Поезд уже минут как пятнадцать отошел от станции, все пассажиры расселись по своим местам, и теперь самое время описать наших героев, чтобы представлять, с кем нам предстоит иметь дело.
У окна слева сидел Владимир Петрович, дородный мужчина лет 50-55, с густой шевелюрой, в дорогом костюме, чувствующий себя в плацкартном вагоне немного неуютно, предпочитавший в худшем случае купе, но в этот раз смирившийся даже с таким кошмарным вариантом, так как ехать ему было недолго. Владимир Петрович ни с кем не разговаривал, от предложений разделить трапезу отказывался, смотрел в окно и на часы.
У окна справа сидела Мария Глебовна Парщикова, захватившая с собой, чтобы не скучать в дороге, побольше еды: и малосольные огурчики собственного приготовления, и сваренные вкрутую яйца, которых этим летом было особенно много, за что спасибо пернатым друзьям, и котлеты, еще теплые, завернутые невесткой специально в фольгу, и чай в термосе, и пироги с ежевикой, брусникой, малиной и яблоками... Жаль вот только хлеб забыла. Собиралась-то долго, а главное не взяла. Если бы не сосед слева, то быть бы всю дорогу без хлеба, а уж тогда бы и еда - не еда.
Слева от нее сидел дядя Миша, живший, оказывается, с Марией Глебовной в одном районе, но вот как судьба распорядилась, что встретиться им пришлось только в поезде. Дядя Миша хорошо знал двоюродную сестру Марии Глебовны, Светлану Федоровну, работающую у них завклубом, а с ее сыном, Светланы Федоровны, дядя Миша одно лето работал в одной бригаде, вместе убирали картошку, тогда еще комбайн сгорел и лось в лесу с машиной столкнулся.
Напротив дяди Миши, рядом с Владимиром Петровичем, сидел Василий, студент, возвращавшийся из стройотряда, откуда гордо ушел, поругавшись со своим бригадиром и начальником отряда, которые, по мнению Василия, занимались откровенным грабежом своих же, негодовал он, товарищей. Работа в стройотряде была организована безобразно, тех денег, которых пообещали вначале, не предвиделось (это стало ясно с первых дней работы), питание на протяжении месяца, пока там пробыл Василий, было настолько отвратительным, что сейчас, глядя на сокровища Марии Глебовны, кружилась голова. Но мир не без добрых людей - добрая женщина поделилась. Дядя Миша угостил хлебом, а мужчина, сидевший у окна, сам не ел и место у столика занимал.
Напротив, на боковых местах, сидели отец и сын Зарайцевы.
Отец читал купленную на вокзале газету. В Грузии состоялось очередное покушение на президента. Старший Зарайцев, прочитав об этом, хмыкнул: то ли по поводу несчастного президента, на которого уже только в этом году было девять покушений, то ли по адресу непрофессиональных сотрудников службы безопасности, не способных предупредить покушения, то ли из-за того, что радикальной оппозиции никак не везло с реализацией плана разделаться с неугодной главой государства, то ли по всем этим причинам сразу.
Младший Зарайцев читал сказку. Дракон требовал от русской красавицы выйти за него замуж, а она отказывалась, хотя в предыдущей сказке, как хорошо помнил мальчик, русская красавица поцеловала чудовище, и оно превратилось в прекрасного принца, а в этой бедному дракону не дали ни одного шанса и отрубили все три головы. Младший Зарайцев захотел спросить отца, в чем тут дело, но, увидев его ухмылку, расхотел.
Пришла проверить билеты проводница Королева В.С., у которой из-за неприятностей по службе было очень плохое настроение. В прошлом рейсе контролеры поймали безбилетников, посаженных в вагон Королевой. Составили акт. Теперь она возвращалась и ожидала "административных мер", которые, при ее прежних многочисленных нарушениях, не оставляли ей никакой надежды на сохранение этого рабочего места. Придется искать новую работу, но где ее сегодня... Сергей Эдуардович, правда, приглашал к себе, но так тоже не за бесплатно все делается.
Еще час пути не прошел, а уже вышел дядя Миша, и на его место сразу села Катя, восемнадцатилетняя девушка, возвращавшаяся после двух недель отдыха в деревне домой, чтобы уехать на юг с родителями, которые пробудут там с ней месяц, а потом уедут, и она останется одна, что теперь ей будет разрешено, но надо было примерным поведением еще подтвердить свою серьезность, взрослость, самостоятельность и уважение правил, в знак понимания и соблюдения которых Катя и ездила в деревню, как бы скучно там ни было (родители это знали), к бабушке.
Тут и Владимир Петрович вышел, и Василий мигом уселся на его место, посмотреть в окно, но уже на следующей остановке вошла Эльвира Леонидовна, женщина почтенного возраста и солидных размеров, и потребовала уступить ей свое место, из принципа: не важно, у окна или нет, но раз на билете указано, то, значит, так и должно быть. Эльвира Леонидовна ехала с одной маленькой сумочкой, в которой лежали сборник кроссвордов, ручка, запас карандашей и резинка - стирать неправильные слова... Мария Глебовна, добрая соседка, правильно подсказала, как называется овощ на семь букв. Катя знала название фильма режиссера Федора Попова, получившего в прошлом году приз на кинофестивале в Берлине. Василий знал основной элемент политразантила, но не сказал, обиженный на Эльвиру Леонидовну за ее недопустимый тон, даже если она и права. Старший Зарайцев ошибся с африканским государством на «Н». Младший Зарайцев спал, но смог бы ответить на вопрос "первый русский военный корабль". Проводница Королева В.С. была уверена, что "областной центр" надо писать "Петербург", а не "Ленинград", а если это не так, то автора кроссворда надо привлечь, что, по мнению Эльвиры Леонидовны, было уж чересчур.
Когда младший Зарайцев проснулся, то на месте Марии Глебовны сидел подполковник Мишин, служивший в воздушно-десантных войсках. Спортивная фигура, высокий рост, мужественное лицо, роскошные усы, хитринка в глазах. Ни одного лишнего движения. Мгновенная реакция: падал рюкзак Василия с багажной полки... Для Эльвиры Леонидовны просто клад: столица Марокко, чиновник во Франции, вилочковая железа, разменная монета Турции, балет В.Гаврилина, английский химик, который установил строение РНК. Пошел в вагон-ресторан.
Пока подполковник Мишин отсутствовал, на его место сел Виктор, парень лет 25, страдавший глухотой. Ему с трудом, на руках, объяснили, что здесь занято, и Виктор, посмотрев в глаза каждому, не разыгрывают ли его, встал и вышел, сопровождаемый Эльвирой Леонидовной, крикнувшей через весь вагон проводнице Королевой В.С., чтобы она посадила его куда-нибудь. От Виктора пахло собакой, и еще долго-долго после его ухода держался этот запах. Подполковник Мишин, вернувшись, поводил носом, но ничего не сказал. Кате принес лимонад, который она просила.
Зарайцевы сменились молодоженами. Как пришли, сразу начали ругаться, то есть, вообще-то, продолжили.
Борис был недоволен, что все получалось не так, как он хотел: например, Наташа взяла и потратила почти все деньги, которые им подарили на свадьбу. Лучше бы что-нибудь стоящее купили, думал Борис, походивший в обиженном состоянии на промокшего под дождем воробья. Это было смешно и ему самому (Наташа направила на него свое зеркальце), но уж очень много денег потратили неизвестно на что, чтобы смеяться. Вернемся домой, поговорим серьезно, если, конечно, Наташа будет способна к этому. Только ведь и может, что тратить деньги и оправдываться.
Наташа не понимала и не хотела понимать, почему Борис злится. Да, денег потратили много, но зато как весело время провели! Теперь точно медовый месяц надолго запомнится (Борис с этим не спорил). А вкладывать деньги в шкаф или холодильник, телевизор или музыкальный центр - значит начать бесконечный марафон, от которого никакого удовольствия, "а только этот никому не нужный престиж". Сегодня телевизор, завтра покупать стиральную машину, а послезавтра начать копить деньги на гроб?! А жить когда?.. Что, не заработаем еще?..
Вскоре вместо Эльвиры Леонидовны, исчезнувшей даже не попрощавшись, на место у окна сел Барсуков, молодой человек лет 26, дрожавший, как будто ему было холодно. Он стал перелистывать сборник кроссвордов, оставленный прежней хозяйкой этого места, и как будто старался в нем что-то отыскать. На самом деле Барсуков не мерз и не любил кроссворды - просто он очень нервничал и еле сдерживал себя, чтобы не поделиться историей, которая с ним произошла, и тем, что он думает по сему поводу, но глядя на окружавших его людей, пассажиров, которые вроде бы готовы слушать все что угодно, все равно никак не мог решиться заговорить с кем-нибудь из них. Мысли и чувства переполняли его, но, как всякий культурный человек, Барсуков не мог позволить себе "справлять нужду" прямо там, где... Вот вроде у подполковника лицо располагающее, и кажется, что сердце у него доброе, но девушка, сидящая рядом, будет все слышать, а насчет нее, такой молоденькой и легкомысленной на вид, Барсуков не был уверен, что она сможет адекватно отнестись к его рассказу.
