Мягкий свет 75-ваттной лампочки, сиротливо прикрученной под потолок без абажура, разливается по ванной комнате. Напротив – зеркало. Обычное, «ванное», без оправы, вычуров и претензий. Смотрю. Продолговатая физиономия с неокончательно проснувшимися зелеными глазами. Нос немного сгорбившийся. Редеющие русые волосы, слегка поросшие за пару дней налетом сальца. Двухдневный же жиденький нарост щетины. Рот, белеющий от зубной пасты; щетка, торчащая из него наружу … Обычная физиономия. Не самая отвратительная, конечно же, но бывают и привлекательнее. Одна она, а как их на самом деле много! Одна сыну сказки рассказывает, другая – отчитывает жену; третья – пиво гложет в полуночи, следующая – поглощает свет бумажной истины, иная – поучает молодежь каким-то выдуманным наукам, а какая-то – и вовсе болтается где-то в туманных Сферах неприкаянная, ищет чего-то вечно, терзается, ноет по ночам … Многолик человек, широк; «я бы сузил», – говаривал какой-то литературный герой. Мне же сужать не хочется. Нравится он мне отчего-то таким, какой есть – со всеми отвлеченностями и конкретностями, ровностями и шероховатостями. Каждый. И из зеркала вот глядит один из них – самый известный, поперек знакомый (вроде бы). И хочется почему-то опять вести разговор о нем, о Человеке. А эту физиономию из зеркала подвергнуть самому пристрастному допросу, выпытать у нее самое-самое сокровенное. Завести речь обо всех этих ипостасях и Сферах … От первого лица.
В ткани мироздания
Все мы вплетены в ткань мирозданья. Нас таких – Бог весть сколько распылено по необъятной земной поверхности. Все мы – и уникумы, и – «представители общностей», и – что-то одно: единое, большое – Человечество. Каждый – и обособлен, и сопричастен вместе.
Мир управляется какими-то законами – учили нас еще в школе. Математические, естественные, общественные …
Велика Земля, но каждый, конечно, не может существовать изолированно от иного. Любой маленький толчок, любое движение «за семью морями» эхом отзывается и у нас, волною доходит импульс. Если мы все – шесть миллиардов, действительно, – «организм», то да, а если же …
Далекая Палестина лишается своего непримиримого тряпконосца. Народ безумствует, рыдает и клянется быть достойным памяти … Полицейские кордоны не выдерживают натиска, и вот – убитые горем аравитяне подвергают друг друга массовой давке. Количество смешанных с песком по случаю траура почему-то точно не отпечатывается в памяти.
Соединенные Штаты разрабатывают программу модернизации вооружений.
Япония требует у нас два острова на Курилах.
В Ираке продолжается кровопролитие …
Это всё – теле-новости. Конечно, «компетентные органы» знают здесь больше, и они составят обо всем этом несколько аналитических отчетов. Отчеты будут заслушаны на особо секретных совещаниях, а затем будут, наверное, заперты на долгие годы в специальный несгораемый шкаф.
Под звон стаканов пылко обсудит случившееся творческая интеллигенция. Кто-нибудь, может быть, раскрасневшись, даже скажет особенно прочувствованную речь; возможно, будет даже принята какая-то резолюция.
Посудачит об услышанном молодежь.
«Мать честная, опять стреляють … – покачает головой раздосадованная домохозяйка Клавдия Егоровна. – Вань, переключил бы на другую программу что ли …» Близорукий Иван Трофимыч, согнувшись и кашляя, зашаркает крутить по просьбе супруги ручку старенького телевизора.
«Своё» – оно, конечно, ближе, «роднее». Все эти думские дебаты, ударные повышения цен на коммунальные услуги и транспорт, нефтяные судебные процессы, наркомания и проституция, международный терроризм … И, конечно, «хроника происшествий». Это – всё ж таки у нас, может, это всё и вправду каждого из нас как-то касается …
– Это – Жизнь! – говорят некоторые с горделивым чувством соучастия чему-то большому и эпохальному.
– Это – жизнь … – вздыхают некоторые и никнут головой.
– Ну и жизнь! – рыдают третьи и стучат себя по груди кулаками.
– Тьфу! – махнув рукой, заключит еще кто-то.
