Он лежал в перламутровой пыли, обессиленный. Не мог, был не в состоянии поверить в то, что повержен.
"Просто отдыхаю. Лежу, починяю примус."
Перевернуться на спину. Воздуха глотнуть бы. Сил нет.
Водил пальцем в толстом вязком слое пушистой, домашней, рассыпанной щедро - как вода, заливающая рис. Пытался очистить и посмотреть - что под? Но пыль мгновенно фыркала и кристаллизовалась песком, текучим и плотным. Брезгливо посмотрел на ногти, под которые загнал столько грязи, сколько было места. Забывшись, толкнулся плечом - и сжал зубы, глухо ворча, чтобы не вскрикнуть. Устрашающе повращав белками глаз, упёрся предплечьем и тяжело перекатился на будто обожжённую спину. Ноги запутались в полах плаща, выругавшись, брыкнулся, извиваясь, отделил мух от котлет. Задышал глубоко и натужно, с сипением, которое сам же и передразнил. "Боевой дух +2. Прогрэсц." Сердце всё так же колотилось, как паникёр в вечернем офисе. Жилка на виске, артерия трепыхались и раздражали безмерно. Грудь опадала так, что, казалось, обратно не получится. Сосредоточенно чистил ногти о рукав, мужественно не замечая.
Мимолётным движением поправил голову, боль прострелила иглой, замер. Пот выступил по всему телу, показалось, что последняя соломинка, количество которых было подвержено оплевательству, сейчас оборвётся - и просто смерть. Смерть биологическая, без реинкарнационных и прочих потусторонних изысков. Не темнота и не что бы то ни было - небытие, от которого знобило. Сделал "хмы", расслабился; боль взрезала сознание, как конверт. Очнувшись от сна - или ужаса - ощупал шею, ничего не почувствовал. Пусть и сомневался, что пальпировал эту область раньше, предпочёл поверить в лучшее.
Глубоко, опустошающе выдохнул, вытянул руки вдоль тела, прикрыл глаза. Что-то беспокоило, прислушался к себе - здесь? здесь? что? Сердце разрывалось, пущенное вразнос полусмертельным выбросом адреналина. В висках довольно отчётливо стучало. Мысленно схватил непослушный насос, сжал, ударил, наорал. "Да какого чёрта. Царь или не царь." В мозгу красно зашумело.
Натужно раскрывая глаза, заметил полоску боли, похожую на оборванный стальной прут, на змею, деловито ползущую по голени наверх, к розовому и зелёному пульсу, и - noblesse oblige - изображающую гипнотизирующее и устрашающее существо. "Рутина, - отмахивалась змея, - не придавай значения." Приподнял изуродованную судорогой ногу, с силой опустил в пыль, но шипящая сталь только озлобленно присвистнула ("Ты так - и я так!") и сдавила кость до хруста.Подволакивая налившуюся тёмной, кандальной тяжестью конечность, начал крутиться вокруг себя, сметая плащом пыль в неравномерные дуги и неземные рельефы. Змея не отставала. Вцепился зубами в кулак, чтобы не закричать, приложился затылком как можно отрезвляющее. Выгнулся, с бешеной энергией возил ногой, отчаянно стараясь пронять раздувающуюся и молчаливую боль. Бедро онемело, распухло; брезгливо отполз от него, но бедро странным образом приросло к его телу, не желая признаваться чужеродным объектом.
Сложился пополам, пытался руками соскрести стебель лихорадки, успевший пустить корни. От напряжения лопул сосуд на виске, кровь застывала в пыли грязными комочками капель.
Лохматые лезвия металлических корней, не находя сопротивления, проходили насквозь гениталии, желудок, почки. Дышал часто и резко, изредка сглатывая пересохшим ртом. Полз на животе прочь, подальше, загребая руками пыль, вонзая пальцы в мягкое, серое, податливое и тошнотворное. Дикое отвращение принудило биться о землю (если там, внизу, была земля) головой в надежде отключиться и не мучиться, убегая от собственного тела. Сталь добралась до лёгких.
Раскалённые отростки вонзились в сердце, ледяные - обхватили альвеолы, каждую по отдельности, сдавили. Человек в неузнаваемом плаще снова заложил кулак между челюстей, чтобы не выдать стон, не вскрикнуть. Ощущения присутствия не было - то, что мозг выдерживает такую боль, сохраняя работоспособность, воспринималось как невезение. Загорелись глаза, так как кожа подалась; язык впитал в себя первую каплю крови, вторую, третью. Он решил, что тогда, когда вкус чувствоваться перестанет - смерть. Пятая капля влилась в трахею, но поперхнуться он уже не смог.
Полежал для убедительности ещё несколько секунд, поднялся, искуственно ойкнув. Подобрал валяющийся пояс, дошедший до кондиции плаща, и, посасывая кровоточащий палец, пошёл, глядя себе под ноги и помыкивая с полуулыбкой о неблагодарности зрителей - аплодисментов приходится ждать только от себя...