Доминик открыла глаза. Она лежала на кровати, на мягкой, как облако, подушке; по комнате разливался яркий солнечный свет, густой, как туман, и теплый; свет проникал сквозь щель между занавесками и играл радужными бликами на телах хрустальных фигурок, стоящий на комоде перед кроватью; где-то справа, на полу, резвился маленький щенок; Доминик не видела его, но слышала, как он сопит, грызя резиновую игрушку, и тихо поскуливает; дверь из комнаты была таинственно приоткрыта, и девочка знала, что кто-то пришел и сидит сейчас рядом. Она повернула голову к окну и улыбнулась. Это был он, Снупи. В той самой грязноватой старой футболке, в закатанных до колен синих джинсах, такой домашний и родной, как котенок. Он сидел на плетеном кресле, вытянув вперед ноги в белых кроссовках; широкие длинные шнурки беспорядочно лежали на паркете. Снупи рисовал что-то в альбоме и был погружен в это занятие настолько, что даже не заметил, как она, Доминик, проснулась; его волосы казались почти совсем светлыми, освещенные желтыми лучами, но та их часть, что находилась в тени, была черного смолянистого цвета. На стене, прямо напротив сидящего Снупи, висело огромное зеркало, в которое он время от времени заглядывал, словно рисовывал с натуры. И в этом зеркале кто-то отражался. Доминик не видела этого человека полностью, а лишь часть руки, обнаженное плечо и какую-то деталь одежды. Это была женщина, и Доминик немного огорчилась. Но лишь на мгновение. Она снова посмотрела на Снупи, на его размытый профиль, оценивая плавные движения его руки, держащей один-единственный карандаш…
– Ты такой красивый! – прошептала Доминик, преисполенная детского искреннего восторга, как при виде рождественского ангела.
Снупи обернулся, оставив рисование, и улыбнулся. У него были ровные зубы и маленькая ямочка на пухлом подбородке.
– Все говорят мне это, – немного грустно ответил он, – одни – из зависти, другие – из собственного тщеславия. Но тебе я действительно верю.
Доминик улыбнулась, потому как ей очень хотелось, чтобы он верил ей.
– Кто это? – немного обиженно спросила она, указав на женщину в зеркале.
– Это моя муза, мое вдохновение.
– Она не выйдет оттуда?
– Нет. Но когда-нибудь я познакомлю тебя с ней.
– Должно быть, она очень красивая?
– Она просто моя… – Снупи поднялся с кресла и подошел к кровати. – Подвинься! Я покажу тебе мой рисунок…
Доминик с радостью уступила ему место рядом . Он легко опустился, прогнув под собой мягкие перины и одеяло. Доминик никогда не ощущала так близко такого большого человека. Мужчину. Отца…
Снупи показал ей рисунок. На белом листе бумаге сидел лев и по-собачьи чесал задней лапой за ухом.
– Это Львенок. Он рад тебя видеть.
Доминик улыбнулась, а лев выгнул спину и по-настоящему прорычал что-то на своем львином языке.
– Этот Львенок похож на тебя… такой же смешной!
– На меня? – Снупи усмехнулся. – Ну да, наверное. Это же я его рисовал!.. А ты когда-нибудь видела живых львов?
– Только в зоопарке, однажды.
– Я тоже…
– Нарисуй еще кого-нибудь, пожалуйста.
– Кого?
– Ну… солнце и птиц в небе… Ой! А у тебя только синий карандаш!
– Он волшебный. – Снупи покрутил карандаш в руке, и тот стал менять все цвета, пока не остановился на желтом. – Солнце… Это так просто! Нарисуй сама!
– Я не умею.
– Неправда. Все дети умеют рисовать солнце.
Доминик неуверенно взяла в пальцы желтый карандаш, но он вдруг сделался черным.
– Что происходит?
Снупи нахмурился.
– Черный не самый удачный цвет, если хочешь изобразить радость. Ты думаешь о чем-то плохом?
– Я думаю о моей маме. – Доминик дотронулась карандашом до бумаги, и из кончика грифеля стала раздуваться большая черная фигурка, которая заполонила все правую половину листа. Это была фигурка Романы, с черными волосами, который шевелились на голове, как змеи. Она презрительно посмотрела на Львенка и стала колотить его зонтиком по голове.
– Ой! Ему больно!
– Да, похоже, сейчас он откусит ей руку…
– Нет, сделай что-нибудь! Это же моя мама…
– Ну что ж…
Снупи взял карандаш и пририсовал темное облако над головой Романы. Из тучи в тот же миг полились крупные капли дождя, и черной лохматой фигурке пришлось употребить зонт в качестве защиты от воды, которая все прибывала и прибывала.
– Боюсь, что я не смогу убрать это облако. – задумчиво произнес Снупи.
– Почему? Она так и будет стоять под зонтом?
– Да. Это она сама придумала эту тучу. Это единственное, что не позволяет ей бить Львенка. Если она не станет добрее, то дождь так и будет идти и она вскоре утонет в этих слезах…
– Нет! – Доминик захотелось плакать. – Она не злая. Она просто одинокая.
– Но у нее есть ты.
– Я совсем не хорошая девочка. Я все время плохо себя веду. Моя мама плачет из-за этого.
– Я думаю, твоя мама тоже не хорошая девочка…
– Но почему она не хочет, чтобы я говорила с тобой? Почему ты ей не нравишься? Разве ты злой?
– Нет, я добрый. Просто она боится, что ты станешь любить меня больше, чем ее… Родители всегда боятся этого. Они вечно ревнуют своих детей. Поэтому у меня нет детей. Я ненавижу ревновать…
– У тебя нет детей?
– Нет, как видишь. Я тоже одинокий.
– Но как же я? Ведь я твоя дочь!
– Нет, не моя. Ты хочешь, чтобы это было так. Но у меня не может быть детей.
– Почему?
Снупи задумчиво улыбнулся.
– Потому что на этот опус у меня не хватает гениальности. Я еще не встретил свою музу.
– Я совсем не понимаю, что ты говоришь…
– Да, я знаю.
– Но вон же твоя муза! – Доминик указала на зеркало.
Снупи вздохнул.
– А ты подойди и увидишь, что ее совсем нет там.
Доминик послушно слезла с кровати и подошла к зеркалу. Кроме руки, плеча и края одежды, которые она видела раньше, там не было больше ничего – просто отражение комнаты. Даже себя Доминик не увидела в этом зеркале.
– Каждую ночь я мысленно дорисовываю ее образ и каждый день ищу подобие ее на улицах. Но я знаю, что она не привидится мне во сне. Она придет живая когда-нибудь…
– А моя мама? Она не может быть твоей музой?
Снупи подумал немного, а потом удрученно произнес:
– Я не могу прогнать это облако. Если я его просто сотру, она так и будет ненавидеть меня.
– Но ты ведь попытаешься? Пожалуйста! Я так хочу, чтобы у меня был папа…
Снупи покачал головой и хотел было что-то сказать, но за дверью вдруг послышались шаги и голоса.