К радости молодого человека Катя вышла. Теперь соседкой подполковника стала Виолетта Георгиевна, учительница старших классов, с очень серьезным лицом, серьезным - по причине озабоченности заданием завуча Эммы Васильевны составить список гуманитарного класса. Виолетта Георгиевна открыла свое, специально взятое с собой в дорогу, чтобы время не пропадало даром, "досье" на будущих десятиклассников, достала ручку и чистый лист бумаги. Итак, кого бы она хотела видеть у себя на уроках литературы?.. Ее, вообще-то, немного отвлекал монолог Барсукова, что-то доказывавшего невозмутимому военному, но у нее был большой педагогический стаж, чтобы суметь абстрагироваться от такой помехи.
1. Абалдуева Лиза
2. Аджалов Аркадий
3. Архипов Антон
4. Баевский Виталий
5. Баевская Светлана
6. Берштейн Марина
7. Брагинская Наталья
8. Востриков Александр
9. Гинзбург Мира
10. Грачева Елена
11. Гришакова Мария
12. Елизаренкова Мария
13. Зимин Андрей
14. Иванов Всеволод
15. Любищев Юрий
16. Мусхелишвили Тамара
17. Николаева Татьяна
18. Папаян Роман
19. Петров Виктор Михайлович
20. Петров Виктор Николаевич
21. Постоутенко Маргарита
22. Селищев Евгений
23. Сигалов Вадим
24. Сыркин Яков
25. Тулдава Юлия
26. Шур Станислав
27. Янаева Валерия
Виолетта Георгиевна закончила писать, еще раз пробежала по фамилиям, похвалила себя с удачей (с таким классом будет одно удовольствие работать) и стала смотреть в окно, по-прежнему не обращая внимания на - уже диалог - Барсукова и подполковника.
Поезд ехал с большой скоростью, не останавливаясь. Полосы зеленого леса, вплотную подступавшего к путям, с неширокой линией голубого чистого неба сменялись краткими просветами станций:
Сосновый бор, Тороховичи, Померанье, Андрианово, Дивино, Новое Мальцево, Гладилицы, Шапки, Биберино, Ельница, Санаторий "Озерный", Осколово, Озерки, Легатово, Большеполье, Пчевжа.
В Пчевже, так как студент Василий улегся на верхнюю полку, проводница Королева В.С. посадила на его место бабушку Маню, ехавшую к своей дочери, муж которой, напившись, так ударил ее, что теперь постоянно болела голова и подташнивало, местный врач сказал о необходимости лечь на обследование, а так как мужа забрали в милицию (помимо жены он в тот день еще и с продавщицей магазина подрался), дети и работают и живут в городе (вырваться некогда), то за хозяйством некому будет присмотреть, и дочь попросила об этом мать. Бабушка Маня собралась по-быстрому и поехала. Хорошо, что проводница такая добрая попалась: впустила и денег не взяла. Да и ехать недалеко. "Одну остановочку-то всего".
Василий, проснувшись, спустился сходить в туалет, который оказался занят. Там мылся, чистил зубы и приводил себя в порядок Олег Николаевич. Ему предстояла встреча с Лидией Петровной, с которой он познакомился во время отпуска, но Лиде-Лидочке пришлось уехать через две недели, а Олег остался догуливать свой месяц. Однако выбросить Лиду из головы и найти новое увлечение Олегу Николаевичу не удалось, и он позвонил ей по телефону. Она, оказывается, ждала его звонка. После разговора, длившегося всего одну минуту, Олег Николаевич не слишком долго думал, где он проведет остаток своего отпуска.
Полусонный Василий, не дождавшись возможности воспользоваться туалетом, пошел в другой конец вагона, где место общественного пользования оказалось свободно. Выполнив поставленную организмом задачу, Василий стал возвращаться назад и споткнулся о вытянутые через проход ноги. Конечности в грязных сапогах принадлежали Исупову, выпившему где-то на халяву примерно литра два водки и теперь сладко и громко спавшему, развалившись почти по всей нижней лавке, загнав в самый угол, к окну, Олю, очень недовольную этим обстоятельством, тем более что исуповская голова лежала на ее полиэтиленовой пакете, который она не решалась вытащить, чтобы не разбудить пьяного мужика, способного неизвестно на что. Оля очень боялась пьяных, что знакомый психоаналитик объяснил ей как следствие ее детских страхов по отношению к отцу, и Оля не могла никак этого понять: ее отец вообще не пил, - но когда она рассказала об этом случае своей маме, то неожиданно узнала правду о своем настоящем отце, умершем, когда ей не было еще и двух лет. Василий поднялся, потер ушибленное место на лбу (будет шишка), посмотрел на Исупова и на Олю, посчитал их родственниками и пошел спать дальше.
На месте Барсукова, покинувшего поезд с хорошим, благодаря подполковнику Мишину, настроением, теперь лежала и никак не могла заснуть Воронцова, женщина лет сорока-сорока пяти, злившаяся на себя за то, что днем перед поездом хорошо выспалась. Читать нельзя - свет потушен, поговорить не с кем - все спят. Только и оставалось, что - лежать и слушать:
за стенкой кто-то раскатисто храпел,
глубоко и ровно дышал сосед слева,
часто ворочался парень наверху,
проехал встречный, остановка, лязг, команды диспетчера,
собака, залаявшая около вагона, звук разбитого стекла, свист, крики,
шаги, шелест одежды прошедшей проводницы,
один баран, два барана, три барана, пять баранов, шесть баранов, семь баранов, восемь баранов, десять барабанов...
один баран, два, барана, три барана, четыре барана, пять баранов, шесть баранов, семь баранов, восемь баранов, девять баранов, десять баранов, одиннадцать баранов, двенадцать баранов, тринадцать баранов, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восем...
Утром на боковых местах сидели новые пассажиры.
Макаренкова Юлия Сергеевна, севшая в Городище, улыбалась, вспоминая, как по радио в концерте по заявкам прочитали ее письмо, посвященное певице Назаровой ("лучшая певица отечественной эстрады, незаслуженно отодвинутая на вторые роли различными заезжими звездами и местными бездарностями"). Ведущий концерта по заявкам, закончив читать письмо, поблагодарил Юлию Сергеевну за внимание к передаче и передал песню в исполнении Назаровой, услышав голос которой, Макаренкова поняла, что любила совсем другую певицу (какую?). Улыбалась же она оттого, что сопоставила этот случай со своими неудачными тремя замужествами, когда она принимала - по причине любви - мужчин не за то, что они из себя на самом деле представляли.
Другое боковое место занимала женщина в черном платке и с кошкой в корзине, обтянутой сеткой. Кошку звали Алисой, и она временами - жалобно так - мяукала, привлекая к себе чье угодно внимание, но только не хозяйки. Алиса переезжала в город с дачи. Кошка чувствовала огромное облегчение, покидая дачу с ее огромными, по сравнению с городской квартирой, пространствами, не имевшими к тому же и четких границ, что совсем угнетало животное. Мир дикой природы, с которым впервые соприкоснулась Алиса, оказался наполнен огромным количеством неизвестным, манящих и в то же время пугающих запахов, от которых кошка просто теряла голову. А фауна?.. Собаки, коты(!), кошки, мыши, крысы, змеи, кроты, землеройки, голуби, чайки, воробьи, скворцы, дятлы, вороны, галки, кукушки, аисты, бабочки, комары, осы, мухи, пчелы, шмели, слепни, стрекозы, кузнечики, муравьи, жуки, червяки, окуни, караси, щуки... Дома-то все по-другому - Алиса уже предвкушала удовольствие (насколько животное может себе это позволить) от домашнего комфорта. Единственное, что ее смущало, - сетка над головой. Отсутствие свободы не нравилось кошке, пространство корзины было слишком для нее мало. Алиса к такому не привыкла - и мяукала.
Подполковник Мишин предложил Виолетте Георгиевне сходить вместе позавтракать. Учительница согласилась.
На белоснежной скатерти, рядом с ансамблем из перечницы, горчичницы, солонки, стаканчика с бумажными салфетками, вазочки со свежими ромашками, васильками и колокольчиками лежало меню. Виолетта Георгиевна посмотрела в графу "Завтрак", заполненную, надо признаться, довольно беспорядочно:
1. Каша пшенная
2. Каша рисовая
3. Каша манная
4. Яичница
5. Яйца вареные
6. Бутерброд с сыром
7. Бутерброд с колбасой
8. Бутерброд с бужениной
9. Масло сливочное "Крестьянское"
10. Хлеб черный "Дарницкий"
11. Хлеб черный "Бородинский"
12. Чай
13. Кофе отечественный
14. Кофе растворимый импортный
15. Сахар
16. Пирожное заварное с кремом
17. Булочка слоеная
18. Булочка сдобная
19. Лимонад импортный
20. Пиво отечественное "Жигулевское"
21. Пиво импортное баночное
22. Сок яблочный
23. Сок манго
24. Яблоки
25. Апельсины
26. Бананы
27. Конфеты
28. Шоколад
Виолетта Георгиевна заказала себе позиции 12, 15, 6. Подполковник Мишин, несмотря на ее протесты, заказал ей еще 24, 25, 26 и 28. Себя, проголодавшегося, тоже не обидел. Василий достал из рюкзака хлеб, уже засохший, и стал медленно его жевать, запивая водой из бутылки. Воронцова не ела, рассчитывая поесть дома. Макаренкова Юлия Сергеевна вообще-то взяла с собой шоколадку с орехами, но тоже не стала кушать: чего-то не было аппетита. Алису не кормили, и она, грустная, лежала в своей корзинке и даже не мяукала.
