Разглядываю ладони. Вокруг шум, а я и не слышу. Несколько минут тому назад поднял глаза и увидел перед собой Ирку. За все эти дни никто не смотрел на меня так. Как? Да никак. В её взгляде одна пустота. Не знаю уж почему. Может, оттого, что просто всего этот взгляд не мог передать. Вот Ленкины глазёнки переживали, волновались, постоянно наполнялись слезами. Мать, наоборот, смотрела строго и взыскательно. Как судья почти. А Ирина просто поймала момент, когда я посмотрел на неё - и уставилась, будто в гляделки играет. Ну, никакого выражения. Ноль.
Мне стало даже чуточку обидно. Хотя чего обижаться? Мы за всю жизнь ни разу не делали что-то ради друг друга. У них с Ленкой были свои взаимозачёты – прикрыть, приврать, передать, подмигнуть, одолжить, наоборот, спрятать – ну, как обычно между сёстрами происходит. Ленка часто вела себя, как стерва, но зато она никогда не оказывалась равнодушной – всегда переживала, плакала, увидев голодного котёнка и вечно тащила этих котят домой. У неё всегда находилась целая куча слов для описания своего состояния в тот или иной момент. Просто слушать её нудно. А Ирка не была стервой. Она не делала ничего назло, не умела реагировать на выпады, не подстраивала «ситуаций». А вот, правда, врала виртуозно и всегда выходила сухой из воды. Сколько у неё позади приключений, наверное не знает никто. Она придерживалась принципа «что знают двое, то знает и свинья». Просто иногда в беседе могла ввернуть, что у неё когда-то вот тоже случилось… а ты сидишь и диву даёшься: да когда ж ты, милая, успевала всё это? Не думаю, что она врала – рассказывала отстранённо, типа не с ней происходило. Да и авантюрная она была всегда – так что с неё станется вляпаться и не в такое. Странно, что к ней ничего не липло – ну, грязь всякая. Да и вообще – через разные приколы проходила, почти до тридцатника дожила, а опыта не набиралась. Другие люди как-то выводы делают – а тут – ни выводов, ни последствий. Как будто она на новый уровень в стрелялке перешла – с целым здоровьем. Понятно, наступала на одни и те же грабли, но всегда говорила мне при этом: «Петь, так не может быть, что б я не распуталась – увидишь, что такое, как я не тонет». Я улыбался, качал головой и хмыкал. Что ей скажешь? Странная она – не от мира сего. То сядет на вечеринке и фотки хозяйские смотрит или в книжку втыкает (особенно если энциклопедия или атлас какой-нибудь). А потом вдруг как разгорится – хохочет, глазами стреляет, детей кружит и щекочет. Не истеричка. Я думаю, просто у неё настроение меняется часто, а притворяться ей не хочется – что чувствует – то и делает.
Но заводиться с ней – не дай Бог. Помню, давно уже, вела она меня с тренировки домой, а тут к нам пьяный подходит и давай её за локоть цеплять. Я испугался, орать начал, а что с меня возьмёшь – шесть лет мне тогда было. Она стряхивала его, стряхивала, а он – ни вкакую! Накинулся на неё, стал душить, она кричит: «Петька, отойди отсюда!» - а у самой голос уже хриплый становится… так страшно было! Как-то изловчилась, сорвала с него дурацкую его норковую шапку и бросила на дорогу. Тут машина шапку-то и переехала. Тот придурок разозлился, Ирку отпустил, и стал её по лицу бить. Раза три ударил. Кровь у неё из носу потекла. А она озверела – вцепилась ему в морду, за волосы, за уши таскала, он с окровавленным таблом старался удрать, а она догнала, между ног ему с колена как зарядит! Меня за руку и – бегом оттуда. Бежит быстро-быстро, я еле успеваю. Потом бежать перестали. Просто шли в темпе. Даже перед светофором остановились. Я посмотрел на неё – жуткое, доложу вам, зрелище: нос распухший, кровь течёт, ещё и этот свет красный прямо на лицо светит. Брр. Но выражение не плаксивое – сосредоточенное. Пришли домой – она села сразу в коридоре на табуреточку и давай реветь – мне, говорит, завтра для выпускного альбома сниматься нужно было. Ирка в школу потом не ходила долго – пока синяк под глазом сошёл. Сидела всё время, писала чего-то в тетрадке, лежала в своём логове за шкафом. Прикиньте – сделала себе берлогу посреди квартиры! Подвинула шкаф на средину комнаты, поставила между ним и стеной раскладушку, настольную лампу, старую радиолу «Рига». Ленка на диване спала, как барыня, а эта чудачка сказала: я посхимничаю месяцок-другой, а потом обратно мебель передвинем. А мать не против была, так Ирка и прожила полгода за шкафом. Я к ней пробирался, думал, может чего интересного под подушкой найду. Да какое там – всегда книжка или карты.
