Ч А С Т Ь 4.
СТАРТ ПОСЛЕ ФИНИША
МОЯ ТАМАНЬ
Однажды миру стало известно, что Тамань самый дрянной городишко на юге России. Сомнений в достоверности такой оценки, данной Лермонтовым, у меня не возникало, но все равно с детства хотелось там побывать.
Тамань — от этого слова веет романтикой, что-то в нем таинственное, вольное, дерзкое. Между тем, в представлении жителей Тамань — всего лишь местность, Таманский полуостров. Местность небольшая, между крайними точками километров сто. Есть и населенный пункт, тоже небольшой, даже не райцентр. Может быть, кто-то и считает его городом, но по количеству жителей он значительно уступает многим кубанским станицам.
Нет, о Тамани так нельзя. Здесь с древности... О ней и теперь постоянно пишут, что... Позвольте, а если не пересказывать? Просто поделиться впечатлениями.
На Тамани, как и везде, бывает зима, но вспоминается она летней, солнечной. О такой и пишу.
Сразу же за Темрюком дорога пересекает бывшее болото или высохшее дно. Пейзаж своеобразный, свет слепящий, как в пустыне. Возможно, уже Тамань? Ее границы на картах не обозначены. Потом вверх, станица Голубицкая. За ней наверняка Тамань, ибо взору открывается панорама восхитительная, нельзя не ахнуть. Дали неоглядные, загадочные. Дорога полого спускается вдоль обрывистого берега моря. Море и небо — чистейшая голубизна. Такой великолепной голубизны и так много, конечно же, нет больше нигде.
А не преувеличиваю ли? Ведь Азовское море и небо не отличаются чистотой и яркостью красок. Песок местами с илом, вода мутновата. Нет, такое бывает, но у северных берегов. Здесь же вода, песок и краски чисты, хотя и смягчены, по сравнению с черноморскими.
Все это правее дороги. А левее... Под южным благодатным солнцем — хорошо ухоженные виноградники. Они до самого горизонта, там у горизонта горы. На переднем плане белокурая красавица с корзиной винограда — рекламная открытка, приглашающая туристов в Австрию. Такой же снимок, не хуже, можно сделать здесь, на дороге, если повернуться влево.
Дорога на Порт Кавказ идет сквозь виноградники, то приближаясь к морю, то удаляясь. Нет, это не моя Тамань. Эти красоты — всеобщее достояние, пока еще не оцененное.
Проект на бурение скважины, раздел — орография района. Тамань характеризуется геологами как местность пересеченная, с невысокими хребтами широтного простирания. Встречаются диапировые структуры, потухшие или периодически проявляющие себя грязевые вулканы.
Тамань начала 80-х — небольшие станицы и села без помпезных административных зданий и дворцов культуры. Скромное жилье, чистые улицы и дворы. Совхозы, выращивающие виноград, винзаводы, рыболовецкий колхоз. Промысловой рыбы почти не осталось, ее лов запрещен, но ловили, возможно, неофициально. Браконьерство же процветало. Кемпинг, пансионат, несколько пионерских лагерей. Все на провинциальном уровне.
Утреннее солнце, вода искрится, воздух свеж, песок чист, на нем затейливые узоры — художество волн. Признаки недавнего пребывания человека отсутствуют. Узкая прибрежная полоса разделяет море и обрывистый спуск к нему. Местами просто обрывы с выходами глубоких оврагов, местами протяженность спусков достигает сотен метров. Спуски, кручи, прилегающие к ним непахотные земли поросли буйными травами и кустарником, среди которого преобладают терен, шиповник, ажина, боярышник. Местность дикая, безлюдная. Где это? Да здесь же, на Тамани — побережье от совхоза Ильича и почти до Пересыпи —километров 40. В трех-четырех местах к морю можно подъехать, и все. Больше подъездов или удобных подходов нет.
От буровой по тропинке вниз, потом вдоль оврага и километра через два обрыв к морю. Морская даль, волны, одиночество, они не совместимы с житейской суетой, дрязгами, ожесточением. Море успокаивает, настроение нормализуется.
Когда-то в 50-х работал начальником участка. Буровые у моря — от Приморска-Ахтарска до Должанки. Часто в пути, море рядом, а купался редко — спешка, заботы. Подумалось: теперь так нельзя, с морем нужно дружить, тем более что купаться люблю и хорошо плаваю.
Периодически для разрядки стал ходить к морю. Потом привез на буровую велосипед. Время выкраивал вечерами или в воскресные дни. Вначале прогулки были недолгими. Однако, куда ведет эта тропа, что там дальше? Поездки удлинялись и чем больше узнавал окрестности, тем они (поездки) становились увлекательнее.
Море — такое большое и доброе. Оно всем что-то дает — настроение, здоровье, радость... взамен не требуя ничего.
Природа Тамани — наверное, это прежде всего теплое море. Море манящее, желанное и доступное. Оно неотразимо, как улыбка женщины.
Песчаное дно углубляется быстро — два десятка метров и нужно плыть. Если через сотню метров оглянуться — обрыв покажется небольшим, откроется перспектива с верхней частью буровой вышки. По мере удаления вышка как бы приподнимается, становится выше. Море неглубокое, сколько ни плыви — дно близко, в нескольких метрах. По сравнению с могучим океаном Азовское море кажется ручным, одомашненным. Но море есть море и шутки с ним плохи. В гневе жестокое. Часто штормовая волна безжалостно топит рыбачьи лодки и небольшие суда. Однажды в 70-х, гонимое ураганом, море озверело бросилось на сушу, смывая поселки, затопляя низины. Много людей погибло. Досталось тогда и Пересыпи. И снова покорное, ласковое, безответное...Для тех, кто связал свою судьбу с морем, оно, конечно, другое. У каждого свое.
Поздняя осень, в степи пусто, голо. Над самой землей летит что-то яркое, желтое. Сообразил не сразу — это же лиса. Патрикеевна не долго фасонила своей новой шубой и шикарным хвостом — скрылась в овраге. Братья наши меньшие, когда торопятся, перемещаются прыжками, а лиса рысью. Ее тело и вытянутый хвост почти не колеблются. От того и впечатление полета.
Однажды у посадки повстречал зайца, крупного, килограммов на 8—10. С минуту молча смотрели друг на друга. Я с интересом, он — равнодушно. При этом, как бы нехотя, пощипывал траву, неспешно перемещался туда-сюда. В серой пушистой шубе, совсем близко, мог бы достать его брошенной шапкой. Смотрины надоели, пошел на него. Заяц попрыгал в посадку, не торопясь.
НА БУРОВОЙ 11-ой КУЧУГУРЫ
Берег Азовского моря, село Кучугуры. На крутом взгорке за селом буровая, именуется 11 Кучугуры. Проектная глубина 4100 м, проектный горизонт — верхний мел, со вскрытием нижнего мела. Цель — поиск и разведка газоых залежей (из проекта).
При сравнительно небольшой глубине проектом предусматривалась сложная многоколонная конструкция скважины (4 колонны и хвостовик), высокая плотность бурового раствора (1,98—2,06), осложнения в виде осыпей, поглощений раствора и газоводопроявлений. Расчетная продолжительность строительства скважины 17 месяцев. Силовой привод — электрический.
Когда в 72-м Министерство нефтяной промышленности разделилось на два — нефтяное и газовое, видимо, не был учтен какой-то малоприметный человеческий фактор. Я к тому, что стоило только одному из ведомств начать разведку новой площади, как тут же появлялись буровые другого. Такое нельзя объяснить социализмом или русским характером (как теперь принято все объяснять), оно имеет глобальное распространение. К примеру: океан велик, но наши рыбаки (если верить прессе и рассказам) постоянно стремятся в американские, японские или другие воды. Американцев-японцев, наоборот, тянет в наши. Вот и здесь, на Тамани, мы забурили скважину рядом (в 500 м) от буровой 1 Кучугуры, обслуживаемую бригадой Ахтырского УБР, то есть нефтяниками.
Вблизи Кучугур наша буровая по счету вторая, что же касается ее номера "одиннадцать", то он, очевидно, связан с планами и прожектами геологов.
Коллегам не повезло. Скважина бурилась трудно, с осложнениями. При забое примерно 3500 м углубление фактически прекратилось — циркулирующий буровой раствор насыщался газом, что грозило выбросом, одновременно эти же или близлежащие горизонты раствор поглощали. В течение года было пробурено всего 4 метра, произведено 37 тампонирующих операций (закачка цементных смесей в поглощающий горизонт). Скважину ликвидировали.
11-я Кучугуры забурилась в марте 80-го. Бригадой руководил Николай Харьковский.
...Пятидесятые годы, Северская разведка. Мне пришлось работать в вахте бурильщика Харьковского. Ах, Николай — душа нараспашку! За тормозом стоял в клетчатой рубашке с засученными рукавами. Доброжелательный, улыбчивый, работал как бы шутя. Все у него получалось само собой. По пути на буровую в автобусе азартно играл в карты. Возвращаясь ночью, иногда похмелялись и пели казачьи песни. Что за чудо эти песни! Предки выразили в них душу и передали ее нам, потомкам. Слух и голос у Николая отличные. Любили его хлопцы.
Меня перевели в Каневскую. Виделись редко, мельком. Николай стал мастером, потолстел. Ко времени забуривания данной скважины он уже крепко болел — злодейка-водка сгубила сердце. Но Николай продолжал работать. На майские праздники скоропостижно умер.
Одни всю жизнь в поле, другие предпочитают контору. У меня эти виды деятельности чередовались. Последнее время ---начальник смены ЦИТС (центральной инженерно-технологической службы). Просился на буровую. Случай представился, руководство не возражало. Следует заметить, что мне тогда уже исполнилось 55. В этом возрасте буровики-полевики выходят на пенсию. Такое право имел и я. Тогда, в 80-м, максимальная пенсия буровика — 132 р. При зарплате 300 р. и более работающим пенсионерам пенсия вообще не выплачивалась.
Домики-вагончики — их много, больше десятка. Расставлены в два ряда, образуя улицу. У каждого свое предназначение —кухня-столовая, продуктовый склад, клуб, душевая-сушилка, склад-слесарка, административный "корпус"... Хотя вагончиков и много, но вахтовики живут тесно — койки в два яруса. Небольшой вагончик для начальства, такой же у женщин. В административном — документы, рация... Столовую снабжает продуктами ОРС (отдел рабочего снабжения).
На снимке, освещенный утренним солнцем, поселок выглядит привлекательно — чистенький, бетонная дорожка, под окнами цветочные клумбы. В домиках — разное, некоторые требовали серьезного ремонта.
Одновременно на буровой живут и, чередуясь, работают две вахты. Всего их четыре. Меняются через четверо суток. Вахтовый автобус начинает свой рейс в Краснодаре, пополняется в Новодмитриевской, Афинском, Холмском, Темрюке...
В 50-х и раньше бригадой руководил один буровой мастер, в 60-е уже двое — мастер и помощник мастера. В 70-х руководитель бригады стал называться начальником буровой, ему полагались помощники — мастера: один или два, в зависимости от сложности скважины. Нам полагалось два мастера. Периодически их и было два, но в основном один — Федор Васильевич Шевченко. Опытный буровик, без претензий. Напарник нравился. Когда дела шли нормально, мы менялись одновременно с вахтами. Находясь дома, я имел возможность связываться с буровой по радиотелефону.
С людьми знакомился по ходу дела. Одним из первых подошел электромонтер Владимир. "Алексеевич, со мной не пропадешь,— говорил он непринужденно.— Оборудование знаю, как свои пять пальцев". Монтеры были в каждой вахте, но серьезные неисправности им не по плечу. Выручал Владимир. Харьковский вывел его из вахты, он находился на подхвате. Вначале Владимир выпивал слегка, потом стал набираться основательно.
Говорили, что и Харьковский не ограничивал себя по части спиртного. Пил даже во время сердечных приступов. Казалось бы, и в бригаде должны быть нравы такими же, тем более что в течение последнего года бригада не бурила — транспортировка оборудования более чем на 300 километров, затяжное строительство буровой с сопутствующей неразберихой, да и на прежней точке скважина ликвидирована из-за аварии. Нет, бригада нормальная, дисциплина на уровне, спиртным не злоупотребляли. Владимиру предложил перестать пить, вернуться в вахту или уволиться. Через некоторое время он предпочел последнее.
В день приема — забой скважины 2500 м. Предстоял спуск очередной обсадной колонны. Не повезло: после трехдневной остановки, связанной с ремонтом оборудования, ствол потерял проходимость. Выпучивание пластичных глин Майкопа. Приступили к восстановлению ствола проработками. Неожиданно выяснилось, что на базе нет утяжелителя. Поступила команда стоять. Ожидать предполагалось долго. Но просто стоять нельзя. По технологическим соображениям нужны промывки, хоть периодически, для поддержания параметров бурового раствора. Для этих целей утяжелитель понемногу подвозили. Подумал: если идет промывка — можно и прорабатывать. Так, без команды, но и без возражений, мы постепенно восстановили ствол и спустили колонну. Позже, задним числом, на эти работы оформили документы.
В один из дней, во время проработки, началось поглощение, небольшое. Циркуляция не потерялась, но в течение получаса количество бурового раствора в приемных мерниках насосов уменьшилось кубометров на 10. В подобных случаях иногда достаточно остановить промывку, приподнять инструмент и постоять несколько часов — так называемый отстой. Поры поглощающих пород глинизируются (кальмотация) и поглощение прекращается. Так и сделали. Часов через шесть смогли продолжить проработку. Наверное, следовало предварительно согласовать наши действия с руководством. Отстой, как метод борьбы с поглощением, еще не имел официального признания, его всерьез не принимали. Наша инициатива тогда понравилась руководству. Но позже оно сочло нас партизанами. В отношениях возникла и стала нарастать напряженность.
Начальство, эх, начальство! Как с ним поладить? Имеется множество железных, проверенных жизнью, рекомендаций. Среди них, конечно, водка, совместное застолье, уступчивость, дружеская услуга. Высоко ценятся личная преданность, признание безусловного превосходства шефа... Да, чуть не забыл — неплохо, если получается то, что делаешь, но нельзя выпячиваться.
Позвольте, что за примитив, возразит кто-то. Согласен. В последнее время, особенно на Западе, появилось немало публикаций, посвященных взаимоотношениям в обществе. Рассматриваются тончайшие нюансы. Получается, что начальник как бы и не начальник, а шеф, босс. Сотрудники — коллеги. Шефа заботит, как создать обстановку, при которой способности сотрудников раскрылись бы наиболее полно. Само собой, что унижать достоинство сотрудников нельзя. Давить и перевоспитывать не надо. Просто каждому — свое место. Сотрудникам по отношению к своему шефу — тоже...
Читается с интересом. Публикации такого профиля популярны. Но Россия еще не Запад. Если там поведение человека во многом определяется жизнью, то у нас начальством. С оговорками можно сказать, что такое четкое разграничение общества на начальников и подчиненных — явление российское. Унижение личности, привычку подчиняться чужой воле нам вдалбливают с детства. В школе эти тенденции усиливаются. Наконец армия. Лучший солдат тот, кто готов выполнять любые, даже самые дурацкие распоряжения, безропотно терпит унижения и оскорбления. В отличие от американской армии, в нашей пресс бесправия и подавления ничем не ограничен. Дальнейшая жизнь — продолжение армии. В результате без начальства мы не можем. Если ослабевает давление официальных структур, появляются дедовщина, бугры, паханы... В нашем сознании собственная свобода и комфортность связаны с подавлением свободы и комфортности ближнего.
Опять кто-то возражает: сгустил краски, исказил действительность. Возможно, живем по-разному.
Ну а как с вышеприведенными рекомендациями по отношению к начальству? Все зависит от характера. Одни их не знают, но действуют в соответствии с ними. Другие знают и даже ценят, однако взаимоотношения с начальством оставляют желать много лучшего.
Подчиненных нужно учить, требовать с них, контролировать выполнение, что я и делал, в меру необходимости, находясь в роли руководителя. Сам же работал эффективно, с интересом только при полной самостоятельности, когда предоставлен был как бы самому себе. Работать на начальника, даже либерального и умного, не получалось, терял инициативу и лицо. С начальством больше не везло, чем везло. Может быть, поэтому в конце концов пришел к банальному выводу — все же лучше быть самому на-"чальником...
Принимая склад на буровой и бухгалтерскую документацию, убедился в абсолютной пробивной способности предшественника, его неограниченных возможностях. В бухгалтерии и у снабженцев Николаю все улыбались. И он улыбался. Улыбалось и руководство. Работалось легко, не замечалось или не придавалось значения многим упущениям, ошибкам, неэффективной работе бригады и даже запоям. Мне не прощалось ничего.
Особенно трудно приходилось с главным инженером. Видимо, он подозревал меня в самых что ни на есть смертных грехах —инакомыслии, самонадеянности и даже в критическом отношении к нему. Это было уже слишком, но предпосылки для таких подозрений имелись. В Каневской начинали, можно сказать, вместе: я мастером, а он начальником ПТО (производственно-технического отдела), вскоре стал главным инженером.
Он немного моложе меня, но к тому времени уже имел опыт руководящей работы и авторитет. Тогда немало изумлял неутомимостью, преданностью делу и умением работать. На спусках колонн, цементажах, аварийных работах чувствовал себя уверенно. В сложных, напряженных ситуациях, когда мы сосредоточивались на происходящем здесь, на данной буровой, он не забывал обзвонить другие буровые, контролировал работу конторы в целом. Взаимоотношения с людьми зрелые — с одними резкий, требовательный, с другими спокойный, снисходительный. Коллектив признал его довольно скоро. Позже — реорганизации, перестановки, работали то вместе, то на разных предприятиях. Когда вместе — я подчинялся ему.
Отношения сложились своеобразные. С одной стороны — на праздниках в одной компании с семьями, с другой, на работе, требовал с меня жестко, порой несправедливо. Однажды утром зашел к нему в кабинет:
— Разговаривая со мной, ты придираешься, кричишь, выворачиваешь меня наизнанку. Возвратясь домой, не нахожу себе места. Как же работать?
Он был немало удивлен. Полегчало. Его желчь и раздражительность стали изливаться на другого начальника смены, тоже собутыльника и добросовестного инженера.
Главный все больше употреблял спиртного и это отражалось не только на его характере. Неделями, а то и месяцами ожидали утверждения бумаги, среди которых были составленные мной и нужные мне. В наших отношениях теплота уже отсутствовала. Временами его хамство приводило в ярость, едва сдерживался.
Выходит — недруг, зловредный начальник? Не все так просто. Когда судьба поступала со мной круто, он помогал по-крупному. Вот и недавно, с полгода назад, работая в науке (работал напряженно, на пределе возможного), стал неугодным патрону. Тогда же очень опасно заболела Клара. Трудно пришлось. Сдавала психика. Не стал воспринимать юмор, ведомственные публикации вызывали отвращение. Работа и все связанное с ней казалось чуждым, враждебным. Желанными остались только Клара, друзья и природа. Природа представлялась чем-то большим, добрым, прекрасным.
В этот критический момент руководство УБР решительно протянуло мне руку. Я был приглашен на прежнюю должность, мало того (видимо, с подачи того же руководства), в объединении мне предложили технологический отдел. Но тогда было не до отдела. Думалось — дальнейшая работа должна быть связана с природой, с буровой.
Первая моя зима на Тамани выдалась холодной. Временами крепкие морозы со жгучими ветрами. Стылые поля под хмурым небом выглядели безжизненными. Замерзло море, но не блестящим гладким льдом. Сколько видел глаз, поверхность представляла собой нагромождение торосов. Казалось, что море замерзло мгновенно во время хаоса, неистового шабаша стихий. Ну как здесь не вспомнить о медузе Горгоне? Ах, море, мой любезный друг, мне известны многие твои проделки, но о такой не приходилось слышать. Я не поленился — вторично явился к морю и запечатлел его на пленке.
После спуска 12-дюймовой колонны (диаметром 324 мм), как и предусматривалось проектом, бурение сопровождалось осложнениями. Их интенсивность можно оценить как умеренную. О проводке скважины в условиях осыпей я уже писал. Затяжки-посадки не прорабатывали. Технологи в УБР смотрели на дрилограммы молча и, видимо, думали — если этот наглец влипнет, тогда уж мы ему покажем.
Во время бурения (или после спуска долота) в растворе иногда появляется газ, процентов до 10—15. Газ (метановый) сам по себе раствор не покидает, верней, выделяется, но плохо. На буровой уже имелась новинка — вакуумный дегазатор. С его помощью процесс дегазации значительно упростился. С газом особых хлопот не было, но он зловещий симптом выброса. Признак того, что имеются газонасыщенные породы и их пластовое давление близко к гидростатическому в скважине.
Скважина периодически поглощала. Интенсивность разная. Существует множество рекомендаций по предупреждению поглощения. Среди них первейшая — снижение плотности раствора, но здесь рискованно — скважина проявляет газом. Далее идут уменьшение скорости спуска, промежуточные промывки, ввод в раствор наполнителя... Борьба с поглощением — дело трудоемкое, дорогое, чревато другими осложнениями.
Чтобы сократить время на профилактику, нужно хорошо понимать, чувствовать скважину. Мои хлопцы таким чувством не обладали. Постоянно уличал их в том, что вовремя не заметили начало поглощения, что уменьшился выход раствора при спуске, увеличилась разгрузка по дрилометру... и не принято надлежащих мер. За невнимательность и пассивность часто тут же расплачивались поглощением.
Непривычные требования, плотная опека, много замечаний... Не всем такое нравится. Пожалуй, понимание началось с вахты бурильщика Гражданки.
ГРАЖДАНКА И ДРУГИЕ
Николай Васильевич Гражданка — тогда ему было лет пятьдесят, — среднего роста, кряжистый, взгляд серьезный. К хлопцам строгий и добрый. Как-то в начале нашей совместной работы Васильевич допустил оплошность. Я сделал замечание, так вскользь, без морали. Чуть позже подумал: либеральничаю, а люди разные. Надо быть строже, соблюдать дистанцию, по крайней мере пока не узнаю кто есть кто. Жизнь безжалостна. По неписаным законам за каждую травму или аварию кого-то наказывают. В объяснительной (докладной) руководитель обвиняет исполнителя, исполнитель же ссылается на обстоятельства, неисправности или нехватку чего-либо, то есть винит руководителя. Ответственность несет чаще тот, у кого слабей характер. Начинать с либерализма не стоит. Васильевич, видимо, воспринял мою снисходительность по-другому — как признак порядочности, аванс доверия. И больше не ошибался. Отношения вскоре стали хорошими, доверительными. В отличие от некоторых, Васильевича не заносило на пьянки, стяжательство, на треп о победах над женщинами в годы лихой юности. С уважением относился к самому себе и общепринятой морали. Наверное, его черты характера могли бы быть использованы сторонниками социалистического реализма для , портрета передового рабочего, даже партийца. Но партийцем Васильевич не был, долго работал помбуром, прежде чем стать бурильщиком. Мои представления о Васильевиче складывались постепенно, по его отношению к делу, к людям.
На снимке он и его вахта возле бурового насоса. Все в касках и брезентовках. Лица спокойные, серьезные. В группе первый помбур П. Деревянко — невысокий, скромный, добросовестный рабочий. Верховой Н. Литвин — мужчина видный, немного горластый, но дело знал. Электромонтер Сергей Моторин. О нем подробней. В бригаду пришел после увольнения Владимира, того самого, который предпочел остаться верным себе и водке. Сергею лет тридцать, в бурении новичок. Профессией электрика овладел в армии и там же получил (как считал) неплохую практику. Подумалось о нем с сомнением, но группа допуска высокая. И потом... взгляд карих глаз такой спокойный, доверчивый, наивный, что, разговаривая с ним, нельзя не улыбнуться. Вскоре стало ясно: Сергей запросто разбирается в сложной аппаратуре. Электромонтеры признали его лидером. Организацию профилактики оборудования в буровой и на подстанции он взял на себя. Простоев по вине монтеров не стало. Сергей оставался таким же, без претензий на привилегии. На работе всегда при деле, не пил, не прогуливал, не хамил. Иногда вахта приглашала его поработать у ротора. Сергей не отказывался. Правда, приглашали редко. Как часто мы не отдаем должного скромному, но ценному работнику. Такие, как Сергей, определяют эффективность труда целого коллектива. Но наше внимание, а иногда и пряники, достаются не Сергеям, а тем, кто способен тормозить, вредить, людям с гонором, самомнением.