Скоро Воронцова сошла, передав Василию какой-то плоский предмет, который студент сразу положил к себе в рюкзак. Василий помог Воронцовой вынести ее вещи, а вернулся уже с другими, помогая новому попутчику, Михаилу Макарычу Шесткову, мужчине в возрасте и со шрамом над левой бровью. Михаил Макарыч был режиссером документального кино, специализируясь, в основном, на видовых фильмах. Сев у окна, он занялся тем, чем и должен был заняться Михаил Макарыч Шестков, - стал подыскивать натуру для своего очередного опуса (под который, правда, еще не нашел денег).
Болото, начавшееся сразу после станции, не заинтересовало документалиста. Шестков совсем недавно уже снял "Российское болото", фильм, сделанный полностью на природе, без единого живого человека в кадре, но зато с таким многозначным текстом, что лента сразу приобрела известность и теперь цитировалась где только можно.
Вот березовая роща с редкими вкраплениями осин, с маленькими, выходящими к железной дороге, проплешинами полянок вполне может подойти к тому тексту, который уже написал сценарист и его друг Кирилл Малыгин. Зеленый лиственный массив деревьев, ограниченный сверху синим небом, соединялся с землей, покрытой желтоватой, выгоревшей от засухи, травой при помощи белых с черным стволов. Если эту картинку можно будет повернуть с ног на голову, то это будет как раз то, о чем просил Малыгин, когда говорил о "кричащем молчании" закадрового голоса.
Неширокая речка, с растущими у берегов камышами, темно-темно-синяя, с яркими всполохами отраженного солнечного света на поверхности при малейшем дуновении ветра, разделяла пополам огромное поле между березовой рощею и сосновым лесом. Поле было засеяно с одной стороны клевером, с другой - на другом берегу - рожью. Хорошо будет встать где-нибудь посреди речки и давать попеременно панорамы рощи и леса, связывая их при помощи неба или, если повезет, птицы, летящей с одного края поля на другой.
Шестков решил записать координаты увиденного, в качестве системы отсчета избрав время от последней станции. Наручным часам Михаил Макарыча недавно исполнилось двадцать лет, и до сих пор они работали без единого ремонта, не в пример всяким современным, электронным. Один раз Шесткову вручили в качестве награды на фестивале кинодокументалистов электронные наручные часы, и коллеги, отдавая дань времени и моде, заставили его их носить. Михаил Макарыч тогда с большой неохотой заменил старые, к которым очень привык, на новые, обладавшие вроде бы такими удобными для работы достоинствами, как наличие микрокалькулятора, различные режимы фиксирования времени, большая память, отсчет долей секунды и т.д. Все так. Вроде бы действительно удобно. Но оказалось, что для работы-то как раз эти часы и не были приспособлены: они боялись сильных магнитных полей, любили только сухую, теплую погоду, возмущались излишней тряской и вообще были очень капризными. Один раз, в состоянии негодования, режиссер, когда часы в очередной раз показали свой норов, сорвав тем самым съемку, без лишних слов снял их со своей руки и с силой бросил в ярко-красную кирпичную стену, рявкнув на ассистента, бросившегося их подбирать. Потом Шестков достал из своего чемоданчика, в котором хранились всякие приспособления и "нужная мелочь", свои механические часы, завел, приложил к уху и улыбнулся, услышав их - такой родной - голос.
Официанта, наконец-то принесшего заказанное подполковником Мишиным и Виолеттой Георгиевной и играющего свою роль в нашей истории, звали Константином. Роста он был высокого, около двух метров, из-за чего ему в школе, в армии, в училище предлагали заняться баскетболом, волейболом, но Константин с детства ненавидел спорт во всех его проявлениях. Тем не менее был все равно очень строен и широк в плечах. Из одежды любил джинсы, одноцветные джемпера, белые футболки. Из обуви - ирландские кеды, которые заказывал своему дяде - дипломату. Костя предпочитал короткие прически, сильные одеколоны и никогда не пользовался дезодорантами, что некоторым женщинам не нравилось, но некоторые очень любили Костика за его запахи, и он отвечал им тем же. Среди коллег по работе пользуется уважением. С посетителями корректен и честен в рамках разумного.
Бананы, которые принес официант Константин, были доставлены в Россию из Колумбии сухогрузом "Владимир Малкин", названным так в честь знаменитого полярного исследователя. Сначала судно ходило с грузами в порты за полярным кругом, но из-за свертывания программы по освоению северных территорий было вынуждено переквалифицироваться в банановоз... ледокольного типа. Морякам это сначала понравилось, в смысле оплаты, заходов, безопасности, но многие, попробовав такой райской жизни, через пару рейсов стали списываться, так как исчезла - представьте себе! - романтика. "Бананы возить - не дело для настоящих мужчин", "Стыдно детям в глаза смотреть" и т.д..
Виолетта Георгиевна поблагодарила подполковника за фрукты и шоколад, а Мишин поблагодарил ее за компанию. Вместе они встали из-за стола и вернулись в свой вагон, по пути столкнувшись с ефрейтором Тетериным, отправлявшимся домой в двухнедельный отпуск, который он получил за задержание вооруженного нарушителя границы. Ранение, полученное Тетериным во время борьбы с нарушителем, оказалось не таким серьезным, и уже скоро ефрейтор снова был в строю и снова нес очередные наряды по охране государственной границы, во время одного из которых и получил сообщение по рации о награждении отпуском. Тетерин вытянулся перед Мишиным, но тот даже как будто не обратил на него внимания, увлеченный разговором с женщиной.
Солдат не обиделся на офицера, так как отлично понимал, какая трудная судьба у людей, посвятивших всю свою жизнь армии. Начальник их заставы, майор Сепягин, годами не выходил в отпуск, боясь оставить доверенный ему участок рубежей Родины без должного присмотра; на офицеров, находившихся у него в подчинении, нельзя было надеяться - не везло Сепягину с офицерами. Никто из них не рассматривал заставу в качестве своего дома, и все стремились побыстрее отсюда уехать, устроиться куда-нибудь поперспективнее, почище, потеплее, и это не могло не сказаться на их отношении к выполнению своих служебных обязанностей.
Взять хотя бы старшего лейтенанта Уханова. Умница, училище закончил с отличием, сметлив, интеллигентен, умеет играть на пианино, призер чемпионата округа по стрельбе из пистолета, любимец солдат, замечательный организатор, начитан, знание двух иностранных языков (свободно), общительный, великолепно рассказывает анекдоты, всегда опрятен, тщательно выбрит, подстрижен, отличный строевик, безупречный тактик, три нарушителя были пойманы лично им, вытащил лосенка из полыньи, а когда случился пожар в лесу, первым вызвался в отряд добровольцев по спасению нашего зеленого друга. Но и он, даже старший лейтенант Уханов, рассматривал свое пребывание на заставе лишь как развлечение, а в лучшем случае, как этап в своей карьере, ибо ждал-не дождался (и дождался) обещанного ему вызова, для того чтобы в составе военной миссии выехать за границу. Такое "временное" положение Уханова не могло не сказаться на его работе.
Вместо того чтобы проявлять строгость к солдатам и коллегам, Уханов предпочитал отделываться шуточками. Вместо того чтобы заниматься воспитанием воинов, старший лейтенант предпочитал пользоваться готовеньким, выбирая себе в подразделение самых умных и сильных ребят, которые и так все схватывали прямо на лету. Пользуясь дружеским расположением командования и коллег, неоднократно злоупотреблял им, предпочитал выполнять те задания, которые полегче и поэффектнее. Не любил грязной работы. Игнорировал требования насчет искоренения "дедовщины" среди своих подчиненных. Имел многочисленные странные, запутанные связи с женщинами, которые постоянно ему звонили, писали письма пачками, иногда даже приезжали, на что майор Сепягин смотрел сквозь пальцы, зная по себе, как тяжело молодому, полному сил мужчине обходиться без женщин.
В жизни начальника заставы было несколько случаев, когда он сознательно отказывал себе в удовольствии общения с женщинами, считая это желание расхолаживающим и дезорганизующим, но каждый раз впоследствии Сепягин разочаровывался в принятом решении, потому что грусть, хуже того, депрессия от отсутствия жизненно необходимых для мужчины занятий превращали в конце концов жизнь в ад, а службу в сплошную муку. Поэтому, какое бы беспокойство ему, как начальнику заставы, они бы ни приносили, он уважал желания своих подчиненных в том, что касалось женского вопроса. Солдата и офицера ничего не должно отвлекать от службы, считал майор, и был в этом все-таки не прав: тот, кто не может взять себя в руки, в частности, в вопросе с женщинами, мало чего добьется в жизни. И лучшим примером этому был сам майор Сепягин: да, в молодости было очень тяжело противиться своей природе, но только поборов, выстояв против нее, он смог стать тем, кем стал.
Ефрейтор Тетерин недавно решил поступать в офицерское училище. Майор Сепягин обещал дать ему рекомендацию. Подполковник Мишин предложил Виолетте Георгиевне и пообедать с ним, но учительница, разочаровав военного, только развела руками: ей скоро выходить. Встречать ее должен будет - такая замечательная подробность для Мишина - муж, Марк Романович, сильно располневший за последнее время начальник отдела реализации крупной коммерческой фирмы, занимающейся изготовлением дорожно-строительной техники, что - при общем падении уровня производства в стране - было не только прибыльно, но еще и весьма патриотично.
