Я первый, поэтому мне страшно.
Любовь. Я знаю, что всё то, что известно про неё – неправда. Каждый, кто любит, считает, что его любовь уникальна. Каждый. «Да, всё то, что написано и спето – достойно восхищения, но у меня не так, как у других. Именно моя любовь – вершина чувств. Все любят, а я – Люблю». Никто не знает, что такое любовь, но все пользуются ей, потому что она дана нам в подарок, как бесплатное приложение, в подарок. А к подаркам, как правило, нет инструкции.
Но я знаю любовь.
Она стремительна в своей внезапности, беспощадна в своей нежности и бесконечна в своих вариантах.
Я увидел её случайно. Горел красный сигнал светофора, я стоял у пешеходного перехода и ждал, когда проедут все те, кому нужно проехать. На противоположной стороне располагалось какое-то здание – массивное и внушительное. Причём, именно «располагалось». Не «стояло», не «находилось», а именно – «располагалось». Уютно так, словно кошка, вальяжно развалившаяся на подушке. И так оно было здесь, что называется – «в тему», как будто, было не построено, а выросло из земли. Я постоянно перехожу дорогу в этом месте, и за всё время ожидания «зелёных» сигналов мой взгляд уже успел нагуляться по фасаду этого строения. Вот и сейчас – он подбежал к стене, ткнулся в неё носом, чихнул и вопросительно обернулся назад.
Я кивнул.
Взгляд вздохнул и уныло начал карабкаться наверх.
Белая-белая стена, окна, колонны с капителями в дорическом стиле, длинные мраморные ступени, поднимающиеся вверх, и спускающиеся по ним люди …
И тут я увидел её.
И всё.
Действительно – «всё».
Мир, окружающий меня исчез. Скрутился в тугую спираль, вобрав туда же все звуки проезжающих автомобилей, запахи стоящих рядом людей, блеск витрин на солнце, само солнце, облака, птиц – всё, что до этого было моим миром.
Моим миром стала она.
Я стоял и, улыбаясь, смотрел на неё. Она прекрасна, она совершенна, она… Нет, что я говорю! Как могут слова с этими «пр», «кр», «рш» передать, как она … Как она…
Нет. Ни в одном языке нет слов, которые смогли хотя бы намекнуть на то, какая она!
Вот мимо пронёсся автобус, заслонив её своим металлическим телом. Но пронёсся он в том, исчезнувшем мире. Здесь же – бесконечно долго он полз из одного конца моего поля зрения в другой. Успела вспыхнуть звезда, согреть своим теплом ещё безжизненный кусок материи, на куске появилась жизнь… «Быстрее!» …менялась эпоха за эпохой, еретиков сжигали на кострах, цивилизации стирали друг друга в войнах… «Умоляю, быстрее!» …короткие периоды мира, еретикам ставили памятники… «Быстрее, чёрт возьми!» …последняя война, вспышка, согревшая своим теплом уже безжизненный кусок пространства. «Ура!» Автобус-улитка наконец-то убрался, загорелся «идите», толпа подхватила меня, суетливой волной перенесла через дорогу и рассыпалась в разные стороны по делам.
Я оказался ближе к ней. Меня затрясло, улыбка расползлась ещё шире. Если бы существовал окружающий мир, со стороны я бы выглядел аппетитно для работников закрытых лечебных учреждений. Но были только мы – я и она. Казалось – несколько шагов, ещё меньше прыжков по ступеням вверх - и я смогу подойти к ней, протянуть руку.… Но я был не в силах сдвинуться с места. Она тоже не двигалась и, видимо, не замечала меня.
Окружающий мир напомнил о себе в лице какого-то человека с портфелем, который натолкнулся на меня, выругался, и тут же исчез в неизвестно откуда появившейся толпе. Я оглянулся вокруг. Кругом бурлила жизнь. Их жизнь. Я ещё раз посмотрел на неё, с трудом оторвал взгляд и пошёл вверх по улице. Куда? Не знаю. Просто очень долго шёл вверх по улице.