* * *
На Тамани работали две наших бригады. Их объединял РИТС. Раньше такое подразделение называлось участком бурения. В его составе начальник Дьяков Геннадий Пантелеевич и инженер по сложным работам Гуща Николай Сергеевич. Были и другие, но вышли на пенсию. Оба в бурении с молодости. Я их знал с 50-х. Уважаемые люди, в свое время мастеровали, бурили глубокие, сложные скважины. Я им очень благодарен за то, что здесь, на Тамани, оказавшись моими ближайшими начальниками, они не стали в руководящую позу, не предлагали свой опыт, стиль и взгляды. Когда было трудно, советовался с ними, мнения совпадали.
Странное образование этот РИТС. Он не располагал промежуточными складами, рацией и даже административным вагончиком, хотя управление и базы снабжения — более чем за 200 км. Его сотрудники — вольные специалисты, подключались к делу, когда считали нужным. Жилье — на обеих буровых, но находились больше у соседа.
* * *
Несмотря на сложности, бурение шло в довольно высоком темпе. Интервал 2518—3325 пройден за два месяца и перекрыт следующей технической колонной, диаметром 245 мм.
Вышесказанное означает — подготовлен ствол, спущена и зацементирована обсадная колонна. На устье смонтировано новое противовыбросовое оборудование. Заменены бурильные трубы, так как предстояло бурить долотом другого, меньшего диаметра. Ответственные, трудоемкие работы продолжительностью примерно в месяц.
После спуска колонны условия бурения оставались сложными. Учитывая их, месячное задание не превышало 100 м. Примерно такие же' скорости предусматривались и проектом. Производя в месяц по 12—15 долблений, мы бурили по 130—150 метров. Но, странное дело, наши успехи раздражали управленцев. Все же по итогам соцсоревнования нам присудили второе место. Неплохо. Но тут же, в информационном бюллетене приводились показатели, из которых следовало, что у нас они самые высокие. В следующем квартале — на третьем месте и опять при самых высоких показателях.
Как-то ночью, перед подъемом инструмента, раствор оказался перебит нефтью и газом (газа процентов 15). Опасное дело, неизвестно, что за этим последует. Срочно приступили к дегазации и утяжелению. На буровой имелась техника, облегчающая данную работу, но она не гарантировала равномерную плотность раствора. Неравномерная плотность —одна из причин поглощений, а они случались часто. Утяжеляли через воронку гидросмесителя, лопатами. Положение осложнялось тем, что утяжелитель заканчивался.
Озабоченный обстоятельствами, я не заметил, что уже полночь и появление на баритной площадке сменяющей вахты показалось неожиданным. Заступившие двигались вяло, словно еще не проснулись, даже покачивались. Боже, они же пьяны! И больше других — бурильщик. Дорога была каждая минута, каждый человек — нужно наблюдать в буровой за выходящим раствором, кому-то обслуживать желоба и дегазатор, насосную и утяжелять. В перспективе возможен выброс, а он развивается так стремительно... Если бы сразу заметил состояние буровиков, не отпустил бы сменяемых, а теперь попробуй собрать. Бывают минуты эмоционально и психологически очень напряженные...
— Хлопцы, пошевеливайтесь, выше темп!
— Так ведь нечего бросать, барит кончился.
Как кончился?! Я повысил голос и сам взялся за лопату.
— Берите носилки, вон его сколько по краям и за пределами площадки!
Там можно было насобирать еще тонн 10. Темп возрос. К счастью, минут через 30 раствор стал выходить без газа. Опасность выброса миновала. Официально обвинить вахту в пьянстве уже не мог, так как допустил к работе. Сказал, чтобы промыли скважину по циклу, проконтролировали раствор (замером параметров и обработкой занималась женщина-коллектор), подняли инструмент в обсаженный ствол и вычистили приемные мерники. Чистка мерников — грязная, тяжелая и в данном случае незапланированная работа. Задание выполнили полностью.
ШЕПЕЛЕВ И ДРУГИЕ
Звали его Николай. В бригаду пришел помбуром. До этого работал бурильщиком. Лет сорока, крупный, спокойный, в гневе решительный. На судьбу не жаловался, у ротора работал добросовестно. Бурильщик Комиссаров иногда доверял ему тормоз. За тормозом стоял уверенно: чувствовался профессионализм. Хлопцам нравился. Комиссаров скоро собирался на пенсию. Кем заменить? Я знал, что Шепелев разжалован за пьянку. Так ведь работает хорошо, не пьет. И я часто в немилости у начальства, хотя чем хуже других? Мерить людей своим аршином рискованно. Уже приходилось расплачиваться за подобные эксперименты, но наука не пошла впрок. Тогда еще не читал докладной его бывшего мастера. Прочитал позже — это был крик души человека, замученного пьянками Шепелева.
В чем смысл жизни? "В работе и водке, — убежден Николай. — Работа позволяет уважать самого себя. Хорошо работать, когда напарники дружны, понимают тебя и дело. Задания, указания ни к чему — сами во всем разберемся. Но жизнь без водки лишена радости. Водка, друзья, компания — как без них? Свое отработать можно и после выпивки, так зачем же мешать? Те, кто мешают, — недруги". Нет, он не желал им зла, но они не дают жить как хочется. А жизнь по чужим правилам — что за жизнь?
На перекрестке дорог молодежь. Одеты модно, пожалуй, даже элегантно. С ними миловидная девушка Оля. Держатся с достоинством, лица риветливые. Кто они? Научные сотрудники, специалисты, командированные для обмена опытом? Нет. Вахты бурильщиков И. Кучера и Н. Шепелева в ожидании своего автобуса. Здесь же Александр Проничев — слесарь Божьей милостью. Когда Александр на вахте — не страшит выход из строя компрессора, певмоприборов или ключа АКБ. Александр все может и делает быстро. Он и у ротора работает охотно. Николай Полещук первый помбур, опытный и толковый буровик, кстати, скромный и непьющий. Николай Точило — электромонтер с дипломом техника. В бригаде недавно. Приходилось ему бывать и секретарем райкома комсомола. Парень видный, крепко скроенный, но моральных задатков за ним не замечал. К обязанностям монтера относился прохладно, однако не сачок. Во время спуско-подъемов предпочитал находиться на полатях — помогал верховому или подменял его. Оба (он и Александр) друзья, единомышленники и собутыльники естественно.
ПОГЛАЩЕНИЕ РАСТВОРА И ОТСТОЙ.
Дела давно минувших дней. Чтобы освежить память, зашел в геологический отдел и попросил дело скважины. Оно сохранилось. Даты, глубины, краткие записи. При забое 3601 м во время бурения выход раствора прекратился, уровень ушел. Попытки долить скважину до устья оказались безуспешными. Подняли инструмент в обсаженный ствол. По окраске свеч раствором уровень определен (приблизительно) в 150 м от устья. Отчетливо прослушивалось шипение и пробулъкивание газа, которое часов через десять прекратилось.
Отстой скважины — каковы его возможности? Теоретических обоснований нет. В ведомственной печати на эту тему была статья. Писал научный сотрудник из Туркменистана. Получалось, как и у нас — небольшие поглощения могут быть ликвидированы с помощью отстоя. Сопротивление пласта увеличивается, но до определенного предела, после которого поглощение возобновляется. Данный случай выходил за пределы нашей практики. И все же получилось. Часов через 40 скважину удалось заполнить до. устья, а через 52 циркуляцию восстановить. Бурение продолжили.
"Почему при поглощениях вы всегда прибегаете к отстоям? Не лучше ли закачать в пласт цементную смесь?" — говорили скептики. На первый взгляд, так. Но, чтобы приступить к тампонажу, нужно восстановить циркуляцию, что тот же отстой. Затем спуско-подъемы, геофизические исследования, тампонаж, ОЗЦ (ожидание затвердевания цемента), разбуривание его... Времени уходит кратно больше, а результат сомнительный. Здесь можно спорить, но опыт соседей (37 тампонажных операций) не в пользу тампонажей. И мы провели одну закачку цемента — после разбуривания поглощение возобновилось. Плотность раствора... На эту тему шли постоянные дискуссии с геологами. Ее уменьшили до 1,92—1,90, но периодические поглощения продолжались. Мы придерживались нижней границы, иногда перебарщивали и фактически бурили на 1,88. Помогало, но мало. Думалось: зачем насиловать скважину, надо снижать еще. В конце концов нам узаконили плотность 1,90— 1,88. Далось такое нелегко. Наши соседи на буровой 1 Кучугуры тоже были склонны снижать плотность — не разрешала Москва. Слишком большой риск. В разрезе высоконапорные горизонты — газ да и соленые воды. Вода — рапа, соли магниевые — уничтожающие все живое, а рядом Азовское море.
Опять о буровом растворе. Стоил он недешево. Утяжелитель — барит (рублей по 60 за тонну) из Казахстана, бентонитовая глина из Армении или Донбасса, химикаты... Если учесть, что для проводки скважины требуются тысячи, а чаще десятки тысяч тонн барита, то станет ясно, что значительная доля стоимости бурения приходится на раствор. С другой стороны, в разрезе много бентонитовых глин, при бурении они частично растворяются. Раствор разжижают водой и химикатами, а для поддержания плотности утяжеляют. Раствор прибавляется, его сливают в емкости и земляные амбары. Раствор и расходуется —на виброситах, при чистке емкостей... И, конечно же, при поглощениях. По техническим нормам, запасного раствора должно быть не менее двух объемов скважины (кубометров 500) на случай выброса и других непредвиденных обстоятельств.
Целая система трубопроводов и механизмов предназначена для поддержания раствора в текучем состоянии и подачи его в приемные мерники насосов. Казалось бы, с раствором нет проблем. Но они есть и не простые. Несмотря на механизацию, чтобы взять из амбаров и подготовить к закачке в скважину несколько десятков кубометров раствора (обработать реагентами, подутяжелить), нужно много часов. Хорошо, когда запас достаточный, приготовлять его из сыпучих материалов значительно дольше.
Я жестко требовал бережно относиться к раствору и при поглощениях ни в коем случае не увлекаться закачкой его в пласт. Исходя из здравого смысла, придерживались следующего — если поглощение превышает 10 кубометров в час, бурение прекращать и поднимать инструмент для отстоя. Может быть, поэтому наши осложнения в сводках выглядели не очень серьезными. Некоторые полагали, что мы осторожничаем. Однако именно такой подход позволял много бурить за месяц.
При забое 3653 м, как и в прошлый раз, выход раствора прекратился, уровень ушел куда-то на трудно определяемую глубину. Подъем в обсаженный ствол, безрезультатные попытки долива и т. д. Однако теперь пробулькивание и клекот газа слышались сильней и все нарастали. Поглощение произошло в первой половине дня, а к вечеру клокотало уже у устья. Встревоженные происходящим, на буровую приехали начальники ЦИТС и нашего РИТС. Хмурились, задумчиво молчали. Видимо, каждый размышлял, что предпринимать, если начнется перелив — явный признак того, что заработал пласт. На устье мощное, по тому времени, противовыбросовое оборудование, рассчитанное на 350 атмосфер. Если герметизировать устье (закрыть превентор), под ним станет скапливаться газ, буровой раствор будет задавлен в поглощающий горизонт. Скважина опорожнится, давление возрастет до пластового, а оно порядка 600 атмосфер.
Закачивать раствор? Но скважина его поглощает. Пустить скважину на отработку газом через превенторные отводы? Но техническая колонна не рассчитана на значительное снижение внутреннего давления, ее сомнет, скважина погибнет, и это еще не самый худший вариант. Худший — открытый неуправляемый фонтан.
Думалось: превенторы не закрывать до последнего, пока не начнется перелив. Если начнется, закрыть, периодически стравливать газ и закачивать раствор в затрубное на поглощение. Обвязка позволяет. Выиграем время до прихода цементировочных агрегатов. Дальнейшее неясно, по обстоятельствам.
После полуночи пена вышла в желоба, но это еще не перелив. Несколько напряженнейших часов. К утру скважина стала понемногу успокаиваться. Долили скважину и восстановили циркуляцию через 81 час.
Для разобщения и изоляции пройденных горизонтов проектом предусматривалось на этой глубине спустить 8" хвостовик (спустить и зацементировать обсадную колонну в интервале открытого ствола). Казалось бы, хвостовик облегчит дальнейшее углубление. Однако известно и другое — в сложных условиях (а они сложные) не удается качественно зацементировать хвостовик. Те горизонты, что поглощали до спуска, поглощают и потом. Кроме того, в стволе уменьшенного диаметра усугубляется вероятность поглощений и проявлений. Хвостовик на 1 Кучугуры не решил проблем. Зачем же с ним связываться? Хорошо бы снизить плотность до 1,80 цифра получается расчетом, исходя из падения уровня при поглощении.
Мне казалось, что взаимоотношения со скважиной трудные, но складываются. Только бы не мешали, Бог даст — прорвемся к проектной глубине.
Кто-то, умудренный жизнью, в этой ситуации постарался бы переложить ответственность на начальство и обстоятельства, подчеркивал трудности, доказывал невозможность дальнейших работ. Я же проявлял инициативу и тянул ответственность на себя. Логика в такой позиции есть — нельзя довести скважину до ума, перекладывая ответственность на других...
* * *
Неожиданно на буровую приехала комиссия во главе с заместителем генерального директора объединения по бурению. По традиции вначале слово предоставили исполнителю. Когда излагал предложения, главный инженер УБР прервал меня:
— Что ты плетешь?.. Ты, ты же инженер! — казалось, он возмущен до предела.
— Не надо давить, пусть говорит! — и его, в свою очередь, прервал зам. по бурению.
Наш высокий шеф не знал специфики данной площади, но с ним два начальника отделов — производственного и технологического — авторитетные буровики. Главный больше не выступал. Решили продолжить бурение без спуска хвостовика, плотность раствора снизить еще на две сотки. Судьбоносное для скважины решение...
Протокол этого совещания в деле скважины я не нашел. Был другой — при главном геологе объединения, в спокойном тоне, без эмоций. "По данным бурения геологи сочли возможным снизить прогнозный коэффициент АВПД (аномально высокого пластового давления) до 1,80, на основании чего и определена плотность раствора для дальнейшего углубления 1,85—1,86".
ВЫХОД НА ПРОЕКТНУЮ ГЛУБИНУ И СПУСК КОЛОННЫ
Скорости бурения возросли. Скважина еще капризничала, сопротивлялась, но больше для видимости, понимая, что ей не устоять. Наконец — проектная глубина! Победа!
Несмотря на значительные потери времени из-за осложнений и оргпростоев (особенно в начале бурения, при восстановлении ствола), мы укладывались в установленный нарядом срок. Однако... геологи увеличили глубину еще на 20 м, потом еще и еще. Бурение сверх проекта можно сравнить с бегом спортсмена, которому после финиша вдруг увеличивают дистанцию. Приближаясь к финишу, спортсмен выкладывается полностью, до конца и морально, и физически. Возможно ли его заставить бежать еще? Так .и бригада на заключительном этапе, стремясь к проекту, работает на пределе возможного, пренебрегая профилактикой, ремонтами, мирясь с упущениями и недостатками. Наконец можно с облегчением вздохнуть, но нет, давай еще!
Всего сверх проекта пробурили 58 м (до 4158 м), но эти метры, эти шесть долблений сопровождались тремя каротажами и каждый раз в полном объеме. После каротажа — ожидание решения. Я присутствовал на одном из таких совещаний при главном геологе объединения. В пятницу оно не состоялось — кто-то отсутствовал. В субботу и воскресенье управленцы, естественно, не работают, а буровая ждет. Запомнились надменные физиономии геологов. Ожидание каротажников, ожидание решений... Такое бурение ни к чему — одни убытки и огорчения. План на спуск эксплуатационной колонны уже на буровой и сама колонна тоже. Трубы разложены на стеллажах в соответствии с расчетом. Скважина и буровая готовы к спуску. Правда, не совсем. По издавна заведенному порядку мера труб представляла собой обширную ведомость. По каждой трубе в графах записывается множество данных — марка стали, толщина стенки, завод-изготовитель, номер плавки, номер трубы... давление опрессовки. Просматривая акт на опрессовку, обнаружил путаницу: кажется, по нескольким трубам давление опрессовки не соответствовало марке стали и положенного запаса труб не подвезли. Связь плохая, но множество раз дозванивался до трубной базы, просил приехать разобраться. Звонил не только трубникам, но и технологам, механикам, в ЦИТС — просил прислать комиссию для проверки готовности (так положено) и ответственного на спуск. На звонки не реагировали. К такому отношению привык.
Но как же быть? Начну спуск, тогда зашевелятся. И начал. В одной из сводок передал: подготовка к спуску, компановка низа, спуск — 40 труб. Случай, по-моему, беспрецедентный. Вскоре на буровую явился представитель ЦИТС — Немна Николай Прохорович.
А как же трубы, с которыми путаница? Расчетом прикинул, что даже в худшем случае ничего страшного не произойдет, коэффициент запаса прочности уменьшится, но все же останется больше единицы.
Спуск шел нормально. На второй день прибыл еще один представитель с полномочиями начальника ЦИТС — Калоша Евгений Георгиевич. и •' * "
Каждая спускаемая в скважину труба вытесняет буровой раствор и он течет по желобам. Метрах в четырехстах от забоя выход раствора прекратился. Попытались восстановить циркуляцию, не удалось — скважина поглощала. "Качать на поглощение бесполезно, лучше подождать", — предложил я. Представители не возражали.
Когда на буровой не хватало какой-нибудь железки — ездил к соседям, ахтырчанам, они помогали. Пропуски во фланцевом соединении вынудили поехать и теперь". Когда уехал, Е. Г. Калоша решил качать на поглощение. -Израсходовал кубометров 80 раствора — безрезультатно, разумеется. Вернувшись, с сожалением смотрел на конусообразно просевшие амбары, настроение понизилось. Евгений Григорьевич, напротив, шутил и выглядел если не героем, то человеком смелым, решительным. Посоветовавшись с руководством УБР, продолжили спуск. Ожидать можно было разное — и недопуск колонны, и цементаж без выхода циркуляции (то есть некачественный). Но метров через 200 выход раствора в желоба восстановился. Допуск колонны, промывка и цементаж прошли без приключений.
Бригада демонтировала превенторное хозяйство, а в это время мой хороший товарищ, опытный и добросовестный технолог, тщательно проверял первичную документацию — дрилограммы, журналы, вахтовый и глинистых растворов, акты на опрессовку приспособлений и труб...
"Сергей, — говорил я ему, — почему же ты не приехал перед спуском колонны? Мы так просили". Сергей молчал. Видимо, главный поручил ему во что бы то ни стало найти компромат. И доискался-таки. Те самые трубы, о которых упоминал. Позже, когда колонна была уже спрессована, ее герметичность и прочность доказаны, вышел приказ: объявлялся строгий выговор, но не мне, а ни в чем неповинному Н. П. Немне.
Обвязка устья скважины колонной головкой — работа уникальная по своей значимости и ответственности. Верхняя часть колонны и колонная головка (резьбы, сварные швы) на данной скважине испытывались давлением воздуха 580 атм., а фонтанная арматура на 700 атм., но водой. При таких давлениях воздух теряет упругие свойства, дет себя жестко, как жидкость.
Колонна цементировалась в два приема — сначала нижняя ее часть, потом верхняя, для чего компановка колонны включала спецмуфту. Теперь, после опрессовки верхней части, предстояло разбурить (долотом и тру ми малого диаметра) пробку в спецмуфте и цементный стакан (метров 100 цемента) внизу колонны. На завершающем этапе работ выяснилось (опрессовкой), что цемент у башмака (в самом низу) —некачественный. Внутреннее пространство колонны сообщалось с забоин пластом. По технологическим нормам следовало еще цементировать низ колонны, добиться ее герметичное потом прострелять в заданном интервале (перфорирова и испытывать пласт. Здесь же сообщение колонны с пластом уже имелось. Ну как не удовлетворить любопытство, как не опробовать забойный пласт?
Но это не предусмотрено проектом и опасно. Компановка бурильных труб с долотом может оказаться прихваченной. И все же такая команда поступила.
Водой вытесняли из скважины буровой раствор. В процессе замены пласт заработал, интенсивно выбрасывая жидкость. Затрубное подключили к факельной линии. Хорошо закрепленная линия мелко вибрировала. Удачно брошенный держак с зажженной паклей пролетел над "свечой". Вспыхнуло мощное голубое пламя, сопровождаемое низким ревом. Вверх полетели шапки, срывающимися голосами кричали "ура", к горлу подступил коме глаза затуманило. Газ, дорогой, как долго мы тебя искали, как старались, надеялись... Сколько громадных мильонов заколотили в землю ради тебя...
Минут через двадцать поступила команда, задавить скважину. Процесс обратный — качали в трубки воду, за ней буровой раствор. Скважина заглохла, но инструмент оказался прихваченным. Потребовалось немало времени и умения, чтобы его расходить.
Испытание забоя повторили, но уже с и пользованием насосно-компрессорных труб. Увы, эйфория по поводу газа оказалась преждевременной. Дебит газа постепенно уменьшалея, а воды — увеличивался. На третьи сутки скважина фонтанировала всего лишь разгазированной водой. Поставили цементный мост и приступили к испытанию планово объекта.
На разведочных скважинах норматива время бурения и испытания первого объекта объединено. Осметить работы, связанные с опробованием забоя, а они были продолжительными, руководство отказалось. Бригада лишалась премии за ускорение.
ДИСКУССИЯ
Смогу ли я заинтересовать читающего описанием технологических процессов в бурении? Не знаю. Но нужны ли эти описания? Литераторы по этому поводу весьма категоричны — нет, не нужны. Трудовая деятельность героя — всего лишь фон для раскрытия его характера, натуры, души. Но как же познать душу человека без его дела? Может быть, поэтому так мало достойных произведений о человеке труда и многим он кажется примитивным? Литераторы обычно ссылаются на Льва Толстого. Но никто глубже Толстого не вникал в сущность дела и профессии. Да, но не до такой же степени. Теперешний мир состоит из узких специалистов. Что они делают, верней, как делают свое дело, мы не знаем.
Конечно же, я не литератор. Здесь всего лишь заметки специалиста. Ниже, в данном разделе, материал наиболее специфичен, он для коллег, но я его упрощаю, даю пояснения, чтобы он мог быть понят не буровиками, но людьми любознательными.
Теперь уже, будучи экс-буровиком, мысленно вернулся в дни проводки скважины 11 Кучугуры. За столом двое: я и напротив меня... тоже я. Второе "я" взялось отстаивать невысказанные на совещании взгляды и мысли главного инженера.
— Почему ты вообразил, — говорит главный, — что с проявляющими газом пропластками можно на "ты"? Да, они локальны, быстро разряжаются, но где гарантия, что не встретится такой, у которого хватит энергии выбросить раствор? Примеров больше чем достаточно: на площади Кошехабльской у Куприна;, на Новодмитриевской у Русецкого, на Зыбзе... Скважины выбросили раствор, перешли на газ, через несколько суток заглохли, но оказались загубленными.
Я. -Действительно, эффективно бороться с выбросами мы не умеем...
Здесь необходимо отступление. Считалось, что выбросы и неуправляемые фонтаны случаются по халатности, недосмотру, потере бдительности... Упустили плотность раствора... или даже не упускали. При вскрытии газового горизонта (а этого можно не знать) во время подъема, вследствие поршневого эффекта, диффузии и пр. на забое скопился газ. После спуска очередного долота, при промывке, газовая пачка поднимается, расширяется, и на определенной глубине (когда давление снизится до критического), раствор, что выше пачки, выбрасывается газом из затрубного, одновременно начинает работать пласт.
Удержать скважину просто, считают теоретики. Нужно своевременно закрыть превентор и выпустить газ по отводу через штуцер. Закачиваемый раствор немного утяжелять. Немного — чтобы не вызвать поглощения.
Выбросы по такому сценарию бывали, но в последнее время (глубины и условия изменились) больше по-другому. Скважина начинала работать сразу при вскрытии высоконапорного горизонта. События развивались стремительно, буровики оказывались бессильными.
А как там у них? Наши поехали в США, потом в Ахтырке силами сотрудников краснодарского ВНИКРа организовали всесоюзные курсы по изучению американского опыта борьбы с выбросами (74—76-е годы). Американцы свой опыт не скрывали. "Инженер-нефтяник", выходивший и на русском языке, публиковал серию статей на эту тему.