Незадолго до этого на одной из остановок в вагон вошел Тарас Назарыч Григорьев, пенсионер 78 лет, с плохим от старости зрением, тугой на уши еще с детства, когда его оглушило взрывом динамитной шашки, посредством которой взрослые мужики из их деревни глушили рыбу. Тарас Назарыч к тому же страдал ревматизмом, слабой формой туберкулеза, мучился от грыжи в паху. Часто болела голова, покалывало в сердце и вечно мерзли ноги. Старик еле-еле ковылял по вагону при помощи своей палочки, несколько раз останавливался для отдыха, а увидев пустующее место Виолетты Георгиевны, сразу сел. Тут хозяйка места вернулась в сопровождении подполковника, и Тарас Назарыч мигом встал и, несмотря на протест Виолетты Георгиевны и уговоры Мишина, пошел искать свое законное место.
Василий с Михаил Макарычем, не обращая ни на кого внимания, играли в карты. В дурака. Первым проиграл Василий. Во второй раз дураком оказался документалист. Следующая игра закончилась как бы вничью, по мнению Василия, но опытный и знающий жизнь Шестков возражал против этого, считая, что в картах обязательно есть выигравший и проигравший. Четвертая партия показала, что студент-то поумнее будет. Пятая поставила это под сомнение. Шестая продемонстрировала, что молодость не готова уступать. Следующие три игры доказали, что у стариков есть еще порох в пороховницах. Десятый поединок начался с того, что при первой раздаче на руках у Василия оказались одни козыри, и он выдал это своим возбуждением. Михаил Макарыч сразу и подыграл так, что его противнику пришлось мгновенно расстаться со всеми козырями, что как бы уже предрешало результат, но тут к Василию опять пришли одни козыри, и Шестков, обвинив сразу всю молодежь в неумении мешать карты, сдался, даже не попытавшись.
По вагону прошел из одного конца в другой продавец газет, положив на каждый стол по пачке. Только Макаренкова Юлия Сергеевна заинтересовалась периодической печатью. В пачке на ее столе лежали: "Комсомольская правда", "Страшная газета", "Ничья правда", "Известия", "Аргументы и факты", "Общая газета", "Голубой экспресс", "Хроника Судного Дня", "Новости от Марины", "Старое мышление", "Новое поколение", "Занимательные кроссворды", "Совершенно секретно", "Газета советов"... Юлия Сергеевна не смогла ничего выбрать - уж больно дорого (судя по коряво написанным числам на газетах) просил продавец, оказавшийся к тому же еще и немым, что совсем отпугнуло бедную женщину.
Унесли Алису, и напротив Юлии Сергеевны сел Евгений Касапян, по национальности русский, возрастом около 35 лет. Евгений до недавнего времени работал сварщиком на строительстве комплекса очистных сооружений Горского металлургического комбината. До этого он участвовал в возведении новой плотины около Михайлова. Перед плотиной были и высоковольтная линия в какой-то невообразимой глуши, где и электричество-то непонятно кому было нужно, и нефтеперерабатывающий комбинат под Котласом, и ледоколы на Балтийском судостроительном, и решетки для кладбищ. Работал Евгений Касапян и в ремонтной бригаде трамвайно-троллейбусного управления г. Москвы. То есть имел опыт. Тем не менее сварщиком он стал не сразу, поменяв перед этим огромное количество профессий, но ни одной из них так не увлекся, как работой сварщика. Настоящая жизнь с этого момента только, можно сказать, и началась.
Виолетта Георгиевна ушла к своему Марку Романовичу, и подполковник Мишин заскучал бы, если бы не присоединившийся к "славной компании", как он сам ее назвал, веселый бородач Силантий с гитарой. С согласия присутствующих Силантий исполнил три песни подряд. Гитара была расстроена, вокальных данных, в чем честно признался сам певец, у него не было, но зато его исполнение брало за душу искренностью, простыми и чистыми эмоциями, понятными всем по-жизненному правдивыми историями.
В первой песне, автором которой был сам Силантий, как и всех остальных произведений своего репертуара, рассказывалось про геолога, нашедшего в далекой тайге месторождение золота, которое он назвал в честь своей любимой. Геолог, пел Силантий, никому не сообщил о своей находке и даже отметки на карте не сделал, решив преподнести сюрприз ко дню рождения своей любимой. И тут, вернувшись на базу, геолог получает письмо от нее, в котором она извиняется перед ним, благодарит за счастье, подаренное ей им, и сообщает, что выходит замуж за другого. Однажды геолог ушел в тайгу и не вернулся. Так золотое месторождение и осталось не открытым.
Вторую песню пришел слушать почти весь вагон: проводница Королева В.С.; Мишка и Сережка Геращенко, братья-близнецы 12 лет; Настя Беспамятных, продавщица универмага, девушка 20 лет; Кирилл Ефимович Ефремушкин, пожарный, мужчина 38 лет; тетя Катя с племянником Петей, мальчиком 6 лет, беженцы из Туркмении; Диана Викторовна Можара, врач-ветеринар, 43 года; Филипп Гончих, бухгалтер зверосовхоза, мужчина неопределенного возраста с веселыми глазами и отсутствующими передними зубами; Степан Лукич Катык, дедушка 80 лет, седой как лунь; и многие другие.
С третьей песней вышел небольшой казус. Во время исполнения Силантий, разойдясь не на шутку, с такой силой ударил по струнам, что одна из них лопнула, прервав песню. Воцарилась тишина, фоном к которой стучали колеса. И тут все услышали, что кто-то заплакал по судьбе заброшенного на одинокий необитаемый остров летчика, самолет которого сбили "проклятые враги". Это плакала Нина Харитоновна Осташко, с первым мужем которой случилась примерно такая же история, за исключением острова, ибо упал он в пустыне, где и умер от жажды. Ни с каким другим мужчиной Нина Осташко не была так счастлива, и хотя с тех пор много перемен произошло в ее жизни, фамилию - в память о первом муже - она сохранила прежней. Глядя на нее, прослезилась и медработница санатория для инвалидов войны Надежда Савельевна.
Платон Спиридонов, мужчина лет 40-45, подал Нине Харитоновне Осташко стакан воды. Платон считал, что женщины не должны страдать, потому что прошлое "этой страны" и так уже достаточно выжало из них слез, на долгие века вперед женщины выполнили план по горю и страданиям, и только реформы в области женского права помогут как-то изменить их жизнь. Вот. А начинать нужно с малого, вот с такого стакана воды. Платон Спиридонов был заместителем главного редактора феминистского журнала "Женский род". Пока удалось выпустить только первый номер. Раскупался, вообще-то, вяло, но для начала это считалось естественным.
Незаметно, как-то в суматохе, исчез Михаил Макарыч Шестков, и вот тут-то и появился Денис со своим чемоданом с плохо работающими замками. Когда поезд почему-то резко затормозил, Денис выронил чемодан, замки отстегнулись, и на пол высыпались: банка консервированного зеленого горошка, вафельное полотенце, книга, завернутая в прозрачную белую бумагу, пластмассовая фляжка, кусок курицы в целлофане, пара грязных носков, синий свитер с протертыми локтями и пижама в желтый цветочек на черном фоне. На самом Денисе были белые брюки, голубая рубашка с короткими рукавами, открывавшими татуировку на обоих предплечьях, красные носки и коричневые сандалеты. Глаза у Дениса были карие. Клочковатые рыжие усы. Стрижечка под бокс, не совсем профессионально выполненная. Оттопыренные уши.
Мама Дениса, Елизавета Павловна Ненько, жила в Санкт-Петербурге, в центре города, в огромной квартире, доставшейся ей от мужа, крупного авиаконструктора.. В квартире было пять комнат, зачем-то две ванны, 30-метровая кухня, длинный балкон. Третий этаж. Лифт. Метро в пяти минутах ходьбы. Квартира недавно была отремонтирована за счет шведа, который жил этажом выше и умудрился (хваленая шведская аккуратность) забыть закрыть кран с горячей водой и затопить не только свою, но и квартиру Елизаветы Павловны, и хотя ущерб от потопа был не такой большой, швед не стал спорить с соседкой-скандалисткой, так как жил в своей квартире нелегально.
Тетя Дениса, Дарья Павловна Реутова, по второму мужу - Удовенко, жила в Москве и, хотя уже давно по возрасту была на пенсии, продолжала работать, так как не мыслила своей жизни без подъема в семь утра для того, чтобы идти на завод. Должность у нее теперь была, конечно, не та, что раньше, в пору ее молодости и зрелости, но Дарья Павловна хорошо понимала: старые должны уступать место молодым. Есть в жизни (и в работе, соответственно) такие области, в которых компетентны только старые, пожившие на этом свете люди, с присущим только им опытом, углом зрения на происходящее вокруг, люди, которым уже никуда не надо спешить, никого не надо обгонять. Примерно такое место и занимала Дарья Павловна Реутова-Удовенко на своем заводе, и многие из начальников удивлялись, почему они раньше не догадывались о том, чтобы таким образом использовать потенциал пенсионеров. Удивлялись и радовались, глядя на работу Дарьи Павловны.
Брат Дениса с чемоданом, Илья, играл нападающим в московской футбольной команде "Речник", выступающей в первой лиге. Самым лучшим сезоном для Ильи стал 1989 год, когда он был признан лучшим бомбардиром и даже получил приглашение от "Динамо", но не принял его, так как очень уважал своего тренера, считавшего, более того, уверенного, что "Речник" сможет подняться до высшей лиги, если из команды не будут уходить сильные игроки. Однако заинтересовать сильных футболистов не удалось, и они один за одним покидали команду. На настоящий момент только Илья и его тренер остались в команде из состава 1989 года. Постепенно снизился класс игры и самого Ильи: мастерство не совершенствуется в игре со слабыми противниками - в первой лиге других не было. Илья очень переживал неудачи свои и "Речника", а Денис еще подливал масла в огонь, называя брата "самым выдающимся дураком 1989 года".