– Я пойду… – отрешенно произнес он и исчез.
– Я пойду, пожалуй. Вашей девочке нужна помощь. Вызовите доктора.
Доминик открыла глаза и обнаружила себя лежащей в той же комнате, только не было этого яркого света и Снупи, рисующего в альбоме льва… Нет, Снупи был. Он стоял в коридоре, скромно заложив руки за спину, в той же футболке и в тех же джинсах, и в белых кроссовках с незавязанными шнурками. Он был виден в приоткрытую дверь, стоявший в тени около пакета с фруктами и глядевший на Роману…
Доминик тут же вспомнила, что произошло, почему у нее так болит коленка и почему внутри так беспокойно. Она вспомнила страшное лицо матери, ее слова и свой побег… Потом, кажется, она потеряла сознание. Она совсем не понимала, почему Снупи стоял в их квартире, спокойный и молчаливый. Ведь мама сказала…
– Вы мне очень помогли, спасибо. – Романа дотронулась до его плеча со всей так не свойственной ей дружелюбностью. – Заходите как-нибудь к нам на чай. Мы будем очень рады видеть вас.
Снупи молча улыбнулся одними губами. Он выглядел немного смущенным и старался не смотреть Романе в глаза.
– У вас милая квартира. – он отчего-то медлил, хотя явно желал поскорее уйти. – В самый раз для троих человек…
– Для троих?
Снупи вдруг покраснел.
– Извините. Очевидно, вы не замужем.
– Верно.
– В последнее время стало так популярно заводить детей без семьи… Не хотите родить ей братика или сестричку?
Между ними повисло неловкое молчание, нарушаемое звуком капающей воды из крана на кухне.
– Извините, я сказал глупость.
– Ничего. Всегда любопытно узнать мнение мужчины… На самом деле, я считала, что большинство мужчин признают только свободную любовь…
– А разве брак лишает свободы? – быстро спросил он, слегка наклонив голову набок.
– Хм! Дважды побывав в браке, вы стали экспертом в этом деле?
Снупи слегка вздрогнул.
– Вы ошиблись. Я не был женат ни разу…
– Вот как? Извините за этот ляпсус! А почему же не были?
Он промолчал, глядя в пол. Романа снова дотронулась до его плеча.
– Простите, ради Бога. Я не хотела вас обидеть… Так смешно! Я никогда еще не рассуждала о браке с человеком, с которым познакомилась пять минут назад!
Снупи вскинул на нее глаза.
– А мне не смешно… Я думаю, вам нужно чаще разговаривать с людьми и меньше верить тому, что вы о них слышите. Сплетни искажают действительность гораздо больше, чем ваше неправильное впечатление о новых знакомых… Извините, это действительно невежливо так долго отвлекать вас!
Он быстро открыл дверь и вышел из квартиры. Романа какое-то время тупо стояла в коридоре, очевидно, пытаясь понять, что вообще произошло. Потом заглянула в комнату, где лежала Доминик. Девочка тут же притворилась спящей. Она услышала, как мать тихо прошептала:
– Вот идиот!
Еще только подходя к двери, я услышала доносящуюся из квартиры музыку. Битлз. Какой-то заводной хит из тех, что приводили меня в состояние неадекватной радости. Уж слишком громко сегодня заливалась «ливерпульская четверка»…
Я осторожно приоткрыла дверь и вошла. И подумала тут же, что уже во второй раз за сегодняшний день вхожу куда-то в знакомое пространство, не зная, что меня там ждет. Музыка дышала мне в уши из старого проигрывателя, жуя виниловую пластинку и пыхтя пыльными колонками, у которых явно страдали басы. К мелодии примешивался еще один звук; от него я сначала пришла в крайнее недоумение. Это был ясный ритмичный скрип кровати, совсем как… Я чуть не подавилась глотком воздуха. Не может быть! Когда к скрипу и Битлз присоединились еще и женские визги, я схватилась за горло и с ужасом открыла дверь в комнату.
К моему счастью, того, что я уже почти представила себе, я не увидела. Магда в каком-то невесомом прозрачном пеньюаре и толстая соседка Джульетт… прыгали на моей кровати до самого потолка и истошно орали, пытаясь подпевать Полу и его команде. Я даже не знала, как мне реагировать.
Заметив меня, Джульетт перестала возносить свои раздутые бока к небесам и осталась просто переминаться с ноги на ногу на моем матрасе.
– Что это вы делаете? – наконец спросила я, подходя к проигрывателю и выключая звук.
– Как что? Прыгаем! – Магда захлебывалась от восторга, как маленькая девочка.
– Конечно, я это вижу…
– Александра, не сердись. – Джульетт натужно слезла с кровати. – Мы просто развеселились и не заметили, что выглядит это не очень… скромно…
– Угу… А что такого веселого произошло? Когда я уходила, у нее настроения совсем не было.
– Ну… По правде говоря, ты меня убьешь, дорогая…
Джульетт молитвенно сложила ручки на своем отвислом животе и посмотрела на меня стыдливыми поросячьими глазками.
– О нет… – вымолвила я, когда до меня дошло наконец, что случилось. – Магда! Хватит мучить мою кровать! Слезай… Разве доктор не говорил тебе, что алкоголь вреден для твоего организма? Не просто вреден, а ужасно вреден!
– Ой, милочка! Ты говоришь совсем как моя мать!
– Да, только с тем отличием, что я твоя внучка! Магда…
Моя бабушка остановилась, тяжело дыша, и плюхнулась на подушку, разложив складки пеньюара и поправив жиденькие седые волосы.
– Так-то лучше… Джульетт, спасибо, ты меня очень выручила.
– Всегда пожалуйста! – толстушка хихикнула, скрываясь в коридоре.
Я поморщилась, провожая ее взглядом, вмиг почувствовав, как все мое романтическое настроение после встречи с Ружем бесследно исчезло, затем повернулась к Магде. Та смотрела на меня, сосредоточив все свое миловидное старушечье личико, очевидно, прикидывая, в каком тоне ей следует разговаривать со мной. Вечно ей кажется, что она на сцене и все следят за ее мимическими перевоплощениями.
– Сдается мне, – произнесла она серьезно, – он так и не трахнул тебя. Поэтому ты такая злая.
Я устало вздохнула.
– Магда, я же просила не употреблять подобных слов, тебе это не к лицу…
– А что такого в этом слове? Как будто можно по-другому охарактеризовать этот процесс! Трахаются все – и бродяги, и президенты! Почему же тебе кажется, что у вас это будет даже называться другим словом? Как бы красиво или извращенно вы не сделали это, все равно суть останется той же – вы просто трахнетесь!
Меня редко раздражали монологи моей полусумасшедшей бабушки, но сейчас был как раз тот случай. Но это все равно что злиться на малое дитя…
– Будь он настоящим мужчиной, давно бы уже задрал тебе юбку и сделал приятное. И не говори, что ты этого не хочешь!.. А то ведет себя чересчур уж скромно и робко! Может, он не знает, как это делается? Это, конечно, вряд ли, сейчас даже в начальной школе преподают сексологию на стенах туалетов… На твоем месте я сама бы уже давно сняла с него штаны! На вид он очень симпатичный. Не думаю, что в штанах у него ничего нет!