Между этими несколькими толпилась еще целая масса, и каждый давал ответ, чем-то не похожий на мнение другого. Когда-то это называлось у нас «плюрализмом мнений»; теперь называется «неотъемлемым правом».
А в самом деле, жизнь ли это?
Подозреваю, читатель ждал все же разговора о какой-то другой жизни. О той, что обозримее. Натуральнее, истинней, что ли.
На боевом посту
Ближе мы соприкасаемся с «миром» в более замкнутом кругу. «Мы все учились понемногу …» И после окончания этого длительного испытания каждый вздыхает с облегчением и – настороженностью одновременно. Приходит момент «бифуркации», когда перед любым смертным открываются Дороги. «Налево пойдешь …» и пр., а направлений этих – множество неимоверное. Особенно «здесь и сейчас», когда «диплом об образовании» вовсе еще не предопределяет места грядущей, как говаривали прежде, «службы»; или, как более принято говорить теперь, – «карьеры».
Суть от этого почти не страдает. «И будешь в поте лица твоего …» – этим и занимаются практически все.
И в этом процессе соприкасаются со множеством; и здесь же проявляют себя «общественными деятелями»: т.е. и впрямь работают среди людей и для людей.
Здесь мы и выявляем себя как «элементы общества».
… На третьем этаже Громадины тянется в обе стороны огромный коридор, на концах своих расщепляющийся надвое. По утрам и вечером здесь – непроглядная тьма, слегка разбавленная противным голубоватым светом вечно мерцающих длинных лампочек; днем тьма слегка прорезывается светом естественным, но и он, даже в самую ясную погоду, тускл. С девяти коридоры и аудитории начинают нехотя заполняться зевающей публикой. Рассаживаются по местам студенты-жаворонки; насупив брови и бормоча под нос, вплывают в двери всегда озадаченные профессора; задорно скачут по коридору лица административные.
И я приступаю к «отправлению обязанностей». Усаживаюсь за центральный стол. (А не люблю ведь этого всеобщего внимания, пристрастно заостренного на своей персоне!) Огласив «тему» и отметив явившихся, предоставляю слово первому «оратору». Пока он сбивчиво бубнит полусонным голосом, анализируя чей-то ученый труд, поросший мхом мемуар или правительственное распоряжение давно минувших дней, я подпираю щеку ладонью и обычно устремляюсь взглядом в стол, а мыслью – брожу по коридорам бытия. Кто-то из них сегодня наверняка не явится; вон на задней скамье уже «под шумок» начинается морской бой; что дать им, лоботрясам, прочитать «на следующий раз»; о чем с женой сегодня вечером будем говорить с сынишкой и во что будем играть; как распределю «занятия наукой»; какие документы приготовить к понедельнику и что напишу в ответ своей интернет-корреспондентке; когда в следующий раз выберусь в книжный … Голос «оратора» берет финальные ноты. Предоставляю слово другому, третьему ... Выговорились. Собравшись с мыслями, начинаю «округлять» высказанное и договаривать недосказанное. Подвожу мысль нерадивых к какому-то выводу. Как правило, снова упершись глазами в стол или собственные каракули. Редко обведу взглядом аудиторию. Смотрят, слушают, записывают. Тихонько перешептываются сбоку; методично ведут морской бой или «SMS-чат» на заднем столе. Другой вопрос, третий, и – новый цикл. Ответы становятся вялей, а шепот постепенно переходит в разговор и смешки. Приходится метать молнии взглядом и повышать голос ... Вот и высидели положенные полтора часа, и слава Тебе, Господи. Десятиминутный тайм-аут – и на новый круг …
Неравнодушны ли они к «моему» предмету? Как относятся ко мне, к моим «качествам»? Каким останусь я в их памяти по завершении наших совместных штудий? Вопросы, наверно, не праздные и, конечно, не раз всплывавшие в сознании. Однако, скажу, что по большому счету мне – всё равно. Мы сошлись здесь волею судеб, и ходим сюда, встречаемся друг с другом не для душевной беседы, а по необходимости. Они – учиться, я – учить. Они – избрали эту стезю сознательно; я – «работаю по специальности». Наверно, многие считают: молодой (некоторые невежды, кстати, до сих пор принимают то за аспиранта, а то и за своего собрата: хорошо сохранился, наверное?); как-нибудь, да «прокатит». Да я и впрямь особо не зверствую. Но все-таки не первый год «на боевом посту», и с годами «ожесточаюсь»: «хорошо» и «отлично» больше абы кому не раздаю. Разгильдяям с хамами – по «банану», и пожалуйте, милостивые государи, на пересдачу. Усердным и умницам – будьте любезны – «пять автоматом». Однако, не люблю не их, – а некоторых из своих собратьев, которые призывают гладить студента по головке и опекать его что неразумное дитя. Позвольте, – отвечаю им, – в их годы уже такие дела делаются … И голова у них у всех на месте, и семьи у них, и даже у некоторых «собственное дело», давно уже имеют право «избирать и быть избранными», а мы с ними – что с малыми детьми? Да и пришли сюда все по собственной воле, никто ведь за руку не затаскивал … Что же касается до «сеяния разумного, доброго, вечного …» Так это скорее не от нас зависит. Опять же – 18-23 – вполне оформившийся человек. Сознательный. Я по мере сил – работаю. Сею. Если же ему это не нужно, то и расшаркиваться перед ним я не берусь. Если «семена» упали на камень аль в болото, то вряд ли и всходы будут обильными, и жатва тучной. Не забывайте, в какое время живем, и каково отношение к науке и образованию: ученый – очкарик-неудачник, не сумевший применить себя на почве «бизнеса», а диплом всегда и купить можно. Располагать бы средствами … Так что, с желающими работаю всегда в удовольствие, а не желающих терплю как временное неудобство. В конце концов, детей мне с ними не крестить. И целовать их взасос, равно как и бить по голове указкой – не собираюсь. Пройдет этот семестр, и впредь дороги наши вряд ли когда пересекутся. Ведь заводить «научную школу» я, вроде бы, пока не собираюсь. Впрочем, я знаю и то, любым взглядам свойственна эволюция, и на себе это также ощущаю. Но вот в чем, наверно, всегда буду непоколебим, – так это в том, что вечернюю форму обучения необходимо отменить. Даром траченное время – и с их стороны, и с моей. Переводитесь, братцы, в студенты «по переписке». И пару раз в году приходите сдавать сессию – не переломитесь.
Конечно же, еще работа – это отношения с «коллегами». А их у нас – цельный вагон. И каждого – «по имени-отчеству», да «о здоровье», «о делах текущих» … Нет, я не из этих. Это у нас вон – Зудин есть: меня годом младше, а уже в замдеканы вылез; с каждым расшаркивается, каждому льстит да очки втирает, а в «приватной беседе» иногда такое выскажет … Да все по матушке, по матушке … Наверно, в будущем мнит себя крупной административной шишкой. Я же – конечно, всех их знаю. Со всеми здороваюсь – эдак вежливо, но и независимо. Отношения со всеми стараюсь держать – отвлеченно-ровные. Мне ведь и с ними детей не крестить. Ни под кого не «копаю», и люди платят взаимностью. Хотя, с «их» стороны бывали уже и происки. Но я стараюсь плевать на них, и, вроде бы, эта тактика срабатывает. Они мне – «по меридиану», и я основной массе из них – похоже, также. Хотя, конечно, в силу того, что я нахожусь и на «административном посту», общаться приходится со многими и по очень разным вопросам. Претензий ко мне, вроде бы, не возникает (однажды только престарелая заслуженная профессорша закатила истерику, но это, похоже, было больше – не по делу, а от расстроенных амбиций), и я спокоен. Вообще – «административные посты» – они совсем не по моей мерке созданы; но меня попросил принять на себя эту волокиту один очень хороший человек, премного для меня сделавший в свое время, и я, конечно, не отказался. Ему одному, наверно, за многое благодарен на всем этом факультете. А остальные же … К ним – сохраняю трезвое равнодушие. Чем равнодушнее к людям, тем люди равнодушнее к тебе, тем меньше пристают и тем более остается возможности заниматься делами более продуктивными. Ведь на работе, как известно, дружбы не заводят. Печально это – может быть, ведь всё-таки коллеги «по профилю», друзья по образу мыслей, но … не по человеческим отношениям. Где оно – идейное единство, корпоративная солидарность, в конце концов? (вейте, вейте из нас веревки, г-да чиновники! Какую гадость не удумаете – всегда возьмут под козырек!) Но – опять же – вспомним, в какое время живем (вот оно – прямейшее воздействие «общества» и «времени» на человека. Сферы!.. Сферы!..) А время призывает к прагматизму!