Жена Ильи, Наталья, или Натаха, как ее называл Илья, была женщиной, что называется, в самом соку. Красивая жутко, но красота ее была не журнальная, а природная, женская, которую не объяснит ни один специалист, а просто замолчит, если увидит ее. Наталье не нужна была модная одежда - все, что она носила, становилось красивым, элегантным, и знакомые постоянно у нее спрашивали, где она покупает себе одежду, и удивлялись, услышав ее ответ. Наталье не нужна была косметика - от природы тонкие, черные брови, длинные ресницы, алые губы делали ее лицо неотразимым. И дело даже не столько в каких-то отдельных элементах ее лица, фигуры (описывать их - неблагодарное занятие), сколько в общем, идущем откуда-то изнутри обаянии ее существа. Елизавета Павловна, ревнуя ее к сыну, часто ругалась с Натальей, когда они приезжали к ней в гости, в Ленинград, теперь, соответственно, Санкт-Петербург.
Единственным, что примиряло Елизавету Павловну и Наталью, был 600-серийный американский телевизионный фильм, закупленный одним из каналов российского телевидения. По сведениям Ильи, который где-то об этом слышал, в Америке уже снято 300 серий продолжения, и вскоре оно выйдет на заокеанские телеэкраны, а у нас пока показали только 125 серий первой части. (Отстаем, как всегда.) Сериал был наполнен, по мнению обеих женщин, убеждавших Илью (Денис слушать ничего не хотел по поводу телевидения) в ценности произведения американских кинематографистов, истинно жизненными проблемами, а не высосанными из пальца, как это имеет место быть в продукции отечественных «телеподмастерьев».
Однажды Денис шел по улице и увидел Наталью, идущую навстречу ему с какой-то девушкой. Денис попросил жену брата познакомить их. Девушку звали Викторией, «но можно еще и Викой». Часто краснела, но от этого становилась еще более привлекательной. Она училась раньше вместе с Натальей в одном институте, но ушла из него, почувствовав, что химия - это не ее призвание. Теперь, окончив библиотечный техникум, Вика работала заведующей отдела в библиотеке одного научно-исследовательского института. Работа ей нравилась, и она собиралась учиться дальше, но уже на вечернем, так как «первейшее условие настоящего образования - это синтез теории и практики». Как Денис ее в этом понимал!
Вика жила на окраине города, и чтобы добраться до ее квартиры (весьма уютной и дешевой - по причине удаленности от центра), нужно сесть на метро, проехать потом на трамвае 10 остановок, после чего еще минут 20-30 – «в зависимости от скорости и направления ветра» – пешком. Можно еще, конечно, и по-другому: метро плюс электричка, но это и дороже, да и расписание у электричек постоянно меняется. Лучше всего, разумеется, на такси, но что же это должна быть за страна, где библиотекарши домой после работы на такси ездят?! Во всяком случае наша не такая.
У соседей Вики по лестничной площадке, Петра Ивановича и Валерии Дмитриевны Фаталиевых, был сын, который в настоящий момент находился в заключении, осужденный по статье «нанесение тяжких телесных повреждений». Родители - еще бы нет - были уверены в том, что их мальчик не виноват, что его подставили дружки, что произошло досадное недоразумение, что адвокат никуда не годится, что судья явно получил взятку, что в жизни всегда страдают честные люди, что никакого порядка в стране не стало, да и не было никогда. Вернуться сын должен был через два года, а если будет вести себя хорошо, если тюремное начальство не будет придираться к мелочам, если попадет под амнистию, если восторжествует - «наконец-то» - справедливость, если «праздник придет и на нашу улицу», то и того раньше.
Павел, так звали знакомого Дениса, которого он как-то встретил на улице и попросил позвонить, так как «сейчас, извини, некогда», сообщил ему по телефону, что Алена Игнатьевна уже умерла, а на ее месте теперь Эрнест Алексеевич, которого Денис не мог знать, потому что он тогда у них еще не работал. «Ничего мужик». Зарплату повысил. Выгнал «наших знаменитых пьяниц». Запретил, правда, до лучших времен все празднества и банкеты. Когда наступят лучшие времена, не назвал, отделавшись туманным «это от вас самих зависит». В остальном, как сказал Павел, ничего кардинально не изменилось. Не стоило Денису все-таки увольняться. По мнению Павла, стоило пойти с Аленой Игнатьевной на компромисс, а там, смотришь, пришел бы и Эрнест Алексеевич, с которым бы Денис точно ужился. Хотя, конечно, кто же мог тогда такое предположить, тем более что Алена Игнатьевна чувствовала себя великолепно и собиралась прожить еще лет сто.
В театре Павел уже давно не был. Последний раз ходил на какую-то премьеру в один из новых театров. Названий пьесы и театра не запомнил, что уже говорило о качестве спектакля, хотя к мнению Павла относительно театра, Денис это хорошо помнил, следовало относиться с известной долей осторожности, так как он в юности мечтал стать актером и несколько раз - безуспешно, понятно, - пытался поступать в театральные училища и институты. Павел во время спектакля сразу ставил себя на место какого-нибудь исполнителя (чаще всего, почему-то, роли главного героя) и представлял в уме, как бы он сыграл на его месте, из-за чего его оценка спектаклю очень зависела от того, кто кого переиграл. В последнее время увлечение театром стало спадать. Работа. Семья. Тяжелые времена. По телефону всего не рассказать. Денис предложил встретиться и посидеть где-нибудь.
Да, жизнь - интересная штука. Иногда все кажется таким простым, ясным, состоящим только из самого себя, что, кажется, сделай еще один шаг - и раскроются тайны Бытия, и настанут блаженные времена. Но вот шаг сделан, и вместо окончательного итога появляются новые факты, опровергающие прошлую твою теорию. Еще шаг - еще факты! Еще... - еще... И так без конца... И лишь в редкие моменты, когда иллюзия Истины настолько сильна, что затмевает Разум и заставляет полагаться только на Сердце и Душу, наступает видение Царства Порядка и Вечности, источника всех наших надежд и стремлений. Нашего интереса к жизни на ***.
Я никогда ни с кем не спорю. Если кто-то в чем-то убежден и стоит на своем, то может случиться так, что переспорив его и убедив в обратном (я имею такой печальный опыт), сломаешь ему тем самым жизнь. То, во что он верит, нужно ему, возможно, не ради какой-то истины, а ради ощущения порядка в этой жизни, в этом мире. Безусловно, правда нужна, но такая, чтобы не путала, а успокаивала, внушала уверенность в себе, в своем будущем. Да, я уверен, есть и другие точки зрения относительно правды, обязательно кто-то будет со мной не согласен, и я готов их выслушать, но спорить не буду. Время покажет, кто из нас прав. Или не покажет.
Поезд остановился на станции Большие Ямы. Легенда гласила, что Петр Первый, проезжавший здесь однажды в Архангельск, так измучился от неровной дороги и постоянной тряски в карете, что был вынужден выйти и пойти пешком. Дойдя до ближайшей деревни, царь повелел найти старосту и выпороть его «за нерадивость и глупость» (последнее выяснилось при общении царя с мужиком) и чуть ли не сам принял участие в наказании. Великий реформатор лично назначил нового старосту и пообещал ему, что если он, то есть царь, на обратном пути будет пить вино и хоть одну каплю расплескает на этой дороге, то все мужики деревни, а новый староста в первую очередь, еще позавидуют прежнему старосте, тому, как он легко отделался. В легенде ничего не говорилось о том, проезжал Петр Первый обратно или нет, а история не подтверждает и того, что он вообще здесь был когда-либо. А ямы и по сей день еще не засыпали. Как удалось здесь еще железную дорогу построить, ума не приложу.
Здание вокзала представляло из себя типичное строение, какие встретишь на всем протяжении от Сахалина до Мурманска. Может, отличалось только тем, что недавно было выкрашено в ядовито-желтый цвет, из-за чего выглядело как бы отремонтированным. Некоторые окна были заделаны фанерой, а дверь в помещение вокзала со стороны перрона к моменту прибытия поезда забивалась досками. Рядом с работающими плотниками, у стены, стояла готовая повеситься на неопределенный срок табличка «Идет ремонт. Вход осуществляется со стороны города».
Тимур молча попрощался с родными, взял чемодан, сумку и поднялся в вагон. Место подполковника Мишина, сошедшего где-то за полчаса до этого, ему не понравилось, что было не мудрено: у Тимура было отвратительное настроение. Не только из-за того, что не хотелось уезжать, но и из-за того, что Люся все-таки не пришла его провожать, побоявшись все-таки мнения односельчан, единогласно осудивших ее поведение. Не пришла, потому что не хотела раздражать односельчан еще больше - ей тут жить. Тимур этого не понимал и не хотел понимать. Он вообще считал, что после всего случившегося она должна была с ним уехать. А она даже не пришла его проводить. Что ж, пожалеет!
Тимур посмотрел в окно. Родственники уже ушли, и на перроне стоял только милиционер, Олег Гвоздев, недавно отслуживший армию двадцатидвухлетний парень. Взяли его на эту работу сразу, даже не читая характеристик и безо всяких рекомендаций, которые, к слову сказать, у него были. Милиция остро нуждалась в кадрах и тем более молодых. В большинстве сильные ребята сейчас шли в бизнес, уезжали в областной центр, и весь порядок в районе пока держался на стариках-ветеранах, которых больше уважали за возраст, чем боялись как власть. Олег Гвоздев был находкой, очень редкой и очень ценной. Появилась надежда, что демобилизованные ребята, увидя такой пример, последуют ему. Олег прекрасно сам это осознавал, и даже за тот короткий период, пока работал в милиции, успел два раза выступить в местной школе перед выпускниками. Такой, кажется, замечательный парень, но и он... (Не стоит раньше времени говорить об этом.)
