ПРЕДИСЛОВИЕ
Этот рассказ посвящается моему знакомому, который находится сейчас в беде. Со всех сторон он в огне: горит его сознание, уверяя, что жить нельзя так, как он живёт сейчас, горит его личная жизнь, давая понять, что уже потухает, горят родители, нападая в гневе на сыновьи выходки, горит работа, горит институт, горит даже то, что не могло бы гореть.
Я не могу назвать этого человека своим другом – он мне не парень, мы никогда не спали вместе, он мне и по идеям не близок, он даже не мой бог и никогда им не станет. Он не идеален, он полон грубости, хамства и тучных обидных слов, но в то же время он умён. Умнее многих мужчин Прозы. Умнее своей подружки, но не умнее редактора Прозы. Его профессия – бумаги, но он не писатель. Он скорее юрист, чем писатель.
Сегодня ему плохо. И всё это видят. И никто не даёт советы, т.к на Прозе это дурной тон давать тонущему советы. «Вот тебе бутылка – ищи их в Абсенте».
Когда кто-то умирает, то сначала в это не веришь. Кажется, будто человек ушёл. Оплатить счёт в Сбербанке. А там очередь – вот его и нету. Потом, когда понимаешь, что пора бы ему и вернуться, кажется, что он уехал. В соседний город повидать родственников, которые оказались очень гостеприимными и оставили его у себя чинить крышу, обучать иностранному языку маленького сына… А потом кажется, что этот человек связал себя брачными узами, вот так: по рукам и ногам, и рот, и руки. Ни позвонить ему, ни он тебе – чёрти что!
И только спустя несколько недель ясно так озарит неожиданное открытие: Танатос! Он – умер. Твоя жизнь для него прекратилась как и его для тебя. Ищешь своё отражение в его глазах – и не находишь, бегаешь по квартире, обмываешь слезами фотографии, вспоминая прошлое, а его и там нет. Он где-то выше, в ином. Бесишься.
А спустя несколько дней становится всё равно. Плюёшь: я по тебе так страдаю, что тебя нет, что меня нет в твоих глазах, что я говорю, а ты не слышишь… И когда станет всё равно, боль утихнет и только обида останется: ты умер, я-то жив, мне ещё тут за двоих отдуваться.
Вскоре это пустое место заполнится: появится кошка, любовник, друг, подруга, новое увлечение, открытие новой группы…
Ничто не вечно: вода в реке меняется и нет пустых мест. Всё хоть чем-то, да заполнено!
То, что ты сейчас делаешь – это самоубийство. Причём такое, из серии «у всех на глазах». Ты на одной чаше весов, мы все на другой, кидаем тебе одну за другой бутылки Абсента. Те, что это делает, топят тебя в твоей же тоске, ждут, чтоб ты захлебнулся.
Знаешь, есть ещё один надёжный и обычно беспроигрышный вариант самоубийство как тени твоего тела. Это дорога. Away. Your route away. Ты собираешь сумку – носки – трусы - 2 майки – свитер – зубная щётка – паста – мочалка – мыло – блокнот – ручка – фотоаппарат и отдаёшь швартовые. Никому ни слова. Тсссс. Был – да уехал. Ой-ё!
***
Вспоминается одна легенда, которой уже много-много лет. Она всё ещё живёт в умах тех, у кого нет своего. Легенда про человека, с двумя жизнями, идущими параллельно. Город, который её породил – это мой любимый город. Человек, которому я её посвящаю – даже не мой любимый автор. Знаете, иногда не стоит утруждать читателя излишними грубыми словами, обрисовывая грубые неприятные ситуации. В жизни их и без того выше крыши.
Христиан звали этого человека. Его родители, наверное, были немцами, но друзья считали его чистокровным евреем. Он рос в меру избалованным ребёнком, любил своих родителей, знал всех родственников по именами фамилиям, любил учиться и получать знания. Ему нравилось читать: литературу формальную и неформальную, о себе, о мире и о статичных вещах. Больше всего ему нравилась юриспруденция. Он выучивал точные формулировки законов, чтобы потом очаровывать окружающих. Он не только казался интеллигентным, но и действительно был им. У него рано появились поклонницы, которые порой были намного старше. Несмотря на своё интеллигентство и порядочность, он не боялся отражение гнева и зависти в глазах своих друзей от обилия у него любовниц. У Христиана даже была жена, немного обидчивая, она умела хорошо готовить и быстро читать. Он её любил, но никак не мог избавиться от желания выпить и напиться в компании друзей, завести интрижку или не прийти ночевать. Его жена оказалась умнее, чем он думал. Ни разу не уличив его во лжи, она отлично знала, что делал её муж. Но она слишком сильно любила его, чтобы убить или уйти от него. Не просто жалость, а живое христианское сострадание теребило её душу.