Каковы признаки начавшегося проявления? Конечно же увеличение объема выходящего из затрубного раствора. "Нет, не только", — говорят американцы. Возрастает давление закачки, это хорошо видно на манометре в буровой. Циркуляцию следует остановить, превентор закрыть и по давлению на стояке (в буровой) определить, какой плотности раствор закачивать. Этот важный момент с давлениями отсутствовал в наших инструкциях как до кампании с курсами, так и после нее.
Давление в буровой — то есть давление, при котором раствор закачивается в бурильные трубы. Из прежних инструкций следовало, что пластовое проявление сопровождается уменьшением давления на стояке, так как плотность раствора в затрубном снижается, что логично. Теперь же американские практики (в журнале) и наши мастера, у которых произошел выброс, утверждали противоположное — давление возрастает. На курсах этот момент деликатно обошли. Я немало размышлял —может ли быть такое? Буровики (любой национальности) способны наплести что угодно, а приборов, фиксирующих давление, на буровой не было. Все же, видимо, может, хотя бы за счет увеличения гидравлических потерь в затрубном. Но явление это будет непродолжительным и возможно лишь при определенных условиях. Все скважины, которые у нас выбросили, имели забой порядка 5000 м, плотность раствора два и более, на всех были спущены хвостовики, вследствие чего при дальнейшем углублении зазор между скважиной и бурильной компоновкой — минимальный, а гидравлическое сопротивление затрубного — значительное. Кстати, такое сочетание конструкции скважины и бурильной компоновки наиболее выбросоопасно — для разгазирования нижней части затрубного нужно совсем немного флюида и времени.
У Русецкого в начале выброса (бригада заканчивала отработку долота) давление повысилось со 120 до 150 атмосфер и лопнула предохранительная диафрагма насоса. Хлопцы хотели ее сменить, но давление в нагнетательной линии не стравливалось. Было уже не до диафрагмы — из затрубного бурно поступал раствор. Закрыли превентор, давление быстро повышалось и возросло до величин, угрожающих прочности устьевого оборудования. Раствор из затрубного пустили по превенторному отводу в амбар. Процесс стал неуправляемым. Бригада не была готова к такому варианту выброса.
Далее, американцы придавали большое значение режиму закачки утяжеленного раствора. Нужно не вызвать гидроразрыва пласта и поглощения. Если начнется и поглощение — не удержать скважину. По "Методу бурильщика" при закачке утяжеленного раствора производительность насосов и давление должны быть постоянными, те же, что и при бурении. Но как этого добиться? Ведь в затрубном разной плотности газо-растворная смесь? Регулируя струю выходящего раствора штуцированием. На выходе давление будет разным — иногда достигнет сотен атмосфер (устьевое оборудование необходимо прочное), а давление закачки постоянным. Такой режим исключит как поступление пластового флюида, так и поглощение.
Здесь проблемы изложены упрощенно, материал же трудноусвояемый. После курсов тот, кто понял материал, вскоре забыл его, так как дело не было доведено до логического конца, не создано руководство, простое и доходчивое. Я же интересовался темой, знакомился с обстоятельствами выбросов. То, что знал, искало выход в практику. Вот почему не опасался проявлений.
...Но что же ответить главному? Наверное, следующее:
Я. С пропластками на "ты" потому, что компетентен, чувствую скважину, живу ею. Превенторное хозяйство в готовности, тревоги "Выброс" проводятся регулярно. В случае выброса — удержим скважину.
Главный. -Что за самонадеянность! Есть обстоятельства, при которых все мы бессильны, независимо от компетенции.
С этим доводом нужно соглашаться.
Во время выброса приходится делать сразу многое: обслуживать буровую и насосную, утяжелять закачиваемый раствор, штуцировать и дегазировать выходящий (дело непривычное и весьма опасное), контролировать и координировать процесс, а еще возможные пропуски в соединениях, отказы оборудования и разное. Всего не опишешь, нужно подключить воображение. Состава вахты явно не достаточно.
Главный. А кто понесет ответственность за скважину? Помнишь 1-ю Мышастовскую? Напортачил ты, а отвечал я!
74-й год, буровая 1 -я Мышастовская с проектной глубиной 5700 м. При забое порядка 4500 м спускалась обсадная колонна диаметром 245 мм. На такие глубины колонна спускается секциями. Первая секция перекрывает открытый ствол (ее длина 1000—1500 м). Среди прочих приспособлений на нижней трубе секции — обратный клапан, а на верхней — воронка с левым переводником. С помощью левого переводника секция соединяется с бурильными трубами. Секцию спускают на бурильных трубах, потом цементируют. Вращением вправо бурильные трубы отсоединяют от секции (по левому переводнику) и поднимают, а секция остается. Затем спускается следующая.
Есть нюансы. Если цементный раствор тяжелее бурового и если обратный клапан неисправен, то после цементажа нельзя стравить давление, что затруднит, сильно затруднит разворот по левому переводнику. Да и цементаж окажется некачественным. Как же быть? Клапаны отказывали все чаще.
На забое температура выше, чем у воронки (верх секции), градусов на 30—40, следовательно, там схватывание цемента начнется раньше. Кто-то предложил: нужно подождать, выбрать момент, когда цемент на забое схватится, а у воронки еще нет — тогда и отворачиваться. Но как определить этот момент? По стравливанию давления. Так и делали, и я в том числе. Метода опасная. Если цемент поднимется выше воронки, а такое бывает, и во время ожидания схватится — бурильные трубы окажутся зацементированными.
Я курировал эту скважину. В утвержденном "Плане на спуск и цементаж колонны" фигурируют ответственные по каждому виду работ, по каждой операции, но общая ответственность на мне. Ну не совсем так. На заключительных этапах работ (цементаж и разъединение бурилки с секцией) должен присутствовать главный инженер или начальник ЦИТС. Цементаж — их прерогатива. Но главный, доверяя опыту работников ЦИТС, давно не ездил на ценментажи (во всяком случае, на мои скважины).
Подготовка ствола соответствовала плану, но спуск шел трудно. При движении секция разгружалась больше обычного, из буровой почти не выходил Потом промывке на забое — обратный клапан не держал. Цементаж, после которого давление не стравилось. Информировал руководство о ходе дел и имел согласие на паузу между цементажем и отворотом.
Ночью, утомленный напряженным днем, сидел в вагончике в полудреме. Мне периодически сообщали о результатах стравливания. Знать бы — не выходил из буровой. Наконец, при очередном стравливании, перелив раствора из труб прекратился. Непродолжительная подготовка — и приступил к отвороту. "Семь оборотов вправо и помаленьку спусти пружину, — говорю бурильщику Отдача — те же семь оборотов". Резьба в левом переводнике не стронулась. Первая попытка мало о чем говорит, но сердце екнуло. Набрали пружину больше — результат тот же.
Глядя на бурильную трубу, диаметром 140 мм с толщиной стенки 10 мм, трудно представить, что колонну из таких труб можно скрутить, как пружину, а потом (после снятия нагрузки) она примет исходное положение. Но это так, и пружина немалая, 8—9 оборотов на каждые 1000м длины (предельно допустимая пружина).
Еще несколько безрезультатных попыток. Возмжо неудачно определен вес на крюке? При прочих равных условиях легче всего докрепляется или раскрепляется нейтральное резьбовое соединение, то есть то, которое не подвержено сжатию или растяжению. Поэтому вес на крюке должен быть расчетным. Я гордился, что обычно отвороты у меня легкие, с первых попыток и почти без отдачи, теперь... Изменял вес и все пытался отвернуть бурильные трубы. Мною владело отчаяние. Задавал максимальные режимы. В шинно-пневматические муфты ввернули аварийные болты (чтобы не пробуксовывали). При наборе пружины резьбы докреплялись, цепь перескакивала на звездочках, — рывки, удары... Вылетел из гнезда ротор (весом 7 тонн). Установили ротор и распорку — лопнула и упала под буровую роторная цепь. Установили и ее. Время шло, цемент твердел, шансы на благополучный исход приближались к нулю.
Пришлось признать бесполезность дальнейших попыток развернуться по левому переводнику. С большим трудом развернул бурильные трубы теперь уже вращением влево. Разворот получился значительно выше левого переводника (а хотелось над ним). Промывкой вымыли пачку несхватившегося цемента и снова соединили бурильные трубы в надежде развернуться ниже. Это не удавалось.
Незаметно рассвело. Утро хмурое, на душе гадко, жить не хотелось. На буровую приехал (верней, переселился на жительство) инженер по сложным работам (ловильный мастер) Петр Фомин. Да и я не покидал буровую дней двадцать. Вскоре скважину ликвидировали по техническим причинам.
До ЦИТСа, всего несколько месяцев ранее, работал в Каневском РУБРе (районное управление буровых работ) замом по технологии. Казалось, работал неплохо — планы выполнялись, тяжелых аварий не было, но взыскания получал. Получать взыскания считалось нормальным. Как же накажут теперь? Впрочем, плевать. На этот раз заслужил.
Но меня не наказали, даже не потребовали объяснительной. Наказали главного инженера...
ОСВОЕНИЕ СКВШИНЫ
Предстояло испытать восемь объектов. Но вначале немного воспоминаний.
Каневская 50-х. Испытание скважины ассоциируется с ревущим прозрачно-голубым пламенем. Суточные дебиты тех скважин порядка 400 тыс. м3/сут. газа и тонн 200 конденсата.
В отличие от печки или костра, огонь которых как бы приручен, одомашнен, располагает к покою и отдыху, пламя факела, пожалуй, сродни разбушевавшейся стихии, могучей и грозной. Оно тревожит, восхищает, заставляет улыбнуться. Вспоминая те факелы, я и теперь улыбаюсь.
Откуда такая мощь?! Непосвященному кажется, что газ поступает из громадного подземного резервуара, где он сжат до сотен атмосфер. С недоверием воспринимается информация, что газ находится в порах породы. Ну тогда, наверное, продуктивные горизонты представлены песком сыпучим и мягким, как на пляже в Анапе, пористость и проницаемость которого очевидны. Вовсе не обязательно. Керн (образец породы) из продуктивного горизонта часто не впечатляет, если не присмотришься, пор не видно.
Каневская 70-х. Глубокая разведочная скважина на Медведовской или Платнировской площади. Испытание объекта напоминает процесс реанимации. Признаки жизни есть — при закрытом устье (в колонне вода) скважина набирает давление, но при открытом — скромна и покорно молчит. Чтобы инициировать пласт, снижают уровень жидкости в колонне на 1,5—2,0 тыс. метров (методом аэризации). Иногда пробулькивает газ, уровень воды повышается, но до определенного предела. Или пласт начинает "работать", но слабо, вяло. Горит факелок, на котором, как говорят буровики, можно сварить картошку, но не более, да и то периодически тухнет — задавливает вода.
Вот такие крайние варианты.
Но вернемся на скважину 11 Кучугуры. Суть испытания... Она уже почти ясна из написанного выше.
Однако кратко повторюсь: перфорация колонны, спуск НКТ (насосно-компрессорных труб) вызов притока, отработка скважины до устойчивого дебита, исследование на различных режимах, задавка скважины, изоляция объекта цементным мостом, проверка моста на прочность и герметичность. Далее все то же самое, но на следующем, вышележащем объекте.
Нижние три объекта начинали работать газом. Как мне представлялось, с дебитами порядка 100—150 тыс. м3/сут. Вскоре пламя заметно краснело с поступлением воды. Финал тот же, что и при испытании забоя — разгазированная вода. Огорчались, конечно.
Эх, скважина! Эх, родненькая! При бурении ты вела себя дерзко, лихо, не раз перебивала раствор нефтью и газом, держала нас в постоянном напряжении. Где же теперь твоя силушка, где мощь необъятная?!
Отчего так? Некоторые полагают, что в данном случае газ в небольших локальных пропластках, давление в которых может быть высоким, но пластовая энергия невелика и быстро иссякает. Похоже. Однако возникает вопрос — почему же не уменьшался дебит воды? Есть и другие мнения — цементный камень не безупречен — порист, содержит каверны и проводящие каналы, особенно по контакту с глинистой коркой. Если близлежащие горизонты разобщить не удается, вода задавливает газ.
Да и информация о разрезе всего лишь приблизительная. В простейшем случае геофизики уверенно укажут местоположение мощного газонасыщенного горизонта. Но разрез легко интерпретировать не всегда. Так что, возможно, сразу перфорируем и газ, и воду. Дело не в чьей-то ошибке, а в возможностях. Есть еще бурение с отбором керна. Но вынос керна хорош в плотных породах (аргелитах, алевролитах...), в песках же или слабосцементированных песчаниках он незначительный, иногда вообще поднять ничего не удается. (Использовались шарошечные коронки, алмазные эффективней, но они редкость).
Вышележащие объекты фонтанировали водой. Вода сильно минерализованная, горькая, настоящая отрава, температура 80® С, дебиты высокие, устьевые давления при отработке вплоть до 200 атмосфер.
На одном из объектов, при установке штуцера, заметил в воде меленький, чуть заметный песок. Подумалось: нужно чаще проверять штуцер. Через час победитовый штуцер оказался разъединенным, разъело и угольник, который не имел буфера. Песок оказался весьма высокой абразивности. Чтобы избавиться от песка, уменьшили диаметр штуцера и дебит, естественно. Нетрудно представить себе развитие событий в случае пропуска в одном из соединений ниже коренной задвижки. Пропуск, вначале незначительный, быстро прогрессирует. Нужно срочно задавливать скважину. На буровой в постоянном дежурстве ЦА. Но в спешке, силами вахты, да еще ночью, задавить скважину не всегда удается. В результате открытый, неуправляемый фонтан.
Водяные горизонты имели устойчивый дебит и подлежали исследованию. Но куда девать воду? С помощью бульдозеров сооружали тысячакубовые амбары, которые заполняли один за другим. Буровая на взгорке, не дай Бог вода прорвется в долину, все отравит.
Во время установки цементного моста, после 5-го объекта, случилась авария. На завершающем этапе цементажа цемент схватился. Как выяснилось позже, в воде затворения не был хорошо растворен реагент-замедлитель, часть его осталась в осадке. Низ насосно-компрессорных труб (НКТ) оказался в цементе. Цемент и внутри НКТ. Авария сложная, но нам повезло, ликвидировали ее за неделю. Правда, с десяток труб остались в цементе, но они не препятствовали испытанию следующего объекта.
Быстро сказка сказывается, да не быстро дело делается. Освоение продолжалось 300 дней. "Знаем мы это освоение, — скажет кто-то. — Сплошные ожидания смежников". Нет, баланс времени был неплохой, оргпростои в пределах 10%.
Буровая бригада и тяжелое оборудование — длительное время в освоении. Так было не всегда. В состав Каневской конторы бурения входил цех по освоению скважин, который и занимался освоением. Был и вышкомонтажный цех. А буровики бурили.
И такая структура имела свои недостатки. Количество буровых станков значительно превышало число бригад, что само по себе скавывалось на себестоимости бурения. Кроме того, обезличенное оборудование постоянно ломалось. Занятость освоенцев и монтажников получалась неравномерной. То люди без дела, то не управляются с нахлынувшим объемом.
На Кубани совершенствование бурения в организационном плане выразилось в создании комплексных универсальных буровых бригад. В то же время (конец 50-х) в Татарии, например, придерживались прямо противоположных взглядов — совершенствовали разделение труда. В ведомственной печати и министерских кабинетах по этому поводу шел жаркий спор. Обе стороны отстаивали свои позиции, ссылаясь на высокие технико-экономические показатели. В итоге министерство дало добро обоим направлениям. Теперь имеем то, что имеем.
МЫ И АХТЫРЧАНЕ
Ну зачем же сразу "мы"? Непорядочно как-то, тем более .что ахтырчане, конечно же, люди очень достойные. Чтобы сгладить допущенную бестактность, начну с них.
Когда потребовалась пика (пикообразное долото) для поиска и восстановления "потерянного" ствола, подумалось: получить ее с нашей промбазы дело хлопотное и весьма проблематичное, но, слава Богу, у нас хорошие соседи. И поехал в Ахтырскую РИТС (районная инженерно-технологическая служба). РИТС на Тамани, как я полагал, структура эфемерная, поскольку не имеет промбазы, транспортных и снабженческих подразделений да и многого другого. Наша РИТС, например, — одно название, под крышей которого всего лишь начальник и инженер по сложным работам. У ахтырчан оказалось иначе: новые просторные домики, в одном — узел связи. Все прибрано, чисто, выкрашено, чувствовался порядок. Штаты укомплектованы вплоть до диспетчеров. Наготове дежурный транспорт. Встретили меня приветливо, пику дали незамедлительно.
И буровые, по сравнению с нашими, выглядели основательней, солидней, особенно так называемый соцкультбыт. На буровой у соседа большое впечатление произвел вагон-клуб, его размеры, мягкая мебель, телевизор с большим экраном (тогда редкость) и главное — стол для пинг-понга. Надо же, пинг-понг на буровой. Не предполагал, что такое возможно. Стол запылен, видимо, давно не использовался, но руководство, не пожалевшее средств на такой клуб, достойно уважения. Наверное, и у них проблемы с бытом, но на другом уровне.
Отношения между ИТР у нас больше свойские. Я запросто обращался к руководству и службам — решаемый вопрос обсуждался, спорили, решению, конечно, подчинялся. Не возбранялись прямые контакты с первыми лицами, а если по неотложному делу, то в любое время суток.
У ахтырчан, как мне показалось, демократизм сдержанней, субординация строже, дистанция между руководством и исполнителями хорошо просматривалась. В отношениях между подразделениями больше порядка. 'Работники служб (бурплощадки, трубной базы, мастерских) наказывались материально в случае несвоевременного обеспечения буровиков. Впрочем, ответственность была взаимной. Если Ахтырское УБР по стилю работы, уровню организации и дисциплине сравнимо с воинской частью, то мы, пожалуй, больше смахивали на партизан.
У ахтырчан бригадами руководили достаточно опытные, толковые буровики, но в сравнении с зубрами из ЦИТС и технологического отдела они выглядели мальчиками.
Немного о "зубрах" и их времени: имею в виду М. Н. Мокроносова, В. А. Короткова, П. И. Пантелеева и других выходцев из времени, которое теперь кажется замечательным.
Конец 40-х. В Предгорье открыта нефть, большая нефть, нужны люди — и народ хлынул. Народ все больше молодой, энергичный, хваткий, жадный до денег. Темп работ ажиотажный, после получки — грандиозные пьянки.
Бурили разное: разведку и эксплуатацию, мелкие и глубокие скважины. Из сегодняшнего далека поражают размах работ и достигаемые в разведке глубины 4500—4800 м. Правда, до спуска колонн на такие глубины дело не доходило. Разрезы сложные, буровые растворы тяжелые, долота и трубы примитивные, химикаты тоже, большинство бурильщиков без курсовой подготовки. Потери несли немалые — аварии, загубленные скважины, открытые фонтаны. Но глубины штурмовали смело, упорно, бескомпромиссно. Иначе нельзя. В глубинах перспектива, да и сколько можно плестись в хвосте американцев? Тех, кто опережал других, считали героями.
Вначале специалисты были пришлые, но все четче и ярче вырисовывалась когорта своих, доморощенных. Вернувшиеся фронтовики по ускоренной программе заканчивали Туапсинский нефтяной техникум. Работать начинали у ротора, потом во главе бригад, участков, в конторах. Получались технологи, организаторы... До конца преданные делу, постоянно в работе, в решении технических проблем, в совершенствовании производства и самих себя. Казалось бы, слабая теоретическая подготовка ограничит их роль. Этого не случилось. Восприняв ответственность за прогресс, они постоянно находились в курсе дел науки. Внимательно следили за ведомственной прессой. Уверенно выступали на научно-производственных совещаниях. Их здравый смысл и аргументированная критика помогали ученым сблизиться с производством. При их активном участии осваивались новая техника и технология.
Теперешние мастера (середина 80-х) и те, кто в РИТСах, — их ученики. Нет, "зубры" не обюрократились, но руководить бурением волею судьбы и начальства им приходится из кабинетов. По поводу любой аварии или осложнения оперативно составляют планы работ и требуют скрупулезного выполнения. А контролировать и требовать умеют. Пожалуй, "зубры" не допустили бы моих импровизаций в осложненном стволе, заставили работать по своим планам и правилам.
В начале 70-х буровые предприятия преобразовали в УБРы. Среди прочих мероприятий предусматривалось строительство центральных баз, складов, мастерских... Наши строить не любили. Да и стоит ли? Пока построишь, в руководящих головах созреют новые идеи... Далее следовало внедрять компьютеры, машинную обработку первичных данных, использовать более современную связь... Ну а это вообще уходило за пределы реального. Где все брать? И зачем?
Между тем ахтырчане, будучи людьми прогрессивными и дисциплинированными, все, что от начальства, воспринимали всерьез и брались выполнять засучив рукава. В поселке Ахтырском, возле здания бывшей конторы бурения, а теперь УБР, построили еще один корпус, заполнили его аппаратурой и людьми. Здесь первичная документация подвергалась машинной обработке. Не знаю, легче ли стало управленцам, кстати, число их не уменьшилось, но каково было буровым мастерам? По размеру и объему сведений новый рапорт кратно превышал прежний.
Ко всяким новинкам в ведомственной печати мы относились прохладно, с долей скептицизма, ибо часто то, что рекомендовалось как новое, прогрессивное, не было таковым, или было, но в определенных локальных пределах.
Как-то, во второй половине 70-х, за рубежом, а потом и у нас появились хвалебные статьи по поводу использования бурового раствора на нефтяной основе. Долото работает дольше и скорости бурения гораздо выше. Надо же было нефтяникам клюнуть на такую сомнительную приманку! Технология приготовления, обработки и очистки такого раствора весьма сложна. На порядок возрастала пожароопасность. Нефтяное объединение взялось бурить две такие скважины (я знаю о двух). На одной (у ахтырчан) мне довелось побывать. Знакомился со спецификой, смотрел документы — результаты были удручающими. Оказалось, что на нефтяных растворах хорошо бурятся только пористые породы, в глинах же долото беспомощно, иногда часами елозит на месте. А разрез в основном глинистый. Да, нелегко быть прогрессивным...
РАЗМЫШЛЕНИЯ ОБ ОРГАНИЗАЦИИ ПРОИЗВОДСТВА
После реорганизации (укрупнения) буровых предприятий работать на местах стало труднее. Бригады хуже обеспечивались и обслуживались. Возникал вопрос: какой размер бурового предприятия оптимален? Из практики было ясно — предприятие должно быть небольшим. Разведки работают лучше, чем конторы, хотя в конторах управленцев кратно больше и они опытней. Я не встречал исследований на эту тему. Выскажу некоторые свои соображения.
Пока в предприятии бригад мало (две, три...), все проблемы и нужды помещаются в одной голове. Верней, головах — одного начальника, одного технолога, механика, снабженца... Если число бригад увеличить, то одной головы мало, нужны две, а где две, там и третий — начальник. Самый опытный, став начальником, теряет постоянный контакт с исполнителями, а все трое получают возможность ссылаться друг на друга. Это уже контора.
УБР руководит бригадами с помощью участков (РИТС, РУБР). Эти участки лишены самостоятельности и ответственности. Не полностью, но в значительной степени. Упор сделан на передачу информации. Право на решения и обязанности по обеспечению буровых, в основном, взяло на себя УБР. Здесь сосредоточены наиболее опытные кадры, транспорт, мастерские, базы... Отсюда назначаются руководители участков и бригад. Недостатки такой структуры очевидны, ИТР на участках эффективно работать не будут. Ну а сам УБР? Казалось бы, потенциал опытных специалистов может быть использован максимально. С этой целью и создан УБР.
На буровой случилось непредвиденное. Мастер звонит ответственному лицу в УБР. Принимающий решение или дающий рекомендацию из кабинета (или вскоре после прибытия на буровую) должен быть осмотрительным. Информация, которую он получает, обычно субъективна. Одним факторам придается значение, другие не замечаются. При принятии решения следует учитывать состояние скважины, оборудования, квалификацию исполнителей и многое другое. Руководить из кабинета не то. Отдача от специалиста больше, когда он работает вместе с буровиками, как раньше, до УБР. Да и без постоянного контакта с бурением специалист деградирует.