За углом здания вокзала, укрывшись в тени, невидимая никем стояла молодая женщина. Очертания ее фигуры указывали на то, что она беременна. Рядом с женщиной стоял чемодан, а на нем узелок с пирогами, вареными яйцами, головкой сыра, бутылкой молока, куском сала, кругом домашней колбасы и половинкой буханки хлеба. Содержание узелка говорило о том, что он предназначался кому-то другому. Ласточки над головой женщины сновали туда-сюда, обустраивая свое новое гнездо. Женщина смотрела на птиц, на поезд и плакала тихо и без слез, так, как умеют плакать только сильные женщины. Поезд тронулся, но она так и не вышла из своего укрытия. Поезд ушел. Женщина дождалась, пока перрон не покинул милиционер Олег Гвоздев, взяла чемодан, узелок и пошла, по-смешному переваливаясь, в направлении остановки автобуса.
Дед Федот, сколько себя помнил, всегда продавал фрукты и ягоды из своего сада пассажирам проезжающих поездов. Не стало исключением и это лето, особенно богатое на сливы и красную смородину. Дед Федот - в этом был его принцип - никогда не пользовался химикатами, и поэтому, зачастую проигрывая в количестве, старик всегда выигрывал в качестве своих фруктов и ягод. Торговля шла бойко. Продавец легко шел на компромисс с покупателями, когда дело касалось цены, и поэтому никогда не мучился с реализацией. Цена, конечно, имела значение, но главным для него было то, чтобы дары природы приносили удовольствие, а не сгнили, а к цене всегда можно будет приплюсовать доброе слово, которое скажут покупатели. Многие проводники проходящих поездов хорошо знали этого угрюмого на первый взгляд старика и советовали пассажирам покупать фрукты и ягоды именно у него, а иногда просто разрешали деду Федоту проехать остановочку-другую и пройтись по вагонам.
Марина слив не любила. И яблок не любила. Марина любила груши. Еще Марина любила слушать музыку. Наденет наушники и может часами просидеть, останавливаясь лишь на момент замены кассеты или смены батарейки в своем плейере. Девушка старалась не делать слишком громко, чтобы не раздражать соседей, сидящих вокруг, но то, что было тихо для нее, было очень громко для Галины Мокроусовой, инспектора отдела кадров Барановского тракторостроительного завода, женщины в возрасте и с несложившейся личной жизнью. Когда женщины ругаются, то, как говорит Сан Саныч Михайлов, шофер по профессии и по призванию, сливай воду. И тут самое главное, если следовать его совету, - не встревать. У него по этой части был большой опыт.
Слева у окна по-прежнему сидел Денис, вспоминавший, кому он задолжал деньги, и размышлявший о том, кому нужно отдавать в первую очередь, а кто может и подождать. Порядок возращения долгов превращался для Дениса в сложную, но интересную политическую задачу с большим количеством условий: одному нужно вернуть деньги независимо от суммы, потому что человек обладает такими связями, которыми не обладает Денис; другому - потому что сумма слишком велика, и хозяин денег сделает все, чтобы их себе вернуть, не пренебрегая незаконными методами; третьему - по причине хороших дружественных отношений, стоящих того, чтобы их не порывать; четвертому - может в следующий раз не дать; и так далее. И это при том, что нужно еще придумать, откуда взять деньги.
Справа от Дениса все так же находился студент Василий. Бывший стройотрядовец мечтал о своем скором возвращении домой, о горячей ванне, в которой можно будет лежать хоть вечность и никто не будет торопить, стучать в дверь кулаком и ногами, ругаясь матом. Василий мечтал о своем диване с белоснежными простынями, мягкой подушке в наволочке, пахнущей тем, чем должна пахнуть наволочка, о яичнице из пяти яиц (не меньше!), о встрече со своими друзьями и подругами, которые любили Василия за то, что он такой, какой он есть, а не за то, способен ли он выполнять норму или воровать на соседней стройке кирпич и рубероид. Молодой человек, воспитанный родителями-интеллигентами, представлял себе спокойную, умную и ироничную беседу за чашкой чая и многое, многое другое.
Напротив Василия, закрыв глаза и мурлыча какой-то мотив, сидел бородач Силантий в футболке с надписью на английском языке. Начинаясь на груди, текст уходил на спину, продолжаясь там и снова выходя на грудь, но только уже чуть ниже, соответственно. Таким образом, если вы имеете возможность смотреть на Силантия только с одной стороны, то прочитаете - если со стороны груди - начало и конец выражения, которые, если их рассматривать в качестве отдельных фраз, образовывали противоречие, алогизм. Однако содержание «спинной» (невидимой) части текста примиряло начало и конец, превращая футболку, заурядную спортивную футболку, в подобие философского сада камней. Это был подарок Силантию от одного новозеландского туриста, с которым он познакомился по время фестиваля авторской песни в Калуге и который почувствовал в веселом бородаче и его песнях родственную душу.
Место у окна справа было временно пусто. У Тимура немного улучшилось настроение, и он пошел искать по вагонам знакомых и земляков. Тимур не мог - такой уж он был человек - просто так сидеть сложа руки, и уж если тратить время на переезд в поезде, то с пользой. Даже в самолете, когда ему приходилось куда-нибудь лететь, даже если продолжительность полета составляла всего час, он вставал и шел искать тех, с кем можно было бы поговорить, а если не находил таких, то заводил новые знакомства. Без информации, так считал Тимур, сегодня жить нельзя. Нужно знать, что происходит с людьми, что они чувствуют, чем дышат. Но важна не просто информация, любил подчеркивать Тимур, важна достоверная информация, и поэтому нужно узнавать новости от людей, которых знаешь и которым веришь. Тогда никогда не случится, что реальность преподнесет тебе сюрприз. И нужно другим рассказывать о том, о чем сам знаешь, чтобы помочь им. Каждый нуждается в помощи. Но помогать нужно своим.
На боковых произошла небольшая рокировка. У Юлии Сергеевны Макаренковой от того, что она сидела против движения, закружилась голова, и Евгений Касапян, русский сварщик, уступил ей свое место. Юлия Сергеевна не совсем любила, когда ей вот так, вроде бы ни за что, делали добро. У женщины, много повидавшей на своем веку, был на такие ситуации свой взгляд: ничего не делается просто так, за все надо платить, а так называемая бескорыстность - всего лишь миф, за которым скрывается какой-нибудь тайный расчет. Иных людей такой взгляд на поступки людей раздражает, а другие услугу за услугу считают самым обыкновенным проявлением воспитанности. Последних было больше среди знакомых и друзей Юлии Сергеевны, разумеется. Чем ответить на поступок Евгения, женщина еще не придумала - плохо себя чувствовала. Но можно не беспокоиться - придумает.
Касапян же ничего не ждал, а просто надеялся, что травма большого пальца левой руки не будет на новом рабочем месте его особенно отвлекать и не повлияет на работоспособность. Палец временами сильно ныл, но врач сказал, что это естественно - значит происходит заживление. Хуже дело обстояло с зубами, которые хоть в настоящий момент и не особенно беспокоили, но Евгений понимал, что это до поры, до времени. Проведя в очередной раз языком по зубам, сварщик констатировал, что новых дырок не появилось, однако размеры старых увеличились. Евгений Касапян мало чего боялся, но бормашина была его страхом номер 1, страхом, который унижал и мучил взрослого, сильного мужчину, не меньше, чем зубная боль.
На самой верхней полке, среди багажа лежал таракан с отдавленным брюшком. В прошлой жизни бедное, умирающее животное было человеком, которому очень везло с учителями. Одна из них, Ираида Геннадьевна, учила своих детей, в смысле, учеников, тому, что все, чему они научатся в школе, пригодится им в жизни. А поэтому нужно все запоминать и выполнять домашние задания. В качестве примера пользы любого приобретенного знания она приводила себя: будучи молодой, выучила немецкий язык, который совсем неожиданно взял да и понадобился, потому что началась Отечественная война. Он, вспомнил таракан, тогда еще пошутил, зло пошутил, что не потому ли и война началась с немцами, что нужно было что-то делать с познаниями Ираида Геннадьевны в немецком языке, который бы в мирной жизни ей ни за что бы не пригодился, и, может быть, тогда не надо уметь стрелять, чтобы не возникло необходимости кого-то убивать. Как говорится, если звезды зажигают, значит, рыбак рыбака видит издалека. Умер. Кто-то он теперь?..
Зоя, чтобы успеть на поезд, стала ловить машину. Долгое время никто не останавливался. Зоя уже начала нервничать: чего доброго и на машине уже будет не успеть. Ругать кого-то за то, что она опаздывала, Зоя не собиралась - сама виновата. Даже если на кого-то понадеялась, а он(а) подвел(а), все равно сама виновата – значит не смогла убедить, насколько от него(нее) много зависит. Такая позиция дорого обходилась Зое - ее всепрощенчество часто признавалось другими за слабость и неуважение себя. А если не уважаешь себя, то не сможешь уважать и других. Разобраться в том, соответствует это истине или нет, уважает ли она себя, других или нет, Зоя сама никак не могла: вроде кого-то она искренне уважала - или она обманывала сама себя?.. Наконец-то нашелся добрый человек, водитель «Запорожца». Остановился.