Вот пасьянсы Ирка ловко раскладывала и гадать умела. Мы уже когда вырасли с Ленкой часто приходили к ней гадать – Иркины карты не врали, правда мутно там как-то всё было. Зато рождение детей всегда предвидела безошибочно. Так Ленке и сказала – рождение ребёнка в вашей семье. Сразу, конечно, в аптеку побежали, тест сделали. Ленка потом долго рыдала, а Ира ей чаю сделала и сигареты отняла. Ленка спрашивает: «Ты чего такая спокойная?», а Ирка: «Я уже придумываю, как ты выгребать будешь». Да, выпутываться она умела.
А ещё мне вспомнилось, как она меня в школу водила: тащит вечно за руку, как чёрт грешную душу. Длинная, худючая - сабля просто. И выражение лица неприятное. Но это не потому, что она думала о плохом – у неё было плохое зрение, сначала она щурилась, а когда глаза уставали – начинала хмуриться. Она и так не особо красавица, а как сощурится, брови сдвинет – вообще посмотреть не на что. Вот Ленка – та даже слишком симпатичная. По ней вечно парни сохли. Весь диван был мягкими игрушками завален. А Ире ухажёры редко что дарили. Да и встречалась она с ними подолгу, я даже привязаться к ним успевал. Лена всегда говорила – я красивей Ирки, потому что младше. А я думал тогда: интересно, что ж бы это за красота неземная получилась, родись я девчёнкой? Зато Ирка меня больше любила – брала с собой всегда и я не мешал ей – она гордилась мной. И постоянно мечтала, что вот Петьке будет четырнадцать – и можно будет с ним на дискотеки ходить. Но когда мне стало чтырнадцать, Ирке уже было с кем и на дискотеку и после дискотеки, да и не до дискотек ей стало. Из дому она ушла, жила одна в папиной квартире, на работе постоянно пропадала и замуж, вроде бы, очень хотела. За Славика своего. И теперь не ходили мы с ней ни гулять, ни на концерты. Она раз взяла меня на концерт моей любимой группы (я малый тогда был – лет 10). Так я там наорался, наплясался в дыму этом – курили все, под стенками лежали, но больше всё-таки перед сценой топтались. И мы с Иркой вперед влезли, а она меня – ррраз – и на сцену подняла. Сильная такая, с бицепсами... А бас-гитарист руку протянул – и вытащил меня наверх. Спрашивал в микрофон, как зовут меня и сколько мне лет. Это было счастье. Потом ещё всей группой на Иркиной ксиве расписались: «Петру от ТТ. Расти большим и умным» - и кривульки ихние. Мы с Ирой не успели тогда на маршрутку и пришлось топать до троллейбуса. С нами увязались какие-то кренделя. Ирка с ними познакомилась, даже телефон оставила. Один из них потом звонил посреди ночи раз пять – она его обматерила. А Ленка почему-то за них обиделась и сказала: «Это в твоём стиле – дать человеку телефон и сказать, чтоб звонил, а потом обматерить». Ирка только рукой махнула.
Короче, вышла наша Ирка замуж, но чувства, что мы её потеряли не появилось – она ведь давно уже отдельно от нас жила. Я иногда заходил к ней – помогал то да сё, котёнка ей принёс, чтоб не одиноко было. Мамаше рассказывал, как Ирке живётся (а они тогда очень не ладили – только через полгода помирились). Ирке, по-моему, трудно приходилось – одна, никто не помогает, телека нет, книжек её любимых мало, квартира противная – ни ремонта, ни уюта. С деньгами вечные проблемы. Ну, когда уж замуж вышла, то всё поменялось, понятное дело. Славик нас не очень любил, и к Ирине был строг. Я удивлялся, почему она именно его выбрала – такая прикольная, а он – скучный. Но жили первое время они весело. Она доучивалась в институте, Славка работал. По субботам-воскресеньям к ним наваливалось гостей. Пили, дымили, по праздникам танцевали. У Ирки всегда чисто и вкусно. Её любили все. Сразу начинали ей доверять, а она всегда выслушивала человека и если не могла дать дельного совета – сочувствовала вполне искренне. Особо страждущих называла ласковыми словами и даже обнимала мягко за плечи, целовала макушку. Я даже ревновал поначалу – она меня так вот в детстве жалела. Я мог обидеться на весь белый свет, закрывался в своей комнате и никому, кроме неё не открывал. Я уже потом понял, что повода для ревности тут нет: она это всё делала почти механически. Такая у неё реакция на жалобы и несчастные взгляды. А понял это вот как: она рассказала, что к ней приходил один из её бывших, просил вернуться, плакал даже. А Ирка его просто пожалела. Даже не поцеловала. Я так ясно представил себе этого бедолаху, идущего домой без результата, зато с Иркиной жалостью, что решил больше ей не рассказывать о своих неприятностях. Боялся нарваться эту плоскую жалость, для всех одинаковую.