О РУКОВОДИТЕЛЕ БРИГАДЫ. Бригада должна быть дисциплинированной, хорошо управляемой. Если руководитель не способен добиться этого, то вышестоящие технологи без пользы. Распоряжения и рекомендации не воплотятся в дело. Больше того, результат может оказаться противоположным. Не помогает и жесткая опека.
Позвольте, зачем же доверять бригаду несостоятельному руководителю? Однако в жизни так много людей недалеких, необязательных, не знающих толком свое дело, да и просто пьянчуг. Куда же их деть? Тем более что, с другой стороны, они хорошо понимают начальство, знают его слабости, без намеков угадывают сокровенные желания, преданны начальству, услужливы... А в компании... Да им цены нет! И не надо ломать голову — куда их? Они сами себе находят место в жизни и неплохое. И держатся на этом месте крепче умелых и умных. Типичная картина. Однако возможен ли такой пассаж у ахтырчан? Сомневаюсь.
ЕЩЕ О МАСТЕРАХ. Обязанности бурового мастера разнообразны, но, прежде всего, он считает себя технологом. Руководство, РИТС и УБР тоже технологи. Кроме того, в УБР и выше — технологические отделы. Технологи и в науке. Сколько же технологов приходится на одну буровую? Считается, что чем выше инстанция, тем компетентней технолог. А если им же поручить руководство бригадами, сколько тогда потребуется технологов?
ДЕМОНТАЖ И ПЕРЕБАЗИРОВКА
Середина лета, освоение закончено. Новая точка выдана. Она тут же, на Тамани, между станицей Запорожской и Гаркушей. До нее километров 50, а проселками гораздо ближе.
Забегая вперед, скажу, что забурили новую скважину только в апреле следующего, 1983 года. По документам в течение девяти месяцев бригада занималась демонтажем оборудования, транспортировкой его и монтажом. Конечно, столь продолжительное время нельзя обосновать расчетами, да их и не было.
Трудное время — необустроенный быт, скудные повременные тарифы, расплывчатая перспектива. Чтобы ускорить ход дела, еще при освоении, по возможности, демонтировали и растаскивали оборудование. Теперь же, через несколько дней после официального начала демонтажа, среди хаотического нагромождения грузов и техники гордо стоял лишь фонарь.
Буровая — это порядка тысячи тонн груза, часть которого можно перевозить трубовозами и бортовыми машинами. Для тяжелого и негабаритного оборудования нужны тралы и мощная погрузочная техника.
Обычно перевозку начинают по ходу демонтажа (и даже раньше), используя попутный или свободный от срочных перевозок транспорт. Но транспорт не давали.
— Подождите, — говорило начальство, — пока машин нет. Придет время, сосредоточим у вас транспорт, погрузочную технику, приедем и сами помогать. Перебросим сразу, за несколько дней. Так лучше.
Как будто бы правильно. Но, с другой стороны, нет ничего хуже неопределенности и ожидания. Да и зачем же копить все на "сразу"? Обстановка позволяет многое перевезти заранее, без спешки. К тому же понимал: никто помогать не станет, мы не те, кому помогают. Сотворят аврал, в ходе которого все переломают и свалят в кучу. Разбирайся потом.
Возможности для перевозок, конечно, были. Работал транспорт в Темрюке — там Морская РИТС, возили грузы и на 2-ю Фонталовскую, иногда машины возвращались пустыми. Просто управленцы, получив соответствующую установку, не хотели заниматься нашими проблемами. Фактически бригаду блокировали. Что же следовало предпринять в этой ситуации?
Все же иногда машины заворачивали и к нам. Водителей встречал как дорогих гостей, кормил в столовой, а готовили у нас хорошо, щедро подписывал путевки. Тем, кто соглашался сделать ходку на новую точку, писал два рейса. Называлось это припиской. Водителям из сторонних автохозяйств вручал записку — просил руководство прислать машины поработать. На новой точке находились наш бульдозер и охранник из буровиков. Рядом, на 2-й Фонталовской — трактор-кран. Разгрузку обеспечивали. Постепенно дела пошли. Оборудование, то, что не требовало спецтранспорта, перевезли.
Приписки... Пожалуй, никогда раньше я не подписывал туфту так решительно и даже с удовольствием. Ведь с помощью приписок удалось прорвать блокаду равнодушия. Бюрократы, разумеется, не пострадали, но дело сделано им вопреки.
С приписками, конечно, боролись. Из приказов следовало, что грешных мастеров ждут страшные наказания.
Раньше, на заре Бюрократической революции (или эволюции, если хотите), в путевке, скромной по размеру, я расписывался один раз. Теперь в простыне-путевке и трех подтверждениях к ней нужно расписываться раз десять. Кроме того, несколько строк заполнял получатель-отправитель, то есть я. Глядя на эту процедуру, водители ухмылялись.
Путевки, предъявленные к оплате, визировал кто-то из руководства УБР. Однажды в конце месяца наблюдал, как это делается. Перед замом Георгием Федоровичем Крыжановским лежали толстенные пачки подтверждений к путевым листам. Г. Ф. рассеянно просматривал их, случалось, хмурился, что-то бурчал, употребляя крепкие слова, но визировал.
Самая действенная проверка — в гараже. Из-за ограниченного фонда зарплаты часть путевок могла быть просто не оплачена. "Ну не мог же ты столько намотать!" — безапелляционно заявляла расчетчица. Спорить или доказывать было бесполезно.
КРЫЖАНОВСКИЙ
Здесь о Георгии Федоровиче Крыжановском упомянуто всуе, а человек он замечательный и воспоминания о нем самые теплые. В Тихорецкой конторе бурения работали вместе: я — матером, он — директором. Хорошо работалось. Те, кому приходилось бывать с ним в компании, знали: на определенной стадии опьянения он запевал песню, все подхватывали. В той песне — о танкистах, танк которых сгорел в бою, и особистах. Не все в компании знали, что песня эта — своеобразный гимн лагерников, тех, кто был в плену. Припев вполне оптимистичный — любо, братцы, любо, любо, братцы, жить, с нашим атаманом не приходится тужить.
Теперь, когда фронтовикам семьдесят и больше, кажется, что нет разницы между людьми 25-го, 24-го или 23-го года рождения. Но у каждого возраста своя судьба. Моих сверстников (25-го т, р.) в основном перебили, но мы не отступали, не попадали в плен, а тех, кто вернулся с войны, не вызывали на допросы, не содержали за колючей проволокой. Георгий Федорович воевал в Севастополе (одиннадцать месяцев героической обороны) и был пленен при его падении. Затем лагеря, Германия... Люди сходной участи не рассказывают о войне, не вспоминают вслух о своей молодости, не делятся мыслями и переживаниями тех времен. Мы о них очень мало знаем. И Георгий Федорович молчалив, только песню запевал. Требовательный и строгий, внимательный и чуткий, всегда бескорыстный, в дружбе прост и откровенен.
В конце 70-х его крепко придавили болячки (что-то сердечно-сосудистое). В элитарные поликлиники и больницы он не был вхож. Однажды я посетил его в 1-й горбольнице. В небольшой комнате стеснились кровати. Лица больных желто-бледно-зеленые. Разговаривали, сидя на скамейке во дворе. Казалось, что жить ему недолго. Возможно, и он так считал. Но фатальный исход его мало заботил. Ни на что не сетовал, о болезни не вспоминал. Интересовался друзьями, делами, жизнью. Полегчало, и он продолжал работать. Старым его не назовешь. Признаки старости — медлительность, апатия, раздражительность — отсутствовали. Умер скоропостижно, как и большинство наших. В памяти и душе его улыбка — добрая, чуть грустная.
Мы стояли в ожидании транспорта, монтажников и еще чего-то. Чтобы заполнить "окно", бригада могла бы пробурить несложную скважину, и такая возможность была. В Азовском море только что закончили монтажом буровую. Я просил руководство использовать нас. Бригаде любое задание по плечу. Но предпочли бригаду из Каневской. Там она бурила мелкие скважины, квалификация буровиков невысокая. И в море скважины мелкие, но все же это море.
Мои худшие опасения сбылись. После вскрытия продуктивного горизонта, при подъеме колонкового долота, работы были остановлены, скважина осталась без присмотра — готовились к смене заездов. Возможно, плотность раствора не соответствовала заданной или скважину не долили — она заработала и тут же вспыхнул пожар. Трагедию усугубляло то, что капитан не решался приблизить судно к горящей платформе и фактически ничем не помог терпящим бедствие. Некоторые успели в шлюпку, другие бросались в море. Одного парня так и не нашли.
"Поздняя осень, грачи улетели..." Мы все еще на старой точке. Наконец, прибыли монтажники, вскоре трубовозы подвезли разобранный подъемник "Киршенбаума".
Вышку башенного типа собирают и разбирают с помощью вышеназванного подъемника. Это громоздкое сооружение позволяет собрать на земле верхнюю секцию вышки, приподнять ее и под ней собрать следующую секцию, затем "перехватиться" и приподнять уже две секции и т. д. до полной сборки вышки. Метод называется "сверху вниз". Разбирается вышка, естественно, в обратном порядке.
Монтажники (8 человек, сварщик и 2 бригадира) прибыли с моря, где сооружали морские основания и буровые на них. Золотые кадры УБР, на них всегда можно положиться. Здесь, на суше, им сохранили морские тарифы. Монтажников распределили по заездам. Тонус работ повысился, стало как-то веселее. Разбирая вышку, монтажники критически осматривали детали, маркировали их и укладывали на стеллажи. Непогода не смущала. Все необходимое под рукой, ничего не забывали и не искали. Работали быстро, но без спешки, чувствовался профессионализм. Хороши монтажники и при погрузочно-разгрузочных работах.
Я — буровик, приходилось и строить буровые, но раньше их перетаскивали с точки на точку крупными блоками, без детальной разборки. И вышку тянули целиком. Эта метода долго совершенствовалась, но пришло время, и она оказалась непригодной. Окрепшие ведомства и местные власти отказывались пропускать оборудование по своим полям, перекрывать дороги, обесточивать ЛЭП... Опыт монтажников по детальной разборке оборудования для меня был весьма кстати.
Бригадиры Николай Маслевец и Виктор Куприй сразу же понравились — толковые, умелые, всегда в деле. Монтажники с молодости, теперь в предпенсионном возрасте, но крепкие, энергичные. Пройдя сквозь толщу негативных лет, не обнаглели, не охамели, не приобрели дурных привычек — пить в рабочее время, филонить, халтурить, не растеряли самоуважения.
В один из зимних дней, среди недели, к нам прикатили три трала, пара трубовозов и бортовые машины. Все с командировками до субботы. Предстояло перевезти оставшееся оборудование. Было ясно, что всего не перевезти, но хотя бы в основном, и поселить людей на новой точке. Двенадцать вагончиков — только тралами. Лебедка, насосы, емкости, подстанция... тоже тралы. Разобранную вышку — трубовозами... Подошел механик-водитель трала — немолодой, с внешностью и повадками блатаря, разоткровенничался: лично знает, да что знает, не раз пил в компании Шевчука (начальника объединения). Его трал уникален — грузоподъемностью 40 тонн. В армии такими возят ракеты.
— Учти, начальничек, — говорил доверительно, — работать буду от души, но за каждый рейс — две путевки, иначе куковать тебе тут долго.
Послать бы его куда подальше, но я сдержался, ибо знал, что так вполне может случиться. Взаимоотношения с гаражом (гараж в ведении объединения) оставляли желать лучшего.
Одна из вахт принимала грузы на новой точке, другая и монтажники занимались погрузкой. Дела шли, казалось бы, неплохо. Перевезли даже больше, чем предполагал. Особенно. оперативно работал трал-ракетоносец. Однако позже, на новой точке, пришло горькое разочарование. Жилые вагончики выглядели ужасно. Во время перевозки их жестоко растрепали, расколошматили. Видимо, ракетовоз, сокращая расстояние, ездил по проселочным дорогам, ездил быстро, а они ухабистые. Да и нет у трала рессор. Мне следовало предусмотреть, предупредить такой исход. Запомнилась эта оплошность, и в связи с ней запомнился водитель ракетовоза.
Немного о Виталии Яковлевиче Шевчуке. Уже упоминал, что познакомился с ним в первый же год работы. Я был начинающим мастером капремонта скважин, он — главным инженером нефтепромыслового управления (что-то вроде треста). Обстоятельства сложились так, что мне довелось не раз иметь с ним деловые контакты.
Среднего роста, ладно скроенный, взгляд, пожалуй, дерзкий, неуступчивый. Впрочем, взгляд его карих глаз мог быть и теплым. Говорил с бакинским акцентом. Чем-то походил на выходца из блатной компании. Характерные прищур и выражение лица позволяли представить его в папиросном дыму за преферансом и даже среди тех, кто предпочитает игру в очко. И, напротив, представить его в читальном зале института воображение отказывалось.
В те времена (56-й год) многие руководители не щадили себя ради дела. И он такой же — кругом успевал, всегда в курсе происходящего, компетентен, требователен, въедлив до мелочей. И он, и я едва перешагнули тридцатилетний рубеж, но он закончил институт лет на семь-восемь раньше.
Однажды получил от него щекотливое задание. Вопреки мрачным прогнозам коллег, задание выполнил. Вывел из аварии высокодебитную скважину. В. Я. остался доволен, хвалил, пригласил в свою машину. Со мною, да, пожалуй, и со всеми подчиненными, на "ты". В машине находился и начальник капремонта. Говоря со мною, В. Я. держался просто, шутил, с начальником же был лаконичен, грубоват, давил его, как мне казалось, без веских на то причин. Слушать такое неприятно, начальник по возрасту годился нам в отцы. Возможно, у них были свои счеты. Однако и позже случалось слышать подобное. В. Я. не ограничивал себя вежливостью, безжалостно давил за упущения, да и тех, чьи взгляды и мнения, не совпадали с его собственными. Нам было легче - молодым, начинающим инженерам. Из них он и сформировал ближнее и дальнее окружение.
В. Я. был мне симпатичен, нравился как человек и руководитель, но меня тянуло в бурение. Он это знал, и убедившись, что удержа нельзя, подписал на прощание прекрасную характеристику...
"Море Черное, курорт и пляж..." База отдыха каротажников в Геленджике. Я приехал туда с семьей и друзьями. Вскоре после прибытия кто-то сказал, что рядом у тампонажников отдыхает В. Я., пьет с компанией вон в той беседке. На следующее утро мы случайно встретились на дорожке. В. Я. выглядел неважно. Я думал, он меня не узнает, ведь прошло столько времени. Но он радостно воскликну как при встрече со старым корешем, и пригласил в компанию: "Приходи к нам вон в ту беседку".
В то время я работал старшим инженером разведки, то есть находился где-то на нижних ступенях служебной иерархии. Он же возглавлял газодобывающее объединение, которому мы сдавали эксплуатационные скважины. Объединение непростое, пожалуй, одно из ведущих в стране и образцово-показательное. Во многих регионах Союза газовой промышленностью руководили кубанцы, в прошлом подчиненные и друзья В. Я. Его приглашением воспользоваться не мог у меня была своя компания.
Теперь такой отдых кажется примитивным. Ведь перед В. Я. и его собутыльниками были распахнуты двери в самые престижные здравницы, турбазы, круизы. Но тогда нашими помыслами владела только работа. А отдых... отдых дело десятое.
Кстати, по-моему, он холодно относился к умникам и тем, кто считал себя интеллигентами, предпочитал людей простых, свойских, преданных ему и делу.
СТРОИТЕЛЬСТВО БУРОВОЙ 3 ФОНШОВСКОЙ
По документам, строительство начато 1 января 1983 года. Новая точка — это два гектара земли, плодородный слой с которых срезан и размещен по контуру в виде обваловки. Рядом лесопосадка, в ней мы расставили домики-вагончики.
Несколько упрощая, можно сказать, что территория была сплошь завалена различным металлом. И не только металлом. Буровая — еще и доски (полы, крыши, мостки, подходы), крупноразмерные щиты, обтянутые бурукрытием, для обшивки вышки, стен насосной и прочих сооружений. Много и другого. Конечно, все привезенное мы пытались разгружать осмысленно, но по различным причинам осмысленно не получилось. Исключение представляла площадка под вышку и сама вышка, детали которой лежали на стеллажах.
Вначале главное внимание обратили на обустройство жилого городка — прокладывали тротуары, ремонтировали вагончики, обвязывали их электричеством, водой, канализацией. Чтобы не затруднить в дальнейшем ход основных работ, сразу же проложили электрокабель и водопровод к буровой (будущей буровой). Все коммуникации — подземные. Энергия пока от дизельной электростанции, вода привозная. В первый же день, по прибытии заработала столовая. Вскоре стали отапливаться жилье и сушилка.
В прежние времена вышку, верней, подвышечный блок, устанавливали на трубах. Постепенно фундамент усложнялся. Теперь подвышечный фундамент — солидное сооружение, до ста кубометров бетона или бетонных блоков.
Укладывали фундамент, собирали подвышечный и силовой блоки, работы разворачивались, набирали темп. Когда привезли подъемник Киршенбаума (его увозили на другой объект), из УБР передали распоряжение — направить в Краснодар бригадира Куприя, четырех монтажников и сварщика. Им предстояло работать в другой бригаде. Ну и ну! Я очень огорчился.
Те же работы — демонтаж, перебазировку и монтаж выполняла бригада Виктора Кравца. Начали они раньше нас. Видимо, поэтому мы долго ждали транспорт и внимания руководства. Руководство придерживалось принципа — не распыляться, и сосредоточилось на Кравце. Все это стало понятно позже, а тогда я не знал ситуации. Налицо несправедливость — предпочтение отдавалось той бригаде. Предпочтение не то слово. Работа его бригады планировалась. Ему транспорт, техника, материалы. Бригаду часто навещали первые лица, благо новая точка недалеко от Краснодара, рядом с автотрассой на Ростов. Там же почти постоянно руководитель ВМЦ (вышкомонтажного цеха). В бригаде — каневские монтажники с опытным прорабом Николаем Коцем. А теперь и морские с пробивным, неудержимым В. Куприем (возможно, Н. Коца позже отозвали на другой объект?).
Нашу же, весьма отдаленную буровую ни механик, ни прораб, никто из руководителей не посещал, не интересовался ходом дел и нуждами. Заявки я пробивал с большим трудом или их вообще не выполняли. Конкретных задач и сроков бригаде не установили.
У руководства принципы, а как же мы, как же люди?.. Ведь ущемлялся заработок. Обида, горькая обида... как на нее ответить? Возникло желание тайное, скрытное, о нем не говорил даже ближайшим товарищам — забурить скважину раньше соперника. Это желание не опиралось на расчеты или знание реального положения дел. Просто мне казалось, что сравнить работу бригад по-другому нельзя.
Соревнование (соперничество) было всегда, но в наше время оно дискредитировано, опошлено, представляется чем-то лживым, крикливым, показушным. А в жизни мы часто соревнуемся, иногда не замечая этого.
Бригада Кравца заслуженно пользовалась хорошей репутацией. Предыдущую скважину, под Приморско-Ахтарском, она закончила успешно. После достижения проектной глубины (кажется, 5000 м) им добавили еще 500 м. Углублялись по туфу, который бурился легко и без осложнений. Получилось большое ускорение, в деньгах тысяч по пять-шесть на человека. За такие деньги можно было купить "Москвич" или с небольшими добавками "Жигули". Бригада была укомплектована квалифицированными буровиками, нацелена на работу и заработки.
Виктор Кравец. В его облике легко угадывалось флотское прошлое. Соответствующая выправка, подтянут, спокоен, уверен в себе. Ему уже за сорок, но лицо молодое, со свежим румянцем и без признаков морщин. Сколько помню, он всегда руководил бригадой, и его бригада всегда находилась на хорошем счету. Бригада дисциплинированная, в буровой и бытовых помещениях порядок. Мы давно знали друг друга. Я относился к Кравцу с симпатией и он (как мне казалось) отвечал тем же.
Возможно ли опередить его бригаду? Такая возможность, по-моему, была. Дело в том, что его плотно курировала администрация со всеми вытекающими отсюда последствиями, а меня — нет или в меньшей степени. И в этом было мое преимущество. Да и Всевышний за нас — зима на Тамани мягче.
Когда-то давно, на заре трудовой деятельности, один из друзей, молодой, но уже опытный механик Сан Саныч Бражников говорил: чтобы побыстрей закончить монтаж и забурить скважину, нужно раньше переходить на работу по вахтам. Совет запомнился, и я всегда им руководствовался. Сущность в следующем — во время монтажа на небольшом участке одновременно работает вся бригада и монтажники. Трудно организовать работу почти сорока человек. Периодически одни простаивают из-за отсутствия сварки, другим вовремя не подан кран или бульдозер. И сколько заранее ни планируй, всего не предусмотришь, получаются накладки, остановки, некоторые работают вполсилы или филонят. Если работать меньшим числом людей, но дольше, картина меняется, работа становится эффективней. Но и это не все. Когда работают все вместе, то субботу и воскресенье отдыхают, в понедельник длительный запуск промерзшей и примерзшей техники, в пятницу во второй половине дня чистка, мытье и сборы домой. Продолжительные обеды, более существенные потери из-за остановок и т. д. Чтобы избежать этого, лучше работать по непрерывному графику (без выходных) малым числом (двумя вахтами), но по 12 часов, как при бурении. Так мы и работали.
К нам приехал начальник ЦИТС, состоялась примерно такая беседа:
— Вам нужно перестроиться и работать, как все (то есть четырьмя вахтами сразу), — говорил он.
— Но наш график лучше! — возражал я. " Мои аргументы слушать не стал, возможно, знал их, но придерживался своего мнения.
— Мы не сможем обеспечить вас техникой в выходные дни, гараж на ваш график не согласится, — продолжал он.
— Но с гаражом уже договорено, — возражал я.
— Зимние дни коротки, вы не сможете работать по 12 часов.
— Мы осветили рабочие места прожекторами!
— Делайте, как говорю, иначе без вас изменим расписание вахтового автобуса.
Вахтовый автобус нам предоставляло Холмское автохозяйство. Я знал, что договориться с занозистым начальником эксплуатации об изменении расписания вовсе не просто. Да и кто в УБР возьмет на себя такую миссию? Все так заняты, а телефонной связи с автохозяйством нет. Как и предполагал — ничего не изменилось.
Перёд жилыми вагончиками тротуар из бетонных плит, возле каждого приспособа для чистки и мытья обуви. В вагончиках тепло — водяные батареи с электроподогревом. Соцкультбыт — сушилка, умывальня, столовая, клуб — работали нормально. В клубе — стол для домино, стулья, радиоприемник и телевизор. Столовую снабжал ОРС (отдел рабочего снабжения при объединении), продукты по твердым ценам (помнится, мясо по 1 р. 70 к., масло по 2 р. 70 к., картошка и крупы совсем дешево), на базаре вдвое дороже. За 1 р. 50 к. — трехразовое питание, люди наедались.
Тяжело работать на монтаже — в руках стылый металл, под ногами грязь (иногда замерзшая), сверху — что придется. Платили повременный тариф, скудные премии, полевое довольствие — всего набиралось рублей 200—240. В Краснодаре, недалеко от нашего дома, завод "Нефтемаш". Рабочие там получали больше, работая легче и в лучших условиях. Но буровики — жители станиц и рабочих поселков, где их опыт и руки не были нужны.
Думалось: можно ли в приведенных выше условиях — то есть при скромных заработках, отсутствии материальных стимулов — построить буровую (сложное техническое сооружение) качественно и быстро? Если да, то ясно, что организация работ должна быть очень высокой. Да и стимул появился — стали проглядывать конец монтажа, надежда на скорое забуривание скважины.
Неспешно переворачиваю листы фотоальбома. Вот и буровая 3 Фонталовская. На подвышечном фундаменте кронблочная площадка с кронблоком. По периметру фундамента заканчивается монтаж подъемника Киршенбаума. С его помощью вскоре кронблочная площадка уйдет ввысь на 53 метра. На следующем снимке собрано уже три секции вышки и верхние полати. Полати — это что-то вроде галереи, охватывающей вышку. На полатях работает верховой. На переднем плане снимка группа буровиков. Среди них верховой Павел Рогоза. Живет на окраине Темрюка, в бурении года четыре, в прошлом моряк, верней, ремонтник. Во многих портах Африки ремонтировал наши списанные и проданные военные катера. Хваткий, умелый, постоянно в движении. Павел заядлый рыбак и лихой мотоциклист. Рыбак на Тамани не имеет дел с червями, крючками и удочкой. Рыбак — значит браконьер. Его стихия — лиманы, плавни, сети и рыбнадзор. Без мотоцикла не обойтись.