А «более продуктивное» – это что? А это – то, что «для души». В работе это – хотя бы подготовка к занятиям, самообразование (которому, как и любому совершенствованию, предела нет). Занятие наукой – как бескорыстное, так и мздоимное. Работа в тиши читального зала библиотеки или архива – под тускловатой лампочкой, со снежным пейзажем за окном. Вот так, как ныне – согбенное сиденье за компьютером (а за письменным столом – всё ж куда поэтичнее!). Потом – приятное шуршанье листками своих произведений.
А самое главное – вне этой «рабочей сферы». Главное и настоящее начинается там, где кончается она, «сфера общественная» и начинается «личная». Та, где мы раскрываем себя по-настоящему.
Среди себе подобных
Опять – тусклая лампа. На сей раз, наверное, – кухонный светильник. За окном – мягко сказать, давно смерклось; точнее – перевалило за полночь. Вид открывается: двор, занесенный снегом, машины кругом наставлены, мигают своими красными охранными лампочками; не ровен час – иная взвоет дурным голосом, перебудит сонных обитателей девятиэтажки. Редкий припозднившийся прохожий шустро пробежит мимо – и скроется за поворотом. Откуда-то доносятся громкие возгласы: не спится людям и в полночный час; встречаются, расхаживают; выпивают. Суббота …
Здесь – тоже не без этого. Один «из нас» редко появится, да всё подбивает «собраться». «Собираемся» у другого: у того «провокатора» дитя малое дома. После «собрания» его часто тошнит; дóма с ним происходит «разговор», и он пропадает снова. Когда на месяц, когда на два; а то и на полгода случается. Пока же – веселье в разгаре. Кружки наполняются снова и снова, дым висит коромыслом; разговор идет самый непринужденный и широкий. Господи, какие только мировые вопросы ни разрешаются здесь, на этой полуночной кухне!
Вообще я человек довольно нелюдимый; угрюм иногда бываю до тоски зеленой. Друзей «оптом» никогда не заводил, много их не имел никогда. Ни во времена дошкольные, когда дети не столько «дружат», сколько «играют»; ни в школьные годы или дни студенчества, когда общаешься, и довольно открыто, чуть ни со всеми подряд, но «оставляешь при себе» все-таки немногих. Тем более – «работа», о дружбе на которой, наверное, многие, – как и я, – способны отозваться «категорично». Таким образом и получается, что друзей имеешь – человек 3-4-5, но все они – настоящие.
Конечно, от настоящего друга тоже не будешь требовать «вседневного присутствия»; у всех нас – что-то своё происходит, и это – первый план; так что, жаловаться на отсутствие со-общения и со-действия постоянного, наверное, абсурдно. Но всё-таки настоящий есть настоящий.
Это – такой, который, как ни избито это прозвучит, – «выручит».
С «настоящим» будешь всегда открыт и естествен.
С ним, наверное, если не видишься долго, заговоришь не по протоколу «вечера встречи школьных друзей» (а что, мол, у тебя произошло за эти годы…), а, подняв давным-давно срезанную нить беседы, поведешь ее так, будто бы годы не разделяют этих двух оборванных концов – дистанцией, может быть, в полжизни …
Еще – бывает, конечно, дружба как «разновидность идейной близости». Но – идеи идеям рознь, это во-первых. Разного порядка они бывают, и разные отношения на основе «приверженности» им выстраиваются. Одно – идеи политические, другое – философские, третье – общность, скажем, художественных вкусов; четвертое – «идеи» насчет образа ведения домашнего хозяйства… Ряд можно продолжать. И на каком основании из вышеперечисленного лучше водить дружбу?.. На «идейном уровне» ты, как правило, сам себе – лучший товарищ. А отношения с другими, возникающие на почве «идейного родства», это, уж не знаю, – товарищество, партнерство, содружество по времяпрепровождению … Опять же – в зависимости от «рода идей». И, порой, самое скверное, – это как раз когда «идеи» лезут в человеческие отношения и даже расстраивают, портят их … Конечно, на «вкус и цвет …», как говорится; с другой стороны – терпимость, уважение – вещи крайне необходимые (уметь с людьми ладить! – великое искусство). Всё это – важные оговорки. Но всё-таки отчего же «идеи» иногда так «раздруживают» самых близких, казалось бы, людей?..