Лиза, так звали его жену, постоянно мучалась оттого, что мучался её муж. «Наверное, общаясь с другой женщиной, он думает только о том, как бы я не догадалась. А я мучаюсь оттого, что он с ней. Такая путаница. Когда он со мной он только и думает: не уловила ли я запаха её духов на его рубашке…» Она слишком его любила и вот такими противоречивыми мыслями терзала себя каждый божий день.
Однажды она проходила мимо Соборной Мечети к набережной. Другая религия, другой мир. Интересно, как помогает им их бог? Так же он их не слышит или как?
Лиза задумалась, даже не заметила, как за рукав её теребила женщина, можно даже сказать – старуха бомжеватого типа, из серии бывших интеллигентов.
- Ты думаешь, не зайти ли туда?
Лиза замялась… Я христианка, я так вообще не думаю. У каждого свой собственный бог, но по большому счёту он – один.
- Если он один, тогда какая разница, где на него смотреть.
- Думайте как знаете… Я не люблю эти вопросы.
Женщина попросила Лизу наклониться и прошептала:
- Если у тебя беда, я помогу тебе. Ты только скажи, что тебя трясёт изнутри, а остальное – дело моё.
- Зачем вам?
- А я христиан люблю… Уж больно они наивны и преданны…
Лизе стало смешно, когда она вспомнила сказку про Белоснежку. Надеть бы её платье. Христиан – любимый Христиан в прямоугольных очках с маленькими душками. И она рассказала.
- У твоего мужа две жизни и ты это знаешь. Но ты слишком сильно любишь, чтобы упрекнуть его в этом. Чего ты хочешь?
- Я хочу, чтобы он был со мной в то время, как он спит с другими женщинами, в то время как он сидит в кабаке с друзьями. Я хочу, чтобы он принадлежал мне, но в то же время я не хочу, чтобы он терял свою беззаботную жизнь. Тогда он будет страдать. А его боль – это и моя боль.
- Как ты рассуждаешь? Он твой муж и должен быть только с тобой – зачем ему другие? Хочешь, я сделаю так, что он будет страдать от вина, выпитого с друзьями, страдать в постели других женщин и только в твоих объятьях обретён он покой?
- Если он не будет с ними, тогда он не сможет жить. Они – источник его вдохновения, они его слушатели, они дают ему чувствовать себя героем и гением. Через них он общается с миром. А я для него – дом. Если исчезнут его друзья и другие женщины, он будет страдать, если они не исчезнут, страдать буду я.
Женщина любила христиан. Такой особой порочной любовью. Так она любила тех, кто верил в бога.
- Я помогу тебе. Только учти: если мои силы коснутся тебя и твоего Христиана, ты больше никогда не сможешь обратиться к своему богу за советом. Ты согласна?
Женщина была смущена. Она давно затаила обиду на бога, но боялась себе в этом признаться.
- Ты же сама говорила, что бог – это относительно, это набор звуков, трёх букв, набор заряженных частиц. Да он может быть где угодно. Хоть в полярном сиянии, ведь смотря на него, вы говорите: божественно!
- Наверное… Я его найду где-нибудь ещё. Тогда. По рукам!
Уходя, старуха бормотала: «Женщина и в Лимпопо женщина – та же Ева»
В течение двух дней Христиан не приходил домой. Его нигде не было. Никто не знал, где он мог бы быть. Лиза не испытывала страха. Ей было любопытно встретит его. Обновлённого? Другого?
Когда Лиза вернулась с работы, то увидела мужа. Он лежал кровати, уткнувшись носом в подушку и казалось, будто он не дышит. Лиза подошла к нему и присела на краешек. Мысли вертелись в голове: «Неужели колдунья убила тебя?! Как просто: чтобы ты принадлежал им и в то же время был со мной, только мёртвый – у всех в памяти!»
Но он спал. Он проспал почти целые сутки.
- Что с тобой? Ответь! Может, я виновата?
Христиан вскочил резко и обнял Лизу за шею:
- Смотри! Смотри что произошло со мной!
Он повернул к ней голову и пристально посмотрел в глаза. Жена вскрикнула. Она сначала не поняла, что изменилось в его лице, но перемена эта была жуткой. Лиза отпрянула. Христиан слишком больно держал её за шею.
- Ты не такой. Ты другой. Что произошло?
- Это мои глаза! Они стали разного цвета: один карий, другой голубой!
И действительно. Его лицо будто разделилось на не две части: там, где был голубоё глаз, лицо соблазнительно улыбалось, а где был карий, оно выражало раскаяние и просило прощения.
Жена обняла его. Пусть будет так.
Шло время, Христиан не переставал пить с друзьями и встречаться с другими женщинами. С женой он стал ласковым, казалось, что два разных глаза только помогли ему. Он уже не чувствовал раскаяния от измен, он искал новых ощущений, вдохновения и опыта от других людей, воплощая всё это в творчестве, а вечерами был с женой, любя её в спальне сильнее, чем кого бы то ни было.