Я старалась сохранить серьезное и недовольное лицо, хотя на самом деле мне становилось смешно.
– Когда он трахнет тебя…
– Его зовут Руж, между прочим.
– Да, конечно, я помню! Очень странное имя, и оно совсем ему не подходит. Руж это цвет страсти, цвет секса…
– О, он очень страстный!
– Ни за что не поверю, пока он не трахнет тебя… Так вот, когда он трахнет тебя, обещай, что мы отметим это по-особенному. – Магда сделала своеобразный жест гурмана рукой. – Конечно, алкоголь мне нельзя, но ради такого случая ты должна мне позволить! Я обведу этот день в календаре красным фломастером и буду отмечать его ежегодно!
Я рассмеялась, не в силах больше сдерживаться.
– Все-таки, ты жестокая женщина, Магда…
– Ничуть. Я справедливая.
– Хорошо… Тогда я заварю тебе чай?
– А с чем мы его будем пить?
– С твоим любимым творожным печеньем.
Я ушла на кухню, все еще смеясь. На самом деле, я прекрасно понимала все чувства Ружа, его неопытность и наивность, его трепет и страх перед интимной близостью с любимой девушкой, но это действительно было смешно. Мне стало даже немного стыдно. Хотя, когда он трахнет меня, я сама обведу эту дату красным фломастером… Почему-то я тут же посмотрела на висящий на стене календарь. Двенадцатое июля. Странно, но мне показалось, что это будет именно сегодня… Посмотрим…
Мы с Магдой сидели в светлой кухне уже добрых часа полтора. Маленький экран телевизора показывал черно-белый мюзикл с Мэрилин Монро. Зеленый чай с жасмином расслаблял меня и погружал в какие-то ностальгические мысли.
– Знаешь, у меня есть теория о печенье! – внезапно сказала Магда.
Я лениво взглянула на нее.
– Точнее, о мужчинах и печенье.
– Почему сегодня ты буквально жужжишь о мужчинах?
– Ну а ты сама как думаешь?.. Так вот. – Магда умело придала своему лицу выражение безумного исследовательского любопытства. – Многочисленные эксперименты и личный опыт подтвердили тот факт, что мужчины, которые любят печенье, необычайно нежны и очень чувственны, они смакуют женское тело, потому что знают толк во вкусах.
– К тому же, они необычайно толсты. – добавила я.
– Ну, можно есть диетическое печенье.
– Тогда нежность тоже будет диетической, без добавления сахара или еще чего-нибудь…
– Эй! Это моя теория, и она подтверждена!
– Ну хорошо. Только к чему все это? Хочешь провести этот опыт на Руже?
– Скажем, это было бы забавно… На самом деле очень многие любят печенье. Но вся штука в том, как они его любят!
– А какие тут могут быть варианты? Печенье можно пробовать кусочками, можно глотать килограммами… Между прочим, я считаю, что мужчины, любящие печенье, всегда немного инфантильны… Кстати, Руж тоже иногда вызывает у меня материнские чувства…
– А мужчины, которые пекут печенье? – задумчиво произнесла Магда.
– Ну, они на то и кондитеры.
– Нет. Те мужчины, которые пекут печенье просто для себя!
Я усмехнулась.
– Ты когда-то встречала мужчину с привычками этакой сердобольной одинокой старушки-кошатницы?
– Да, был один такой.
– И сколько ему было лет?
– Ты удивишься, но… около тридцати. Он не был женат и делал печенье с секретом. И он не был толстым, не был голубым, не был инфантильным – он просто любил печенье.
– И твоя теория подтвердилась даже в этом уникальном случае?
– Я не трахалась с ним. – Магда хмыкнула, словно ей доставляло невероятное удовольствие произносить это слово; затем таинственно улыбнулась, прикрыв глаза. – Это был действительно уникальный случай, тот самый, которого ждет каждая романтическая девушка. Полноценный скрыто-сексуальный мужчина, который доводит до исступления одним своим голосом, взглядом, легчайшим прикосновением…
– Печеньем, в крайнем случаем. Оно еще и с секретом.
Магда с досадой открыла глаза.
– Твой цинизм все-таки гораздо более губителен, чем мой!
Мы обе засмеялись.
– По правде говоря, я думала, что романтик в тебе давно уже умер, Магда.
– А я надеялась, что скептик в тебе еще не родился.
– Но ты же сама вечно тиранишь меня своими «справедливым» замечаниями о том, когда мне нужно «снять с него штаны»! Может, это тоже тот самый уникальный случай, когда штаны могут оставаться на месте... Черт возьми! Иногда ты доводишь меня до безумия своим прагматизмом и эгоизмом!.. На самом деле, я еще ни разу не встречала парня, к которому у меня возникала бы такая сильная душевная привязанность, что я смогла…
– Целых два с половиной месяца трепать нервы себе и ему, самостоятельно вызывать у него припадки неоправданной ревности, вместо того, чтобы просто переспать с ним и выпустить все это напряжение…
– Да, именно! Все было бы так легко, если бы мы трахнулись, как ты говоришь, по первому зову! Тогда сегодня мы уже не здоровались бы, потому что не могли бы даже вспомнить, как друг друга зовут… Между прочим, сегодня мы целовались. В первый раз. И это было очень волнительно, очень необычно, как будто я сама делала это впервые в жизни… И у меня не возникло желание засунуть руки в его джинсы и…
Я осеклась внезапно, вовсе не потому что зазвонил телефон, а скорее по той причине, что как раз сейчас у меня это желание появилось. Очень сильное желание. Настолько сильное, что мне стало почти физически больно…
Магда изящно протянула свою руку и взяла трубку радиотелефона, церемонно нажала нужную кнопку и поднесла к уху.
– Да, я слышу, что это ты, милый мальчик…
Я судорожно вырвала у нее трубку, кое-как выбираясь из-за стола.
– Руж, это ты?
– Да. – Его голос несколько дрожал. – Привет, детка!
– Привет… детка.
Он засмеялся немного нервно, как мне показалось.
– Я уже соскучился.
– Я тоже, малыш… Я как раз собиралась тебе позвонить.
Я вышла из кухни, и Магда с чувством закрыла за мной прозрачную дверь, сделав многозначительный жест бровями.
– Ну а я тебя опередил… никак не мог дождаться…
Руж замолчал. Я слышала его прерывистое тихое дыхание и то, как он медленно катает металлический шарик по столу. Обычно он делал это, когда был сильно взволнован.
– Руж, ты какой-то не такой… Что-то случилось?
– У меня? Нет… я просто…
Опять молчание. Шарик с грохотом упал, и Руж потянулся за ним, но так и не поднял, как я поняла по дальнейшей тишине.
– Ты хочешь что-то сказать мне? – спросила я осторожно, чувствуя, как это гнетущее молчание возбуждает меня еще сильнее.