Дома, не раздеваясь, плюхнулся на кровать, уставился в потолок… Нет, не в потолок. На неё. Перед глазами – она. На потолке, в ванной, на кухне, в телевизоре, на кончике сигареты, в водке – везде она. С ней и лёг спать.
Несколько дней подряд не находил себе места. Пока в холодильнике оставалось – сидел дома. «Дурак, почему сразу не подошёл? Где сейчас её искать? Ик… А если не искать, то как?» Позвонил на работу, наврал про заболевшую тётю. Вряд ли поверили, да и плевать! Пошёл в кабак, напился, был бит и выгнан. Ещё несколько дней точно так же... Почему? «Почему не подошёл?» По утрам болело всё, но особенно где-то внутри.
Как-то утром я всё же выполз из дома. Голова – набита чем-то сильно нехорошим, раскалёнными гвоздями, что ли. Срочно нужно было найти какое-нибудь спокойное место с холодным пивом – все ближайшие бары, рестораны и забегаловки были недоступны по вышеупомянутым причинам. Очень долго шёл неизвестно куда, скользя взглядом в поисках нужной вывески. Банк, книжный магазин, бутик какой-то, вот белая стена, колонны в дорическом стиле, длинные мраморные ступени, поднимающиеся вверх, и спускающиеся по ним люди…
Протрезвел сразу.
Она.
Я замер.
Не может быть…
«Не может быть! Она… я… здесь… блин, чудо…»
Это, действительно, была она. Ещё краше (опять «кр»), чем в прошлый раз.
Она!
Была!!
Рядом!!!
Я стоял перед ступенями, раскрыв рот и мучительно соображал, что делать?
«Бежать?! …Зачем? Стоять? …Зачем стоять-то? Подойти к… Что??!! П-подойти – к …ней???!!!»
Просто взять – и стать к ней ближе? Это что, так просто? Как же я не догадался сразу?! Просто – стать ближе? Просто ближе? Так просто?»
Она казалась выше, чем я, но меня это не смутило.
Я сглотнул слюну, улыбнулся пересохшими губами – «А, была-не была!» - и начал подниматься по ступеням. Спускавшаяся навстречу женщина в деловом костюме брезгливо поморщилась. Я взглянул в ближайшее окно и ужаснулся. На меня смотрело чьё-то отражение, сильно помятое, обросшее и опухшее. Я резко развернулся и бросился за угол, умоляя наверху всех, кого можно, чтобы она не заметила меня. За углом остановился, прислонился к стене и отдышался. «Кретин! Собрался подойти в таком виде! Дебил!» Потом осторожно выглянул из-за угла. Её не было видно. Обошёл здание и бегом бросился домой.
На бегу – всё, я решил! Сегодня же подойду к ней, что я, мальчик что ли, нерешительный?
Быстро под душ, бритву, чашку горячего сладкого кофе, чистый костюм – я готов!
На улице, в цветочном ларьке купил самый красивый букет белых роз. Поймал тачку, долетел до этого здания, вышел, эффектно хлопнув дверью и ... обмер.
Рядом с ней стоял какой-то мужчина. И не просто стоял, а держал, осторожно так, её за ручку.
У меня внутри всё провалилось.
Как добрался домой – не помню.
«У неё есть другой, у неё есть другой» - единственное, что крутилось в голове. «У неё есть другой». Плохо, всё плохо...
Я пытаюсь забыться. И получается. Спиртное, мне кажется, придумали отвергнутые влюблённые. Хотя, какая разница?
Ну, ваше здровье! Точнее – их здровье, мать их! Сегодня, сука, весь день звонит телефон и… Или, подожи… позавчера? А к-какой сейчас день? Какой? А время? Собснно, не имеет значения – есть же эти, как их… мать их… А! Магазины к-круглосука! Опять телефон!
Когда алкоголь перестал лезть в горло, наступил короткий период просветления – в унитаз смотрелся чаще, чем в зеркало. Что я делаю? Зачем? Но потом вернулось «У неё есть другой», и опять плохо, очень плохо...