На этом же снимке Николай Маслевец. Он как бы мой заместитель по производству, а может быть, наоборот — я его заместитель по организации работ. Николай скромен. Сборка вышки — дело ответственное. Вышку положено собирать под руководством прораба. Но его нет, есть только Николай, да и он четыре дня работает и столько же отдыхает. Впрочем, не совсем так — прораб из Морской РИТС дважды заезжал к нам ненадолго. Спасибо и за это. Перед каждым отъездом Николая на отдых мы подробно обсуждали предстоящие работы. Вышку без него не поднимали, но дел хватало.
На одном из снимков, за впередистоящими, крановщик Макаров. Видно лишь лицо, лицо пожилого человека, оно не впечатляет. Между тем на монтаже он был фигурой весьма заметной. Без его крана КП-25 никак нельзя. При монтаже, в основном, используются тракторные краны, способные перемещаться с грузом и притом по бездорожью.
Когда встал вопрос, как же поднять лебедку в буровую — монтажники предложили посоветоваться с Макаровым как с наиболее опытным. Раньше все было просто. Для этого годился КП-25, но после ряда модернизаций лебедка потяжелела до 30 тонн. Да и высота подвышенного блока увеличилась. Выходит, надо насыпать холм пятиметровой высоты и по нему затаскивать лебедку. Но где брать землю? Рыть вблизи не хотелось — здесь будет потом размещено оборудование, а транспортировать землю издали — дело хлопотное, затяжное.
— Совсем без насыпной земли не обойтись, — говорил Макаров, — но ее потребуется кратно меньше. Между небольшим холмом и буровой наклонно установить трубы большого диаметра, с помощью сварки скрепить их в виде рамы, затащить лебедку на раму, я приподниму нижнюю сторону рамы, и лебедка без больших усилий войдет в буровую.
Так делали. Так сделали и мы, хотя вопреки кажущейся простоте операция оказалась достаточно трудоемкой и опасной. В кульминационный момент, когда раму подняли до горизонтального положения, раздался сильный треск. Все замерли, но видимого разрушения рамы не обнаружили. Я подал команду трактору тянуть, и лебедка легко вошла в буровую.
Макаров и с ним еще двое транспортников — из темиргоевского гаража (километров за 400). Меня удивляло и радовало, что привозили и увозили их всегда вовремя. Это заслуга зама РИТС М. И. Прокопенко, который своих людей хорошо знал, уважал и никогда не подводил. Убеждался в этом и позже.
На снимке мощная спина бурильщика Гражданки и невообразимое разнообразие труб — обвязываются насосы. Позже трубы уйдут под пол, сверху останутся только штурвалы задвижек. В насосной станет просторно и одновременно как бы уютно.
А этот снимок профессионалы, пожалуй, могли бы оценить как оригинальный. В насосном шкиве (диаметр которого больше 2-х метров) угнездились двое — Николай и Петр. Оба из станицы Тбилисской. А всего из Тбилисской четверо. На работу едут через весь край! Чтобы компенсировать дорожные затраты, им выплачивают полевое довольствие за все дни месяца. Остальным — только за дни, проведенные на буровой.
Предстоял монтаж крыши насосного сарая. Обычная двухскатная крыша, состоявшая из секций. Каждая секция — металлоконструкция размером 5x15 м. Эти громоздкие секции следовало установить на трубы-стойки, причем каждой стойке надлежало войти в гнездо секции. Дело непростое, даже весьма непростое. Для этого был бы хорош теперешний автокран с раздвижной стрелой. Но таких не было. На мою просьбу прислать автокран с длинной стрелой начальник ВМЦ ответил по телефону: "Где я возьму такой кран, кто мне даст? Обходись своей техникой". Подумал: раз тебе лень искать и просить кран, приехал бы сюда и показал, как обходиться своей техникой. Но промолчал — зачем бесполезная ругань?
Монтаж без спецкрана выглядел так: для подъема использовали трос, переброшенный через ролик кронблока. Поднятую секцию тянули к насосной. В операции участвовало три трактора. Один для подъема, два других (под углом друг к другу) оттягивали секцию. Работа ювелирная, а расстояние между тракторами метров 100. "Главное правильно застропить секцию, — говорил мне как-то Г. П. Дьяков. — Оттягивающие канаты крепить выше стропа, иначе ничего не получится". Конечно, при посадке секции на стойки пользовались и оттяжными веревками, привязанными прямо к секции, и шестами. Работой руководил сам. Получилось. Крышу насосной смонтировали. Этим же способом накрыли и силовой блок. Но время! Ушло много времени, да и работа опасная, не регламентированная правилами ТБ (техники безопасности).
Интересно, занимался ли подобной чертовщиной Виктор? Вряд ли. Характера и выдержки ему не занимать. Видимо, диалог с начальником ВМЦ по поводу спецкрана имел другое продолжение. Ну что ж, каждому свое.
От асфальта, что шел на Гаркущу, пеше приближался главный инженер. На мое приветствие едва кивнул и стал ругать:
— Кто, ну кто тебе разрешил расходовать бетонные плиты для тротуара? Они для насосной. Теперь же, немедленно сними их и используй по назначению.
Плиты для насосной, конечно же, у меня были. Еще раньше выпросил их у Г. Ф. Гофмана, начальника отдела снабжения. Но я молчал. Ругань продолжалась. Собственно, за что ругать? Обычно ругают за невыполнение графика работ, но его у меня не было. Никто не назначал дату забуривания. Но поводы находились. Главный часто кивал на Кравца, у которого дела шли хорошо, а здесь плохо. Я регулярно следил по сводкам за ходом работ у Виктора. По моим представлениям, и мы не отставали, даже опережали его бригаду. Видимо, у Кравца, а главный бывал там часто, нравилось ему скопление людей, техники и сам руководитель — спокойный, распорядительный, требовательный. А здесь — людей и техники почти не заметно. Руководитель же (то есть я) ходит по территории (стыдно сказать) с фотоаппаратом. Был солнечный день, и я прихватил свой старенький "Зенит". Главный рекомендовал, и весьма настоятельно, поехать к Кравцу и поучиться работать. Горько было слушать, но сам себе сказал: поеду и поездка принесет плоды.
Ругань руганью, так положено или принято, но порядочный руководитель в конце визита достает записную книжку и говорит: "Итак, что тебе надо, чтобы вовремя забуриться, перечисли нужды, мы поможем". Я ждал этого момента, но напрасно. Нуждами главный инженер не поинтересовался. Так и ушел к машине, толком не осмотрев объект.
И вот я в бригаде Виктора. День солнечный, встреча приятная. Многих буровиков хорошо знал. Внимательно осмотрел буровую. Схема расстановки оборудования — насосов, мерников, хозблока — значительно отличалась от нашей. Обменялись мнениями о преимуществах и недостатках наших схем. Жилье и соцкультбыт Кравец расположил компактней, что хорошо, но нарушались противопожарные нормы. Перед вагончиками бетонные плиты. Я спросил, не ругали ли за плиты? Нет, такого разговора не было. Подумал: теперь есть что ответить главному — заимствование передового опыта. Сделал несколько снимков — Виктор крупным планом, он же среди буровиков на фоне вышки. Снимки удались, отослал их хлопцам, а часть снимков по просьбе руководства передал в лабораторию НОТ (научной организации труда). Там готовился обширный информационный бюллетень о работе передовой бригады.
Монтаж на стадии завершения. Возле жилого вагончика на скамейке трое.
— Никитович, — обращается начальник ВМЦ к начальнику ЦИТС, — ты видел, что они сотворили? Полностью переделали всасывающую обвязку!
Действительно, переделали. Всасывающая обвязка между насосами (их три) и приемными мерниками (пять) предусматривала различные варианты их использования. Однако бурение предшествующей скважины показало, что она излишне сложна и ненадежна. Поразмыслив с Н. С. Гущей и Г. П. Дьяковым, обвязку изменил, кстати, работа довольно трудоемкая.
— Как ты мог решиться на такое? — продолжал начальник ВМЦ, обращаясь ко мне. — Ведь вы не сможете бурить. Я не буду принимать вашу буровую и нести за нее ответственность!
Странно было слышать мне от человека, который никогда не бурил, такие оценки и прогнозы. Что касается Никитовича, то он, глядя вдаль сквозь сигаретный дым, задумчиво сказал:
— Будешь, все будешь: и принимать, и отвечать. Куда ты денешься?
Немного о воде. Особенно много ее расходуется при бурении с нуля, кубометров восемь в час. Позже расход уменьшается, но все же остается большим. Для обеспечения водой обычно бурят артезианскую скважину (глубиной метров 200), возле нее насыпь повыше, на насыпи блоки, на блоках емкости. Из скважины, с помощью сжатого воздуха, вода попадает в емкости, а оттуда самотеком в буровую. Когда уходят буровики, как правило, водяная скважина остается бесхозной, ибо для ее эксплуатации нужна энергия и никто не хочет ею заниматься. Здесь по-другому. В целях экономии средств проект предусматривал снабжение водой от магистрального водопровода, который проходил неподалеку.
На Тамани куда ни глянь, кругом вода, но пить эту воду или использовать в сельском хозяйстве нельзя. Поэтому всю Тамань (от Сенной до поселка Ильич), как кровеносные сосуды тело, пронизывают водопроводы. Без трубопроводной воды жизнь многих станиц была бы невозможной. Думалось: как же так? Ведь Тамань с древних времен — земля обетованная. Из-за нее всегда жестоко дрались, а водопровода не было? За что же воевать, за безводную, засушливую землю?
Кубань. Кубань — река вольная, своенравная, и куда только она ни текла. Если верить, специалистам, следы ее деятельности находят по | всему краю и даже в районе Кущевки. Некоторые полагают, что во времена Суворова главное русло проходило по теперешней Протоке (на Ачуево). Текла Кубань и в сторону Тамани. Станицы Титаровская, Ахтанизовская, Тамань — одни из первых казачьих поселений. Теперь они левее русла Кубани, но императрица пожаловала казакам только правобережье. Следовательно, Кубань текла иначе, впадала в Черное море. В екатеринодарской газете была заметка, из которой следовало, что первый пароход (купленный в Англии) вошел в Кубань из Черного моря. А как же Тамань? И на Тамань текли кубанские воды. Видимо, Кубань расчленялась. Предполагают (и весьма аргументированно), что в свое время Кубань впадала и в Таманский залив у Сенной, и в Азовское море возле Пересыпи (через Ахтанизовский лиман). Словом, с водой было не так уж плохо.
А теперь? В нескольких километрах от Титаровской у подножья холма с романтическим названием Дубовый рынок — водозабор. К нему подходит канал Казачий ерик. В водопроводе вода кубанская (техническая), некоторые ее пили, но хорошая питьевая вода привозная, из Сенной. В этой обстановке, пожалуй, артезианские скважины после ухода буровиков не оказались бы бесхозными.
Организация, занимавшаяся водоснабжением, именовалась каким-то трестом. Трест отказывался дать воду. Верней, согласие на подключение буровой к водопроводу он даст, если получит 1000 м труб большого диаметра (300 мм). Водопроводных труб в УБР не было, да и не мог УБР передавать что-либо, не нарушая закона. Как рассказывал Г. Ф. Крыжановский, вопрос вначале решался на уровне директоров, потом в райкоме партии. Выше райкома никого нет, разве что Бог и крайком, но, как известно, Бог высоко, а крайком всегда за своих.
Вопреки бытовавшим представлениям, наши (управляющий и зам) не стояли в райкоме перед первым по стойке смирно, нет —сидели в креслах. Первый вел себя либерально. Доверительно говорил о достижениях и нуждах района. Все по-хорошему, он как бы искал общий язык с гостями. При последующих визитах Крыжановского принимали в других кабинетах, на которые либерализм почему-то не распространялся. Наконец общий язык был найден и начали вывозить трубы.
Я подписывал трубовозникам путевки. Трубы обсадные, высокопрочные, с резьбами экстремляин, купленные за доллары в Западной Германии. В заключение кладовщик, вместо платежных документов, вручил мне расписку, написанную от руки, правда, с печатью. Полагал, что это все. Но мне же пришлось оформлять списание труб. Затраты отнесли на буровую.
Подумал: зачем тресту эти трубы? Свинчивать их они не смогут — нужна специальная техника, а сварке высоколегированная сталь не поддается.
Впоследствии водой снабжали нас плохо. Воды не хватало, к тому же кто-то неуловимый часто перекрывал задвижку на распредузле: Платили за воду дорого...
* * *
На снимке запечатлен сварщик. Маска поднята, вставляет очередной электрод в держатель. Лицо молодое, почти юное, взгляд колючий, неприветливый. Паренек бывалый, на Севере варил магистральные газопроводы. В бригаде недавно. Его родители — станичники, жил с ними.
Известно, что на магистральных газопроводах работают сварщики только самые-самые... Нашим сварщикам герметичные швы удаются не всегда с первого раза, а ведь в трубах раствор или вода, проникающая способность которых на несколько порядков меньше по сравнению с газом. Как-то спросил: "В чем секрет мастерства газопроводчика?" — "Дело не только в мастерстве, — ответил он, — но и в форме. Благодаря тренировкам сварщик, подобно спортсмену или летчику, входит в форму и постоянно ее поддерживает. Сразу шов не получится. Здесь на монтаже своя специфика — часто сварщик варит в неудобной, напряженной позе, сопрягаемые детали разной толщины, из разных сталей, попадается и легированная, да и других причин хватает. Но классный сварщик видит, чувствует свой шов и добивается его качества.
В личном плане сварщик не вызывал симпатии. Но за время совместной работы не помню случая, чтобы его шов оказался некачественным. Через год уехал на свой Север.
* * *
В один из весенних дней из кабины самосвала спрыгнул водитель Василий Миленький и подошел ко мне. Мы знали друг друга давно.
— Ну что за подъезды вы робите? — говорил он с украинским акцентом. — Не жалейте земли, гребите больше, профиль дороги должен быть выше...
— Так ведь и так сыплем немало, — пробовал возразить я.
— Ты мне не рассказывай! — перебил Василь. — Я с этими въездами-подъездами всю жизнь дело имею. После дождей под колесами тяжелых машин они просядут, гравий, что мы тебе возим, уйдет в землю и наступит непролазная грязь.
Особенно досталось въезду на баритную площадку. Получалось почти по поговорке — я начальник, ты дурак, — но начальником был он. Оба весело улыбались.
— Ты тут постой у тенечке, а я пиду покомандываю.
И он решительно направился к бульдозеру. Григорий слушал его, стоя на гусенице. Василь что-то растолковывал ему, энергично жестикулируя. Жесты как бы восполняли небольшой рост Василя. После внушительной перегазовки Григорий направил бульдозер к баритной площадке.
Спасибо тебе, Василь, въезды-подъезды получились отличными, успешно перезимовали. Нам не пришлось в распутицу тракторами заталкивать самосвалы на баритную площадку. Заезжали сами...
Направление — это труба большого диаметра, которую спускают через ротор в рукотворный колодец — шахту. Низ шахты заливают цементом. Сверху, под самым ротором, трубу отрезают и оборудуют для излива промывочной жидкости в желоб циркуляционной системы. Раньше все работы выполнялись вручную и относились к циклу строительства. Теперь отверстие под направление бурят, но все равно относят к строительству. Забуривают скважину в направлении.
По совету ахтырчан, чтобы избежать осложнений, здесь направление спустили на глубину 52 м. Столь значительное и трудоемкое отступление от проекта (в проекте 10 м) пришлось согласовать с руководством.
Есть такая труднообъяснимая болячка — во время бурения спускаемые (или поднимаемые) трубы движутся не по центру ротора, а смещаются в определенном направлении, прижимаются к одному из вкладышей ротора, бьют по нему замками. С увеличением веса труб удары усиливаются. Работа становится напряженной и опасной. Обычно в таких случаях вышку центрируют, узлы ее крепят, но не помогает. Без нагрузки центры ротора и вышки совпадают, а под нагрузкой нет. Публикаций по этому поводу не встречал. Когда-то с Сан Санычем долго размышляли и пришли к выводу: центровать вышку нужно до забуривания первого квадрата (ведущая штанга), что делалось не всегда. Далее необходим комплекс мер, обеспечивающих строго вертикальное бурение под направление. Я придерживался этих правил и здесь. Позже проблем с движением инструмента не было.
* * *
Пуск промышленного объекта — это как бы качественное изменение созданного, оживление неживого. Устранение неполадок и так называемые пуско-наладочные работы иногда продолжаются мучительно долго. Буровые не исключение. Достаточно вспомнить предшествующую скважину, срок забуривания которой многократно переносился, начиная с 1.01. и до 4.03.80 г. И потом, во время бурения, бригада еще долго откашливалась монтажом.
Сделано не по уму, абы как, тяп-ляп... Эти и подобные им, трудно переводимые с русского оценки к нашей буровой отношения не имели. Переход от монтажа к бурению происходил безболезненно, при хорошем настроении. А оценку... Оценку монтажу поставило бурение. Доделок, переделок, остановок из-за ремонтов не припоминаю.
Официальная дата забуривания 16.04.83 г. Предварительно, разумеется, готовность буровой проверяли комиссия УБР, представители Госгортехнадзора, Энергонадзора и другие инстанции. Подписали пачку документов. Забурились.
А как же бригада Кравца? Увлекшись делами, я как-то забыл о ней, не заметил, когда они забурились, а забурились они раньше нас. Думаю, что темп работ в нашей бригаде был не ниже, но как теперь сравнить? Что же касается руководства, то помощи, внимания и активной поддержки мы так и не дождались, положительных оценок тоже да их никогда и не было.
...Хороша приближающаяся буровая в мягком утреннем освещении. Ее ажурная, устремленная ввысь конструкция одухотворяет пейзаж, как корабль море. Хороша буровая и ночью. Сверкает огнями, радует глаз, подобно новогодней елке.
У впервые взошедшего на приемные мостки буровой возникает легкое ощущение новизны, необычности, торжественности, как у ступившего на борт судна. Сходство с судном усиливается в самой буровой.
Да, есть в профессии буровика что-то влекущее, романтичное. Ведь бурение — тот же поиск, рейс в неизведанное.
О СЧАСТЬЕ
Наверное, Геракл, да и Одиссей не задумывались о счастье и смысле жизни. Совершали свои подвиги, и все. Зачем задумываться, ведь жить иначе они не могли. Мыслители появились потом, на определенной стадии развития общества.
Передо мною книги об Элладе. Хорошо было бы прочитать их в молодости, но и теперь впечатляют. Афины, V—ГУ вв. до н. э., невиданный расцвет демократии, науки, искусства... Среди философских школ наиболее влиятельны две.
Видный представитель одной из них — Платон (идеалисты), а другой —Эпикур (материалисты). Взгляды и представления об окружающем мире, природе, обществе и предназначении человека у них разные, даже противоположные, однако рекомендации по поводу бытия и счастья во многом схожи. Оба направления осуждают тщеславие, роскошь, хамство, невежество... Соответствующие потребности человека считают вредными, ложными... их следует ограничивать. Далее все почти по Шопенгауэру.
Наверное, греки, а потом и римляне, не оригинальны. Ведь и до них были цивилизации. Осталась масса (груды) клинописей. Что в них? Возможно, опять же трактаты о бытие и счастье. Такие трактаты, конечно же, интересны и поучительны, но, видимо, тогда (как и теперь) читали их невнимательно и цивилизации погибали.
Что же заботит, доволит и покоит нас? Для ответа на этот вопрос нужно слишком много бумаги, да и стоит ли отвечать? Думаю, что упреки и пожелания мыслителей древности своему обществу и теперь, как некогда, актуальны.
БУРЕНИЕ
Буровая 3 Фанталовская. Цель бурения — разведка Нижнемеловых отложений. Проектная глубина — 4550 м.
Конструкция предусматривала три промежуточные колонны и эксплуатационную. Плотность бурового раствора от 1,32 при забуривании до 2,08 в конце бурения. Осложнения — в виде осыпей, нефтегазопроявлений и поглощения промывочной жидкости.
Плановая продолжительность бурения — 20,7 станко/месяцев
Стоимость скважины 3074,8 тыс. рублей.
Ахтырчанин Василий Гамов, ему за тридцать. Его бригада уже бурила скважины на площадях у станиц Фанталовской и Запорожской. И теперь бурит здесь же. У Василия опыт и авторитет. Это с его подачи увеличена глубина спуска направления. Мы знакомы. Когда-то в его бригаде по плану НИИ определялись оптимальные режимы бурения. Экспериментами руководил я. Работалось нормально, в духе взаимопонимания и уважения. Теперь, увидев бывшего научного сотрудника в роли начальника буровой, Василий с трудом подавлял скепсис. Ох уж эти дилетанты от науки, вечно лезут не в свое дело! И этот, ну зачем ему бригада? Он, Василий, всегда занимался только своим делом. Будучи техником, долго работал у тормоза, стал хорошим бурильщиком, потом хорошим мастером. Теперь уверен в себе, в своей бригаде и в том, что любое сложное, даже рискованное дело ему по плечу. Бывают, конечно, трудности объективные.
Недавно его бригада спустила техническую колонну. Я спросил, как проходил спуск.
— Спуск колонны? — переспросил он. — Да вы сначала пробурите под нее. Пробурите хотя бы под кондуктор.
Получалось, что даже у них бурение шло трудно, с осложнениями — затяжки и посадки инструмента. Была затрачена уйма времени на борьбу с поглощением. Теперь в УБР решили увеличить глубину спуска кондуктора и нам бы следовало сделать то же. Думалось: ну нет, усложнять конструкцию не надо, хватит направления. А осложнения — к ним не привыкать.
Надо сказать, что в данном районе уже бурилось немало скважин. Некоторые не были доведены до проектной глубины из-за осложнений и аварий. Другие достигли проекта, но толком не испытаны по причине недопуска эксплуатационной колонны или ее негерметичности.
По документам знакомлюсь с работой наших бригад.
Скважина 2 Ф. (Фанталовская). Проект 4550 м. Пробурена до 4800 м (с 9.10.78 г. по 5.02.80 г.) Осложнения умеренные. Результат хороший, но эксплуатационная колонна оказалась негерметичной. Скважина в нескольких километрах от нашей, наиболее удалена.
Скважина 1 Ф. Проект 4550 м. Пробурена до 3894 м (с 15.04.81 г. по 24.12.82 г.) = 18 месяцев. Во время проводки — осыпи стенок скважины, посадки, затяжки, проработки, разгазирование раствора и поглощения, для борьбы с которым устанавливались цементно-бентонитовые тампоны, спускался хвостовик, не предусмотренный проектом. Проектная глубина не достигнута, бурение прекращено из-за осложнений. Эксплуатационная колонна спущена до 3687 м. Эта скважина ближе к нашей.
Скважина 4 Ф. Проект 4550 м. Пробурена до 4406 м ( с 30.10.83 г. по 30.01.86 г.) = 27 месяцев. Осложнения в процессе бурения значительные. На глубине 4400 м отклонение ствола от вертикали 35". Ликвидирована по геологическим причинам. Самая близкая к нам скважина (около километра).
Все три скважины бурила одна и та же бригада, руководили ею С. Русецкий (скв. 2 Ф.) и потом М. Синягин (скв. 1 и 4 Ф.).
При бурении разведочных скважин оплата повременная. Платили за отработанные часы, за пробуренные метры, премировали за выполнение месячного задания-графика. В целом оплату регламентирует "Наряд на производство работ". До забуривания в отделе труда знакомлюсь с "Нарядом". Обратил внимание, что стоимость метров в интервале 0 — 2500 м низка. Первые месяцы бригада будет мало получать. С трудовиками говорить трудно, все же договорились: повысили стоимость верхних метров за счет нижних. Такая перестановка целесообразна, и я не раз к ней прибегал.