– Нет… скорее спросить…
– Ну так спроси…
Он тихо вздохнул сквозь зубы и поморщился, как мне показалось.
– Руж, не тяни. Просто скажи…
– Ммм… Я хочу спросить… только это ужасно глупо… ты еще не захотела… меня?
Я закусила губу до боли… Как он может чувствовать на расстоянии? Так точно определять мои желания!
– А что..? – у меня еще находились силы, чтобы помучить его.
– Да так, ничего… просто… я так ужасно хочу, что скоро на стену полезу или начну кричать! Я больше не могу терпеть… совсем не могу…
Его стонущий умирающий голос обдал меня холодом с ног до головы.
– Так почему же ты все еще там?.. Немедленно иди ко мне!
– Сейчас?
– Ну конечно сейчас!
– Уже бегу…
Прежде чем он бросил трубку, я услышала, как он свалился со стула вместо того, чтобы встать.
Какое-то время я слушала гудки, ощущая, как внутри меня разливается эта долгожданная сладкая горечь желания… Уже около двух лет я не испытывала ее так сильно, так остро и так больно. Собственно, может быть, я никогда не испытывала ее вовсе!
На ватных ногах и с победным лицом я вошла обратно в кухню. Магда перевела взгляд с телевизора на меня.
– Он идет…
– Да. – выдохнула я. – Сюда. Ко мне.
– То есть мне придется уйти на балкон подышать свежим воздухом?
Я подумала немного.
– Нет, ты останешься здесь, и мы совсем не потревожим тебя. – Я взглянула на часы. – Полагаю, он будет здесь минут через… пятнадцать. Мне хватает на это расстояние получаса…
Руж прибежал через восемь минут. Как ни странно, я этому почти не удивилась. Как и тому, что он нашел мой дом, хотя ни разу тут еще не был. Стоя у дверей в коридоре я слышала, как он мчится по лестнице на мой этаж, спотыкаясь, задыхаясь и смеясь, едва не крича от счастья. Я тут же представила, как он бежал по улицам, в наступившем сумраке, сбивая усталых прохожих, задевая фонарные столбы и перепрыгивая через светофоры.
Я открыла ему прежде, чем он постучал, и втащила его в квартиру за ворот рубашки. Он тут же впился в меня жадным поцелуем, не успев даже вдохнуть как следует.
– Зачем ты так мчался сюда, глупый? Так и разрыв сердца недолго получить…
– Я боялся… что ты… передумаешь…
Руж тяжело дышал, мокрый и горячий, с взъерошенными черными волосами, спадавшими на его лицо, которое он почему-то прятал. Я подняла его голову за подбородок.
– Смотри на меня! Я хочу видеть это в твоих глазах…
У него были потрясающие глаза. Синие, с фиолетовым ободками по краям и вокруг зрачков, блестящие и влажные. Я скользнула по его шее губами и оставила их нежиться в ямке между ключицами, где клокотало его сердце. Руж тихо таял в моих объятиях, успокаивая дыхание.
– Должно быть, ты растратил все силы на этот марафон…
Он усмехнулся.
– Попробуй и убедись, что это не так…
Я потянула его в комнату. В его глазах тут же появился этот взволнованный трепет, которого я так ждала…
В комнате, освещенной лишь ночником, был беспорядок, оставленный Магдой. Я совсем забыла, что кровать все еще не прибрана, что на тумбочке валяется старушечий пеньюар, что на письменном столе рядом с компьютером и печатной машинкой возвышается гора книг, чистой бумаги и газет, а за самим столом вместо обычного стула стоит инвалидное кресло, в котором я обожаю работать. Руж быстро и немного удивленно скользнул взглядом по этим предметам, подводя меня к кровати. Я чувствовала, как он начинает дрожать изнутри, поднимая в моей груди ответную дрожь и вызывая призрачную истому между ног… На миг я почти готова была упасть на постель, ощутить тяжесть его тела на себе. Но потом в моей голове воскресла дикая идея, и я коварно улыбнулась, потянув Ружа за руку мимо кровати, мимо стола с инвалидным креслом, прямо к двери, ведущей на балкон…
– Что? Там? – от неожиданности Руж просто опешил.
– Да, там… пожалуйста, уважь меня… тебе понравится!
Я вывела его в сумрак летнего вечера, где вместе с ветром витали звуки и запахи дремлющего района. Где-то над нами работал телевизор; та же передача шла и у Магды на кухне; разговаривали какие-то люди на этажах; шумели деревья вокруг, уходя темными стволами круто вниз, в тихий дворик, в котором, как по заказу, не было ни души.
– Нас услышат…
– А мы будем тихо…
Руж, все еще не веря в происходящее, посмотрел мне в глаза.
– Ты сумасшедшая…
– Конечно!
Я поцеловала его в разбитые губы, расстегивая пуговицы рубашки.
– Нужно постелить что-нибудь… тебе будет холодно лежать…
Я тихо улыбнулась.
– Я не буду ложиться…
– Нет?
На его немой вопрос я взглядом указала на самый край балкона, за которым темной бездной открывалась воздушная пустота.
Глаза Ружа расширились еще больше.
– Ты упадешь!
– Нет, ты не допустишь… Не бойся. Это очень экстремально, я понимаю, но это будет незабываемо…
– Я буду помнить в любом случае…
– Но в этом – особенно… поверь, такое может больше никогда не повториться…
– Я боюсь высоты. – тихо сказал он.
– Я тоже, немного… но ты смотри только на меня и думай только обо мне… ты забудешь, что такое страх!
Я провела ладонями по его гладкой груди и животу, дойдя до пуговиц джинсов. Я уже давно заметила, что он носит джинсы не на молнии, а исключительно на пуговицах.
– Это препятствие для самых наглых поклонниц?
Руж улыбнулся, целуя меня.
Одна за другой – пуговицы легко слушались, открывая то, что он так берег… Внезапно мне пришла в голову дурацкая мысль, что за всей этой «оберткой» может ничего не оказаться, пустой зрительный обман – и я от разочарования брошусь вниз… Но мои руки уже убедились, что обмана не будет: его гладкая и чувствительная, чуть влажная подвижная плоть буквально горела от готовности, прямая и твердая, как камень, стремительно вырывалась на свободу, к одной-единственной цели.
Руки Ружа нежно, но быстро потянули вверх мою юбку, скользя сначала по ткани, а затем по моим обнаженным бедрам. Это было чудесное ощущение прикосновения его пальцев, повторяющих все изгибы, перебирающих мою кожу, как струны, услаждающих и наслаждающихся… Я с рассчитанным усилием сжала его раскаленный член, сместив кожу на нем, и игриво пощекотала самый кончик головки. Руж стиснул зубы, вздрогнул, слегка прикусив мой язык в поцелуе, задышал учащеннее, уверенно и нетерпеливо стал стягивать мои трусы, позволив мне перешагнуть через них, подвел к краю балкона, осторожно усаживая, придерживая одной рукой за спину, а другой раздвигая мои колени и вклиниваясь между ними. Я даже удивилась его уверенности и автоматизму движений, словно этот инстинкт был самым отработанным и самым основным…
– Я забыл презерватив… – вдруг разочарованно прошептал он, колыхнув мою волю этой разумной реалистичной фразой, как будто думал, что это может нас остановить.
