В демократии современного европейского образца неприемлема ее ортодоксия, вернее – ортодоксальная схоластика, превращающая демократию в священную корову. Особенно это видно на примере деятельности социалистического европарламента.
Всякая ортодоксия, будь то демократическая, фашистская или коммунистическая, свидетельствует о фальши в устройстве данного государства. С этой точки зрения, в демократии наиболее уязвимым местом является принцип всеобщего равенства. Теоретически, идея славная, однако в реальной жизни равенства людей нет и в принципе не может быть. Ортодоксам приходится "уточнять": речь идет, де, не о фактическом равенстве, о котором грезили коммунисты, а лишь о равенстве предоставляемых конституцией прав и воз-можностей. То есть, прав, существующих только в возможности, для абстрактного человека (читай - еще не родившегося или уже умершего!), которая скорее всего – притом со значительно большей вероятностью – так и не реализуется в жизни большинства реальных людей.
Помимо этого.
Современное демократическое общество, даже российское посткоммунистическое, стартовало и "писалось" историей не с чистого листа, а со страницы, на которой в лучших традициях феодализма значились два списка – короткий для людей имущих (политически сильных) и длинный - для неимущих (политически слабых) людей. Отсюда и все его контрасты и болячки. Равенство представлялось изначально, в девизе Великой французской революции, как равенство прав имущего буржуа с имущим аристократом-феодалом. Применение его к неимущим и тогда, и поныне остается чисто пропагандистской риторикой.
Более здоровым и, пожалуй, более демократичным было бы общество, строящееся на принципе не "равного", а естественного права. У человека должно быть прав и возможностей соответственно его природным и благоприобретенным качествам, столько, сколько он может принять на себя без ущерба для остальных, более того – на благо им. Это тот принцип, который в своих мечтах и жизненных ощущениях исповедует любой ребенок.
По всей вероятности, общество, основывающееся на естественном праве, должно "писаться" с чистого листа, а следовательно – начало ему может положить лишь еще одна революция.
В коммунистической утопии есть, пожалуй, рациональное зерно – само ощущение необходимости начать все с чистого листа. Если бы Ленин и иже с ним с самого начала двигали Россию к формированию в ней общественного устройства на основе естественного права личности, а не казарменно уравнительного, с фельдфебелями и маршалами, Россия, возможно, стала бы образцом для подражания.