Прошёл год, Христиан стал худеть. Не надо было знать всей его истории, чтобы понять, как ему жилось. Всё изменилось. Другие женщины поначалу любили его новой любовью за необычный взгляд, а потом стали бояться. Они боялись утра, боялись того момента, когда он открывал глаза. Друзья смеялись вместе с ним над двумя разными глазами, которые всё более отчётливо выделялись на его лице, худющем и измученным. Было необычайно весело заглядывать в эти разноцветные глаза, находя в них каждый раз разное. Друзья не любили, когда он напивался. Раньше у него развязывался язык, а теперь казалось, будто сама смерть сидела с ними.
Однажды после очередной бутылки он схватил стакан и швырнул его в стекло на шкафу, напротив которого сидел. Оно разлетелось вдребезги. Трудно стало мириться с таким взглядом. Он и сам его боялся. Друзья разбредались, женщины бежали прочь.
Лиза не замечала отрицательных перемен, а когда заметила, что зеркал в доме стало меньше, задумалась.
Два разноцветных глаза сделали её счастливей. Она забыла о других женщинах, она видела своё отражение сразу в обоих глазах, а они – только в голубом.
Однажды, проходя мимо Соборной Мечети, Лиза снова встретила ту женщину и попросила вернуть всё обратно. Та казала, что это невозможно.
- Тогда я пойду в церковь и порошу об этом бога.
- Помни, что теперь ты – нежеланный гость в его обители, раз прибегнула к моим силам.
- Христиан страдает. Он говорит, что не может быть человеком с такими глазами, от него все бегут, его боятся. Он и сам себя боится.
- Не этого ли ты хотела?
- Я люблю его и хочу…
- Ты только навредила ему. Глупая! Ты самая жгучая эгоистка, которые когда-либо встречались на моём пути. Последний раз помогу тебе. Не буду ничего требовать взамен. Тебе и без того достанется.
Сказала женщина и направилась к трамвайным путям.
Лиза смотрела ей вслед и чувствовала себя предателем.
Она прогулялась по набережной. Смотрела как рыбаки закидывали удочку в реку под незаметным знаком: «Ловля рыб с моста запрещена». Они ловят рыб не потому, что им есть нечего, а потому что это азарт. Раньше был азарт, а потом превратилось в привычку и в определенный жизненный смысл, заполнив пустое пространство, которое когда-то вдруг возникло. А вдруг и у её мужа что-то случилось, а она и не заметила. Вдруг кто-то умер или что-то в системе жизненных ценностей нарушилось – а она и не заметила. Думала, как бы сделать так, чтобы он был её и чтобы ему было хорошо. Если и образовалась в его жизни дыра, то он пытался её восполнить балагурными друзьями и гламурными женщинами. А что, если бы он ловил рыбу…
На мосту стояли в связке красно-белые знаки для развода мостов. Их устанавливают по обеим сторонам. Скоро конец ноября и их уберут. (1.50 – 4.50 – а она только на выпускной видела, как разводят мосты).
Перед тем как зайти домой, она забежала на улицу Марата в соседний магазин изысканных чаёв. Там всегда мало народу, стоят два столика, где устраивают ароматные чайные церемонии. Запах шоколада и зелёного чая пропитал мебель и стены. Она купила 100 грамм чая для хорошего сна (он так и назывался) и причудливую формочку для заварки в виде железного домика.
Если бы её муж ловил рыбу…
В тот день человек с разными глазами решил раньше вернуться домой. Он захотел увидеть жену и сказать ей, что надо разводиться – он считал, что портит ей жизнь. Вышел на улицу, хотел дойти до дома пешком. От Гороховой до улицы Марата, через Фонтанку. Он подумал, что никогда бы не уехал из этого города, ни на какую европейскую столицу не променял бы его никогда. Здесь он родился, здесь он любил, в этих подворотнях он целовался со знакомыми и незнакомыми женщинами, в этих подвалах с низкими крышами он делал первые глотки абсента, водки и разнообразной зажигательной смеси. Но теперь родной город смотрел на него чужими глазами и будто тоже бежал от него.
Очередная подворотня, где можно срезать. Глухая низкая арка с рисунками невостребованных художников. Его любимое место в этих подворотнях – странная Fish Fabric, где всё ещё ставят на левое запястье штамп: «Для накладных». Зашёл он под арочку одним, а выбежал по крыше другим…
Дома было тепло, будто кто-то топил печь. Газ-спички-чай на травах. Лиза присела на табуретку и посмотрела в окно. Был виден кусочек большого старого здания, похожего на церковь. Это был музей Арктики и Антарктики. Раньше действительно божеское заведение – единоверческая Никольская церковь.