Я опять пытаюсь забыться. Мои действия ещё сильнее выбиваются из общепринятых алгоритмов поведения. Кто я? А?
Откровенная грязь у плинтусов, пластиковые пакеты в углах и высохшее лицо в пыльном зеркале. Из зеркала кто-то тупо таращится на меня, сжимая сигарету в пожелтевших зубах. Высунул язык. «Бе-е-е...» Хм, прикольно... Надо пойти, купить ещё, но так ломает! Да ещё деньги кончаются... А, может, взять где-нибудь? Позвонить, что ли, на эту, как её... «Бе-е-е…» на работу. Сказать – «Бе-е-е...». Нет, надо сказать – «Мне очень нужны...» А какой сейчас день? Телевизор, продал, блин, надо было хоть магнитолу оставить, что ли... Маг-ни-то-ла. Хм, прикольно. Магнитола – прикольно, а «у неё есть другой» - плохо. Очень плохо…
Я пытаюсь забыться во сне, но даже сны нормальные кончились. Остался один – стою я рядом с ней, близко-близко. Даже запах её чувствую. И коленки у меня дрожат, словно я маленький мальчик, которого в школе к директору вызвали. И смотрю на неё во все глаза, и наглядеться не могу. И вот, протягиваю ей руку свою, и волосы на голове дыбом становятся. Моя рука – по локоть в крови, а на ладони – кусок мяса какого-то, лоскутья кожи висят и кровь, с них наверх, мне на лицо капает. И просыпаюсь каждый раз с криком и в холодном поту. Ужасные дни сменяются кошмарными ночами, и утро не приносит облегчения.
Я знаю, что делать.
Но люстра не выдержала.
Я знаю, что делать.
Таблетки проглотить не смог – вырвало.
Я знаю, что делать.
А в тёплой ванне – просто заснул. И снова – протягиваю ей окровавленную руку. Кричу и просыпаюсь в горячей ванной, полной холодного пота. Это всё.
Всё!
Уже два дня трезвый, вынес из квартиры пустые бутылки и стёр из телефона номера дилеров.
Всё!
Действительно – все!
Я знаю, что делать.
Утром поехал на работу, и всё честно рассказал шефу. Он, как обычно, был занят – что-то диктовал секретарше, но меня принял. И я им двоим – всё, как есть, как на исповеди. Мол, влюбился, аж мочи нет! Влюбился, но не так, как все, а так, как никто не любил! Я, наверное, первый из всех, кто влюбился так сильно. Ну, и на этой почве накосячил… Виноват. Согласен на всё, на любое наказание. Когда можно приступить к работе?
Шеф посмотрел на меня понимающими глазами и побагровел. Перевёл взгляд на секретаршу:
-Вызови «Скорую»
Потом мне:
-Ты – уволен!
Мне страшно. Уже пятый день ночую в своём гараже на окраине города. Деньги в бумажнике заканчиваются, а носки я выбросил вчера. Идти домой боюсь. Шеф, после того как, уволил меня, начал со мной беседовать. Я ещё удивился, с чего это он со мной о погоде заговорил, о моих делах? Через минут пятнадцать, входят в кабинет двое каких-то в белых робах, я смотрю на шефа – тот уже совсем пунцовый сделался. Они встали у двери и тоже на шефа смотрят, а от ребят этих так больницей пахнет! Нет, не новым кляйновским «BollNicca», а больницей. Хлоркой, всякими лекарствами там, и чем-то ещё.…
И тут я побежал. Не могу объяснить, почему. Я ломанулся от них, как слон по джунглям. Прямо по коридору, вниз по лестнице, прямо, налево, теперь направо, через холл – на улицу. У входа – «Скорая помощь» с медлительным водителем в кабине. За мной, что ли? Нет, уж, хрен вам! Поймал тачку, рванул домой.
Дома ждала паника, как вошёл – сразу в неё впал. «Это приезжали за мной! Зачем? Я что, болею?»