– К черту эти резинки… Давай же! Я хочу тебя…
Эти слова он ждал долго. Теперь они прозвучали как последний истошный призыв; я чувствовала, что даже мое железное терпение лопнуло, как мыльный пузырь; от этого ощущения мне захотелось кричать.
Я резким движением рванула его джинсы вниз, притягивая вплотную к себе каждую часть его взмокшего горячего тела. Руж обхватил меня обеими руками за поясницу, поддерживая и лаская, а я обняла его ногами, с дикой радостью чувствуя, как его член наконец-то мягко и влажно входит внутрь меня до упора и замирает на миг, словно оценивая возможности амплитуды последующих колебаний… Руж стиснул меня еще крепче, втянув воздух сквозь сжатые зубы, за которыми прятался крик, и начал волнообразные глубокие движения, от которых нас обоих затрясло в экстазе… Чувство ритма, которое никогда его не подводило. С каждым новым заходом он увеличивал ускорение, входя то поверхностно, то глубоко, то прямолинейно, то буравя меня наподобии винта, синхронно дыша мне в плечо, поднимаясь до такого темпа, от которого у меня закружилась голова и вся жизнь начала нестись перед глазами, как у агонирующей… Я висела над пропастью высотой в пять этажей, изгибаясь в его крепких объятиях, сотрясаемая каждым новым приливом его пульсирующего желания, которое все усиливалось и становилось неуправляемым. От нас обоих уже ничего не зависило. Мы были словно на грани сознательного и бессознательного, подверженные безумной силе, которая сплела нас во что-то единое, в одно тело с двумя головами, двумя сердцами, двумя голосами…
Нет, Магда была не права, когда сомневалась в силе страсти Ружа – эта страсть билась в нем раненым зверем. И я была не права, когда считала его мальчиком – он был мужчиной, самым настоящим из всех, кто пробовал любить меня… если бы кто-нибудь случайно увидел нас, так бешено занимающихся любовью, я думаю, он позавидовал бы…
Оргазм – хоть все и вело к его неизбежному наступлению – был подобен ярчайшей внезапной вспышке, от которой мы оба едва не ослепли. Горячая струя, ударившая внутрь меня, пронзила, как выстрел. Руки Ружа ослабли, и он едва не выронил меня. Быстро подхватил, испугавшись, и поставил на ноги, хотя они упорно отказывались меня держать.
Руж тяжело дышал, зарывшись в мои волосы, все еще сжимая меня и гладя руками по спине, заползая под одежду. Потом губами нащупал мои губы и погрузился в них, лаская языком, ощупывая острыми осторожными зубами… Его рука оказалась под моей юбкой, неторопливо щекоча внутреннюю поверхность бедер, играя на моих ощущениях, затем быстро поднялась и почти сразу нащупала заветную точку, от прикосновения к которой я снова блаженно изогнулась. Попав в цель, его палец заработал с новым, каким-то жестоким усердием, пульсирующими ласкающими надавливаниями утопляя меня в новой волне оргазма, менее яркого, но более продолжительного и густого… Руж застонал вместе со мной, невольно кусая мое плечо и не снимая меня с пика наслаждения, пока я сама не выдернула его руку, чувствуя, что от этих несравненных ощущений готова сойти с ума. Тут же заметила, что его молодой член опять пришел в полную боевую готовность…
– Ты знаешь, что ты маленький бог? – спросила я, едва отдышавшись.
Руж усмехнулся, загадочно сверкнув глазами.
– Это была только разминка… Теперь попробуем на кровати…
– Еще? – с удивлением спросила я, хотя тоже чувствовала, что и моему желанию далеко до предела сегодняшней нормы.
– Еще… еще, еще, еще очень много раз «еще»!.. Я хочу тебя всю!
Руж поднял меня на руки и понес в комнату, запинаясь о свои джинсы и скидывая их на ходу вместе с ботинками…
Часам к одиннадцати ночи мы успокоились, спрятавшись под одеяло и играя друг с другом пальцами ног. Ветер проникал в раскрытые двери с балкона и приносил запахи листвы и начавшегося мелкого дождя. Руж тихо улыбался, лениво целуя меня во все места, до которых мог дотянуться, не меняя своего положения.
– Скажи, зачем тебе инвалидное кресло? – вдруг спросил он, приподнимаясь на локтях и вглядываясь в темноту комнаты.
– Наконец-то ты отстал от меня! – улыбаясь, произнесла я, вставая с кровати.
– Куда ты? Стой! – он удержал меня за руку, таща обратно к себе.
– Если я останусь хоть на секунду, то уже не добегу до туалета.
Руж хмыкнул, опустившись на подушки и разглядывая меня, ходящую по комнате в поисках какой-нибудь одежды.
– Куда ты дел мое белье, негодяй?
– Выкинул с балкона…
– Зачем?
– А ты без него лучше смотришься…
– Своей дерзостью ты меня просто поражаешь, малыш!
– Еще раз так назовешь меня, и окажешься подо мной еще минут на двадцать, а то и больше!
Я кинула в него ботинок.
– Маленький развратник!
– Это все ты со мной сделала… давай скорее, а то я действительно не пущу тебя!
Мне осталось только накинуть пеньюарчик Магды и выскочить из спальни в темный коридор… Посидев блаженно на теплом пластиковом ободке унитаза, я зашла в ванную. Взглянула на себя в зеркало… Такой необычной я никогда себя еще не видела. Мое лицо приобрело странное выражение внутреннего комфорта и уверенности, глаза блестели мягким светом, губы казались просто истерзанными его губами, кроваво-красные и огромные, словно надутые силиконом. Я усмехнулась. Затем решила принять душ. Конечно, мне было приятно ощущать запах Ружа на своей коже, но прохладная вода остужала и ласкала не хуже, чем его руки. Я осторожно ощупала свои груди и мягкие соски, также изученные и измученные вдоль и поперек его ладонями, пальцами, губами, языком, зубами… Все-таки, что он только ни делал со мной эти три-четыре часа! Я еще никому не позволяла такой свободы. Тело мое ныло от услаждающей усталости, между ног все горело огнем; я ощущала сильную жажду и уже почти направилась на кухню, но вспомнила о Магде и побрела в ее комнату, держась за темную стену.
Магда тихо спала в своей старинной кровати с балдахином и занавесками, как дитя в колыбели. Обычно мне приходилось долго ее укладывать, читая на ночь газету или какой-то скучный роман. Сегодня ее убаюкивали, очевидно, сладкие приглушенные стоны из моей спальни… Я часто думала, что она может помешать мне жить, такая хрупкая и беспомощная, требующая постоянного контроля и заботы. Но оказалось, что я совсем не знаю ее. Она была сильнее, чем я предполагала. Она могла позволить мне хотя бы одну ночь на здоровый бурный секс без мыслей о том, что в мире есть кто-то еще, кроме меня и моего юного неутомимого любовника.