Когда девки наши замуж повыходили и по первому младенцу нарожали, я осознал, что они уже окончательно взрослые и остаюсь я один на съедение матушке. Устроили меня в институт. Как же меня там всё задалбывало! Короче, вылетел из института. До армии ещё больше года, так что я веселился на славу и планировал поступать в следующем году. Ленка меня постоянно строила, мать строила, и Кристина моя тоже пыталась. Одна Ирка молчала. Головой качала и вздыхала. Мать всё время ей говорила: «Ирочка, повлияй на него, я знаю, ты можешь». А что она могла? Подарила мне на день рождения два билета на концерт той группы – ТТ. Ну, с кем бы я туда пошёл? Да и не нравилась мне давно такая музыка. Мне Ирка как-то сказала: «Я тебя жизни учить не буду. Тебе и без меня учительниц хватает. Пилят-пилят, да всё без толку. Смотри сам – ты парень не дурак, в хорошей семье вырос, в любви, в достатке. Оглянись вокруг и подумай – что тебе больше нравится – семья эта или твои кореша». А я и думать не стал – понятное дело, что семья важней. Но почему бы не совместить? Тут как раз позвонил телефон и Васик сказал, чтоб я валил к нему – хата гуляет. Мы и так не расставались почти с Васиком и Рыжим – целыми днями толкались то на рынке, то на хате у одного знакомого, то в «Бочке» зависали. Словом, я тогда Ирке пузо круглое поцеловал и выдвинулся к Васику потихоньку.
Через две недели она ушла рожать Димку, а я взял из мамкиного тайничка штуку-двести. Ну, блин, нужно мне было. Деньги, понятно, огромные. А! Думал, хрен с ним. Взял и сбрил с хаты. Мать меня потом долго искала. А я у Кристинкиной тётки отсиживался. Кристя прогуливала школу, мы с ней дрыхли до обеда, потом она шла домой, типа, с уроков вернулась, брала там хавчик какой-то и снова ко мне возвращалась. Так месяца два продолжалось. Потом у меня совсем деньги закончились и решил я к Ирке зайти. Димку увидел, подержал на руках, выклянчил у неё пару баксов и сказал, что зайду на днях. Стал к ним чаще наведываться – то с малым погуляю, то за продуктами сбегаю, то ещё что помогу. Славка недоволен был, да мне пох.
А к матери я к тому времени уже вернулся. Она меня снова в институт (уже другой) запихнула. Я решил не ходить туда. Ирка сразу поняла. И опять только головой покачала и ещё бровь подняла. Модно у неё теперь так было. Она вообще классная стала: одевалась хорошо, волосы красиво покрасила, не щурилась - линзы носила. Только вот говорила, что устаёт сильно с Димкой – спит плохо, по ночам кормёжки ему устраивать приходится. Я, честно говоря, вообще не знаю, как она выдержала – я с ума сходил, когда он орать начинал.
И вот тогда у них деньги пропали – двадцать баксов. Немного, но Славик хай поднял – только держись! Ясно – на меня всё подозрение. И не переубедишь его – упёрся, мол, Петька спёр – больше некому. Мать и Ленка защищали меня. Ирка просто молчала. Может, там перед Славиком выгораживала, конечно. Не знаю. В общем, позвонила мне дня через два и сказала, что она даст мне деньги, а я чтоб вечерком зашёл и Славику отдал. Сказала – так вы хоть сможете на семейных праздниках рядом за столом сидеть и не будете создавать напряжёнку. Типа, все проблемы таким образом закроются. Да ладно – мне что? Я-то знаю – не брал я той несчастной двадцатки. Если хотят – я сделаю. Ну, пришёл, отдал, а Славик всё равно не впечатлился. Только на Ирку ещё косее смотреть стал – вот, значит, какие у тебя родственнички. Мало того, что батя пьяница бывший, мамаша второй раз замужем, так ещё и братец – вор и планокур. Ааа! Мне пох. Пусть сама с ним разбирается. Нефиг было мамаше советовать, чтоб та мне ногу поломала. Ну, это Ирка такое придумала, чтоб я пару-тройку меяцев полежал и осознал всю глубину маманиной любви. И чтоб, по ходу, из комбин своих вышел. Это мать мне орала, когда я у неё сорок баксов позаимствовал на Кристинкин выпускной.