* * *
"Мой верный товарищ, мой друг дорогой..." — кажется, так говорил легендарный князь, прощаясь с любимым конем. В отличие от мудрых предков мы не всегда отдает должное друзьям. Порой теряем чуткость, невнимательны к ним. А что дороже дружбы и друзей?! Так и случилось. На наши взаимоотношения с велосипедом повеяло прохладой. Им стал пользоваться не только я. А кому это понравится? И велосипед закапризничал. Перебирая муфту свободного хода, думал: не так уж он примитивен, как принято считать. В пору моей юности бытовала поговорка: "Никому не доверяй часы, велосипед и жену". Поговорка вспомнилась кстати, стал следовать ей, и велосипед благодарил меня безотказной службой. Скромный, без блестящих деталей и яркой краски, с нелепо большими колесами (по теперешним меркам), он увозил меня на свидание с полем, небом и морем. Увозил уставшего, замороченного, раздраженного — возвращал другим.
Знакомство с окрестностями началось весною. Приятно катить по незнакомой тропке или проселочной дороге. Виноградники, поля, овраги, заросшие кустарником косогоры... Уже знал, что в этих местах есть памятник погибшим воинам. Знал, но призабыл, отвлекся, и встреча оказалась почти неожиданной. Вот он, матрос на постаменте! Лицо спокойное, волевое и совсем юное. В правой руке автомат, в левой бескозырка, скорбно склонил голову. Обнажаю голову и я. Здравствуй, матрос! Здравствуй, юность!
Справа — невысокие горы, прямо — Керченский пролив, слева — воды Таманского залива. Ширь необъятная! Здесь в 42-м были огневые позиции батареи. Под прицелом держали пролив. Говорят, хлопцам не повезло, их обошли. Да и кому тогда везло?
На шумных площадях и улицах города мы едва замечаем памятники. Тут, в безмолвии и одиночестве, памятник воспринимается по-другому. Отметая все суетное, мысли сами собой углубляются в прошлое, светлеют, добреют, глаза туманятся... Запомнилась встреча.
9 мая нач. РИТС Г. П. Дьяков организовал автобус, поехали к памятнику. Там собрался весь поселок Гаркуша. Ярко светило солнце, произносились речи, звучала музыка, работал буфет. Фотографировал. На одном из снимков наши девушки-замерщицы — Оля, Галя, Настя. Ах, девушки! Как они милы, радостны и откровенны. Ничто не заботит их, не смущает, вольны в своих желаниях и поступках. Где-то в глубине души завидовал им. Я никогда не был таким беззаботным.
Гаркуша. Как и большинство приморских поселков — уютный, чистый, дома выбелены. Летом в центре внимания пирс. К нему швартуются рейсовые пассажирские катера. С пирса и купаются. Берега залива нельзя назвать пляжем —обрывисты, дно глинистое, вода покрыта водорослями. Дальше от берега все меняется. Дно становится песчаным, водоросли местами расступаются, образуя своеобразные блюдца. Мелко, и вода прогрета щедрым солнцем до весьма теплой. В "блюдце" можно лечь, как в ванну. Так я и сделал однажды. Эффект замечательный — пощипывало, покалывало, казалось, тело заполнялось бодростью, хотелось прыгать, резвиться. Как-то позже пригласил на эту процедуру товарища. Он был моложе меня. После недолгого пребывания в ванне бегал по мелководью, брызгался и взбрыкивал, как жеребенок.
Еще дальше от берега дно погружается, но Таманский залив мелкий: сколько ни плыви, глубина не больше трех метров.
* * *
Передо мною данные по скважине: 22.06.83 г. при забое 2201 м спуск промежуточной колонны (диаметр 324 мм). Хорошо ли поработали? С одной стороны — да, почти полскважины за два месяца. С другой... Как быстро можно бурить до этих глубин?
Каневская, простенькие скважины. Уже писал, что с нуля углублялись метров па 300 за вахту и до 1000 м за 5—6 вахт. Ниже скорости и проходки на долото падали и все же оставались высокими. При забое примерно 500 м — спуск кондуктора и установка превенторов. Иногда, в погоне за метрами к плану, кондуктор не спускали, продолжали углубление меньшим диаметром долота почти до продуктивного горизонта. Это, конечно, нарушение. Но если разрез устойчив, хорошо известен, пластовые давления близки к гидростатическому, то там, в Каневской, глубину 2200 м можно было достигнуть дней за десять, теоретически, конечно. Бурить и эксплуатировать скважину без кондуктора нельзя.
В конце 50-х, при бурении мелких скважин юго-западнее Краснодара, суммарная годовая' проходка некоторых бригад достигала 50 тыс. метров в год. Такой результат объявили мировым рекордом. Трех мастеров премировали "Москвичами", перепало и другим. Вскоре выяснилось, что американские бригады бурят до 100 тыс. метров в год.
В начале 80-х на эксплуатационных площадях Нижневартовска бригады-рекордсмены бурили до 100 тыс. метров в год. Конечно, буровые они сами не строили, да и подготовительно-заключительные работы делали другие.. ,
В те же времена и в той же Тюмени геологоразведочные экспедиции бурили по 20—30 тыс. метров в год, работая тремя и больше бригадами. Сто тысяч метров на бригаду и... десять или пять.
— Почему такая большая разница? — спрашивали корреспонденты.
— Большую роль играет квалификация исполнителей, — отвечали маститые. Они лукавили. Квалифицированных буровиков хватало. Отношение названных цифр характеризует, в основном уровень организации работ, в первую очередь снабжения.
Что еще стоит за цифрой 100? Конечно же, несложная конструкция скважины, хорошая буримость разреза, промывочная жидкость — вода или неутяжеленный раствор, эффективная, доведенная до совершенства технология, тяжелый, напряженный труд и мастерство буровиков... и туфта (численный состав бригад почти вдвое превышал обычный). Буровикам хорошо платили (1000 р. в месяц и больше), их хвалили, прославляли, мастера становились героями, депутатами... Кстати, а как же те, кто бесперебойно снабжал буровые — это тысячи тонн труб и различных материалов ежемесячно? Они оставались в тени.
На нашей скважине до 500 м использовались долота 20 — это самый большой размер серийно выпускаемых долот (диаметр 500 мм). Чтобы ствол не отклонился от вертикали, применяли сложные компоновки инструмента, ограничивали осевые нагрузки... Вообще бурение таким диаметром специфично. Подготовка ствола к креплению, крепление его трубами большого диаметра, установка и обвязка противовыбросового оборудования — работы весьма трудоемкие и продолжительные. 2201 м за два месяца — результат нормальный, месячные задания выполняли.
ПИЩЕБЛОК
Свежая краска, широкие окна, вплотную к вагончику солнцезащитный тент, в тени которого столики, стулья на чистом цементном полу. Поблизости братья наши меньшие — забавные морды, дружелюбно смотрящие глаза. Все располагает присесть, расслабиться, поесть. В вагончике кухня и столовая — линолеум, моющиеся обои, нарядные занавески. Вагончику пять лет, но выглядит как новый. Рядом жилой вагончик поварих, перед ним цветочная клумба. Дальше склад и тоже клумба. Есть и продуктовый подвал. Целый пищеблок.
Кормили три раза в сутки, как везде, потом четыре. Четвертый раз, по просьбе хлопцев, в полночь, при смене вахт.
Четыре женщины-повара работали поочередно, менялись вместе с заездами. Повар, как мать в большой семье. Привилегиями никто не пользовался, но каждый мог рассчитывать на внимание и даже чуткость,
Лена и Галя — женщины молодые, симпатичные, холостячки. У Лены хлопчик четырех лет — Костя-помбур. Часто с ней. На буровой свой среди своих. Несговорчивый, серьезный, дружил только с трактористом Егором.
Случалось, повариха сходилась с кем-нибудь, жила, так сказать, в гражданском браке. Это не вызывало осуждений. Никто не отзывался о них плохо. Люда — местная, из Кучугур. Она постарше. Глаза молоды, но по лицу морщинки. Люда очень добра. Петровна еще старше. Все женщины с нами давно. Их прошлое и настоящее не было секретом. Счастливой их жизнь не назовешь, скучной тоже. Она проходила в постоянной борьбе с судьбой за свою долю: то радость и надежда, то утраты и разочарования. Остросюжетная жизнь.
Как ужо говорил, продукты поставлял ОРС. Дешевые продукты. Привозили сколько закажешь, но качество... Допустим, мясо — не самое лучшее, много костей. Тогда брали побольше, чтобы было из чего выбрать и заодно лишние ящик-два масла. Мясо расходилось, мясо-кости оставались. Люда везла их на базар и продавала вместе с маслом, в виде нагрузки. Все по орсовским ценам. Так и выкручивались.
Продукты в подотчете поваров. Посуда и инвентарь "висели" на мне. Мясо и манипуляции с ним требовали холодильную технику. Много техники. Ее и было много — с десяток холодильников, шкафы и прочее, но в большинстве неисправные. Холодильники Бакинского завода быстро выходили из строя. Ремонтом занималась наша УБРовская мастерская. Отправлял их туда. Шло время — ни холодильников, ни документов. Со списанием тоже проблема — не вышел амортизационный срок. Ситуация пренеприятнейшая.
Не только посуда и холодильники, в моем подотчете вся буровая от вышки до полотенца. Немало хлопот доставляло постельное белье, которое регулярно отправлял в стирку, списывал, пополнял и т. д.
О воровстве. Когда-то с буровой тянули все возможное — водопроводные трубы, доски, гвозди, цемент... Воровство пресекал и постепенно то, что находилось на глазах буровиков (и под их охраной), пропадать перестало. Но была еще слесарка, она же склад. Там краска, клей, пеньковая легость, трос малого диаметра, инструмент. Слесарку запирал, но что для наших умельцев замки? Инструмент, электроприборы и техника, пригодная для дома-дачи, пропадали. Дефицит стал хранить в своем жилище под кроватями. Вагончик, конечно, запирался. И это не помогло. Кто-то знал, что в вагончике, и дерзко воровал. Я даже не ведал, кого же подозревать. Ворованное приходилось списывать, списывать с большим трудом.
СПУСК КОЛОННЫ
Передо мною карточка скважины. При забое 3750 м спуск очередной обсадной колонны (диаметр 245 мм). Колонна из двух секций. Технология сборки секции и ее спуск уже описаны.
Кроме вахты, в буровой ответственный представитель УБР и я. Секция длиной 1650 м неспешно, с помощью гидротормоза спускалась на бурильных трубах. Предстоял выход в открытый ствол. Здесь, с глубины 2200 м, в соответствии с "Планом работ", а при его составлении со мною советовались, спуск следовало замедлить, используя для торможения реверс (обратный ход) и 1-ю скорость лебедки. Даю соответствующую команду бурильщику Гражданке. Неожиданно и довольно горячо вмешивается представитель.
— Спуск идет нормально, зачем же тянуть резину? Давайте продолжим спуск на 2-й скорости реверса.
— Но почему ты так думаешь? — возражаю я.
— Да потому, что надоели мудрецы! Я только что с Каневской. Аналогичную колонну спускали на 2-й скорости и было нормально.
— Там — возможно! — в свою очередь взрываюсь я. — Но нужно знать конкретную скважину. Знаешь ли ты нашу? Представитель молчит.
Наша скважина... Бурение под колонну сопровождалось многочисленными поглощениями, проявлениями газом и нефтью. Правда, последние долбления и шаблонировка ствола под колонну прошли спокойно и это несколько притупило бдительность.
"Мудрецы" — относилось ко мне или таким как я. Представитель работал в ЦИТС уже не первый год, но голоса его не было слышно. Инициативу при решении технико-организационных вопросов прочно удерживали старые кадры. Я сочувствовал представителю. Подумалось: ладно, рискнем, уступлю молодому, спустим шесть свечей на второй скорости реверса, потом промоемся (раньше, чем по плану) и перейдем на 1-ю. Возможно, повезет.
Но не повезло. Уже после третьей свечи выход раствора из скважины значительно уменьшился. Навернули квадрат, включили насос — скважина поглощала без выхода циркуляции. Гражданка в сердцах плюнул и выругался.
Ну что ж, и такое бывает. Приподнимем секцию, восстановим циркуляцию и снова на забой с частыми промывками. Подняли три свечи, то есть ввели секцию в обсаженный ствол. Циркуляция не восстанавливалась. На буровую уже прибывали цементировочные агрегаты. Цементно-смесительные машины затеривались. Представитель направился к рации. Был выходной. Квартиры первых лиц молчали. В конце концов все же удалось дозвониться к одному из руководителей. Назовем его Р. Представитель описал ситуацию и предложил поднять секцию для переподготовки ствола. Р. согласился. Я почти вырвал трубку.
— Предлагаю приподнять секцию метров на 250 и вновь попытаться восстановить циркуляцию.
Р. согласился и со мною. Дело в том, что наш звонок, видимо, оторвал его от застолья или поднял с постели. Изъяснялся он медленно, с трудом, но мыслил верно: в таком состоянии лучше не рассуждать, а соглашаться с предлагаемым, что он и делал.
Поднимать секцию для переподготовки ствола — это грязная, тяжелая, Богом проклятая работа. Подъем часто сопровождается переливом раствора, рабочие места и спецовки буровиков мокрые, скользкие, резьбы некоторых труб могут повредиться. Сама переподготовка ствола, по-хорошему, займет несколько суток, а если не окажется в запасе труб для замены поврежденных, то стоять неизвестно сколько.
Приподняли секцию на 250 м. Циркуляцию восстановить не удалось. Разговор по рации повторился. На этот раз я предлагал приподнять секцию еще на 300 м. Приподняли, опять неудача. Вероятно, нужен отстой, хотя бы часов на восемь. Отстой — наше верное оружие в борьбе с поглощением, он нас столько раз выручал. Мы им владеем лучше, чем кто-либо. После отстоя циркуляция должна восстановиться. Высказал свое мнение. В разговор вмешался Г. П. Дьяков, оказывается, он находился на соседней буровой, слушал рацию и был в курсе.
— Ну уж если дошло до отстоя, — сказал он, — тогда и я за переподготовку ствола. Так долго ствол не будет сохранять проходимость.
Моя интуиция протестовала. И не только интуиция. Совсем недавно производился полный объем каротажных работ, который продолжался без переподготовки ствола больше двух суток, что само по себе говорило о хорошем состоянии ствола и раствора. Затем спускаемое долото без особых хлопот дошло до забоя. Но спорить в лоб не стал. Во время попыток восстановить циркуляцию и сопутствующих поглощениях израсходовали кубометров 50 раствора. И при подъеме ожидался его повышенный расход. Я попросил время на заготовку раствора. Со мной согласились. А сам думал: постоим, а там видно будет. Набирали раствор из запасных амбаров, подутяжеляли, добивались нужных параметров химобработкой. Работа продолжалась часов восемь. В полночь циркуляция восстановилась. Нормальная циркуляция, без поглощения. Продолжили спуск с короткими промывками после каждой свечи (свеча — 37 м). К утру вышли в открытый ствол, спуск шел нормально. Еще через 300 м продавки стали делать через три свечи, и так до забоя. Сборка и спуск секции продолжались двое с половиной суток.
Разговор по рации послужил поводом для следующих размышлений. В былые времена тоже пили немало, но в воскресенье или праздники один из руководителей оставался в форме и, даже отправляясь в гости, сообщал диспетчеру телефон, по которому его можно было разыскать. Руководители и теперь те же, но нравы изменились. С другой стороны, нет худа без добра. Если бы Р. оказался трезв, то, естественно, пребывал бы в дурном настроении, то есть был бы злым, решительным, несговорчивым. И пришлось бы переподготавливать ствол.
Когда стало ясно, что цементаж в назначенное время не состоится, вопреки своим привычкам и традициям, тампонажники не стали хамить и скандалить. Издали молча и с сочувствием наблюдали за нашей работой. Потом вызвали автобус и уехали домой, оставив на буровой технику. На следующий день мы их вернули. Цементаж прошел нормально. По обоюдному согласию оплату простоя (только зарплату) мы взяли на себя.
...Стол, как барьер, разделяет меня и оппонента.
Он: В данном эпизоде получается, что ты молодец, а твой коллега плох.
Я: Пишу как было.
Он: Но почему ты легко уступил представителю хотя с другими неуступчив? И почему не пишешь о промывке перед выходом секции в открытый ствол?
Я: Но ее не было в плане. Промылись немного выше после сборки секции.
Он: Однако ты сам говорил, что при составлении плана с тобой советовались. Теперь ясно, что такая промывка была нужна.
Я: Согласен. Мне следовало быть серьезней, осторожней.
ТАМПОНАЖ И ТАМПОНАНШИКИ
О тампонаже (цементаже) уже писал, но вскользь, теперь немного подробней. Скважина бурится как бы поэтапно. Каждый заканчивается спуском и цементажем колонны. Операция ответственная и сложная.
ЦА — цементировочные агрегаты и СМН — цемснтосмесители — это большегрузные машины, на шасси которых смонтировано соответствующее оборудование (поршневой и центробежный насосы, приемные мерники и прочее). В операции обычно используют от 8 до 12 машин. Перед цементажем их расставляют в определенном порядке, обвязывают трубопроводами между собой и со скважиной. Суть процесса в следующем: затворяется цементный раствор (с помощью гидросмесителей) и закачивают в скважину, верней, в колонну спущенных труб, следом расчетный объем продавочной жидкости, так, чтобы цемент вышел в кольцевое пространство — между трубами и скважиной. Там он схватывается. При цемептаже расходуется примерно тонн 60—80 цемента.
Процесс ограничен во времени, ибо при высоких забойных температурах цемент схватывается быстро, через 2—3 часа. Процесс своеобразен. Из-за рева моторов его участники лаконичны, изъясняются больше жестами, им всегда необходимо быть готовыми к неожиданностям и импровизации. В случае неполадок, да и просто при цементаже, действуют быстро, резко, энергично. Задержки и просчеты чреваты аварией. Своеобразны и сами тампонажники.
В 50-х условия работы... Никаких условий, как на фронте. Зимой в грязи, под дождем, ни обогреться, ни обсушиться. Часто длительные ожидания цементажа, приехали (притащили тракторами по бездорожью), а скважина не готова. Ночью в холодном вагончике, на полу, навалом. Грязные, голодные, полупьяные. Среди тампонажников было немало уголовников. Горластые, дерзкие, воровитые. В ходу блатной жаргон. Хорошо владели иронией и злой шуткой. К начальству — без малейшего почтения. Нельзя представить себе тампонажника физически слабого, неумелого, робкого, не способного отстоять свои интересы. Все, что считал своим, из глотки вырвет.
В 80-х среди тампонажников преобладали бывшие буровики. Условия работы и люди, конечно, изменились к лучшему. Однако традиции сильны. К примеру, здесь, на 3-й Фанталовской: заполняю документацию, посматриваю в окно. Люди и техника готовились к цементажу, расставляли ЦА, затаривали СМН. Вдруг вплотную к вагончику подъезжает ЦА и перекрывает обзор. Машинист ко мне с вопросами, водитель сразу же смылся, растворился среди людей. Оба действовали по старому, надоевшему сценарию.
— Твоей машине здесь не место, — говорю водителю, когда его разыскали. Потом направляюсь к машине, которая находилась недалеко от заштабелеванного цемента. — А вы, хлопцы, немедля верните мешки в штабель.
Да что цемент! Вместе с тамионажниками после цементажа бесследно исчезали доски, трубки, инструмент и все, что плохо лежало. Кто-то возразит: ну нельзя же так обо всех! Согласен, нельзя, подразумеваю отдельных лиц.
На одном из снимков (в 70-х) ЦА "столпились" у приемных мостков. Все готово к работе, но прежде краткий инструктаж и задание каждому экипажу. Экипажи — на приемных мостках. Тампонажникам положены брезентовые спецовки, но лето и поэтому кто в чем. На головах картузы, шляпы и даже цветные косынки. Фигуры колоритные, лица впечатляющие, позы разнообразные — что-то от пиратов или запорожцев с картины Репина. На других снимках рабочие моменты цементажа. Лица серьезные, сосредоточенные. Машинисты одновременно принимают и откачивают расчетное количество раствора, переключают мерники на ходу. Руководящий на приемных мостках контролирует и корректирует режим. К нему поступают сведения с каждого ЦА о ходе дел.
Наибольшее напряжение, кульминация процесса на завершающем этапе. Когда "пробка", что разделяет цемент и продавочную жидкость, достигнет стоп-кольца, давление должно повыситься и оставаться таковым, пока его не стравят. На "стоп" (последние 2 м3) качает один ЦА. Все внимательно смотрят на манометры. Но вот расчетный объем продавки в скважине, а "стопа" нет. Разрушилась пробка, что ли? Напряжение нарастает, продавка продолжается. Тампонажники обычно ошибаются в меньшую сторону, страхуют себя, чтобы не получить преждевременный "стоп". Преждевременный "стоп" при большой производительности опасен, возможен порыв колонны. Перекачка тоже опасна — оголится низ (башмак) колонны. Перекачку регламентируют. Но вот, после небольшой перекачки, слава Богу, "стоп" пойман. Все с облегчением вздохнули — значит, процесс удался и колонна исправна.
Цементаж окончен, обычно уже ночь. Тампонажники разбирают и грузят обвязку, сливают остатки жидкости, все в темпе, затем машины стремительно покидают буровую. Осталась только лаборатория. Наконец подписаны документы, распита водка, укатила и она. После нелегкого дня, рева моторов, лязга и криков наступает благодатная тишина и успокоение. ОЗЦ — ожидание затвердевания цемента.
Утром опустевшая территория выглядит ужасно. Кажется, что здесь происходил шабаш сил враждебных и беспощадных к природе и всему живому. Она, территория, или проще кусочек лика земного, измята, изрезана колесами тяжелых машин, залита отравленной водой, загажена буровым и цементным растворами, захламлена рваными бумажными мешками...
Вскоре усилиями буровиков и солнца земля снова обретает пристойный вид.
У ТРУДОВИКОВ
Опять я у В. К. Митиченко. В. К. — трудовик старой закалки, воспитанник и последователь Танхельсона и Воробьева — лиц почти легендарных. Их заслуги в деле нормирования и зарплаты общеизвестны. С оговорками можно сказать, что с давних 50-х производительность труда постоянно росла, а зарплата нет. Она оставалась прежней, но ее покупательная способность кратно уменьшалась. Да и потребности стали другими. Разумеется, трудовиков, по меньшей мере, не любили.
Говорю В. К., что бригада работает хорошо, месячные задания перевыполняем, график проводки скважины опережаем не на дни, а на месяцы, зарплата же слабенькая. Тогда со всеми премиальными и полевыми буровики получали рублей по 350. Это немного больше, чем у соседей, но меньше, чем в хороших бригадах на сдельщине. В. К. слушает с ухмылкой. Повременщики всегда хнычут, но он знает, как их лечить.
— Дело не столько в вашей хорошей работе, сколько в хреновом проекте, — говорит он. — Давайте проверим выполнение сдельных норм на спуско-подъемные операции.
Прием, конечно, запрещенный, но я соглашаюсь.
Как определить продолжительность бурения разведочной скважины? В основном, по результатам проводки ближайших скважин. А они бурились долго, трудно, львиная доля времени уходила на борьбу с авариями и осложнениями. Явление, характерное для разведки. Но почему? Технологи всех уровней, пожалуй, сходились во мнении, что причины следующие: традиционная спешка в погоне за метрами (рублем), несоблюдение технологических рекомендаций, технических норм... и прочее, связанное с дисциплиной. Проект нацеливал на грамотное неспешное бурение с замедленными спусками, многочисленными промывками, проработками осложненных участков. С точки зрения проектировщиков, оценивать работу выполнением сдельных норм нельзя.
Наши соседи, ахтырчане, у которых технологи особенно сильны, чтобы подчеркнуть и усилить значимость предупредительно-профилактических мер, разработали принципиально новую систему оплаты труда, в которой поощрение за пробуренные метры не предусматривалось. Ознакомившись с дрилограммами и рапортами, эти технологи сочли бы, пожалуй, нашу работу авантюрной или что-то в этом роде.
Как и на прошлой скважине, затяжки-посадки не прорабатывались, многие промежуточные промывки не производились, и вообще промывки сокращались до минимума. При многочисленных проявлениях дегазировали раствор, не прекращая бурения, бурили и при частичном поглощении, иногда прибегая к отстоям, Это не наплевательское отношение к технологии. Все, даже незначительные осложнения, фиксировались в документации и на графиках. Скважина постоянно находилась под тщательным контролем. Это и позволяло поступать смело.