Всё-таки, наверно, не одними ими питается личная привязанность людей, переходящая в дружбу. И есть моменты, которые с позиции человека «сознательного» – куда большая мелочь, чем «идеи», но реально значат в жизни человеческой куда большее … Сойтись с человеком в чем-то «непримиримо разделяющем», уступить, простить, просто улыбнуться, пожать руку, потрепать по плечу …
Так и с ним – «провокатором». Сколько себя помню, – всегда мы были рядом, не отпускали друг друга. Когда из детского сада меня уводили, он ревел белугой от того, что со мною уходила и его «дама сердца» (а было нам по 3-4 года). Прости меня, родной, но виноват ли я в том, что мы с Надей жили в соседних подъездах, и нашим мамам было домой по пути, а твоей с ними – не очень?! В школе учились в одном классе. Он больше тяготел к «точным наукам», я – к «родной речи» и литературе. Зато в английском языке выступали дружно, «задавали планку» всем остальным. За одной партой сиживали нечасто, но зато вне школы – всё вместе: и хоккей, и сани, и война с прятками, и прочие наивные шалости, те игры, которые потом выставляют уровень для более серьезной жизни. Кончено, и фантазировали много: и «рок-группу» создали, и серьезно «обследовали подземелья», и даже собирались слетать вместе в космос … Конечно, не только мы двое стояли в середине всех этих затей, но почему-то в первую голову вспоминается в них он, Димка … Конечно, ссорились, и иногда надолго. Еще в школе пути, будто бы, разминулись. Я заканчивал там же, где и начинал; он – подался в «экономическую», потом поступил в Финакадемию. Моим же «уделом» стала история. На этой «стадии» мы, конечно, повзрослели, и, когда стали снова общаться теснее, как бы само собою – на ином уровне. Тут и «идеи» приняли в нас самое живое участие. Конечно, и о Канте с Гегелем упражнялись, и про Франка я ему докладывал, и о Зюганове с Ельциным усердствовали, а еще – он с упоением говорил о Генри Форде, Джордже Соросе, Гусинском да Березовском – в те времена, когда о двух последних мало еще кто и слышал … Благодатна была почва для «расхождений», однако, как-то умели соглашаться. И влюблялись параллельно (Бог миловал: не в одних и тех же!), и, конечно, выпивали … А параллельно ширились, ширились горизонты, и казалось, что весь мир – вот он, наш; что стоит немного приложить усилий – и … Наивная, свежая молодость! И какая прекрасная вместе!.. Вот она дружба – и на чем она все эти годы держалась, чем жила? Боюсь «констатировать». Равно как боюсь снова обернуть слова «теорией». Теперь – оба женились (в один год), оба «родили». В промежутке я успел «защититься». «Разъехались». И географически, и – «по роду занятий». Он – работник одного из крупнейших наших банков, я, как известно, – педагог и – «по совместительству» – исследователь. Вот бы где разгореться «классовой борьбе»! Но – «как на духу» – никогда и намека на это не было. Мы просто продолжаем встречаться, гулять (с детьми и без), «собираться». Мы просто – те двое, жизни которых как-то связаны, которым всегда есть о чем поговорить. Мы – друзья. И, помимо него, у меня их – еще, может быть, 2-3-4. Он – ближайший. И так, думаю, – у каждого.
В своем углу.