Недавно Ирка к нам на время перебралась жить. Я сначала ничего не спрашивал, а потом, когда они с малым третью ночь в моей комнате спать укладывались, я не выдержал и говорю: «Ирина – усыпишь Димку и – пойдём Фрама гулять». Вышли на улицу, я Фрама с поводка спустил, закурил, а она: «Петь, дай мне тоже покурить». Я обалдел малость – она ж бросила давно, но угостил, конечно. Ну и стала она мне рассказывать, что Славик-то её строгий-строгий, но не святой и по девочкам лазит – будь здоров. Ей, оказывается, в воскресенье какая-то деваха звонила и всё рассказала. У меня тогда, клянусь, в глазах потемнело и я сказал Ирке, что Славика грохну. А она мне: «Петька, не кипятись. Я что-нибудь придумаю. Просто пока не знаю чего мне хочется. И разводиться с ним не хочу и видеть не могу». Я даже застонал. Думал, она реветь будет, а она, смотрю – улыбается. Не горько, не зло – просто улыбается и всё. Типа это не с ней. Мне страшно стало, как тогда, когда она с тем пьяницей дралась. Ирка вообще легко ввязывалась в драки – с Ленкой они мочились всерьёз и в школе её постоянно за драки чехвостили. И вот сейчас у Ирки была такая улыбка, как у бойца, знающего, что бой не отменить и уже прикинувшего удары и теперь просто расслябляющегося. Я спросил: «Ир, а ты его любишь ещё?». А она сказала: «Какая разница? Он-то меня не любит. На хрена ему моя любовь? Ты, Петя, как дитя малое, ей богу…».
Короче, помирились они как-то. Только Ирина уставшая ходила. И усохшая. Тихая-тихая. Я, буквально через несколько дней после этого, дверь ей открыл, ну, как полагается – в трусах, в тапках на босу ногу – а они с малым стоят на лестничной клетке, малый орёт как резанный, а она матерится последними словами – Петька, догоняй – у меня только что мобилу дёрнули. Я – на улицу. Ну, далеко в тапках не убежишь – только спину того поца увидел. Через пять минут я был уже на рынке. Через пятнадцать минут знали уже все: таксисты, лоточники, грузчики, обменщики, гарсоны, охранники. Я ломанулся домой, стал всех обзванивать. Пришёл Васик. Она ему всё очень даже живописно расписала: что пока она в нашу дверь звонила, подошёл какой-то бугай, дёрнул мобилу с шеи и – ходу оттуда. Она за ним с криками – а Димка испугался и заревел, вот она и вернулась в подъезд. И тут только я раздуплился. Короче, она нам его хорошо описала. Я знаю, кто это. Колька. Нарик конченый. Уже, небось на точке на дозняк меняет. Убью.
Искали мы мобилу Иркину больше двух месяцев. Мать по своим каналам пробивала, я – по своим. Не нашли. Так она нигде и не выплыла. Ирка купила себе новую. А того мудака показала мне как-то на рынке, я было бросился за ним, он понял – снова ушёл. Она только рукой махнула и вздохнула. Я поразился – только что готова была драться, а уже колготки покупает. Ммда.
Пару недель тому назад ехали с Васиком и Рыжим в маршрутке. Тут Васик говорит: «Пит, смотри, это не Колька на остановке сигареты покупает?», а мы как раз на светофоре остановились. Я глянул – точно. Колька. Выломились мы втроём из маршрутки, подождали, когда он отойдёт от киоска – и давай его пиз…ть, кто во что горазд. Оставили, блин, полутрупа этого посреди улицы. Отошли метров на пятьдесят, я подумал: «Его ж узнают, если документы при нём. Вернусь, отниму – пусть здесь подыхает – чтоб не грабил женщин с детьми, падла». Короче, вернулся я. Снял с него куртяк, перевернул на живот, из заднего кармана купюры скомканные достал, перевернул обратно, а эта сука мне в лицо плюнула. Я думал – убью его здесь на хрен. Васик еле оттащил.
Все встают. «Разбой. 4 года».
Пока, сестричка. Наведывай меня.