, и есть настоящее, неподдельное и истинное счастье! Целую нежно.
Твоя Н.