Потом, наконец, до меня дошло – шеф вызвал «Скорую» - себе. Он давно мучался с давлением, и иногда его прихватывало прямо на работе. И несколько раз ему уже вызывали «неотложку». А сегодня, видимо – меня приняли за него. Вот дурак, истеричка! Совсем у меня крыша съехала. Нельзя, наверное, так сильно любить – а то какие-то паранойи начинаются. Паника улеглась, и я пошёл делать себе кофе.
Курю у окна, пью кофе, смеюсь над собой. «Тоже мне, секретный шпион, ноль-ноль-всем! Все спецслужбы мира гоняются за мной, а я в очередной раз так ловко улизнул! Я их сразу раскусил! От них слишком пахло больницей. На самом деле (я же знаю) это специальный реппелент для агентов спецслужб, когда они маскируются под «Скорую помощь», а мой шеф подсадная утка!» Я расхохотался. «Да, старичок, совсем у тебя башню сорвало. Надо, кстати, позвонить, узнать, как там шеф? И с чего это я уволен?»
Зазвонил телефон.
Я затушил сигарету – «Иду, иду».
На улице взвизгнули тормоза.
Я глянул вниз.
Открываются двери «Скорой помощи» и из них появляются трое крепких парнишек, в знакомых белых робах.
Паника в это время, видимо, тоже где-то курила, потому что набросилась на меня не сразу. Пауза в какие-то секунды, которые понадобятся, чтобы затушить недокуренную даже до половины, сигарету. За это время в голове лопнуло – «Это за мной, точно! Но почему?!».
Я не нахожу ни одного, более или менее подходящего ответа, не понимаю что происходит, и мне становится страшно.
Страшно, но не так, как всем бывает страшно, а так страшно, как никому не было! Я, наверное, первый из всех, кто испугался так сильно.
Бежать!
Выбегаю из квартиры, вызываю лифт.
Нет!
«Они могут подниматься на нём».
Бегу к лестнице, вниз…
Нет!
«Кто-нибудь, наверняка пошёл пешком. Значит – наверх!»
Перепрыгивая через три ступеньки, добегаю до чердака.
«Не заперт? Отлично!»
Отлично!
На крышу!
Наверху сильный ветер выцарапывает из глаз слёзы. Сердце колотится в ушах, и у меня подкашиваются коленки – «Куда бегу? От кого? Зачем?»
Некогда! Не сейчас!
Завтра, через месяц, через сто лет – но не сейчас!
Оказывается, ещё один плюс старых районов – когда дома соприкасаются крышами. При выборе новой квартиры буду это учитывать.
Через три дома и пять часов, аккуратно спускаюсь по водосточной трубе (как мальчишка, ей Богу!) во двор, и оглядываю себя – «Н-да, красавчик!». На чердаке, где я всё это время прятался, общительная голубиная компания не давала мне скучать. Снимаю пиджак и кладу его в урну. Затем отряхиваю брюки и выхожу на улицу. Я практически успокоился, но, периодически основательно потряхивает.
Уже стемнело, и огонёк моей сигареты красно-оранжевым мотыльком плывёт передо мной. Я прохожу мимо лавочки, на которой две встревоженные бабульки охраняют свою беспечность, и слышу обрывок их разговора:
«…так в соседнем дворе, психа какого-то ловили…»
Стоп, стоп, стоп, это что…
«Это что – я? Я – псих?!»
Паника даже не дала докурить.
И вот пятый день я здесь. Нас на самом деле трое – я, страх и моя любовь. Я и сейчас о ней думаю. Целыми днями думаю. Иногда покупаю что-нибудь перекусить в ларьке у дороги, и – сразу обратно. На мобильный несколько раз звонил шеф, но я не поднимал трубку. Потом села батарея.
Деньги в бумажнике заканчиваются, носки я выбросил вчера, но есть кредитная карточка.
И я знаю, что делать.
Я люблю её.