Какова «природа любви»? Почему именно этих мужчину и женщину влечет друг к другу? Привязаны ли любящие друг к другу «по предопределению» или они сознательно ищут – каждый в «своей половине» – неких «идеальных качеств»? Через что, через какие стадии развития проходит любовь долгая, есть ли она нечто неизменное, или, напротив, – меняющееся? Вопросы огромные и неподъемные (по крайней мере, в данных узких рамках). Осмелюсь заявить, что во многом качества и «полутона», скрытые в них, и движут мирозданием. И, конечно, вспоминая об истории своих собственных «взаимоотношений», на все эти вопросы как-то невольно натыкаешься …
«Предысторию» излагать здесь не буду. Во-первых, чтобы не повторяться (уже делал это в свое время и в другом месте), во-вторых, наверное, ей здесь и не место (и слишком личное, и, может быть, для других – малоинтересное). Скажу только, что наш случай по нынешним временам – «нетипичный». Отношения шли и развивались аж со школьной скамьи (хотя одноклассниками мы не были), переросши со временем в семью. Самую настоящую – со всеми маленькими радостями, театром, сковородками, скандальцами, а затем – появлением на белый свет малыша. Как и в случае с дружбой, наверх всплывает вопрос: «в чем корень»? Но в том случае какой-то ответ находился; по крайней мере, определялась та область, в рамках которой ответы вращались. Здесь же … Ну попросту – НЕ ЗНАЮ! A gnosis, и всё тут (это я, конечно, об «уровне философском»). Да и может ли быть в случае любви какое-то объяснение с позиции «причин и следствий»? Напрашивается, может, вывод о Промысле, предопределенности? Тоже – вряд ли: ведь каждый – сам «кузнец своего счастья». Просто: люблю – и баста. И сам любим. Этого достаточно. Я – опора жены, она – опора мне. Здесь – и задушевный разговор, какой не со всяким заведешь, и «проблемы мирового хозяйства на отдельной жилплощади», и – конечно же, у каждого – «позиция», и как следствие – разногласия … Даже «сцены» случаются. Но – обоюдное влечение. Взаимная необходимость. «Двое есть одно». Наверное, созданы друг для друга.
С нами наш малыш. Озорной, упрямый; характером, да и внешне – мама. Ни на чем не сосредоточенный (только бы бегать!), без «склонностей к наукам», но зато – рукодельник (уже в таком нежном возрасте оно видно!). Самый ласковый и самый любимый.
И с нами Бог.
Во тьме холодной зимней ночи разливает свет полная желтая Луна. Который день встает откуда-то с северо-востока; поднимется, опишет полукруг. Посреди ночи иногда встаю хлебнуть водицы – Луна светит уже с другой стороны дома. Светлая, лунная, морозная ночь … Мороз словно перебегает на мою кожу: передергиваюсь и спешу обратно, в кровать. В комнате и впрямь довольно зябко. Сопят, драгоценные …
И на «новый-старый» сон набегает несколько мыслей.
«Широк человек» … В самом деле, сколько «ролей» мы играем в этой жизни; несколько из них было обозначено, а сколько их (пусть более мелких и эпизодических) осталось за кадром! Вдуматься ведь – такое многоличие, что словно и страх подступает: а где же тут «я действительный»? Тот ли, что вот сейчас лежит и философствует? А может, – тот очкарик, зевающий на собственном семинаре? Может, и сочиняющий что-то у компьютера?.. Или еще какой? Наверное, все сразу и вместе. Ведь центр-то всего этого – один и тот же. Это я и есть. А приятней всего, всё-таки, это – «в своем углу». И еще отдыхать …
Разные уровни – «разные люди»: человек, он же – и сродни животному своей «биологией», он и «личность», он и член семьи и самых разнородных «общностей» …
Но главное, наверно, – это он сам. «Сам» как «автономная единица», мыслящий, творящий, преобразующий «субъект», вносящий частичку своего «я» в ткань мироздания. Как маленькая и совсем не совершенная копия Единого Творца, как Его образ и подобие.
Вот и «самовыражаемся» каждый на свой лад – все шесть с лишком миллиардов …
И сверху на каждого из нас смотрит Бог. Мысль глупая, если не кощунственная. Все мы – люди цивилизованные. В основном – христиане; а христиане так Бога не понимают. Бог – Он – Творец, Перводвигатель, Вседержитель, Закон … Но чувствуется же и личное Его присутствие. И пускай представление наше об этом несовершенно. Свет и покой озаряют жизнь, и иногда на глаза наворачиваются слезы. И хочется, как хочется этого Присутствия!
А ведь Оно есть.
Ведь есть Он.
И Он – в каждой нашей жизни; и мы у Него – «все наперечет».
Он любит нас…
Мысль потихоньку путается и летит высоко-высоко … Я засыпаю.
20-29 ноября 2004 г.