Я посидела на краешке кровати несколько минут, слушая ее дыхание, поправляя одеяло и вглядываясь в ее лицо. Она даже не поленилась нацепить мягкие бигуди, пусть и криво. Я улыбнулась. Все-таки, хоть она и бывает вредной и пошлой, непредсказуемой и непослушной, я люблю эту маленькую старушку.
Я зашла в кухню, щурясь от внезапно яркого света, и налила себе воды в стакан. Выпила весь залпом и наполнила его заново. Потом оглянулась на настенный календарь… Так я и думала. Двенадцатое июля было обведено красным кружком.
Я вернулась в спальню со стаканом воды и сразу же закрыла дверь на балкон, потому как сделалось очень холодно. Дождь хлестал за окном крупными потоками, тормошил высокие деревья и обещал лить всю оставшуюся ночь. Где-то внизу мечтательный гитарист играл задумчивую прелестную мелодию… Может быть, эта музыка звучала в моей голове.
Я оглянулась на Ружа. Он спал, вымотанный собственными чувствами, на широкой кровати, почти по-супружески любовно оставив мне свободную половину рядом с собой. Хороший мальчик… Я убрала прядь тяжелых влажных волос с его лица, и он тут же проснулся, вскочив, как под звуки горна.
– Тише… выпей воды…
Руж жадно прильнул к стакану, ухватившись за него поверх моих рук. Потом сам отставил его на тумбочку и стал нетерпеливо снимать с меня пеньюар Магды.
– Где ты взяла эту гадость… Тебе не нужно ничего носить! Определенно…
– Засыпай, болтун!
Он уложил меня, укрыл одеялом, обнял сверху руками и ногами и прошептал невнятно:
– У тебя есть печенье?
– Есть…
– Я очень люблю печенье по утрам… с молоком…
Я улыбнулась. Теория Магды была абсолютно верна…
Я проснулась, когда солнце уже поднялось настолько, что отражалось от поверхности экрана монитора и било мне в глаза ярким светом. Я потянулась в кровати, чувствуя себя как никогда бодрой и выспавшейся… Секс! Все-таки, я долго ждала такого секса, от которого даже дышится по-другому.
Я повернула голову, надеясь разбудить Ружа каким-нибудь ласкающим прикосновением или покусыванием, которые он так любит, но обнаружила, что его рядом нет. Я села и с удивлением заметила, что кособокая гора книжек на моем столе выровнена, кресло плотно задвинуто, валявшаяся ночью одежда повешена на спинку кровати аккуратной стопочкой, поверх нее лежали расправленные ярко-красные трусики, которые я искала в темноте; даже страдальческий пеньюар Магды скромно висел на уголке… Я усмехнулась, понимая, что секс не может изменить Ружа настолько, что он перестанет быть таким дотошным в отношении порядка, но все равно была поражена. Во сколько же он встал и неужели я так крепко спала?
На подушке рядом с собой я обнаружила корявую записку на листочке из моего блокнота и с трудом разобрала слова: «Мы еще не делали это на кухонном столе… Я жду. Я очень голоден!» Это звучало почти как угроза. Я на миг вспомнила, каким Руж был до вчерашнего вечера, какой трепет и испуг вызывали у него обычные нечаянные рукопожатия или прикосновения одеждой… А теперь он превращается в секс-монстра, не иначе. Впрочем, мне это даже нравится. При всей его неопытности он потрясающий любовник, словно был рожден для этого…
Я встала и оделась, расчесала спутанные волосы и открыла дверь на балкон. Свежая прохлада утра обдала меня с ног до головы чарующим ароматом пыли, прибитой дождем, и сочной листвы. Во дворе щебетали птицы и три старые кошки грелись на скамейке… Теперь даже мимолетного взгляда на этот балкон будет достаточно, чтобы вызвать у меня целый ворох возбуждающих воспоминаний…
Я зарядилась этими воспоминаниями, как батарейка – энергией от аккумулятора, и поспешила на кухню, открыла дверь и услышала голос Магды:
– …достаточно сладкая, поэтому сахар не нужно добавлять. Александра иногда кладет ванильный порошок, но сегодня я не хочу его. Я буду есть с малиной и бананами…
По коридору из кухни разливался запах варившейся овсянки на молоке и звук мешающей ложки. Я подошла и осторожно заглянула в дверной проем, оставаясь незамеченной. Магда сидела в ночной рубашке и без бигуди, на стуле, разглядывая на коленях какую-то книжку с яркими картинками, и болтала о чем-то своем. Руж, наклонив голову, машинально помешивал кипящее содержимое литровой кастрюльки. Я улыбнулась, глядя на его скучающее лицо, ослепительно белые трусы-шорты, расстегнутую голубую рубашку в какой-то мелкий цветочек, которую я вчера даже толком не рассмотрела. Руж стоял босиком, хотя я уже готова была увидеть его в беленьких носочках.
– Твои родители французы? – спросила Магда, отрываясь от картинок.
– Только мама… Я родился и вырос в Алжире, а в одиннадцать переехал в Европу, на юг Франции. Сейчас мои родители там…
– А твой отец, случайно, не русский?
– Нет, американец. Он музыкант, виолончелист, получил высшее образование в Берлине. А моя мама до брака работала преподавателем истории в средней школе, а затем тоже научилась играть и стала писать музыку. Сейчас они оба дают частные уроки богатым детишкам, выступают с камерными оркестрами и любят играть просто на улицах города, бесплатно.
Я задумчиво слушала голос Ружа. Он никогда не рассказывал мне о своей семье. На самом деле, мы вообще редко разговаривали по душам, наедине; скорее, обсуждали темы, общие для всей нашей банды… Странно, что Магда вызвала его на откровенность, а не я.
– Должно быть, ты похож на отца?
– Не знаю. На обоих.
– А братья, сестры?
– У меня их нет. Мои родители вообще не хотели ребенка. Они творческие люди, у них все время уходит на музыку, общение с себе подобными… Меня даже воспитывала тетя, сестра мамы. Поэтому я рос в Алжире, а мои родители колесили по Европе с многочисленными сольными концертами и приглашениями в именитые оркестры… они гении…
Я уловила некоторую долю иронии в его грустном голосе.
– Должно быть, поэтому ты такой взрослый и самостоятельный, такой умелый… Я видела, как ты трахаешь ее. Зеленые мальчики так не вставляют. У тебя хватка и агрессия настоящего самца. Даже удивительно для девственника!
Руж с ужасом обернулся на спокойную Магду, вспыхнув до кончиков волос и едва не опрокинув на себя кастрюлю.
