Ночью испанцы перевозят Зилию на корабль. – Захват испанского судна французами. – Удивление Зилии при виде своего нового окружения.
Это ты, дорогой свет моих дней, это ты призываешь меня к жизни. Пожелала бы я сохранить ее, если бы не была уверена в том, что смерть пожнет одним взмахом твои дни вместе с моими собственными? Я приближалась к моменту, когда искра божественного огня, которой Солнце одушевляет наше существо, должна была погаснуть. Трудолюбивая природа уже готовилась придать другую форму порции материи, принадлежащей ей в виде моего тела. Я умирала, а ты навсегда утрачивал половину себя самого, когда любовь вернула меня к жизни, и я принесу ее в жертву ради тебя. Но как рассказать об удивительных происшествиях, приключившихся со мной? Как вызвать в памяти представления, смутные уже в тот момент, когда я получила их, и ставшие еще менее понятными по мере течения времени?
Едва, мой дорогой Аза, я отдала верному Шаки последнее сплетение своих мыслей, как в нашем жилище началось большое оживление. Около полуночи двое из моих похитителей вывели меня из темницы с той же грубостью, с которой они вырвали меня из храма Солнца.
Не знаю, какими дорогами меня вели: мы продвигались только ночью, а днем останавливались в бесплодных пустынях без малейшего укрытия. Вскоре я не выдержала тягот путешествия, и меня понесли в подобии гамака , качка которого утомляла меня почти так же, как если бы я шла сама. Наконец, однажды ночью, вероятно, достигнув назначенного места, варвары перенесли меня на руках в дом, подступы к которому показались мне, несмотря на темноту, чрезвычайно трудными. Меня поместили в каморку, еще более узкую и неудобную, чем моя прежняя темница. Однако, мой дорогой Аза, смогла ли бы я убедить тебя в том, чего сама не понимаю, если бы ты не был уверен, что ложь никогда не оскверняла уст детей Солнца ! Этот дом, который представлялся мне очень большим, судя по количеству вместившихся в него людей, этот дом постоянно покачивался, как будто его подвесили и он совсем не опирался на землю.
О, свет моего разума, надо было бы, чтобы Тикайвиракоша наполнил божественной наукой мою душу подобно твоей, чтобы я могла понять это чудо. Все мое знание о нем сводится к тому, что это жилище построено врагом человеческого рода, поскольку некоторое время спустя после того, как я там оказалась, бесконечное покачивание в сочетании с тошнотворным запахом причинили мне такую сильную болезнь, что я удивляюсь, как осталась в живых. И это было только началом моих бед.
Прошло достаточно много времени и я почти поправилась, когда однажды утром меня разбудил грохот более устрашающий, чем гром Йалпора. От этого наше жилище сотрясалось так, как это случится с землей, когда луна упадет и обратит наш мир в прах . Крики, сопровождавшие этот грохот, делали его еще страшней. Меня охватил глубокий ужас, и мысль о разрушении всего сущего предстала моей душе. Я верила, что это всемирное бедствие, и дрожала за твою жизнь. Мой страх достиг предела при виде толпы иступленных мужчин с окровавленными лицами и одеждой, врывавшихся в беспорядке в мою комнату. Я не вынесла ужасного зрелища. Силы и сознание покинули меня. Мне так и осталось неизвестным, что последовало за этим страшным событием. Придя в себя, я оказалась на довольно чистой кровати, окруженная несколькими дикарями, которые уже не были жестокими испанцами, но были мне не менее чужды.
Можешь ли ты вообразить мое удивление, когда я обнаружила, что нахожусь в новом жилище и среди новых людей, не понимая, как это произошло? Я поспешно вновь закрыла глаза, чтобы сосредоточиться и увериться в том, что я жива и моя душа не покинула тела, чтобы перенестись в неведомые страны.
Признаюсь, дорогой идол моего сердца, что жизнь мне опостыла. Устав от всевозможных страданий и гнета жестокой судьбы, я равнодушно наблюдала за приближением смерти и неизменно отказывалась от снадобий, которые мне предлагали. Через несколько дней я достигла рокового порога и взирала на него без сожалений.
От истощения притупились чувства. Мое ослабленное воображение уже воспринимало образы всего лишь как зыбкие рисунки, начертанные дрожащей рукой. Предметы, сильно волновавшие меня прежде, теперь вызывали во мне только смутные ощущения, такие, как мы испытываем, погружаясь в бессрочную дрему. Я почти перестала существовать. Это состояние, мой дорогой Аза, не так неприятно, как кажется. Издалека оно пугает, потому что мы думаем о нем в расцвете сил. Когда же оно наступает, мы ослаблены чередой страданий, приведших нас к нему, и роковой миг кажется всего лишь началом отдыха. Тем не менее, естественная склонность, при жизни побуждающая нас заглядывать в будущее и даже в то время, когда нас не будет, кажется, обретает новые силы в момент расставания с ней. Мы перестаем жить для себя. Мы хотим знать, как мы будем жить в тех, кого любим.
Однажды в подобном душевном бреду мне привиделось, что меня перенесли в твой дворец. Я оказалась там, когда тебе только что сообщили о моей смерти. Воображение рисовало мне так живо все, что должно было бы случиться, что сама действительность не могла бы быть более убедительной. Я увидела тебя, мой дорогой Аза, с бледным искаженным лицом, лишившимся чувств, подобным лилии, иссушенной обжигающим полуденным зноем. Так значит, и любовь порой жестока? Я наслаждалась твоей болью, я растравляла ее печальными прощаниями, я находила сладостность и даже отраду в том, чтобы отравить твои дни ядом сожалений. Но та же самая любовь, делавшая меня безжалостной, разрывала мне сердце при виде твоих жестоких страданий. Наконец, я очнулась как будто от глубокого сна, проникнутая чужой болью, и, испугавшись за твою жизнь, попросила о помощи. Для меня вновь засиял свет.
Увижу ли я тебя, дорогой властитель моих дней? Увы! Кто поручится мне в том? Я уже не знаю, где нахожусь: должно быть, далеко от тебя. Но будь мы разделены необъятным пространством, которое населяют дети Солнца, легкое облако моих мыслей будет неизменно витать вокруг тебя.