Автомобиль «Запорожец» модели ЗАЗ-968М имеет закрытый двухдверный цельнометаллический кузов несущей конструкции. Съемными узлами кузова являются передний и задний капоты и двери. Компоновка механизмов и агрегатов шасси автомобиля увязана с принятой компоновкой пассажирского помещения кузова. При сравнительно небольших габаритных размерах автомобиля внутренние размеры пассажирского помещения кузова обеспечивают наибольшее удобство посадки и комфортабельность езды трех пассажиров и водителя. «Знаем мы эти удобство и комфортабельность!» Однако выбирать не приходится, когда опаздываешь на поезд.
Водитель, по всей видимости, плохо знал город. Вместо того, чтобы поехать по Владимирскому, попасть на Рихарда Зорге, через Минскую площадь, улицу Степана Разина, мимо завода «Турбостроитель» и стадиона «Турбина», поехали сначала по Парковой, потом аж по проспекту Рубеж Славы, выехали неизвестно куда, какие-то гаражи, переехали канал (Господи, куда нас занесло!), мимо городского кладбища (все там будем, но пока проехали мимо), мимо овощной базы и - не может быть! - выехали прямо к вокзалу. До отправления поезда оставалось еще 15 минут.
У Зои была очень интересная судьба. Мать Зои, Любовь Григорьевна Беляк, потомственная ткачиха, не хотела, чтобы дочь пошла по ее стопам, а поэтому с ранних лет развивала в ней художественные наклонности. Зоя в детстве одновременно занималась рисованием, пением, ходила в детский театр и мульт-студию. Любовь Григорьевна очень внимательно следила за тем, какое из дарований разовьется в ее девочке больше всего, к какому виду искусства у дочери наиболее лежит душа. Долгое время между собой спорили пение и хореография - последней Зоя увлеклась позже всех. В конце концов не выиграли ни пение, ни хореография - дочь, к тому времени четырнадцатилетний угловатый подросток, стала сочинять стихи. Вовремя заметив это, Любовь Григорьевна устроила Зою в студию при Дворце детского и юношеского творчества, которую в то время возглавлял замечательнейший детский поэт Владимир Сергеевич Коньков. Поэзия с того времени осталась самым сильным увлечением дочери... Мать не особенно разбиралась в творчестве Зои, особенно в произведениях последних лет, но это и не входило в ее задачу. «Лишь бы не в ткачихи!»
Отец Зои, Артур Валерьевич Беляк, больше занимался собой, удовлетворением своих желаний, чем женой, дочерью и сыном (у Зои был еще младший брат). Артур Валерьевич хорошо зарабатывал, любил сильные ощущения и поэтому постоянно искал и находил какие-нибудь экзотические удовольствия: то на собачьих упряжках проедет всю Якутию, то попробует новую модель дельтаплана в горах Кавказа, то поедет во Францию лазить по подземным пещерам или, наоборот, в Америку ползать по небоскребам. Все, о чем он узнавал из прессы, по телевидению из рубрик типа “На грани”, сразу становилось целью его жизни. Денег на это, конечно, тратилось море, но Артур Валерьевич никогда себя не ограничивал. Часто из-за этого скандалил с Любовью Григорьевной. Еще чаще по другому поводу: дочь и сын нуждались в отце, в его заботе, тепле и ласке, жене был нужен муж, а не бревно, - но со всем этим у Артура Валерьевича было строго.
У Зои был жених, Валентин, молодой человек 26 лет, сын заведующего кафедрой русской литературы ХХ века Тверского госуниверситета и врача “скорой помощи”. В детстве с Валентином произошел несчастный случай, в результате которого у него оказалась сломана в нескольких местах правая нога. Врачи очень старались и делали все возможное, Валентин прошел через несколько операций, но кости не хотели срастаться так, как нужно, и поэтому мальчик был обречен остаться инвалидом на всю жизнь. Поначалу он еле-еле передвигался на костылях, но потом, благодаря многолетним упорным тренировкам, смог победить свою судьбу - пойти самостоятельно, без каких-либо специальных приспособлений. Но хромота все равно осталась. Она была одним из поводом, по которому Зоя познакомилась с Валентином. Другим поводом было сочинение стихов, в авторе которых угадывалась сильная личность и проблески гения мелькали то тут, то там.
Немыслимо представлять себе Зою, не учитывая всех этих обстоятельств ее жизни. нельзя составить полного ее облика и не зная ее творчества - ее стихов: озорных и грустных, ироничных и циничных, лирических и гражданственных, слабых и гениальных, девчоночьих и по-зрелому женских, многостраничных и трехстрочных, подражательских и оригинальных, многословных и молчащих, черно-белых и цветных, с рифмой и без, существующих и уничтоженных, интимных и чужих, написанных от души и по заказу, мягких и строгих, добрых и злых, экспериментальных и традиционных, дневных и ночных, теплых и холодных, небесных и приземленных, ни о чем и с ярко выделенной мыслью.
Девушка села у окна, на место вышедшего Дениса, достала из сумочки письмо Берты, своей подруги из Германии, и стала читать. Берта писала очень аккуратным и красивым почерком (недаром она сочиняла т.н. “графические стихи”) на очень хорошей бумаге. Берта отлично знала русский язык и писала почти без ошибок, а если они все-таки встречались, то такие, что можно побиться об заклад: не всякий русский с высшим филологическим образованием сможет избежать этих ошибок. Письма от подруги Зоя получала регулярно каждый месяц, хотя отвечала Берте значительно реже, но зато уж если Зоя писала, так писала. В этой переписке уже проявлялся характер двух девушек, русской и немки, так не похожих друг на друга, но однажды встретившихся и с тех пор ставших самыми близкими друзьями.
Новый дружок Берты, Курт, оказался обыкновенным жеребцом. Большие теоретические познания в области секса и длительная практика по общежитиям различных университетов и институтов Германии и Австрии, в которых пытался получить образование Курт, сделали из него действительно высокого профессионала в этой области человеческих отношений, но его гонор, самовлюбленность не позволяли сексу перерасти во что-то более интимное, на уровень платонической любви. Возможно, Курт был просто не способен к дружбе и душевной близости, и Берта подозревала, что за его сексуальной страстью не стояло ничего, почему и называла его духовным импотентом. Такого человека стоит и пожалеть. «Согласись?»
Боковые места разом поменяли хозяев. Яков Биглер, врач-психотерапевт, сопровождал Елену Чернову на лечение. Елена, красивая, умная девушка, с очень выразительным лицом, не считала себя больной и не испытывала необходимости в лечении. Если меня считать ненормальной, говорила она, то с таким же успехом любого можно упрятать в психушку, а теперь мол КГБ нет и нет никакой надобности в этом. Врачи ей объяснили, что «упрятывать» ее никто не собирается, но ее психическое поведение требует некоторой «корректировки», так как есть моменты в ее поведении, которые она сама неправильно, с точки зрения принятых норм, положительно оценивает. Что это за моменты, ей не говорили, и если бы не дедушка, пользующийся безграничным доверием Елены, она бы ни за что никуда не поехала.
Яков Биглер, любивший называть себя практикующим психологом, не занимался непосредственно лечением Черновой, а лишь, по просьбе своего коллеги, Леонида Лазаря, должен был довезти ее до санатория. Якова всегда просили о таких услугах: он был способен - правда, только на короткое время проезда - без каких-либо смирительных рубашек, уколов, таблеток, спецтранспорта, помощников и тому подобного доставить пациента любой категории сложности (Елена Чернова была легким вариантом) до места назначения. Яков обладал силой внушения и умел использовать силу самовнушения, которую включал в других людях. На всякий случай, если бы все-таки, несмотря на все его психологическое мастерство, произошел бы нежелательный инцидент, Яков Биглер имел хорошо накачанные мышцы рук, ног, спины, живота и все остальные, занимаясь для поддержания хорошей формы в атлетической секции. Помимо этого он знал приемы, каким образом парой движений нейтрализовать больного, вышедшего из-под контроля. «Наука наукой, а сам не плошай». У Якова было довольно специфическое чувство юмора.
Елена вела себя спокойно, погруженная в мысли относительно статьи, которую дал ей почитать сопровождавший ее врач. Автор статьи, Джон Шрабб, американский психолог, 1899-1983, уже был знаком девушке по другим своим статьям (Биглер читал историю болезни Елены Черновой) и постановкой вопросов, прекрасной манерой изложения (не испорченной переводом на русский), сочными примерами всегда ввергал девушку в состояние некой прострации, запутанности и растерянности. Вряд ли великий ученый-психолог мог предполагать такой эффект от чтения своих работ, предназначенных только для специалистов в качестве методики врачевания.
«А значит, что важно не только то, как индивид себя оценивает, - этот факт важен, разумеется, но лишь как промежуточная точка для дальнейшего анализа психического состояния, - более важно то, как оценка себя соотносится с реальными характеристиками. Делать из полученного соотношения какие-то выводы и посвящать в них человека следует крайне осторожно. Сообразуясь каждый раз с принципами врачебной этики, с пользой для окончательно результата лечения, учитывая личные особенности ведомого. Любое оценивание со стороны, тем более претендующее на объективность, влияет на человека, тем самым изменяя его, то есть то, что и было оценено. Процесс такого лечения, особенно при работе с пациентами с тяжелыми расстройствами психики, неизбежно заходит в тупик. Более перспективным представляется путь, когда больной или ведомый наблюдает и оценивает чужое поведение. Тогда индивид не втянут личностно в противоречие между принятым за объективное и своим собственным взглядом».