Держу в руках фотографию – это снимок одного здания, небольшой и нечёткий, но всё равно, самый прекрасный в мире. На фото – она. Я сфотографировал её тайком, из окна автобуса, когда проезжал мимо, поэтому снимок немного смазан. Словно лежащая на подушке кошка вдруг потянулась в тот момент, когда диафрагма фотоаппарата разошлась на долю секунды и снова сомкнулась. Но смазались только окружающие её детали – окна слились, колонны наезжают друг на друга, вместо чётких ступенек – будто гладкая наклонная мраморная плита. И, ровно посредине, между колонн – она.
Чёткая.
Идеальная.
Любимая.
Я Люблю.
Как же мне объяснить это, так, чтобы все вы поняли? Вы – слепы и немы, вы не чувствуете, что чувствую я, вы не поймёте меня. Вы копошитесь где-то там, внизу, в пыли. Поднимая из грязи тусклые стекляшки эмоций и принимая их за искренние настоящие чувства. А вы и довольны тем, что имеете! Вы как звери – сверкнуло что-то, и вы сразу, не разобравшись, тащите это к себе в берлогу. Потому что может больше не сверкнуть, а уже невмоготу! И вы, в сладостном отупении, наслаждаетесь этой обманкой, не в силах даже описать её. Со своими «пр», «кр», «рш», вы не можете описать даже то, что имеете. И, поэтому, не понять вам меня. Не поднявшись ни разу на вершину, не прикоснувшись к небу – как вы можете судить меня? Вы, существа из плоти и крови, занимающиеся механической любовью, как вы можете понять меня?
Моя любовь лишена того плотского, похотливого начала, что разжигает в ваших сердцах то, что вы принимаете за любовь. Гормоны правят вашим мозгом, когда вы «влюбляетесь»! Гормоны командуют вами, когда вы «встречаетесь»! Гормоны застилают вам глаза, и вы плодите себе подобных, потенциальных слепцов, потому что зачаты они были в похоти, а не в истинной любви! А потом вдруг – раз!
И гормоны вас отпускают.
И всё.
Действительно – «Всё!»
Вы вдруг видите, что рядом с вами человек, которого вы плохо знаете, привычки которого вам непонятны и неприятны. Который храпит, наконец! И вы остаётесь один на один со щемящим чувством, что вас обманули, жестоко разыграли, как в дешёвой комедии. Да, вы уже понимаете, что это была не та любовь, которой хотелось, но на полу копошатся подрастающие слепцы, на кухне разогревается ваш ужин, и уже ничего не изменить.
Но моя любовь не имеет ничего общего с тем рефлексом, который вы называете любовью.
Моя любовь – из другого мира.
Я человек. Простой человек, которому впервые открылась ошеломляющая истина. Я первый познал всю глубину настоящей любви. Я единственный из всего этого пятимиллиардного муравейника, кто смог прикоснуться к небу!
Но я – человек. И, значит, всё, что есть у вас, представителей моего вида, где-то есть и у меня. Это омерзительно.
И я знаю, что делать.
Потому что я хочу быть достоин своей любви.
Моя любовь чиста и благородна, как дыхание Бога.
Любовь – и есть дыхание Бога.
Я – Люблю.
Я первый – и поэтому мне немного страшно.
Ноющая боль где-то под простынёй, в паху. Я лежу на спине, широко раздвинув ноги, и смотрю вверх. Белый потолок с паутинкой трещинок в левом углу. Приподнимаюсь на руках и обвожу взглядом палату.
Чисто.
Бело.
Холодно.
Закружилась голова – несколько дней, или сколько там я пролежал, давали о себе знать. Снова лёг и взглядом принялся распутывать сеть на потолке. Всё хорошо. Всё будет хорошо.
Осторожно свешиваю правую ногу с кровати, пальцами касаюсь пола. Его недавно вымыли, и на линолеуме ничего не делают маленькие лужицы. Переворачиваюсь набок, одновременно с этим сажусь и спускаю на пол вторую ногу. Боль между ног, опять закружилась голова, и потемнело в глазах. Ничего, я потерплю. Я готов. Для неё я готов на всё.