– Вы что, подглядывали? Как вы…
– Конечно! Думаешь, мне не скучно было сидеть без дела под ваши стоны? Разумеется, хотелось посмотреть… Вы были так увлечены друг другом, что не заметили бы и толпы, глазеющей на вас! Так что не беспокойся, я осталась довольна… Что ты так смутился? Я в своей жизни столько повидала, что зрелищем трахающихся подростков меня особо не удивишь. Но ваш секс мне понравился… моей девочке повезло! Это она тебя так измордовала? У тебя хорошенькое лицо, не стоило ей так тебя бить…
Я зажала рот рукой, чтобы не засмеяться… конечно, я догадывалась, что Магда могла позволить себе видеть нас и что она непременно скажет что-нибудь «остренькое» по этому поводу, но все равно она сумела внести существенную долю шока и юмора в это утро… Я снова посмотрела на Ружа. Он побелел и огромными глазами взирал на маленькую худую старушку, листающую детскую книжицу.
– В любом случае, вы не должны были этого делать… Это аморально!
Он отвернулся, и я заметила, как он сморщился от беззвучного смеха, склонившись над овсянкой.
– Куда уж аморальнее! Аморально было бы поставить вас друг перед другом, раздеть и привязать к разным углам комнаты, когда вы оба умирали от желания! Тогда б ты до сих пор ходил несчастным девственником… Кстати, почему ты был девственником? Тебе ведь восемнадцать? Это поздновато для тебя… с твоей-то внешностью… подобное целомудрие у мужчины с такими способностями – просто преступление… сколько девиц ты осчастливил бы до моей внучки! Впрочем, все досталось ей одной…
Руж снова густо покраснел, усиленно мешая кашу. Мне самой хотелось бы получить ответ на этот вопрос, но Магда уткнулась обратно в книгу и не стала больше вытягивать из него информацию.
Я выждала какое-то время, пока они молчали, затем громко хлопнула дверью в спальню и вошла, притворно зевая, в кухню.
Магда тут же просияла.
– Ах, ты наконец проснулась! Как настроение после такой ночки? Твой мальчик так старался, что, я думаю, никакая брачная ночь или медовый месяц с этим не сравнятся!
Руж мельком взглянул на меня, опять покраснев. Я подошла и обняла его за талию, поцеловав в шею. Магда стала что-то бурчать себе под нос, интересуясь картинками и смеясь сама с собой.
– Твоя бабушка – маньячка… как ты с ней живешь?
Я улыбнулась.
– Называй ее просто Магда… Она всегда такая, привыкай… а что она сказала?
– Ничего… Она таращилась на нас, когда мы… трахались. – Руж произнес последнее слово с таким выражением, какое бывает у детей, попробовавших курить или пить и ощущающих себя с этого момента вправе говорить о подобных вещах без стеснения.
– Ну и что? – я подвинула его и стала сама помешивать овсянку. – Боюсь, твоя утренняя задумка не удастся…
– Да, наверное…
Руж кончиками пальцев провел по моей руке снизу вверх, пощекотав кожу в локтевой ямке, поднялся до плеча и поцеловал в край ключицы. Затем осторожно покосился на Магду. Она уткнулась носом в книгу и бормотала.
– Говоришь, она действительно сумасшедшая? По-моему, она просто притворяется…
– А разве я это говорила?
Магда церемонно встала, повернула стул к нам спинкой и уселась, отвернувшись и включив телевизор. Руж хмыкнул, глядя на нее.
– Сколько ты уже варишь?..
– Минут десять…
Я усмехнулась и выключила огонь, продолжая мешать переваренную кашу.
Руж повернул мое лицо к себе и поцеловал в губы, которые после вчерашнего даже шевелились с трудом. Затем он переключил внимание на мое ухо, заползая языком во все извилины. Его правая рука скользнула под резинку моей юбки. Я втянула живот, позволяя его кисти войти глубже. Его волшебный средний пальчик по-свойски, с диким усердием принялся ласкать мой клитор, потянув меня в свое возбуждение.
– С такими темпами… нам нечего будет делать ночью…
Он удивленно усмехнулся, не прекращая продвигать меня к очередному оргазму.
– Это значит… я снова буду ночевать… в твоей кровати?
– А есть другие предложения?
– Нет, конечно…
Его палец скользнул дальше, погружаясь в мягкую чувствительную плоть, двигаясь плавно и часто. Своим бедром я ощутила его твердый готовый член, трущийся об меня в поисках ответного наслаждения…
Магда скрипнула стулом, и Руж, вздрогнув, вытащил руку, отступив от меня на шаг.
– Как хотите, а я не собираюсь есть пригоревшую овсянку! Идите и сделайте свое дело… помойтесь, например! Вы опять вымокли до нитки…
– Я покормлю тебя…
– Не надо, я сама. Я не настолько уж немощна!
Магда встала и подошла к кастрюле.
– Еще чуть-чуть, и эту кашу можно выливать в помойку… Вы все еще здесь? Я же сказала, идите вон отсюда!
Руж без долгих приглашений потянул меня в ванную. Заперев дверь, он прижал меня к раковине.
– Я подозреваю, что скоро это станет нашим единственным занятием. – произнесла я, освободив рот от его поцелуев.
– Ты недовольна?
– Я просто не должна оставлять ее одну надолго…
– Мы быстренько все сделаем…
– Тебе не кажется, что это слишком уж часто?
– Нет. Мы не делали этого уже десять часов… это очень много… для меня… для нас…
Руж начал быстро раздевать меня, легко и одномоментно скинув собственную одежду.
– Спасибо, что нашел мое белье. – произнесла я, когда он поставил меня в ванну и включил воду из душа.
– Лучше бы я его выкинул на самом деле…
Прохладные струйки были не самыми приятными, и я сделала воду горячее.
– Все-таки, твоя бабушка… Магда… она замечательная…
Руж прислонил меня к кафельной стене, придерживая за бедра; я послушно впустила его между ног, уперевшись стопами о край ванны.
– Постой… плитки очень холодные…
– Тогда давай сзади…
Внутри у меня почему-то возник какой-то очаг недовольства.
– Хочешь попробовать меня во всех позах?
– Ну… если ты не хочешь…
– Ладно, давай быстрее…
Я повернулась к стене, слегка расставив ноги и уткнувшись взглядом в белую плитку… Странно, но мне хотелось лишь, чтобы это поскорее закончилось…
Руки Ружа сзади подползли к моим грудям, затем скользнули по мокрому животу до лобка. Губами и языком он пересчитывал позвонки на моей спине; затем поднял голову, дыша мне в затылок, и я ощутила прикосновение его горячей груди и острых сосков, когда он накрыл меня сверху…
– Прогнись немного… и обопрись руками… вот так…
Я молча повиновалась ему, опустив голову и греясь под водой и его телом. Руж аккуратно ввел член, как всегда без помощи руки. Он двигался на этот раз медленно и плавно, словно парил в невесомости, ласкал мою спину губами и несильно покусывал. Все-таки, любит он кусаться, хищно оттягивать зубами кожу, тихим рычащим звуком возвещать о своем удовлетворении.
– Руж… почему ты не говорил мне о своей семье? Я думала, мы друзья…
Он молча ускорил движения, укусив меня чуть сильнее.
– Разговор сквозь оргазм тебя не устраивает?
– Помолчи…
– Я не хочу молчать.
