А Шагал все куда-то шагал. Простенькая шутка, в сущности, но очень точная. А если не шутка, если всерьез — дорога и шагреневый путь.
Вечно робеющий, фантастически сильный Марк. Преодолевший морок этого мира.
В своей жалкой, заплеванной каморке бушует Шагал. Бушует красками.
— Долой натурализм, импрессионизм и кубореализм! Они скучны мне и противны!
Но, но, Марк. Потише! Могут услышать соседи: Пикассо, Аполлинер, Сандрар…
— Да? И — пускай! Сколько можно спорить? Объем, перспектива, Сезанн, негритянская скульптура… Хватит! Баста! Что за дистилированные формы! Куда мы идем? Что за дурацкая эпоха, где главное — как оказывается — техника и формализм. А как же лазурь души?! Да здравствует безумие и его очистительный потоп!
Так примерно трактовал Шагал, разбрызгивая во все стороны краски. Я — слушая — слегка его утишал. Кисть его вибрировала. Холст танцевал.
Но тут врывался Сандрар с неубитой еще рукой и пытался вразумить распалившегося товарища.
— Послушай, друг! Сбавь обороты! Ты можешь отлично поладить с надменными кубистами. Пусть их! Тем более ты для них — почти пустое место. Они не воспринимают тебя всерьез!
— Ах! — топорщился Шагал. — Я просто обожаю вкушать эти квадратные груши на треугольных столах! О-бо-жаю!
Тут уже я предлагал временно прервать дискуссию, дабы продолжить ее у Бати на Монпарнасе.
По дороге мы встретили Аполлинера: крупный живот, животная, но ясная улыбка. Вдруг Гийом резко остановился и дернул меня за куртку:
— Смотрите, смотрите! Знаете, что там переходит улицу? Это — Дега. Он слепой!
Дега влачился, медленно вышагивая в одиночестве. Нахмуренный, мрачный. Тяжело опирался на трость.
Сели ужинать. Выпили. Тут Шагал упрекнул Аполлинера:
— Гийом! Отчего вы хотите всерьез познакомить меня с Пикассо?
— Пикассо? Хотите стать самоубийцей? Так исчезают все его друзья, — захохотал, уписываю баранью ногу, Аполлинер.
Марк стушевался. Но ненадолго. Продолжал наступление.
— Гийом, — Марк улыбался глазами, — вы едите, словно поете. Кушанья у вас во рту становятся музыкой.
— Да вы поэт, Шагал!
Вино бурлило в Аполлинере. Да и во всех нас. Потом Гийом умер. Да и мы постепенно тоже. А Шагал еще шагал долго, очень. Пережил всех. И в снах своих все летал над Витебском, пробуя на вкус небо Отчизны.