Пелена в глазах рассеялась.
Опершись на руки, я сижу на больничной койке, свесив ноги и кончиками пальцев касаясь аккуратного пола. Белая простыня – единственное, что прикрывает мою боль.
Сейчас последний раз придёт медсестра, чтобы снять швы. Последнюю перевязку мне сделали вчера вечером. Мне меняли повязки семь раз в день – это очень хорошая клиника, дорогая. Трансплантация в наши дни всё ещё очень дорога. К тому же, в моём случае.
Я усмехнулся, вспомнив, как на меня посмотрел врач, которому в белой приёмной много дней назад я изложил свою просьбу.
«П-простите… Дверь?» - он перегнулся через стол и чуть не нокаутировал меня своими глазными яблоками, - «Я не совсем вас понял. Вы бы не могли повторить это ещё раз? Ключ – …что?»
Я, если честно, правда, подумал, что у него сейчас глаза вылезут, и ищи их потом на полу.
Но, прежде чем прийти, я снял со счёта всё, что у меня было, да ещё занял столько же. Поэтому такой реакции я больше в клинике не видел. Поначалу смотрели, конечно, искоса, но вопросов не задавали. Взяли кучу анализов, просветили всего рентгенами – даже показалось, что ко мне с каким-то непонятным интересом относятся. Пару раз зачем-то приходил психиатр, спрашивал что-то про детство, когда я от груди отказался и прочую ересь. При чём здесь детство-то? Я ему так и сказал. Потом анализы продолжились, разные пробы там, тесты на совместимость, подбор подходящего материала, предпочтительнее – металла, опять тесты, анализы. И вот, материал для трансплантации нашли, как мне сказали – какой-то хитрый сплав титана, ртути и золота, последние анализы сделаны. Я на белом листе ставлю свою подпись напротив «Согласен». Двухнедельная подготовка к операции, и вот – на лицо опускается маска с закисью азота, я вдыхаю и закрываю глаза.
«Давление?»
«Сто пятнадцать и шестьдесят…»
Я вижу мою любовь. Всё расплывается, но её я вижу чётко.
Она – передо мной, благородная, гладкая и желанная. Она не такая, как все.
«Пульс?»
Она выше, чем я, но меня это не смущает. Никогда маленькие не нравились.
«Восемьдесят два, стабильный»
Она – настоящая, из какого-то дорогого и тёплого дерева, и ручка её… Ах, если бы видели её ручку – изящную, элегантно выгнутую, кажется, прямо под мою.
«Начинаем. Скальпель, тампон… »
И вот я начинаю подниматься по ступеням, идущим вверх, подхожу к ней, она открывается мне и отдаёт мне всю себя.
Открывается белая обычная дверь палаты и входит сестра с белым лотком, на котором аккуратно сложены бинты, пинцет и бутылёк с йодом, что ли.
-Здравствуйте, как вы себя чувствуете?
Ну-ка, ну-ка… Ни разу её не видел. Новенькая, что ли? Точно, новенькая. Симпатичная.
-Привет, нормально.
Я опираюсь на руки, и медленно поднимаюсь ей навстречу.
Простыня соскальзывает на пол.
Сестра вздрагивает и резко останавливается. Её глаза широко распахиваются, брови медленно ползут вверх, и, одновременно с этим, открывается рот. Долей секунды позже, раздаётся пронзительный визг, тысячей штопоров ввинчивающийся в уши.
На пол падает лоток, пинцет, бинты, разбивается бутылёк, и йод разбавляет лужицы на полу.
Я опускаю взгляд себе в пах и чуть наклоняюсь вперёд, чтобы лучше рассмотреть.
Хм, ничего страшного…
Просто, у меня больше нет этого уродливого куска плоти.
Все эти «члены, пенисы, фаллосы, лингамы» и прочее - оставьте себе.
Там, где сходятся мои ноги – ключ к моему счастью.
Там - ключ.