– Тогда кричи… мне нравится, когда ты кричишь…
Он вновь дотронулся до клитора; этим ощущениям было сложно противостоять; движения его стали очень резкими, почти болезненными, агрессивными. Я стиснула зубы, подавляя крик. Но Руж, казалось, желал довести меня до исступления: подгадав момент, когда я максимально расслабилась, он вдруг очень сильно и глубоко вошел, придавив меня к стене, едва не сломав мне руки, поднял их над головой и стал в бешеном ритме вгонять в меня свой жалящий орган. Струя его семени, ударившая в меня, завершила мою пытку, вызвав у меня вопль облегчения. Руж обмяк на мне, нежно гладя по животу. Но от этой нежности мне стало неприятно.
– Тебе нужно купить презервативы… чем больше, тем лучше!
– Хорошо, как скажешь…
– Будто ты сам не знаешь, что они нужны!
Я отпихнула его и вылезла на пол, задернув за собой шторку. Руж виновато дотронулся до моего плеча.
– Мы же не помылись…
– Я уже чистая.
Он быстро вылез и повернул меня к себе.
– Ты что? Скажи, что не так?
– Просто ты начинаешь зарываться…
– В смысле?
– Ты же знал, что мне больно!
– Нет, честно… я думал, тебе хорошо, как и мне…
– Ты лжешь. Ты чувствуешь меня лучше, чем пытаешься доказать. Ты знал, что мне неприятно, но продолжал. Ты вел себя как эгоист! Еще раз сделаешь так, и больше никогда не притронешься ко мне…
Руж вздрогнул, в его глазах появился настоящий испуг, который сразу ослабил мой гнев, но я этого не показала. Оттолкнув его, я стала натягивать одежду на мокрое тело.
– Детка… прости меня, пожалуйста! Я действительно не знал… хорошо, я виноват! Я больше не буду так делать…
Все это звучало так комично и гадко, что мой цинизм готов был вырваться наружу убивающими репликами. Я просто попыталась открыть дверь, но Руж рванул меня к себе.
– Нет, не уходи, умоляю! Прости меня, ради Бога! Я буду делать только, как ты хочешь! Прости меня, пожалуйста! – его голос дрожал и звенел; сам он неловко пытался обнять меня, внезапно устыдившись своей наготы и потянувшись за рубашкой; потом бессильно опустил руки, кусая губы. – Я сам не знаю, зачем делал это… прости… я перестал думать о чем-либо…
– Да, это больше похоже на правду.
Вода надрывно шумела, обволакивая воздух паром.
– Если хочешь, сделай мне тоже больно…
– Руж! Ты в своем уме?
Он поднял на меня покрасневшие глаза и судорожно всхлипнул.
– Я опять все испортил… прости, умоляю!
– Только не распускай сопли… опять ломаешь комедию…
Руж покраснел, скрипнул зубами и вдруг поспешно стал поднимать с пола одежду. Я наблюдала, как он одевается, неловко путаясь в трусах, в рукавах, застегивая все пуговицы по самый ворот и даже на манжетах.
– Я ухожу. – дрогнувшими губами прошептал он.
Я скрестила руки на груди.
– Да, похоже, ты, ко всем своим недостаткам, еще и обидчивый…
– Пропусти меня…
– Ну конечно. – я толкнула его назад. – Прямо вот взяла и выпустила!
– Я не шучу…
– Я тоже!
– Хватит издеваться надо мной!
– Так это я издеваюсь…
– Это ты все время ломаешь комедию! Относишься ко мне, как к младшему брату! Хватит с меня!.. Я не заставлял тебя трахаться со мной! Если тебе так не нравилось, то зачем ты изображала эти стоны? Не хватает смеха в жизни? Мне совсем не смешно! Думаешь, если я девственник и младше тебя, то ты имеешь право издеваться и винить меня в том, что я не могу удовлетворить тебя?
– Прекрати орать… За кого ты меня вообще принимаешь?
– Да ни за кого! Ты меня просто бесишь! Ты омерзительна!
– Как быстро ты меняешь свое мнение! Вчера скулил, что хочешь меня, а теперь я омерзительна после того, как ты сам едва не изнасиловал меня? Смею заметить, мы знакомы всего одну ночь..!
– Да лучше б я тебя вообще никогда не знал!
– Ну давай, опять закати мне истерику!
Руж вспыхнул.
– Ты полная дура! Сама не знаешь, что ты хочешь!
– Сам дурак…
Я прижала его за плечи к стене.
– Ну и что ты сделаешь со мной? Что?
– Да мало ли какая гадость придет в мою больную голову!
– Вот именно, в больную! Отвали от меня!.. Убери свои чертовы руки!
– Ах, они уже чертовы… На твоем месте я бы прекратила визжать, как девчонка!
– Что?
Руж толкнул меня так, что я отлетела к раковине, уперевшись в нее поясницей.
– Похоже, только руки и умеешь распускать, придурок…
– Да пошла ты!
– Убирайся сам! Я больше видеть тебя не хочу… никогда!
– Да и не увидишь..!
Он сделал вид, что его не задели мои слова. Остановился в шаге от меня, опустив глаза и соображая, как быть дальше. Выглядел он плачевно, но чувственно и почему-то очень сексуально. Кончики его пальцев дрожали; я скользнула взглядом по его голым ногам, по взъерошенной сырой голове, по надутым разбитым губам, по наглухо застегнутой, как у священника, пестрой рубашке, по выделявшемуся сквозь влажную ткань прямому члену… Да, Руж был очень возбужден…
– Ты не понял? Убирайся вон! И больше никогда не возвращайся… – я не сдержалась и засмеялась…
Руж глянул на меня исподлобья темными гневными глазами.
– Ты идиотка… сумасшедшая, как твоя старуха… дура… стерва… да ты просто жадная шлюха!
– Заткнись и целуй меня! – я притянула его к себе; он отчаянно сопротивлялся и вырывался, хотя его губы действовали совсем иначе.
– Думаешь, мне нужны твой хреновы поцелуи? – выкрикнул он, отдирая меня от себя.
– Конечно, нужны…
– Пошла ты…
– И ему тоже нужны. – я уверенно засунула руку ему в трусы. – Какой он там весь из себя… Зачем ты так зашнуровался! Сам расстегнуть не можешь…
Мы снова начали скидывать одежду, судорожно отрывая пуговицы его рубашки… На этот раз Руж вошел в меня быстрее, чем мы успели приготовиться, гневно рыча протащил меня вдоль всей стены, пока я не уткнулась спиной в дверь.
– Я все еще издеваюсь над тобой? – прошептала я, пытаясь амортизировать его чересчур глубокие вхождения в меня, сотрясающие дверь.
– Да… да… да…
Над нашими головами лопнула лампочка, погрузив нас в кромешный мрак.
– Это все из-за тебя… псих… даже помыться не успели!
– А из-за… тебя… я пойду…в рваной… рубашке…
– А ты никуда не пойдешь… малыш…
Руж злобно-блаженно застонал, стукнув кулаком по двери… Я торжествующе засмеялась.