Бог один? Всё равно, где с ним встречаться?
Чайник посвистывал – вода вскипела. По всей кухне разлился аромат валерьянки, мяты, мелиссы… что ещё может уместиться в фантазии чаёвника! Лиза сидела на подоконнике и разглядывала музей. Огромный, в стиле архитектора Мельникова, который построил себе дом на Кривоарбатском – без гвоздей, абсолютно круглый, с маленькими окошечками, через которые проникает под определённым углом свет – из экономии электроэнергии.
На улице было много машин, друг за другом они выстроились в неровные ряды.
- Движение перекрыли – 7 ноября. Сейчас пойдут с транспарантами по Социалистической к «Авроре». Смешные. Что только не выдумаешь от безделья. А какие раньше парады устраивали… Все нарядные, с бантиками и воздушными шарами… Божественно!
И вдруг на подоконник вскочил белый кот. Худой, пушистый с царапиной на носу, будто только что подрался с вороной. Он покрутился около Лизы и обидчиво сели к ней спиной.
Лиза вскрикнула. Где-то была открыта форточка и этот нахал забрался к ней в дом! Как и любая женщина, отвергнутая мужчиной, она любила кошек. Взяла его на руки и потрепала по шёрстке.
- Какой-то ты странный. Как у себя дома, ей-богу! Дай-ка я на тебя посмотрю… что ты всё время отворачиваешься, не буду я тебя ругать. Ну забрался ко мне в дом – ты же не вор… А мне только веселее.
Она повернула к себе его изодранную мордочку и отпрянула!
Два разноцветных глаза смотрели на неё с упрёком.
- Прости меня, прости! Я же люблю тебя. Я так люблю тебя!
Кот вырвался из Лизиных рук и через форточку вернулся на улицу. Никогда больше они не встречались. Только в снах.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Говорят, что действительно была эта Лиза и был у неё муж, человек интересный, творческий. Любил он выпить и жену свою тоже любил. Они никогда не ссорились, но только однажды его не стало. Соседи любопытные – стали выяснять, куда он делся, звонили Лизе, но она уехала в Ломоносов к матери. Спустя недели две кто-то даже милицию вызвал – все пенсионеры любопытны. Я общалась с её якобы-соседями. Все они уверены, что Христиан просто-напросто ушёл от неё.
Мечеть… Говорят, Лиза сменила веру – вот так вдруг и это было очень заметно. Христиан не одобрил этот шаг, но так сильно любил жену, что не смог упрекнуть её. Христиана все соседи любили. Он занимался с их детьми, обучал их иностранным языкам, а пенсионерам в силу своей профессии помогал бороться за свои юридические старческие права.
Я бы никогда не стала выяснять подробности чужой семейной жизни, тем более истории, где больше человеческой фантазии, чем здравого рассудка, если бы не этот белый кот.
7 ноября я шла к «Авроре» делать репортаж о том, как подрастающее поколение понимает октябрьскую революцию. От Горьковской я шла мимо Соборной мечети, куда родители почему-то с детства не рекомендовали мне заходить. Странно, красивое здание и религия как история. У входа стоял парень с сотовым и кричал мне:
- О! Подожди-подожди. Смотри, чего это с ним! Посмотри на этого кота! Или я дурак или у меня лыжи не едут.
Кота я сначала не заметила. Белый, ободранный, он спокойно сидел на асфальте, а парень крутился вокруг него, пытаясь сфотографировать.
- Смотри! У него глаза разные! У его разноцветные глаза. Ты когда-нибудь такое видела?! Это кот с разными глазами. Да? Ты видишь? Или я псих? Ну посмотри, посмотри!
Собрав материал у подножья «Авроры» и вдоволь пообщавшись с детьми, которые заявляли, что им интересно узнавать от стариков про революцию, я вернулась к мечети. Одна из служащих и рассказала мне про Лизу.
Кот до сих пор гуляет вокруг мечети. Кому-то кажется, что он символ того, что у человека в жизни должна быть только одна вера, кто-то считает, что должна быть одна жена. В Fish Fabric мне сказали, что у всех талантливых людей две жизни, которые идут параллельно друг с другом. Одна для себя, вторая для других, одна для жены, вторая для любовницы, одна для творчества, вторая для рутинной повседневности. И если этот человек начинает метаться от одной к другой, пытаясь что-то изменить или порвать одну из жизней (что невозможно априори), то у него это отражается на лице через глаза, которые вдруг меняют цвет. Буря утихнет – всё станет на свои места, а если нет… Если он никак не выберет, где же ему находиться, то он может превратиться в нечто нечеловеческое, в такой жалкий сгусток застывшего сомнения, в жалкий двойник самому себе.
Так по крайней мере думают в Fish Fabric.
Эта легенда живёт давно.
Она украшает город, застревая в его слезах.
6-10 ноября, 2004.