С каждым днем время двигалось все быстрее…
Вначале между первым января и первым января был целый год. И казалось, когда это еще опять будет?
И она плакала в подушку, жалея, что следующего Нового Года теперь еще так долго ждать, что все подарки уже подарены и рассмотрены, что мандарины и орешки в маленьком кулечке – на исходе, что елка в углу осыпается и скоро осыпется совсем.
Лежа на раскладушке, притворялась спящей. А сама краем глаза любовалась оранжево-прозрачной хурмой, разложенной в хрустальных вазах. И представляла, как впивается зубами в сочную мякоть, и потом теряла грань между фантазиями и реальностью, и приходила в себя, когда неотстирывающийся сок вдруг брызгал во все стороны, стекал на подбородок, и плод, разваливаясь, плюхался на белоснежную наволочку, а она, оглядываясь испуганно, начинала слизывать плюху, не понимая, что только сильнее размазывает ее по подушке.
Потом время приняло вид настороженный и целеустремленный. И день сменяла ночь, и недели пробегали, пошаркивая и похлюпывая простуженно носом. И выходные превращались во все более тонкие светлые полоски на фоне общетемных рабочих дней.
И она стала замечать, что уже не идет, а бежит…
Спускается по эскалатору метро, влетает в вот-вот готовые захлопнуться двери вагонов, сталкиваясь с навстречу бегущими. Уже не хватает времени рассмотреть, как красивы снежинки, ощутить вкус сваренного кофе, разглядеть и запомнить приснившееся.
«Мне снился сон. Что-то хорошее. Что – не помню»
И понимающе кивающие в ответ головы. Они тоже не услышали, не увидели, не запомнили…
А она все бежит и бежит, и только шепчет периодически: «Устала. Скорее бы день закончился»
День заканчивается. И почти сразу заканчивается ночь. И опять не успела рассмотреть, ощутить, запомнить. И опять: «Мне снилось что-то. Не помню - что. Кажется, что-то плохое»… И понимающе кивают вокруг. Они тоже не успели.
И кажется, будто «заработавшейся» балериной она крутит бесконечное фуэте. И вся жизнь ее – несколько повторяющихся кадров: сцена, публика, занавес, сцена, публика, занавес.
И публика – не люди, а большое теплокровное пятно в темноте зала.
И она – не она, а нечто, помещенное в раскручивающуюся центрифугу.
И лица теряют четкость. Не сфокусировала, не успела.
И дни пролетают – не заметила.
И вдруг - теплые руки, обнимающие плечи. И губы, касающиеся виска, шепчут на ухо что-то нежное и бессмысленное, неожиданно обретшее смысл. И голос, возвращающий ей память: «Помедленнее, любимая, помедленнее».
И потом… Тихий зимний вечер похрустывает снегом под их ногами. И свет, льющийся из-за туч, играет с ними, держащимися за руки, причудливыми тенями.
И она, едва дотягиваясь замерзшими губами до его подбородка, шепчет неслышно: «Время, миленькое, родное… Теперь, ради Бога, не остановись».