Смотрю баланс времени по всей скважине. Хороший баланс. Одна непродолжительная авария. Время на предупреждение осложнений и борьбу с ними — минимально. Чтобы так получалось, нужны практика, интуиция, умение отличить реальную опасность от кажущейся, чувствовать, понимать, уважать скважину, но в то же время не потакать ее капризам. Нужна бригада соответствующей квалификации.
Возникает вопрос: куда спешить, ведь оплата повременная? Нет, бурение должно быть темповым. Бригады Н. С. Гущи, В. И. Озерова, В. Н. Евстратова всегда бурили глубокие разведочные скважины быстро и получали впечатляющие результаты. Неспешное, робкое бурение чревато осложнениями, в которых можно увязнуть.
Проверка на выполнение сдельных норм для меня не была неожиданной. Эти нормы всегда у нас на видном месте, и я ориентировал буровиков на их выполнение. Ухмылка сошла с лица В. К. Нормы выполнялись. Но что же делать? Пошли к начальнику УБР. Менять систему оплаты руководство отказалось.
ПЬЯНКА
Лето, близился вечер, хотелось искупаться. Обычно поездка в Гаркушу к морю продолжалась часа два. Из них 30—40 минут чистого общения с морем и солнцем. За жилыми вагончиками, в тени акаций, на травке, навалом бутылок с минералкой, просматривались и водочные этикетки. Вокруг в непринужденных позах буровики и транспортники. Тем, кто сидел (вахта Шепелева), работать с полуночи. Остановил велосипед.
— Хлопцы, водку не пейте, при смене проверю.
— Не беспокойся, Алексеевич, водки мало, до смены выветрится.
Поехал, но на душе неспокойно. Водки, действительно, мало, но когда выпьют, захочется еще. Шофер с дежурки среди них. Так и наберутся. Мои опасения сбылись. В полночь вахта вышла под сильным хмелем. Многие покачивались.
— Хлопцы, — сказал я, — вы пьяны, допустить к работе не могу.
Мне дружно возражали, некоторые говорили, что совсем не пили. Особенно активно выступал слесарь Александр. Он же предложил провериться на алкоголь. Его поддержали. Видимо, договорились с шофером дежурки — угони машину куда подальше, чтобы не найти, — и чувствовали себя уверенно. Дежурки на буровой не оказалось. Неподалеку, в станице Запорожской, больница, там пункт по проверке на алкоголь. Но вот дежурка...
Думалось и другое: "Ну хорошо, уличу их в пьянке, потом нужно наказывать, понижать разряды (на выговоры никто не реагировал), а работать с кем? Я же вынужден буду подыскивать людей, посылать на курсы, стажировать, принимать экзамены. Потом окажется, что новички тоже алкаши и похлеще прежних". Такое бывало. Вот почему повсеместно старые кадры ценились. В день заезда вахтовые автобусы петляли по станицам, разыскивая буровиков, им многое прощалось. Особенно трудно с бурильщиками. В УБР резерва нет. Отдел кадров ориентировал на собственных резервных бурильщиков, для чего следовало обучать опытных помбуров. Но желающих не находилось. Да и понятно: бурильщик лицо ответственное, работает напряженно, а оплата всего на разряд выше.
В буровой шел подъем инструмента. - Ладно, хлопцы, я допущу вас к работе, но будете чистить приемные мерники.
— Нет, мы сначала поднимем инструмент, а потом мерники или поехали на проверку, — опять за всех выступал Александр.
— Хорошо, ждите, поедем на проверку. Я пытался вызвать по рации дежурку — бесполезно. Пошел пешком на соседнюю буровую (примерно километр), разыскал хмельного шофера и вынудил сесть за руль. Шоферы дежурки мало получали и это была одна из причин их довольно дерзкого поведения. Временами я их приводил в порядок, но потом их снова заносило. К тому же гараж жестко лимитировал бензин. Фактически ездить было не на чем. Разве что по несчастному случаю.
Ехали в приподнятом настроении, как на свадьбу, с шутками и песнями. В больнице объяснил дежурному медику цель приезда. Вошли в большую, хорошо освещенную комнату. Казалось бы — зачем проверять? Люди явно пьяны, ходят враскачку. Но проверка состоялась. Через трубочку каждый дул в колбу с реактивом. Реактиву следовало краснеть, но краснел он с большой неохотой и только после длительного вдувания. Думалось: странный метод и весьма ненадежный. Вручили справку, в ней говорилось, что проверенные (перечислялись фамилии) находились в состоянии легкого опьянения. Интересно, что же медики считают средним опьянением?
На буровой снова подошли ко мне хлопцы. Тон изменился. Меня упрекали в формализме, в унижении достоинства тех, кто долгое время работал добросовестно. Я пожал плечами — все по вашей настоятельной просьбе. А теперь напишу докладную, накажу. С тем и разошлись.
Зимой, в трескучие морозы, по льду замерзшей Лены гонял Николай грузовики от Бодайбо куда-то за тысячу километров на север. Потом сменил баранку на тормоз лебедки. Наверное, вынудила водка. Рассказывают, что дома у него в Усть-Лабинске жена, маленькая властная женщина, которую он боялся и слушался беспрекословно. Может быть, дома и не пил? В сущности Николай человек слабохарактерный. Он и его вахта своими выпивками терзали мои нервы неоднократно. Один эпизод уже описан выше. А между выпивками — нередко под легким хмельком. Его постоянно приходилось проверять, давить, предупреждать. Николая следовало отчислить из бригады. В конце концов бурильщика нашли бы, но пока шло бурение, не хотелось доверять скважину кому попало. На соседней буровой бурильщики молодые, малоопытные, но пили не меньше. Дела там шли из рук вон плохо. Да и как им идти? Бригада с пьющими бурильщиками неспособна пробурить серьезную скважину. В этом убежден любой руководитель, даже тот, который сам пьет. Ответственность за пьянку в вахте я возлагал, естественно, на бурильщика, хотя заводилой был слесарь Александр.
Ах, Александр! Помню, однажды он произвел впечатление своим рукопожатием, коротким и крепким. Руки мощные, как клещи, а так обычный молодой мужик среднего роста. Александр обладал неиссякаемым трудолюбием, сообразительностью, талантом умельца. Такого слесаря больше не найти. Дома, в Северской, жена и дочь, которых он нежно любил и очень огорчал, когда возвращался с работы пьяным.
Вокруг Александра образовалась компания любителей спиртного. Руководил он ими умело. Выпивки получались неожиданными и в самое неподходящее время, когда буровую ну никак нельзя остановить (последний случай — исключение). Среди собутыльников выглядел наименее пьяным, в разговоре сохранял спокойствие и самообладание. Чем-то напоминал опытного блатаря, с которым милиция предпочитает не связываться, ибо виновность не признает, а как ее докажешь, когда врет, глядя прямо в глаза, и от всего отказывается. Александр, конечно, не блатарь, но аналогия напрашивается.
Они пришли вечером на трезвую голову.— Алексеевич, прости нас. Пить в рабочее время больше не будем, пропущенную вахту отработаем.
Действительно, когда пришло время ехать домой — остались, выполнили мое задание по ремонту оборудования и уехали попутным транспортом.
НАПАРНИКИ
Пишу так, будто бригадой руководил я один. Но нас было двое. Я — начальник буровой, и Федор Васильевич Шевченко — бурмастер. Высокий, широкий, костистый, руки длинные, черты лица крупные, взгляд больше мрачный, улыбался редко и скупо. Пожалуй, Федор, как и я, безнадежный буровик. Для таких главное — бурение, остальное потом. Как трудно писать о человеке, который не выпячивается и не филонит — просто работает. Не помню, чтобы делал ему серьезные замечания, в чем-то упрекал или убеждал. И он никогда не выступал против. О таком напарнике можно только мечтать. Я уважал Федора, доверял ему. Но наши отношения почему-то оставались чисто деловыми, в них не просматривалось сердечности. О его личной жизни я очень мало знал.
Штатная должность второго мастера обычно оставалась вакантной. Однажды вакансию заполнил Александр Молодан. Тогда он только окончил заочное отделение института в Ростове. Опыт небольшой, но парень толковый. Быстро находил общий язык с руководством и рабочими. Веселый, общительный, откровенный. Для него жизнь была полна неожиданностей, интересных встреч и приключений. Нет, были и проблемы, но он их (проблемы), впрочем, как и бурение, не принимал близко к сердцу. Работалось с ним легко. Сблизились, подружились. Он был моложе, но взгляды и симпатии во многом совпадали. Вскоре ему предложили более престижную должность, да и ближе к дому. И опять мы с Федором вдвоем...
Сижу в административном вагончике, звонит рация. Где-то далеко, на другом конце эфира находился Юрий Алексеевич Череповский (ЮАЧ). Радостные возгласы и приветствия. Затем вопрос: не возьмешь ли меня мастером? Череповского — мастером? Но почему бы и нет. Тут же согласился: да, конечно, оформляйся.
В начале 60-х случайно и недолго наблюдал работу армавирских монтажников. Подъехал прораб, осмотрел объект, собрал людей, сделал несколько замечаний и уехал. Все нравилось: темп работ хороший, люди собирались и разошлись по-быстрому, прораба слушали внимательно. Прораб казался строгим, взыскательным, толковым. Это был ЮАЧ. Юрия знал по институту, мы были однокурсниками. Среди студентов он был заметен — высокий, стройный, как бы влит в отлично сшитую студенческую форму, взгляд карих глаз отчужденный, сдержанный, учился хорошо.
В конце 60-х В. И. Балакший перевелся в Краснодар, и Каневская разведка осталась без начальника. Больше месяца пришлось отдуваться и за старшего инженера, и за начальника. Стать начальником предлагали некоторым мастерам и мне. Не соглашались. Поиски начальника затянулись.
Начальник — это тот, кто утром не спеша следует в свой кабинет. Костюм хорошо отутюжен... Невозмутимый, благожелательный... Подписывает, говорит по телефону, пьет чай... Приходится и ругать кое-кого, но по потребности...
Начальник! Ах, начальник! Как он нравится нашим женам, да и вообще женщинам, и как хотели бы они (жены), чтобы их мужья хоть чуть походили на настоящего начальника. А что имеем в действительности, здесь, в разведке? Да при чем тут костюм и выражение лица! Начальник озабочен другим. Ход выполнения плана, нулевки и колонны, аварии и осложнения, транспорт и дефицит... Это и многое другое постоянно в голове руководства. Бурение беспрерывно и его обеспечение не терпит проволочек. Руководитель напряжен, опасается что-либо упустить, не предусмотреть, оказаться не в курсе дел, застигнутым врасплох. Контролирует, корректирует, ругает, давит, помогает, увертывается от ударов сверху... В этом специфика работы. Для меня смена кабинетов специфику не меняла и работу не облегчала. Наоборот, хлопот прибавлялось.
Начальник имеет дело с вышестоящей инстанцией и райкомом. А с ними не все ладилось, случались и казусы. Однажды на профконференции спросил: "Как же групком (а его выбирали) сможет защищать интересы рабочих, если он на три четверти из руководителей?" Более наивный и опасный вопрос трудно придумать... И в райкоме цапался из-за посылки людей на кукурузу.
Я не стремился в начальники. Да и Анисимов (глав. инж. треста), предлагая мне эту должность, не был настойчив. В сущности, зачем ему начальник с плохо предсказуемым поведением?
Пресса (особенно усердствовала Литгазета) продолжала обвинять директорский корпус во всех смертных грехах. Среди них был и такой — руководителей назначают из лиц, не стремящихся к лидерству и власти, что плохо. Властолюбие, оно с детства как бы вторая натура человека. Такие люди становятся заправилами, лидерами среди молодежи, а потом, дай им власть, хорошими начальниками.' Получается — лидерство результат собственных усилий,' желаний, ' устремлений и деятельности. По-моему, такое мнение вовсе не бесспорно. В любом коллективе (компании), будь то шпана или благопристойные люди науки, неформальным лидером (а о них речь) становится вовсе не тот, кто к этому стремится, а тот, кто этого заслуживает, кого уважают, кому доверяют, кого готовы слушаться, повиноваться, независимо от желания лидера. Казалось бы, лучшей кандидатуры в начальники не придумать. Аа нет. Властолюбивый кандидат, при всех своих достоинствах и недостатках, имеет то бесспорное преимущество, что для вышестоящей инстанции он полностью предсказуем и легко управляем.
Но вот дошли слухи, что начальник найден — Ю. А. Череповский из Армавира. Встреча однокашников была теплой, радостной.
Некоторое время по инерции я продолжал все тянуть на себя. Юрий пригласил в кабинет.
— Транспорт и строительство я беру на себя, ты не вмешивайся.
— Но и ты не вмешивайся в технологию и работу бригад, — ответил я.
— Я буду вмешиваться во все, ведь я начальник.
Несмотря на такую постановку дела, постепенно разобрались, работалось хорошо, он не пытался меня давить, отношения остались дружескими, доверительными.
Коллектив быстро признал Юрия. Компетентный, строгий, лаконичный, чувствовалась крепкая рука. Никому не хотелось возражать ему или что-либо советовать. Он тоже редко повышал голос. И в тресте, видимо, произвел хорошее впечатление. В связи с успешным выполнением пятилетки откуда-то сверху, из Москвы, пришли ордена. Разведка выполнила план за четыре года и один из орденов, наверное, предназначался начальнику. Конечно же, по справедливости, его следовало вручить Владимиру Ивановичу, но получил орден Юрий.
Вскоре трест преобразовали в УБР, а разведку в РУБР (районное управление буровых работ). Ю. А. стал начальником, а я его заместителем по технологии. Объем и сущность работы не изменились.
Умудренный жизнью начальник не уличает рабочего, не делает ему замечаний, не выискивает мелких недостатков у мастера. В глазах исполнителей — спокойный, доброжелательный, справедливый. Иногда он лично контролирует ход дела, но распоряжается только через замов, завов, соответствующие службы. Строго придерживаясь этой схемы, можно избежать многих неприятностей. И начальник становится неуязвим, как английская королева. Ну а эффективность такого руководства? Она может быть высокой, если квалификация замов высока, или низкой, что чаще. Многое зависит от ситуации, личности руководителя и его окружения.
Начальник отвечает за план. Но план можно корректировать. Если начальник тот, что надо, а план не выполняется, план уменьшат, и наоборот. Поэтому на первом месте у начальника его стиль работы и взаимоотношения с руководством.
Нет, Юрий не обюрократился до настоящего начальника. Так же, как и я, присутствовал утром при отправке вахт, где решались сдочные вопросы, посещал объекты, хорошо знал производственные нужды. Все задатки руководителя — и те, о которых писали, и те, которые необходимы — у него были. Казалось, любая руководящая должность ему по плечу.
Монтажники Николая Коца оказались в трудном положении: далеко от Каневской, бездорожье, транспортные неурядицы, плохое снабжение, их заявки на крепеж и пиломатериалы частенько не выполнялись. Мне казалось — Николаю нужно помогать, жестко контролировать выход транспорта, исполнение заказов. Юрий смотрел на угу проблему иначе: есть Краснодар, там руководство ВМЦ, пусть пошевелятся. Действительно, из Краснодара могли помочь, тем более что буровая ближе к городу. Решение в принципе верное. Но руководитель ВМЦ думал иначе, а он свой в высоких кабинетах. В братских отношениях с начальством. Связываться с ним одни убытки. Истреплешь нервы, обостришь отношения с руководством, а дела не будет. Но Юрий поступал по-своему.
Вскоре из Краснодара стали катить на него бочки. Чем-то руководство было недовольно, но неясно чем. Мы догадывались, понимали: Юрий придерживался четкой позиции по отношению к управленцам, а это что-то новое, нежеланное.
Юрий купил "Жигули", пригласил прокатиться, поехали в сторону Краснодара. В те времена "Жигулей" было еще мало. Среди автолюбителей шел спор. Многие считали, что "Москвич" проще и лучше. "Жигули" нравились Юрию. И мне тоже. В салоне тихо, разговаривали, не повышая голоса, не дует, амортизация отличная, управлять легко. Юрий вел машину, как профессиональный водитель. Поведал, что на прошедшем семинаре в Тюмени жил в одном номере с начальником тамошнего объединения. Познакомились, подружились. Новый друг предложил ему должность начальника УБР. Теперь Юрий ждет вызова. Подумал: конечно, мало ему РУБР. Ну что ж, удачи.
В 50-х несколько молодых специалистов из Черноморской конторы бурения не поладили с руководством и уехали в неведомую Сибирь. Уехали навсегда. Тогда за уехавшими не сохраняли квартир. Мощные сибирские ветры оказались попутными. Теперь фамилии уехавших встречаются среди руководства объединений и главков. Так далеко и высоко! Неужели когда-то и они месили кубанскую грязь?
Старые нефтяные районы... Несколько утрируя, можно характеризовать их так: до конца проверенные, испытанные, сработавшиеся, сжившиеся, спившиеся, окостеневшие в своих традициях и догмах ведомственные чиновники. Здесь окрепли, набрались сил и опыта контролирующие органы и ведомства, породившие неимоверное количество запретов и ограничений, взаимно исключающих инструкций и регламентации. Объемы работ и зарплата снижаются. Молодым и дерзким в старых районах делать нечего. Нет простора для реализации своего "я", нет будущего.
Это не о Кубани. Кубань еще не состарилась, но признаки старения появились
Вызова ждал долго. Потом сам писал в Тюмень, писал и в Москву. Наконец ему предложили УБР в Туркмении и он уехал. Я уже работал в ЦИТС (центральной инженерно-технологической службе) Краснодарского УБР.
В конце 60-х многие буровики покидали Кубань. Уезжали в 'Сибирь, на Европейский Север, в Белоруссию. Из Каневской уехали мастера Н. Пронченок, Н. Завгородний, Г. Завгородний, А. Андрианов, Климанов и другие. Некоторые находили свое место в новом коллективе, в деле, в жизни. Другие возвращались.
В 70-х буровые предприятия Кубани своими бригадами бурили в Грузии, в Казахстане, позже разбуривали Ямбург (полуостров Ямал). На работу летали спецрейсами.
С Юрием решили попытать счастья два каневских мастера Е. Дмитриев и П. Фомин. В Каневскую доносились слухи, что Юрию не повезло — испортились отношения с туркменским руководством, сняли, работал инженером...
И вот мы вместе. По-моему, Ю. мало изменился — немного поседел, но казался решительным, энергичным. О Туркмении рассказывал скупо. Забарахлило сердце и он оставил УБР, перешел в управленческие структуры объединения. Теперь по семейным обстоятельствам вынужден вернуться. В Армавире квартира. Возвращался своим ходом, на тех же "Жигулях". Заезжал к друзьям-однокашникам в Минводы и Армавир, предлагал свои услуги, но те отказались.
Прошло, пролетело, промелькнуло 27 лет после института и вот мы оба на нулевом цикле. На нашем месте вполне могли оказаться сегодняшние выпускники вуза. Как отнестись к такой ситуации? Тогда мы ее просто не заметили.
Но разве в молодости каждый из нас не мечтал стать генералом и, наверное, обидно уходить в отставку рядовым?
Аналогия с армией, пожалуй, не совсем уместна. Кстати, в армии служил 7 лет и не любил ее. Считал, что для армейской карьеры зычный голос, крепкие локти, умение подчинять и подчиняться гораздо важней светлой головы. Дослужившись до высокого чина, офицер нередко оставался примитивным солдафоном. Так ведь такое не только в армии! Верно, но с другой стороны... Например, врач, будучи всю жизнь участковым врачом, в одно прекрасное утро может оказаться Елизаровым или Касьяном, или не столь известным, но уважаемым, заслужившим признание своих пациентов и коллег.
Судьба, конечно, нас не баловала. Порой, казалось, что я обрел себя, но снова горькие разочарования. Прошли годы, много лет, прежде чем появилась устойчивая симпатия к себе.
Кумиры моей молодости... Они из науки, объединения, треста. Авторитетные, компетентные, запросто разбиравшиеся в сложных обстоятельствах... Учили, помогали, рекомендовали... Под их руководством на буровых составлялись планы на ликвидацию аварий и осложнений. Наверное, приятно сознавать свою нужность, понимать, что без тебя нельзя. Как завидовал я их опыту, как хотелось быть таким же! Позже многие из них позволили себе расслабиться, отойти от живого дела, началась их бюрократизация и деградация. Патологии способствовало и другое: новое поколение специалистов, приобретая опыт, все меньше нуждалось в помощи маститых. Мои кумиры оказались не у дел.
Моя жизнь прошла низом, в напряженном труде. Мой опыт не покоился в кабинете, а был всегда в работе, в деле, в результатах. Разве я не заслужил самоуважения?
...Стали работать втроем. Юрий и Федор менялись с заездами, а я два дня с одним заездом и два с другим. Как-то Юрий с людьми перебрал и отрегулировал дегазатор. Я не просил его об этом, он сам сделал доброе дело.
— Послушай, — сказал я, — ты молодец. Но не сделаешь ли еще одно доброе дело? Обвязку гидросмесителя частенько разъедает, нужно продумать, как увеличить ее надежность, подобрать материал и проследить, чтобы собрали как следует. У меня не доходят руки. Юрий возмутился.
— Что же, по-твоему, мне сидеть возле гидросмесителя, может быть, поставить раскладушку и спать возле него?
Возмутился и я. Думалось: ну зачем ты так резко? Можно и без тебя, можно вообще тебя отключить, работать так, будто тебя нет. Но сдержался, промолчал. Взаимоотношения внешне не изменились. Вскоре ему предложили должность главного инженера Армавирского УБР и он уехал. Расстались по-дружески, но без сожаления.
АВАРИЯ
Забой 4450 м. Заканчивали спуск долота, за пальцем осталось всего несколько свеч. Вхожу в буровую. По привычке сразу же внимание ГИВу (гидравлическому индикатору веса). Спуск шел с разгрузкой инструмента, которая превышала обычную. Следовало промыть скважину, в противном случае позже, на забое, возможно поглощение или другие неприятности. Говорю это бурильщику, добавляю несколько фраз о его беспечности и даю команду на промывку. У тормоза Николай Шепелев. Обычно на этой глубине не промывались, но в промежутке между подъемом и спуском скважина стояла, производились каротажные работы и раствор, наверное, загустел, или под долотом образовался сальник из глинистой корки, или...
Навернули квадрат и ввели в ротор. Перед восстановлением циркуляции пытаемся провернуть инструмент. Нет, не проворачивается, набралась небольшая пружина.
— Увеличь момент до пяти оборотов! — говорю Николаю.
Инструмент провернулся, стал свободно вращаться, но одновременно уменьшился его вес — явный признак аварии. Промыли скважину и приступили к подъему. В скважине остались долото и УБТ (утяжеленные бурильные трубы) длиной 250 м. Слом по переводнику, который находился над УБТ.
Аварийные трубы извлекли метчиком. Для этого понадобился всего лишь один спуск. Соединились, расходили и подняли аварийные трубы, даже не устанавливая нефтяной ванны. Вопреки моим опасениям, состояние ствола оказалось хорошим. Долото и трубы не повредились, хотя после слома ушли (упали) на забой. Тщательная проверка и выбраковка УБТ — и снова они в деле.
Причина аварии — использование дефектного переводника. Вращающий момент при попытке провернугь инструмент был далек от предельного. Переводнику не следовало ломаться, но, видимо, была трещина. А вообще по техническим нормам в глубоких скважинах применяются переводники только заводского изготовления, из легированных сталей, проверенные и промаркированные на бурплощадке. Этот же изготовила наша трубная база, кто-то его прислал, а мы (я и бурильщик) не проверили.
Я так подробно остановился на этой непродолжительной аварии, потому что она единственная за все время работы на Тамани. Единственная, в которой просматривается вина бригады.
Аварии, аварийность... приказы, распоряжения, инструкции... методики отработок, проверок, выбраковок... акты, мероприятия, информационные бюллетени, отчеты на всех уровнях и многое другое для предупреждения аварий. Однако процент аварийного времени в целом по буровым предприятиям устойчиво высок. В чем дело?
Очевидно, аварийность зависит от квалификации буровиков, от их внимательности, осознанного чувства ответственности, от стиля работы и многого другого, в том числе случайности, удачи, везения.