« - Его звали... Григорием Александровичем Печориным. Славный был малый, смею вас уверить; только немного странен. Ведь, например, в дождик, в холод целый день на охоте; все иззябнут, устанут, - а ему ничего. А другой раз сидит у себя в комнате, ветер пахнет, уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет, а при мне ходил на кабана один на один; бывало, по целым часам слова не добьешься, зато уж иногда как начнет рассказывать, как животики надорвешь от смеха... Да-с, с большими странностями, и, должно быть, богатый человек: сколько у него было разных дорогих вещиц!..»
«... Все эти замечания пришли мне на ум, может быть, только потому, что я знал некоторые подробности его жизни, и, может быть, на другого вид его произвел бы совершенно различное впечатление, но так как вы о нем не услышите ни от кого, кроме меня, то поневоле должны довольствоваться этим изображением. Скажу в заключение, что он был вообще очень недурен и имел одну из тех оригинальных физиономий, которые особенно нравятся женщинам светским».
«Положение Лермонтова было особенно тяжелым потому, что обстоятельства русской жизни тридцатых годов прошлого века обрекали его на одиночество. Вожди декабристов были казнены. Те из декабристов, кто избег казни, находились в ссылке.
Новое поколение революционных борцов, во главе которых встанет Чернышевский, еще подрастало и набирало силы. Живя в это переходное время, Лермонтов, по меткому определению А.В.Луначарского, явился «последним и глубоко искренним эхом декабрьских настроений».
«Даниил Иванович Ювачев (такова настоящая фамилия писателя) родился 17 (по новому стилю - 30) декабря 1905 года. Его отец - Иван Павлович Ювачев - был человеком исключительной судьбы. Будучи вовлечен в «Народную волю», он почти сразу же оказался арестованным. На процессе 1883 года его приговорили к пожизненной каторге, которая впоследствии была заменена 15-ю годами заключения. На каторге Иван Павлович стал глубоко религиозным человеком и по возвращении он, помимо воспоминаний, написал несколько популярных книг о православной вере. Умер он в 1940 году, и о нем известно довольно много, в отличие от матери Хармса, о которой мы имеем мало сведений».
«Жил один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей. У него не было и волос, так что рыжим его называли условно.
Говорить он не мог, так как у него не было рта. Носа тоже у него не было.
У него не было даже рук и ног. И живота у него не было, и спины у него не было, и хребта у него не было, и никаких внутренностей у него не было. Ничего не было. Так что непонятно, о ком идет речь.
Уж лучше мы о нем не будем больше говорить».
«... Она и в пятьдесят лет была замечательная красавица. Но в молодости, восемнадцати лет, была прелестна: высокая, стройная, грациозная и величественная, именно величественная. Держалась она всегда необыкновенно прямо, как будто не могла иначе, откинув немного назад голову, и это давало ей, с ее красотой и высоким ростом, несмотря на ее худобу, даже костлявость, какой-то царственный вид, который отпугивал бы от нее, если бы не ласковая, всегда веселая улыбка и рта, и прелестных блестящих глаз, и всего ее милого, молодого существа».
«Да и сам зал ожидания - со знаменитыми жесткими эмпээсовскими скамьями, вековым запахом карболки и громаднейших размеров фикусом, «фигусом», который, наряду с еще больших размеров картиной из жизни вождей мирового пролетариата, должен, видимо, по хитроумному замыслу старинного начальства, эстетически воздействовать на буйных пассажиров, смягчать страсти, утишать расходившиеся сердца».
В вагоне все спали. Тишина. Лишь стучали колеса, тихо дребезжал стакан, поставленный вплотную к пустой бутылке из-под пива, и ворочались от беспокойных снов и мыслей пассажиры. Кому-то снилось, что поезд сталкивается с идущим навстречу товарняком, перевозящим какие-то супер-горючие материалы, которые взрываются буквально от ерунды и уничтожают все живое в радиусе трех километров. Кто-то думал во сне о несправедливости: почему именно он должен быть тем единственным пассажиром, который погибнет от попадания в поезд неизвестного небесного тела?.. Третий ворочался, представляя, как поезд опаздывает и прибывает на три часа позже расписания, из-за чего уже не успеть на работу к девяти утра, что равносильно катастрофе. Пятый тяжело вздыхал от мысли, что если поезд упадет в реку, то спастись удастся только единицам - и то случайно. Десятый и одиннадцатая храпели, беспокоясь за свои вещи, которые, пока они спят, могут стащить, если уже не стащили. Десятый даже просыпался уже не раз, проверяя, все ли на месте, и засыпал снова. А вот восьмой спал спокойно, безмятежно, подтверждая оптимизм своей натуры, что, конечно, хорошо, если оптимизм не противоречит, как у четвертого и седьмого, здравому смыслу. Полная безмятежность тоже не совсем оправдана, так как случиться может все что угодно, в любой момент и с каждым. С этим не поспоришь.
Внезапность определяется прежде всего своей непредсказуемостью. Невозможно знать все, а смерть может придти откуда угодно, с любой стороны, и сделать ей это тем более легче, что глаза у вас закрыты. Может, не стоит спать уж так беззаботно, может, стоит лишний раз проснуться и подумать о бренности своего существования, которое может прекратиться в любой момент. Вот сейчас может прекратиться, через минуту, через час или на рассвете - и в любом случае тогда, когда меньше всего ждешь или совсем не ждешь... Не спать! Подъем! Зажечь свет быстро! Одеться. Обнять родственников. Сказать последние слова любимой. Доесть шоколадку, оставленную на утро. Сбегать быстренько почистить зубы, чтобы не пахло изо рта, когда вас найдут. Внимание! Приготовиться! Скоро это наступит... Или не наступит.
Теперь, когда описаны почти все действующие лица, естественно возникают вопросы: что же может такое произойти, из-за чего все они окажутся объединены? Подозревают ли они сами, что между ними есть что-то общее?.. Я сам как бы не знаю этого. Мое дело как бы поставить эти вопросы, а отвечать на них должны вы, читатели. На самом же деле я конечно же знаю, в чем тут дело, но не имею права навязывать кому-либо свою точку зрения, потому что я - это всего лишь зеркало. Я - зеркало, а читатели в него смотрятся. Каждому самому необходимо разобраться в том, что он видит, в том, что происходит и может произойти, а особо проницательные поймут и причины случившегося.
Бывало не раз так, правда, что читатели вместо того, чтобы заняться одухотворяющим человеческое существование процессом, вместо того, чтобы напрячь свои мозговые извилины, собирались вместе и шли бить меня, «умника». Подлавливали где-нибудь на безлюдной улице или в темной подворотне, не говоря уже о вечно не освещенной лестнице моей парадной, и били свое зеркало. Я же как человек сидячего образа жизни и умственного труда не мог ответить им по достоинству, на их языке, о чем, конечно, очень жалею. Помню, одному как-то заехал - жаль, что случайно - ногой в зубы. Может, хоть это заставило его задуматься?.. Не знаю.
Зоя проснулась, открыла глаза и увидела, что на нее пристально смотрит стоящий рядом негр. Черный, как смоль. Лысый, как коленка, как коленка негра. Лицо злое и напряженное. В мочке левого уха золотая серьга. Узкие плечи. Яркая, в маленьких слониках, рубашка. Руки сжаты в кулаки. В правом кулаке ручка кожаного дипломата. Увидев, что Зоя проснулась, новый попутчик, житель далекого континента, отвел свой взгляд и сел на место у окна. Положил дипломат на колени, закрыл глаза и откинулся назад, сразу весь как-то обмякнув. Устал, бедняга. Еще бы.
Рядом с ним тоже был новенький, появившийся, когда все еще спали. Это был мужчина среднего возраста, в хорошем костюме, - популярный диктор радио с очень мало кому известным лицом. Если бы он произнес хоть одно предложение, если бы его хоть кто-нибудь попросил сказать, сколько сейчас времени или когда должны прибыть, то его голос сразу был бы узнан, хотя немногие бы еще помучились, где они его слышали. Вспомнив же, пассажиры бы заулыбались и протянули бы свои руки - знакомиться. Пожав руку известного диктора радио, какой-нибудь пассажир обязательно бы обратил внимание на то, какое сильное у него рукопожатие, и сразу бы подумал, чем, помимо работы на радио, он еще занимается, имея такие сильные руки, - может, он греблей на байдарках и каноэ занимается в свободное от работы время?..
Как-то совершенно неожиданно, можно даже сказать, внезапно, хотя и вполне можно было предположить, что такое рано или поздно произойдет, поезд прибыл на конечную станцию. Проводница Королева В.С. открыла дверь вагона, и когда все пассажиры вышли, стала наводить порядок: сначала прошла и посмотрела, не забыл ли кто-нибудь свои вещи; потом собрала оставшиеся от пассажиров пустые бутылки; после обошла и собрала в большой бумажный мешок весь крупный мусор; затем подмела весь вагон; закончив подметать, влажной тряпкой протерла столы, сиденья, полки, поручни, рамы окон; пересчитала белье; набрав воды в ведро, вымыла пол; переоделась и стала ждать - ей предстоял неприятный разговор с начальством, которое скорей всего ее уволит.
Начальство не было ни добрым, ни злым, а просто неукоснительно требовало исполнения Инструкции и Трудового соглашения. Возишь пассажиров без билета - до свидания.