В ежемесячной проверке бурильных труб обязательно участвую сам или мастер. Бурильщик и вахта относятся к проверке серьезно, со знанием дела, так привыкли. Критерии выбраковки им известны, шаблоны и приспособления имеются. Да и не только в дни профилактики — все, что идет в скважину, подлежит тщательному осмотру. Опытный буровик невольно провожает взглядом каждую свечу: исправна ли она, нет ли трещины, вмятины, промоины (кстати, раньше буровику, обнаружившему дефект трубы, платили). Оценивает состояние резьб и торцов каждой наворачиваемой трубы или переводника. В идеале на роторе и вокруг — ничего лишнего. Ключи, элеваторы, клинья и все, чем работают, исправно, ничто не должно ломаться и падать в скважину... Да разве все перечислишь!
И еще о стиле и профилактике, но теперь о их влиянии на себестоимость. Благодаря своевременной смене рабочих соединений в свечах, комплекты труб работают долго. По УБТ норму отработки мы перевыполняли кратно (до 1000 и более часов). С высокой эффективностью отрабатывали талевые канаты. Так, канат диаметром 32 мм и длиной 1200 м нарабатывал 35—40 тыс. тонно-километров. Правда, в последние годы на эти показатели управленцы не обращали внимания.
ИВАННИК И ДРУГИЕ
На одном из снимков, среди хлопцев, бурильщик Василий Иванник. Ему лет 35, выше среднего роста, мужик крепкий, видный. Зимой вернулся с Севера и заменил Ивана Кучера, ушедшего на пенсию.
Заступая на вахту, Василий внимательно осматривает буровую, но принимает ее без упреков и замечаний. За тормозом как бы сам по себе, мало общается с помбурами. Скважину понимает, и я был уверен, что не допустит промахов и даже в трудной ситуации найдет правильное решение.
Василий не пил, ни на кого не "наезжал", однако взгляд и внешность не оставляли сомнений — в мужском споре никому не уступит.
На Севере Василий разошелся с женой, оставил ей квартиру и все нажитое, поселился в станице у родителей. Василий молчалив, а молчаливые кажутся бывалыми, загадочными. Таким он и был.
Больше года работал безупречно, потом запил. Там, в станице пил беспросветно. Оклемавшись, взял направление на принудительное лечение и прошел соответствующий курс. И снова Василий в бригаде, и снова такой же деловой, молчаливый, знающий себе цену. За все время совместной работы так и не видел его хмельным...
Как часто мы огорчаем близких или окружающих, навязывая им свои дурные привычки и болячки. В данном случае — пример другого, неэгоистичного подхода к своим проблемам, проявление сильного мужского характера. Всем бы так.
На этом же снимке Анатолий Бондаренко — ворот распахнут, под рубашкой полосатый тельник, выглядит, по-моему, нагловато, но в шляпе. Анатолий верховой у Иванника. Работая в люльке, Анатолий неплохо цеплял свечи. Известно, что он спокойно ходит по поясам вышки без страховки и ни за что не держась, как канатоходец (что, конечно, запрещено). Высота — его стихия.
Толя, как и я, любитель окрестностей, однако видим мы их по-разному. Например, водоем с мутноватой водой меня не заинтересовал. Анатолий же привез старенькие сети и в один прекрасный день явился на кухню с ведром карасей. И себя не обидел, и меня пытался угостить. Приносил и привозил на буровую прекрасные яблоки и груши. По-моему, слова из песни "все вокруг колхозное, все вокруг мое..." воспринимал без иронии, как нечто само собой разумеющееся.
Созревал виноград. Вокруг буровой море винограда, но поблизости только винные сорта. Столовые, заграничные сорта дальше, по проселочной дороге. Там будка и сторож.
Однажды утром по проселочной дороге Анатолий возвращался в сопровождении сторожа. Шел не спеша, в руках увесистая сумка. Сторож что-то толковал ему, размахивая руками. Анатолий как бы не замечал попутчика. На буровой оба остановились.
— Раз уж ты такой нахал, — в сердцах сказал сторож — ставь сумку на мостки, чтобы все хлопцы ели.
— Не хрена придуриваться! — возмутился Анатолий. — Пусть сами себе приносят! — и направился в вагончик.
— Ноги моей больше не будет на этом участке! — пообещал на прощание сторож. И слово сдержал — опустела будка.
* * *
Однажды в Темрюке у базара к вахтовому автобусу подошел хлопец. Звали его Николай.
Плечи и спина необъятной ширины, лицо круглое, добродушное. Несколько лет рыбачил Дальнем Востоке. Надоело быть бездомным, здесь мать, жилье, но не находил работу по душе. Записали его адрес, и когда освободилось место то, пригласили открыткой.
Монтировали превенторные отводы. Николай здорово орудовал лопатой, не надо и экскаватора. Но шли дни, усердия поубавилось. В течение вахты интенсивность труда не постоянна. Допустим, при спуске инструмента работа напряженная, а во время бурения можно и расслабиться, некоторые далее бездельничают. А что же он, Николай, хуже других? Но расслаблялся Николай в самые неподходящие моменты. Взаимоотношения с вахтой осложнились. Однажды вышел на смену хмельным, вел себя вызывающе, как пьяный подрос на танцплощадке. Иванник отстранил его от работы.
— Запишу тебе прогул, — говорил я ему на следующий день. —Лишу премии, а повторится выставлю из бригады. Кроме того, звонил кадровик: ты просишься на Север, а я не смогу дать тебе положительную характеристику.
— Но почему так строго? Ведь и у других бывает...
— Бывает, — согласился я. — Но они не выпячиваются, позже обещают исправится отрабатывают пропущенное. Ты же как заяц во хмелю.
Работать Николай стал лучше, но отношения остались прохладными.
Через два года встретились в Краснодаре. Я хотел поздороваться, не останавливаясь, но он преградил путь. Выглядел радостно, взволнованно.
-- Алексеевич, дорогой! Мы тебя часто вспоминаем! Там, на Севере, такой бардак! Работать противно. Ах, если бы ты бы нами!
ХМАРА И ДРУГИЕ
Бурильщик Владимир Хмара, ему лет сорок. Широкий, полный и потому кажется приземистым, хотя роста немалого. Тот редкий случай, когда внешность соответствует фамилии. Наверное, его предки были не рядовыми казаками, ибо в нем неуловимо сочетается простота с чем-то влекущим и властным. Вахта — компания, он предводитель. В буровой или при ремонте насосов самый заметный среди работающих он, Хмара, остальные помогают. Работает весело, как бы в охотку. Иногда кого-то ругнет, но не зло и с юмором.
Вначале я пришелся ему не по душе: занудистый, слишком плотно опекаю. Потом отношения уладились, стали дружественными.
У наших хлопцев немало времени уходило на дорогу. Чтобы скоротать его, в автобусе играли в карты, пели песни, если под хмельком- бывали и откровенные разговоры. Понравились высказывания Владимира о семье. Его жена как бы и не жена, а милая женщина, которая своими капризами не раз приводила его в замешательство. У них две дочери. Старшая на выданье. Казалось бы, такому грубоватому, мужланистому отцу трудно найти общий язык с дочерьми. Ничего подобного, они любили его охотно доверяли сердечные тайны, даже охотней, чем маме.
О себе говорил мало. Доходили слухи о его молодецком прошлом, но об этом не напишешь. В компании Владимиру не было равных. Ну что может быть шире его улыбки, чудней его рассказов? Да тут хоть кто придет в хорошее настроение, распахнет душу и рассмеется.
В довоенное время и позже часто звучала блатная песенка о Косте-шмаровозе. Мне кажется, его образ стал нарицательным. Завсегдатай ресторанов и пивных, веселый, мощный, буйный, кумир компании и женщин. Это не тот Костя, который, как мальчик, влюбился в красотку Соню (кстати, тоже одессит). Косте-шмаровозу нужно было много женщин. Его широченной натуры и физических возможностей хватало на всех. Выделять одну из женщин — не в его правилах. Откровенен, грубоват, верней, не утруждает себя выбором слов. Женщины, возможно, не всегда ему верны, но обожают только его. Да и для Кости на женщинах не сошелся клином белый свет. Костя и среди крутых мужиков свой. Свой для женщин и для мужчин — такое бывает не часто.
Но при чем здесь Костя-шмаровоз? Да при том что в характере Владимира Хмары было что-то от разгульного, непутевого Кости.
Одного из помбуров звали Сергеем. Вроде парень толковый, но работал безалаберно, не было сноровки. Боялся за него: как бы чего не вышло... Но четвертый год прошел без травм, самоуспокоился, понадеялся — и... Случилось — перелом костей левого предплечья, правда, закрытый. Как утверждали Хмара и вахта — Сергей шел мимо коробки скоростей, отлетевшим вертлюжком (элемент пневмосистемы) травмировало руку. Сколько работаю — ничего подобного не слыхал. И никто не слыхал, и никто не верил, что такое возможно. Однако опровергнуть эту версию тоже невозможно. Вертлюжек посылали в лабораторию, да что толку? Так и записали в акте, и наказывать некого.
Меня всегда поражала феноменальная способность вахтовиков выдумывать оправдательные версии для подобных случаев, а также соответствующее поведение при расследовании. Предельно простой, примитивный сценарий и такие же примитивные роли. Все продумано, взвешено, усвоено и никакие усилия комиссии не приводят к истине. Дурят нашего брата инженера запросто.
ШИПОВНИК
Осень, берег Азовского моря. Кое-где перспектива красна от обилия боярышника и шиповника. Но вблизи часто оказывается, что ягода мелкая, подсохшая, поврежденная. Выбрать нечего. Нужно знать места, где ягода крупная, кусты сильные, способные противостоять засухе, болезням и вредителям. Шиповник растение недолговечное, сравнительно быстро хиреет, вырождается и этот процесс хорошо заметен. Старые облюбованные "плантации" скуднеют. А где же новые? На склонах, обращенных к Таманскому заливу, шиповника нет. Однажды прослышал, что богато шиповником побережье Ахтанизовского лимана.
Кстати, какое странное название, и станица так же называется. Как объяснили, так воскликнул казачий атаман, пораженный видом долины и озера: "Ах, та низина!" — отсюда и Ахтанизовка.
До лимана по трассе километров тридцать, если не больше. По пути станица Сенная. С развилки просматривается гладь Таманского залива. Хороша Сенная. При въезде памятник погибшим в Отечественной войне. Обратил внимание, что много фамилий оканчивается на "ян". Неужели здесь сражались армянские формирования? Оказалось, памятник сооружен на деньги армян, не забыли и русских.
На подъезде к станице Старо-Титаровской, левее трассы — лиман. Остановил машину, выгрузил велосипед и поехал по тропке вдоль обрывистого берега. И вот куст, за ним второй, шиповник не тронут, никто не собирал. Обещающее начало. Подхожу к пожилому пастуху, приветствую и спрашиваю, есть ли поблизости шиповник. Он не сразу понял, о чем речь. Оказывается, по-местному шиповник называют шипачем. Да, есть, чуть дальше, по склонам оврага, там его тьма.
Овраг, да это не овраг, а скорее длинное пологое углубление. Осень, но зелень яркая, сочная, по склонам мощные кусты. Ягода крупная, кисло-сладкая, темно-малиновая, такую называю элитной. Настоящее эльдорадо! От радости растерялся... С какого же куста начинать? Улыбаюсь, вспоминая, и теперь улыбаюсь. Так началось освоение нового региона.
Шиповник, ах, шиповник! Ну что может быть лучше шиповника?! (Верней, его сбора). Стоп... кажется, невольно получился вопрос, достойный, всеобщего внимания.
Поэты, они могли бы и не писать так много и тем не менее прославиться, задавая, устами героев, вопросы, которые всегда актуальны. Например: "Быть или не быть"... "Что наша жизнь"... или вопрос любимого современного поэта "что может быть лучше гор?" Поэты сами же и отвечают. Но что их ответы! Отвечать хотим мы сами. Итак, на вопрос "что может быть лучше шиповника", вслед за любимым поэтом уверенно отвечаю: только шиповник с нового элитного куста. Если кто-то сомневается в справедливости сказанного или предпочитает водку, значит, товарищ никогда не собирал шиповник и мне его жаль. Успокоившись и поразмыслив, добавляю: и сбор грибов увлекает, особенно, если они белые, крупные и свежие, и сбор ягод земляники, ажины, кизила... Важно, чтобы ягода была достойной восхищения — красивой, яркой, желанной. За такой, даже одной, готов продираться, карабкаться, дотягиваться, рисковать.
Тело и левая рука защищены брезентом. Достается правой, собирающей. Через время вся она исколота, исцарапана. Раньше, в молодости, да и позже, порезы и царапины на моем теле заживали долго, трудно. Теперь , то ли тело привыкло к царапинам, то ли кровь изменилась от употребления шиповника, но через день-два руки становятся совершенно чистыми.
Радует душу увесистая сумка, запускаю руку в ягоду, как скупец в червонцы, приподнимаю на ладони, смотрим друг на друга с улыбкой. Ягоде предстоит еще долгая сушка-ферментация. Слово "ферментация", пожалуй, не совсем соответствует смыслу, но зато красивое. Сущность в следующем. Ягоду раскладываю тонким слоем под столом, на шкафу (лучше на чердаке, если там тепло), чтобы подсохла. Но она не сохнет, пока не дозреет до полного размягчения. Дозревание и сушка продолжаются месяц и больше. Подпорченная, ягода чернеет и ее удаляю. Высохшая таким; способом ягода полупрозрачна, как инжир или/ урюк. Завариваю в термосе. Стакан напитка (настоя) из свежеприготовленного шиповника' бодрит, поднимает настроение эффективней, чем хороший кофе или чай...
Возвращался обычно в хорошем настроении. Мой понятливый друг — велосипед катил не слишком шибко, но способен, был преодолевать почти любые подъемы. Днем осеннее солнце припекало, воду с собой не брал и на обратном пути одолевала жажда. На трассе, против станицы Фанталовской, как всегда продавали арбузы и дыни. Боже, с каким наслаждением я их поглощал! Как благодарен был судьбе за такой подарок!
НА ПРОЕКТНОЙ ГЛУБИНЕ
Бурение шло то нормально, то сопровождалось поглощениями, газопроявлениями, затяжками-посадками, но все время в хорошем темпе. Проектная глубина 4550 м была достигнута в середине апреля, то есть на 8 месяцев раньше планового срока. Экономия примерно 800 тыс. рублей.
Год назад, при знакомстве с черновиком "Наряда", вспомнил предшествующие скважины и пошел к главному геологу УБР.
— Андрей, ты всегда нам добавляешь после достижения проекта. Нельзя ли сразу определиться? Увеличь глубину, чтобы не добавлять потом.
Андрей — мой однокашник, добрый, покладистый мужик, но когда дело касалось геологии, сильно менялся. Глядя в упор, он уже не видел меня, лицо жесткое, говорил медленно, чеканя слова:
— Нет, глубже мне не надо.
Теперь же проектную глубину увеличил до 4800 м. Хорошо хоть сразу на 250 м, а не добавлял по 20, 30 метров. Однако тоже не мед. Как уже говорил, бурить сверх проекта бригаде в убыток. Такого можно избежать, если закрыть наряд и после небольшого перерыва и переподготовки работать по новому дополнительному наряду. Новый наряд возможен, если глубину увеличивают на 5% и более. Как раз наш случай. Но руководство на дополнительный наряд не пошло.
В конце мая — на новой проектной глубине. Мы оказались расторопней — руководство еще не решило, что же дальше. Высказывалось мнение, что разрез скважины не вскрыл ничего нового, обнадеживающего, неясно, пускать эксплуатационную колонну или нет. Наконец решение созрело — перекрыть открытый ствол хвостовиком и испытать объекты с помощью пластоиспытателя.
Хвостовика (1200 м труб, диаметром 140 мм) на буровой, естественно, не было. Пришлось ждать. Спустили хвостовик, то есть закончили скважину бурением, только через месяц — 28.06.84 г. Еще месяц на оргпростои и испытания. Положительных результатов не было получено.
Судьбу скважины, видимо, решили еще до испытания путем сопоставления каротажных материалов. Нашу соседку — скважину 1, которую не добурили до проекта из-за осложнений, испытывали долго, многие месяцы. Из нижнемеловых объектов получали в разной степени разгазированную воду или газ с водой, словом, не то, что хотелось. Испытание нашей скважины — просто формальность, чтобы обосновать ее ликвидацию. При испытании не было даже представителя геологической службы. Объект испытания всего лишь один — призабойная зона, для чего нижние трубы хвостовика имели отверстия.
Как ни странно, притока не получили, верней, он был, но незначительный. Уровень жидкости в трубах повысился всего на сотню метров и нельзя было уверенно сказать за счет чего — притокли это из пласта или пакер не герметичен и жидкость (разгазированный раствор) из затрубного?
Пластоиспытатель — весьма сложный прибор, который спускают на трубах и который позволяет с помощью пакера разобщить, разделить скважину на верхнюю, надпакерную зону, и нижнюю, призабойнуго (зону перфорации), затем создать депрессию на испытуемый пласт. Пластовый флюид через испытатель попадает в трубы, на которых прибор спущен, и извлекается на поверхность. В принципе прибор хорош, но в глубоких скважинах капризен и ненадежен, подводит резина, качество которой не соответствует забойным условиям (высокие температура и давление). Кроме того, в процессе бурения стенки скважины глинизируются, проницаемость флюидосодержащих пород ухудшается или они становятся непроницаемыми и тогда при кратковременной депрессии притока не будет. Конечно, об испытателе и испытании сказано здесь весьма кратко и схематично.
ИЗ "ДЕЛА СКВАЖИНЫ"
Некоторые данные из "Дела скважины"
Календарное время бурения 10500 часов
Производительное время 9033 часа
Аварийные работы 213 часов
Простои в ожидании... 1254 часа
Станко/месяцы по плану 20,7
фактически 14,6
Плановая стоимость 3074,8 тыс. р.
фактическая 2456,2 тыс. р
экономия 618,2 тыс. р.
Экономия. Наверное, следовало бы какой-то процент сэкономленных средств отдать буровикам, в порядке поощрения. Справедливость сказанного разделяли и те, кто там, наверху. В приказах-постановлениях Совмина и Мингазпрома, которые иногда достигали нас, предписывалось поощрять, крупно поощрять экономию, рост производительности труда, успешное освоение нового... Но все оставалось на бумаге из-за одной строки, а именно: расход материалов, исходя из которого можно определить экономию, должен быть научно обоснован. Такого обоснования не было, да оно в бурении и невозможно. Есть проект, но трудовики его всерьез не принимали. За конкретную экономию бригаде не платили.
В 60-х, когда работал в ГДР, немцы, не имея опыта в бурении, ввели пробные нормы — ежемесячно поощряли экономию горюче-смазочных материалов и сверхнормативную работу дизельных двигателей. Поощрения копеечные, на одну-две выпивки, и нормы потолочные, но как они влияли на работу дизелистов! Двигатели, без которых можно было обойтись какое-то время, сразу же выключались, дизелисты внимательно следили за режимом эксплуатации и т. д. Заводом установленный ресурс (3000 моточасов) перевыполнялся вдвое и больше. Собранные данные позволяли уточнить, обосновать расход. Я говорил руководству о немецком опыте, но меня не слушали.
На сэкономленные деньги можно было бы построить жилье, жилье мы не строили давно, а в нем так нуждались наши рабочие. Но почему только на сэкономленные? Вот уже более 20 лет на Кубани (да и по всему Северному Кавказу) интенсивно велось глубокое разведочное бурение. Разведкой занимались все четыре УБР края. Ежегодно "осваивали" сотни миллионов рублей и все без отдачи. На бесперспективное бурение денег хватало.
Еще о "Наряде на производство работ". Документ вполне демократичный. Это соглашение между администрацией и бригадой об оплате труда, заверенное подписями и печатью. В наряде указана цифра — зарплата за всю скважину с разбивкой по интервалам. Как получить эту цифру? Во-первых, она в проекте — 7,5% от стоимости скважины. Для 3-й Ф. это примерно 250 тыс. р. Премиальные отдельно, они не зарплата, а всего лишь входят в стоимость скважины. Очень подходящий вариант.
Проект — документ солидный, утвержденный в высоких инстанциях, вплоть до министерских кабинетов. Но что проект для трудовиков? Они его, пожалуй, и не читают. Есть еще более авторитетный документ — фонд зарплаты по УБР на год. За ним не стоят громоздкие расчеты, он как бы от Бога.
При составлении нарядов трудовики используют все — нормы времени, тарифы, сопоставляют скважины, нужны и опыт, и интуиция, учет возможных простоев, осложнений, аварий... В конечном счете следует уложиться в годовой фонд зарплаты. Фонд нельзя перерасходовать, иначе не оберешься объяснений и приключений. А сэкономить? Казалось бы, можно, для того и трудовики. Но тоже нельзя или только на незначительную величину. Если фонд сэкономлен, то на следующий год его уменьшат. Когда намечается экономия, администрация срочно ищет способ экономию израсходовать. Возможно, так и получилось, когда бригаде В. Кравца выплатили крупную премию, а ведь бурили разведку, как и мы. В наряде зарплата обоснована расчетом, но это дело техники. Зная нужный результат, легко его получить, манипулируя местными нормами, скоростью и проходкой на долото. В нашем наряде зарплата, пометровые доплаты и премиальные все из одной суммы, все заранее определено и равномерно расходовалось по мере углубления скважины. Мне казалось это несправедливым. С увеличением скорости премиальные должны увеличиваться, чего я безуспешно добивался. Однако главные огорчения оказались впереди. Полагал, что по окончании скважины вся зарплата, указанная в наряде, будет выплачена. Так при сдельщине и делается, да и как иначе понимать наряд? В противном случае получается: чем быстрей идет бурение, тем меньше исполнитель получает за единицу продукции (за пробуренный метр). Именно так с нами и рассчитались. По окончании скважины выплатили остаток премии (в основном её израсходовали при помесячном премировании) , а зарплату за месяцы ускорения удержали. Раз оплата повременная — не платить же вам за время, которое не работали.
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ
Бурение закончено. Против насосной, за циркуляционной системой, три земляных амбара, в них буровой раствор — порядка тысячи кубометров, плотностью более двух. И еще шламовый амбар, заполненный шламом (выбуренной породой) и водой (в основном водой), тоже не меньше тысячи кубометров. Куда девать?
Буровой раствор — в нем, как уже говорилось, бентонитовая глина, вода, нефть (от 8 до 12%), утяжелитель-барит (около полутора тонн на каждый кубометр), различные токсичные реагенты. Словом, отрава, и вода отрава. С другой стороны, только компоненты такого объема раствора (без доставки) стоят порядка 100 тыс. рублей.
Раньше все эти амбары оставляли на несколько месяцев сохнуть, потом полувысохшие засыпали землей. Трава на амбарах росла, даже довольно буйно. Теперь... Теперь нужно в срок сдать землю, причем такой же, как была.
Вывоз раствора и воды дело новое. С этой целью местные власти выделили карьер в восьмидесяти километрах от буровой, транспортники прислали три бочки-КАМАЗа.
А нельзя ли раствор регенерировать, извлечь хотя бы барит? Можно. В комплекте УПР есть гидроциклон, как раз для этого. Подумалось: может заняться регенерацией, посмотреть хотя бы, что получится? Отверг эту мысль. Работа не предусмотрена проектом, руководство не одобрит — лишние хлопоты и приключения.
На бочках-КАМАЗах работали симпатичные хлопцы. Машины гоняли на больших скоростях. Однажды попросил одного из них отвезти в Краснодар. Водитель охотно согласился, но предупредил — сиденье пассажира жесткое и без амортизации. На предупреждение не обратил внимания. Езжу постоянно и не привередлив к тому, на чем сижу. Мне как-то толковали, что для водителя сиденье имеет большое значение, ибо с тряской связано большинство профзаболеваний, особенно почек. Справедливость этих суждений осознал еще в начале пути.
Незагруженный тяжеловоз сильно трясло. Внешне мое сиденье выглядело обычным, нормальным, но в сущности подо мною была лишь поролоновая прокладка. Вскоре поездка превратилась в ад, а кабина — в камеру пыток И это на нашем новом, лучшем грузовике.
Бочки работали дней десять, потом их отозвали. Григорий загортал бульдозером наполовину опустевшие амбары, уминал, утрамбовывал. Земля под гусеницами упруго изгибалась. "Долго ли будет земля пружинить? " — спросил я Григория. "Больше года", — ответил он.